Найди меня в Поднебесье

— Пусть справедливость восторжествует! — провозгласил служитель. — В бой!

Не торопясь, противники приблизились друг к другу, оставив безопасное расстояние.

Никто не спешил нападать. Они кружили по центру арены, неспешно, спокойно, прощупывали пространство мечом на дистанции в несколько шагов.

Ханг, гибкий, точно сведенный в пружину.

Арэнкин, как змея перед броском, готовый в любой момент напасть или отпрянуть прочь.

Наг чуть быстрее сделал полшага в сторону и ударил первым. Обсидиановое лезвие прошлось по деревянному основанию, подставленному плашмя, Ханг увел его меч вниз, и снизу вверх ударил сам. Арэнкин блокировал удар, отбросил его меч и отскочил на шаг. Еще полкруга, меч Арэнкина чуть опущен, Ханг, напротив, держит оружие на уровне груди.

Они оценили друг друга сразу, абсолютно безошибочно.

Арэнкином окончательно овладели холод и полное спокойствие. Непривычный, чужой меч слился с ладонями, превратился в подобие его самого. Последние обрывки мыслей плавно перетекли к матово поблескивающим смертоносным краям. Перед ним находился противник, с братом-близнецом его меча, холодный, расчетливый. Равный. Больше не имело значения ничто и никто.

На этот раз первым атаковал Ханг. Подпрыгнул, взмахнул мечом над головой, завертел его в руке. Арэнкин распознал летящее движение, ушел с линии атаки, блокировал удар, поймав меч в небольшой зазор между пластинами. Ханг провернул руку и тут же стремительно ударил наискосок, метя в запястье, меч столкнулся с деревянным основанием, но отбросил его и рассек кожу на плече Арэнкина.

Первая кровь пролилась на белый песок.

Они выкладывались в полную силу. Все мастерство, все умение, весь опыт уходили на то, чтобы увидеть, распознать, предугадать, опередить... Босые ноги рыхлят песок, покрытый багровыми пятнами. В полной тишине слышно лишь хриплое дыхание и глухие удары. Вот Ханг неудачно принял удар, мечи столкнулись лезвие в лезвие, обсидиановая крошка брызнула в лица противникам. Арэнкин воспользовался этим, ударил соперника в предплечье. Меч вылетел из руки Ханга, но не коснулся земли — альбинос тут же подхватил его левой рукой и мгновенно атаковал, снова завертел оружие в безумном вихре. Арэнкин отбил один удар, второй, третий, без передышки, без возможности контратаковать. В какой-то момент нашел лазейку, прорвался вперед, мимо противника. Рванулась черная ткань, из бедра Ханга потекла кровь. Он припал на здоровую ногу, будто случайно, в развороте отбил следующую атаку Арэнкина, и тут же атаковал сам. Прежде, чем Арэнкин успел отклониться, меч глубоко вспорол кожу на его груди в рваные клочья. Ханг присел, уходя от лезвия, летящего в голову, и ударил противника в лицо рукоятью, тут же отпрыгнул, но получил неглубокую рану на животе...

— Стойте!

Служитель храма вновь шагнул в круг, щелкнул плетью, безошибочно и четко разграничивая соперников.

Ханг и Арэнкин, тяжело дыша, разошлись, каждый в свою сторону.

— Достаточно крови! — возгласил служитель. — Призываю второй раз: примиритесь и решите ссору. Первая кровь пролита! Арэнкин, призываю тебя: признай правду своего соперника, ибо Демиурги посчитали справедливым увидеть твою кровь первой!

Арэнкин зажимал рукой края рваной раны.

— Нет, — хрипло сказал он.

— Ханг, именем Демиургов призываю: оставь меч и признай правду своего соперника, достаточно крови уже впитал песок!

— Нет, — отозвался Ханг, тяжело откашливаясь.

Снова плеть сворачивается в кольца, служитель делает шаг из священного круга, где нет места никому кроме тяжущихся. Звучит команда.

