Неоконченный портрет

-Лучше золотом. И быть подальше от тебя. Договорились?

Под ногами — стылая земля. На глазах — белая, измазанная красным повязка. Крови сегодня достать не удалось, пришлось использовать клюквенный сок.

Им хватает. Они и так слишком напуганы, чтобы замечать подмену...

Толпа валит на улицы, двери трещат под напором тел. Щелкают выстрелы, в щепки кроша деревянные стены, кричат что-то люди, бегущие на него со штыками. Выстрел. Выстрел, выстрел, выстрел...он косит их, как снопы, он почти не видит, но ему и не нужно — он и так знает, где они сейчас, где будут спустя секунду, и как погасить огонь в их глазах, погасить вместе с жизнями то, что разожгла ненавистная красная заря...

Сорванные с петель двери, пыль и песок. Выстрел, выстрел, выстрел. Десять, двенадцать, шестнадцать...осоловелые морды, вбиваемые пулями внутрь черепов, бесноватые вопли и трупы, трупы, трупы...

Шесть по телам. Четыре в головы — хочется верить, что аккурат в красные звезды. Еще три, еще пять...рука готова уже вспыхнуть, разорваться от боли.

Он словно лезвие, что проходится по их рядам. Да, точно, он лезвие, он палач, он судья. Слепой судья, что не чувствует своих ран, пусть их даже уже, наверное, больше тридцати, слепой судья, что просто не умеет промахиваться. Слепой судья из самой преисподней — а их грехи неисчислимы...

Тяжелый ствол с грохотом выпал на пол — секунду спустя рядом рухнул и сам Мотылек, содрогаясь от боли — и от ненависти, что наполняла оружие. Лихорадка запустила свои когти глубоко внутрь и вывернула его наизнанку — его рвало, пока было чем. Из последних сил накрыв ковром распроклятую железку, он провалился в забытье.

-Бестолочь, — ведьма говорила без ожидаемой злости, что напугало его еще сильнее.

Верхний свет был приглушен — горела лишь крохотная лампа у его кровати. Ведьма вновь курила — стараясь не закашляться от дыма, он осторожно приподнялся, сел.

-Извиняться уже поздно? — рискнул он заговорить.

-Можешь попробовать, — бесцветным голосом ответила Августина. — Я еще не решила, что с тобой делать.

-Кто... — почувствовав накатившую слабость, он упал назад, уставившись в потолок. — Кто он...был?

-Слепец, — выпустив дым, проговорила ведьма с какими-то странными интонациями. — Эта кличка ему отчаянно подходила, Мотылек. И не только потому, что после пятнадцатого года он не мог пользоваться своими глазами больше пары часов в день...

-Что с ним случилось?

-Я думаю, это вполне очевидно, — она горько усмехнулась. — Несчастный дурак. Я пыталась его спасти, видит Бог, никогда я не делала столько ради одной-единственной жизни. Он мог уйти со мной, когда уходили многие, но предпочел уйти туда, где я бессильна...

-Я...я чувствовал...

-Я знаю. Тебе повезло, что я вернулась раньше обещанного. Он забрал слишком много жизней — при всех своих хозяевах...особенно при последнем. Я не стала чистить ствол от всего этого. Во-первых, пока еще нет никого, кому бы я могла его доверить без опасений, во-вторых... — она замолчала, вновь несколько раз выпустив дым и давая понять, что продолжения можно не ждать.

-Я...я должен сказать...

-Нет нужды, — вздохнула она. — Сегодня ты доказал, что я поторопилась с некоторыми выводами насчет тебя. Ты все еще не понимаешь...

-Чего?

-Ты принадлежишь мне, — Августина повернулась в его сторону — и только сейчас он заметил лежавший у нее на коленях железный ларец. — Не пойми меня неправильно, я не думаю, что у тебя хватит дурости выступить против меня когда-нибудь, но...скажем так, сейчас я действую исходя из закона ограниченного доверия.