Арэнкин ясно осознавал: нельзя терять ни мгновения, иначе бой кончится не в его пользу. Мутный туман застилал глаза, черная ткань насквозь пропиталась кровью. На этот раз они не стали кружить и испытывать друг друга — они уже знали достаточно. Вдруг голубоватая искра проскочила по руке Ханга к рукояти его меча. Арэнкин нанес страшный удар, нацелив его на запястье противника. Вновь брызнул обсидиан, Ханг играючи удержал оружие.

Мейетола сощурилась, тревожно взглянула на Охэнзи. Свидетелям полагалось вмешиваться лишь в крайнем случае. За любую подсказку или неосторожное слово они жесточайшим образом наказывались.

Сейчас бой давался соперникам несравнимо тяжелее, нежели вначале. Было видно, что оба уже вымотаны от напряжения и ослабли от потери крови. Вдруг Ханг поскользнулся на свалявшемся песке, упал, перекатился, а меч Арэнкина вонзился в песок в том месте, где только что была его шея. Вонзился глубоко, расчетливо.

Охэнзи выругался про себя. Арэнкину, похоже, было плевать на установленные правила. Если он решил убить — то убьет. С другой стороны, в правилах прямо не запрещается разоружение противника после смерти.

Ханг вскочил, и противники сошлись снова, в яростном, бешеном ритме. Ясно, что они бьются уже из последних сил, вытягивают их из самой своей глубины, поддерживают холодной злостью. И невозможно предугадать, кто одержит верх.

Но вот Ханг начал теснить Арэнкина. Сначала слабо, потом все увереннее, наконец, наг перешел к чистой обороне. Казалось, на обоих бойцах нет живого места. И вдруг случилось то, чего ни Мейетола, ни Охэнзи, ни Кэнги не ожидали.

Наг не смог с достаточной силой парировать удар. Обсидиановый наконечник рассек кожу на щеке, сделал рану на груди еще глубже. Арэнкин пошатнулся, уже падая, ударил горизонтально, чем отогнал Ханга на два шага. Но это было уже неважно.

Арэнкин приподнялся, стараясь удержать мокрую и скользкую от крови рукоять меча, но она сама по себе выскользнула из рук. Наг загреб ногтями песок, закашлялся, сплюнул густую кровь.

Ханг приблизился, пошатываясь. Занес и тихо опустил меч. Поддел черным наконечником меч Арэнкина и отбросил его в сторону.

Тишина нависла над полем поединка. Гробовая звенящая тишина. Мгновения замедлили бег. Исход был кристально ясен.

И Арэнкин не выдержал. Он поднял голову, ужасающе медленно и стремительно одновременно, прищурился сквозь слипшиеся от крови волосы, и тут же резко раскрыл бледные страшные ледяные глаза, перехватывая пронзительный, уверенный, без малейших признаков торжества, взгляд Ханга.

Ханг понял слишком поздно, попытался отступить, но не смог. В воздухе кристаллизировался лед, он потрескивал, морозной щеткой осыпался вниз. Красные глаза альбиноса стали бледно-розовыми от переполнившего их льда, он побледнел, хоть и казалось, что лицо белее уже не может быть. Арэнкин смотрел на него пристально, не моргая, не дыша. И Ханг упал навзничь, в той же позе, в которой стоял. Он упал лицом на обсидиановый наконечник, но кровь не пролилась. Арэнкин бессильно закрыл глаза, вцепившись в песок.

'Все. С меня хватит'.

Сквозь нарастающий шум в ушах, сквозь давящую боль в висках, словно издали до него донесся гул голосов, взволнованный, испуганный, тревожный, отчаянный... Шелестел песок — наверное, к нему приближался служитель. И прежде, чем потерять сознание, Арэнкин отчетливо услышал яростный, звонкий и негодующий голос Бхати:

— Он убил взглядом! Меджед-Арэнк убил лучника взглядом на священном поле поединка! Огима-Гирмэн, мы требуем справедливости!

Глава 12.

— Не может быть!

— Может. Законы нагов не имеют сослагательного наклонения.

Мейетола повторяла рассказ дважды, от начала до конца. Она стояла у стены, напряженная, бледная, судорожно скрестив руки. Нагини владела собой отменно. Елена держалась, глядя на нее. На постели сидит Кусинг. Вид воинственный, черные глазки гневно сверкают, усы топорщатся, шерсть на загривке дыбом. Мейетола его не прогоняет, вообще не обращает внимания. Одно это говорит, насколько ей плохо.

...Огромный базальтовый стол образует полукруг в пещере естественного происхождения. Девять мест обозначены подточенными скальными выступами. Во главе сидит Гирмэн. Справа от него Охэнзи. Губы старого нага сжаты в суровую нить. Мейетола, единственная нагини Круга, занимает свое место через два выступа от Вождя. Пытается поймать взгляд Охэнзи. Бесполезно. Когда все в сборе, Гирмэн берет слово.

Суд нагов прямолинеен. Никакого тайного голоса, никаких подтасовок. Девять судей, решение определяется большинством, последнее слово у Вождя. Посторонние не допускаются, свидетели присутствуют лишь в крайнем случае и в течение строго определенного времени. Справедливость нагов никогда и ни у кого не вызывала сомнений.

Арэнкин стоит перед полукругом. На глазах у него повязана черная шелковая лента — знак совершенного преступления и гарантия невозможности общения с судьями через обмен энергией.

Он виновен. Это сомнению не подлежит, даже почти не обсуждается. Просто констатируется факт. Арэнкин признает свою вину несколькими словами и более не желает говорить ничего.

Обсуждения вызывает вопрос о казни.

Охэнзи наизусть зачитывает закон. Убившему взглядом — смерть. Его голос бесстрастен и спокоен. Слова гулко отлетают от каменных стен.

Мейетола рассказывает все, что произошло на поединке. Только правду. Она не имеет права на эмоции.

— Ханг Юшенг был мутантом с отличительными возможностями, — прибавляет она к своей речи. — Мы имеем основания полагать, что он вел бой, используя выдающуюся способность управления вещами.

Охэнзи поддерживает Мейетолу. Но этот факт имел бы значение лишь в случае оспаривания справедливости победы в поединке. Сейчас оспаривать нечего и некому.

Один из нагов берет слово и витиевато подводит к возможности обхода закона, ссылаясь на десятки недомолвок и приписок, внесенных за последние столетия. Он предлагает в качестве компромисса с законом ослепить виновного и изгнать за пределы Севера. Гирмэн отклоняет предложение движением руки. Это противоречит закону. Убившему взглядом — смерть!

Смерть в поединке, сознательное самоубийство, удар кинжалом в любимой руке, не самая благородная, но вполне обыденная гибель от удара палаческого меча...

Четверо нагов Круга имеют собственные счеты с братом Вождя, растянутые на десятки лет. Один из них высказывает предложение о наиболее достойной казни для нага благородной крови — добровольный уход на Заокраины.

Резкий протест Охэнзи, которого поддерживает Мейетола и еще два нага.

...Кусинг скулит и в бессильной злобе скребет когтями покрывало. Елена соперничает взглядом с каменной змеей, украшающей столбик кровати, против воли тихонько стонет сквозь зубы.

— Не вини себя! — шипит Мейетола.

Елена не отвечает.

— Ты не присутствовала на поединке, — говорит нагини. — Я никогда не видела Арэнкина более счастливым, чем тогда. Разве что, после тех ночей, что вы провели вместе.

— Теперь это не имеет значения! — Елена не замечает, как с ее губ слетает поистине змеиное шипение.

— Ошибаешься. Иногда за безудержное счастье не страшно и расплатиться по достоинству.

И с щеки Мейетолы на алое платье срывается холодная злая капля.

...Настает момент оглашения приговора. Каждый из нагов по очереди берет слово. Арэнкин не реагирует никак, он напоминает призрак самого себя.

Четверо нагов голосуют за самоубийство боевым мечом. Лучше этой смерти может быть лишь гибель в бою. Четверо других единогласно выступают за изгнание виновного на Заокраины. Восемь судей обращают взгляды на Гирмэна. Ему решать участь подсудимого. У Мейетолы отлегло от сердца, до какой степени это вообще сейчас возможно. Родной брат — редкость у нагов — обязанный Арэнкину самой жизнью, возрожденный на его крови, всегда считавший брата правой рукой, единственным, достойным доверия.