Он попытался вскочить, но почувствовал, что не может шевельнуть и пальцем. Раскрыв ларец, Августина медленно вытянула оттуда нечто — на первый взгляд это походило на тонкий металлический браслет, но стоило прищурить глаза, как ему начинала мерещиться крохотная железная змейка, медленно раскрывавшая свою пасть...

-Правую руку. Тебе лучше не заставлять меня повторять вновь.

Медленно, словно во сне, он вытянул вперед бледную конечность.

-Молодец, — она резко схватила его за кисть, дернув вперед — змейка, коснувшись кожи, стремительно обвила предплечье, обжигая холодом. — А теперь, Мотылек, добавим определенные коррективы в твои клятвы. И заключим новые...

Свет погас довольно скоро. Уставший от боли, он отвернулся к окну, стараясь не думать о том, что

Внутри внутри внутри.

только что случилось. Свет погас довольно скор — он лежал, избегая смотреть на перехваченную окровавленными бинтами конечность. Пытаясь — отчаянно, до все большей боли — избежать этой реальности как таковой.

Слова покидавшей комнату Стальной ведьмы он все-таки слышал.

-Упрямый. Такой же, как он...

Старая кофейня его воображения ничуть не поразила — сказать по правде, он был даже разочарован. Конечно, его мнения на тот счет никто не спрашивал, но если бы такое чудо все-таки случилось, он бы порекомендовал им поискать местечко получше, не такое...не такое дряхлое, что ли. И не такое пыльное — постоишь пару минут рядом с этими тяжелыми шторами, так начихаешься на неделю вперед. Большой свет нигде почему-то не зажигали, и потому приходилось вдобавок еще и ориентироваться впотьмах — налетев в коридоре боком на какую-то узорную тумбочку, он окончательно растерял желание здесь торчать — равно как и приходить сюда впредь. С другой стороны, положение ученика, и — вот смех-то, наверное — телохранителя главы Первой Площадки позволяло ему не только понаблюдать за первыми лицами Клуба, поглядеть, что, собственно, из себя эти самые лица представляют, но и подслушать при возможности что-нибудь интересненькое. Ради этого можно было вытерпеть и духоту, и пыль, и хмурые взгляды магов, которые смотрели на него, как на чумного бродяжку, а то и хуже. Ведьма затерялась в узких коридорах весьма быстро — Василий Назарович Ночка, текущий глава разведки Клуба, вернулся уже без нее, и с кем она совещалась сейчас, оставалось только гадать. Все были на нервах, все чего-нибудь да ждали: кто-то — сеанса связи с задействованными для операции группами, кто-то — когда, наконец, разольют чай. Блуждая по темным коридорам, он сам не заметил, как натолкнулся на какого-то высокого, седеющего типа с одутловатым лицом и водянистыми глазами, сплошь обряженного в серое — из общего ритма выбивался только тусклый темно-синий галстук. Тип взглянул на него, словно на кучу мусора, в которую чуть было не ступил.

-Кто сюда пустил... — зашипел он. — Вы кто еще?

Мотылек представился — четко и ясно, как его всегда учили — но по расширяющимся до размера пятирублевок глазам типа понял, что сделал что-то не то, совсем не то — тот побледнел, медленно отступил на пару шагов назад, стуча отвисшей челюстью.

-М-м-макаров? — просипел он, вцепившись в свой галстук, словно то было страшнейшее оружие мира. — Какого...дьявола здесь делает...это? Расческин!

Где-то рядом скрипнула дверь и в коридор вывалился какой-то капитан, бывший на две-три головы выше того, чем человек мог себе спокойно представить. Взгляд у него был еще более неприятный, чем у "галстука".

-Вот так...у нас...значит...обеспечивается...безопасность...в-в-встречи... — седеющий тип делал паузы после каждого слова, судорожно глотая воздух. — Почему это...существо...здесь?

-Вывести? — капитан резво шагнул вперед.

-Не суетись, товарищ дылда, — Мотылек поднял руку в предупреждающем жесте. — А то отхватишь. И ты тоже, камбала вареная, — стремительно теряя остатки самообладания, он криво улыбнулся "галстуку". — А то скоренько жареной станешь.

-Да ты...да я тебя...сгною, сопляк... — "галстук" отступил подальше к капитану, у которого, похоже, несмотря на обманчиво-глупый внешний вид масла в голове оказалось побольше — он даже не попытался дотронуться до оружия. — Здесь тебе не там, здесь живо растолкуют...

-Интересно, что именно, товарищ Снеговой, — голос ведьмы был настолько холоден, что необходимость в каком-то там планетарном терминале Мотылька уже всерьез смущала. — Мой ученик имеет право меня сопровождать...

-На заседание Директората? — рявкнул Снеговой. — Или вы уже забыли, для чего к нам подослали это отродье?

-Советую вам выбирать выражения. Если кто-то из нас захочет удовлетворения, я боюсь, вы не найдете ни одного мага, который согласится сыграть на вашей стороне. И не только потому, что вы уже заработали определенную репутацию...

-Равно как и вы, — Снеговой шумно выдохнул, утирая пот со лба. — Я буду требовать аудиенции у первого секретаря. Вы в последнее время переходите все рамки и терпеть это нет решительно никакой возможности. Сейчас же прошу об одном — держите своего щенка на коротком поводке, потому как если он кого-то покусает, отвечать я вас заставлю, — выплюнул он на одном дыхании и вывалился в соседнее помещение, громко хлопнув дверью.

Капитан Расческин с выражением чудовищного облегчения на лице пробормотал что-то неопределенно-извиняющееся, после чего поспешил вернуться в комнату, где был до того.

-И вот так каждый раз, — вздохнула ведьма. — Знаю, что ты хочешь спросить. Отвечаю — проблема та же, что и с тлей. Раздавишь — вони не оберешься.

-Он...кто?

-Для них? Ученый, специалист по полукровкам. Для нас? Ограниченный фанатик с ярко выраженным психозом. Если ему развязать руки, он будет "окончательно решать" все вопросы, какие сможет. В свое время я голосовала за утверждение Щепкина на посту главы "Атропы" только чтобы туда не пролезло это чучело. Ладно, идем. Тля не стоит того, чтобы о ней говорить так долго.

Ожидание, казалось, будет длиться вечно. Кто-то курил, кто-то тихо храпел, рискуя уронить лицо в кружку с чаем. Сидевший справа от ведьмы, Мотылек время от времени косил глаза в сторонку — через нее сидел Щепкин, который, впрочем, не удостоил его ничем, кроме устало-презрительного взгляда и краткого приветствия, когда они столкнулись в коридоре. Позаимствовав несколько салфеток, он занялся тем, что ему осталось — начал аккуратно, неторопливо зарисовывать там собравшихся в зале всегда носимым с собой карандашом и весело думая о том, как бы ему накостыляли многие из них за эти "отнюдь не дружеские шаржи".

Тихие, шаркающие шаги — вскинувшись, он увидел, как в зал спустился сухонький старичок — его имени Мотылек не знал, помнил лишь то, что "Амарант" со времен своего основания принадлежал именно этому невзрачному на вид магу.

-Дамы и господа... — он закашлялся, быстро, однако, с собой справившись. — Мы только что получили сообщение от Кая. Операция "Снежная слепота" успешно завершена. Планетарный терминал наш.

Зал взорвался аплодисментами.