Мейетола сама подготавливала девочку, принесенную тогда в жертву. Арэнкин полжизни положил на возрождение Вождя. Гирмэн любил брата настолько, насколько был способен на хоть какое-то чувство.

— Меджед-Арэнк, Страж Заокраин, наг Скального замка. По древним и неприкосновенным законам великого народа нагов твою вину возможно изгладить лишь смертью. Ты признаешь это?

— Да, — Арэнкин не поднимает головы, его голос бесцветен и спокоен.

— По решению Суда нагов ты примешь смерть от самих Демиургов, по древней традиции, достойной благородной крови. Настанет указанный рассвет, и ты отправишься на Заокраины вслед за своими предками для искупления совершенного преступления.

Охэнзи делает едва заметное движение, точно хочет схватить Вождя за рукав. Мейетола не верит услышанному, ее глаза вспыхивают ненавистью.

— Тебе понятен приговор? — вопрошает Гирмэн.

— Да, Вождь, — глухо отзывается Арэнкин.

Вождь ожидал этого. Для него, прожившего несколько сотен лет, не существовало загадок. Хотя, были доли мгновений, когда он сомневался. Но сомнения не оправдались.

Елена стояла перед ним, осунувшаяся, в черном платье, с непривычным воинственным блеском в глазах.

Наг, тысячу лет назад бывший родным человеком, смотрел на нее безо всякого выражения.

— Я хочу поговорить с тобой, Вождь.

Гирмэн чуть склонил голову.

— Я слушаю.

Он поглаживал своего щитомордника длинными пальцами, периодически пощелкивая змею по плоскому носу. Под полуприкрытыми веками тонкие зрачки — сейчас это редкость для нагов. В нем не было ничего человеческого. Под знакомыми чертами лица — неизвестная и неизведанная душа.

— Я нужна тебе, Вождь. Я это знаю.

— Вопрос в том, знаешь ли ты, насколько сильно?

— Мне это безразлично. Я знаю, что тебе нужно не только мое тело и моя кровь. Тебе необходима моя воля.

Гирмэн доигрался. Щитомордник вцепился вождю в запястье, в голубоватую вену. Из ранки вытекла струйка крови вперемешку с ядом. Вождь блаженно прикрыл глаза.

— Подари Арэнкину жизнь. И моя воля подчинится тебе.

— Нет, — сказал Гирмэн. — Не в моих силах идти против законов.

— Ложь! — Елена бросилась вперед, стукнула ладонью о ручку его кресла. Щитомордник свернулся в кольцо, готовый к нападению. Гирмэн почесал его под головой.

— Отойди! — сказал он. Елена повиновалась, отступила на шаг. Ее трясло от злости. — Я могу предложить другое. Ты выполняешь то, зачем я тебя сюда привел...

'Найди меня в Поднебесье!'. Умирающий любимый человек, прекрасные слова, последняя воля, желание видеть ее рядом...

— ...А я дарю Арэнкину смерть. Настоящую, ту, которая уведет его в страны, сокрытые от наших глаз. Не смотри так, ты не умеешь убивать взглядом.

— Зачем тебе это нужно? Ты, лживая гадюка...

— В этом смысл жертвы, Елена. Жертвовать одним для благоденствия других.

— Благоденствия? Вы — наги, древнейший народ! Все остальные перед вами разве что на коленях не ползают! Вы никого не признаете равными, на всех смотрите, как на грязь под ногами! Перед вами опускают глаза, боятся, но без вас не могут. Любому из вас достаточно пальцами щелкнуть, чтобы получить желаемое! Вы непревзойденные воины, изощренные убийцы, стражи мира! Что тебе еще нужно?! Какую власть ты еще желаешь получить?! Я не понимаю, чего вам не хватает! Объясни, во имя чего я отдаю свою жизнь, во имя чего Арэнкину грозит жесточайшая казнь!

По мере того, как она говорила, Гирмэн подавался вперед, раздувая тонкие ноздри. Он тронул двумя пальцами подбородок, чуть приподнял брови.