5. Подмалевок

Зима вступила в свои права так внезапно и в такой полноте, что оставалось только гадать: было ли это все из-за того, что планетарный терминал оказался у них, надежно отрезанный от мира Клетью, или же напротив, потому, что Земля лишилась очередного своего ребенка и это буйство стихии было ее реакцией на потерю, ее...гневом, что ли? Просвещать его в этих вопросах никто особо не собирался — времени у ведьмы в эти холодные дни было все меньше, даже на то, чтобы продолжать его обучение — и в какой-то момент это привело к тому, что она прямо посоветовала ему подыскать себе иного наставника на месяц-другой — пока страсти по терминалу в руководстве не поулягутся. Новый, семьдесят шестой год, он встретил в пустом особняке графини, в компании ключей: Августина в последнюю неделю уходящего года если и появлялась дома, то в настолько вымотанном состоянии, что попадаться ей на глаза лишний раз не рисковал. Бросив одежду на вешалку и заперев вход — что на ключ, что на чары — ведьма быстро запиралась у себя, где либо курила допоздна, разбирая какие-то документы под тихое шипение старого граммофона, либо, напротив, засыпала как убитая — в обоих случаях она исчезала раньше, чем он успевал проснуться сам. Семья Летичевых, которым в связи с исследованиями на Второй Площадке, требовалось находиться как можно ближе к ней, отложила свой временный — до лета, как поговаривали — переезд на январь, зато других магов в городе стало настолько много, что в какой-то момент это начинало уже порядком нервировать...

Этой зимой промороженный с крыш до земли, продуваемый злыми холодными ветрами Ленинград, превратился в одну большую банку со скорпионами — и новых все прибывало и прибывало, показывая наглядно, что на специалистов "Аврора" не скупилась ничуть. Хорошо, когда сходились давно не видевшиеся, разбросанные судьбой в разные уголки необъятной страны давние друзья или хотя бы хорошие знакомые, но нередко случалось и так, что встречались за одним столом в кафе или в одном коридоре дорогой гостиницы не менее давние враги. Вторая Площадка кляла всех на чем свет стоит, грозя за организацию поединков всеми возможными карами обеим сторонам, но это привело лишь к тому, что прибывшие в город маги стали действовать еще изощреннее и тоньше — как-никак, они всегда были готовы убивать, а тут, вдобавок, был еще и очень даже веский повод. Случилось так, что среди прочих в городе оказался и тот, у кого был повод лично на него...

В городе темно, в городе холодно, город словно вымер. Снег тяжелый скрипит под ногами, тени на стенах серых пляшут. Шесть теней, человек один. Худощавый, застегнутый до горла, с мешком через плечо. Дышит быстро, дышит тяжело, но бежит — или даже идет быстрым-быстрым шагом, не оборачиваясь ни разу. Человек с шестью тенями замерз, человек с шестью тенями продрог до нитки — но за человеком с шестью тенями неотступно идет человек с одной. Скользят оба по пустым переулкам — расстояние между ними на первый взгляд огромно, но знает каждый, где другой — хорошо знает. Человек с шестью тенями спотыкается, задыхается, хрипит, делая ошибку — ловя морозный, колючий воздух. Человек с одной не спешит — ждет, пока устанет еще сильнее, ждет, пока дозреет. Человек с шестью тенями тоже ждет — когда преследователь забудется, когда поверит до конца в то, что пред ним лишь жертва. Ох, как бы он хотел сейчас развернуться, как хотел бы спустить с поводка все, что у него есть, как хотел бы вдарить, как хотел бы снег розовым покрасить в честь былого праздника. Нельзя. Рано, рано. Бежать надо. Спотыкаться. Задыхаться — пусть и хрипы те — не его, а духа, что тоже рад роль свою играть. Веселится дух. Давно такой охоты у него было, а ради этой и погодить чуток можно.

Кружат в воздухе колючие снежинки. Сжав зубы, давя прочь улыбку непрошенную, улыбку безумную, ныряет человек с шестью тенями в подворотню — давно у него уже место подготовлено, с тех самых пор, как слежку раскрыл. Дальше по-разному можно. Можно переулками грязными, можно в тупик. Хороший тупик, тихий. Но не измотан враг еще, не до конца забылся. Рано еще. Рано.

И он бежит в грязную шершавую дверь, и влетает он в чей-то дом — и вверх, вверх — живее, живее! Наверх, до второго, там окно никогда не запирают, а внизу всегда мусора навалено. Уже бросаясь во тьму, понимает, что после праздника-то поубавилось мусора. Нога подвернута, да язык чуть не откусил. Это ничего. Это больно, но это ничего — не одному ему мучаться. Через забор деревянный перелез — и к метро. Немного осталось. Пара станций, а там и парк. А там все и кончится. В тишине.