— Ты смотри внимательнее, вдруг между ними получится разглядеть дверь.
И Том смотрел, пока небо не окрасилось в пугающие фиолетовые тона. В глазах неприятно закололо, и он снова вернулся к древнему обелиску на набережной Темзы. Только сейчас Том заметил табличку у основания Иглы Клеопатры с надписью: "Благодаря плутоватому замыслу сей обелиск был украден из Александрии и заключен в железные оковы. Во время шторма в Бискайском заливе праведные силы скрыли его в морской пучине, но силы лжи подняли его и водрузили на это место в сорок второй год правления пурпурной королевы".
Странное чувство подсказывало Тому, что с надписью что-то не так, и раньше она гласила совсем о другом. Стоило ему только подумать о той давней буре и представить, как волны стащили обелиск с палубы корабля, как воды Темзы начали биться о набережную.
— Сфинксы, — снова заговорил голос за спиной, — глупые бронзовые истуканы, смотрят на камень, словно должны оберегать от него город.
— А он опасен? — удивлённо вопросил том.
— Солнечные часы всегда опасны. Через них протекает время, а потом исчезает в бездонной яме прошлого и больше его никто не видит. В закатный час стрелка указывает на мост черных братьев — пристанище мертвецов. Сейчас тень лежит на нём, но скоро последний луч исчезнет, и в городе будет властвовать ночь — самая беспощадная из черных чудовищ. Тьма пробудит ночных зверей, и они повылезают из своих подземных нор, чтобы ходить по городу и искать добычу. Из них белые звери самые опасные, потому что они не звери вовсе.
Шум волн бил по ушам, и Том увидел, как вода подступает к его ногам и обелиску. Недолго думая он кинулся прочь в сторону летнего сада, и только оглянувшись, увидел, как щупальца волн взмывают вверх и обвивают Иглу Клеопатры, чтобы вновь унести её на дно.
Том решил, что нужно ехать домой и направился к станции Темпл. Люди, идущие по улице ему навстречу, казались ненастоящими, будто были ходячими куклами, а вовсе не живыми существами. Осмелев он подходил к одному, потом к другому, пытаясь заглянуть каждому в глаза и задавать вопросы, но люди только шли своей дорогой, не реагируя на его присутствие, и от того происходящее вокруг еще больше казалось ненастоящим.
К окну проехавшего мимо омнибуса кто-то приклеил записку с неаккуратно выведенными жирными буквами: "Прими дар мудреца".
— Мудрецы, философы, маги, волшебники... — брюзжал голос, неустанно следуя по пятам. — Принимай, если дадут. Не отказывайся.
Том шёл и шёл, а дорога до станции всё не кончалась.
— Лучше проводи меня домой, — попросил голос.
— Куда?
— Вот сюда, налево.
Том посмотрел в узкий переулок и без лишних раздумий ступил в темноту. Высокие здания по обе стороны заслоняли небо и угрожающе нависли своими крышами прямо над головой.
— Разве здесь можно жить? — удивленно спросил Том.
— Нет, здесь жить нельзя. Я часто спускаюсь к реке. Крики студентов в анатомическом театре так утомляют.
Стоило Тому только услышать о театре, как он тут же оказался в аудитории, где скамейки замыкались кругом и каждый следующий ряд возвышался за предыдущим. Внизу, словно в яме стоял стол, накрытый грязной от крови простыней. Том сразу понял, что под ней, и поспешил покинуть жуткую комнату. Он шел по кругу вдоль стены, но дверь в этой аудитории словно никогда не существовала. Паника овладела разумом, когда снизу послышались шаги — кто-то еле переставлял ноги, а ступни все равно прилипали кожей к полу.
— Представь, что дверь есть, — предложил голос.
И этот совет оказался действенным. Том вышел в бесконечный коридор, где вдоль стен стояли высокие полки с многочисленными склянками, а в них плавали законсервированные органы и эмбрионы-уродцы. Глаза из банок внимательно следили за каждым движением Тома, а уши разворачивались раковинами в его сторону.
— А вот моя левая почка, — раздалось за спиной.
Тёмный комочек стал наматывать круги в формалине, подражая собаке, которая крутит хвостом при встрече хозяина.
Отрезанные части тел совсем не пугали Тома, просто они слишком надоели ему своим бесконечным количеством. Стоило ему об этом подумать, как коридор тут же кончился.
Неожиданно для себя Том очутился в кабинете сэра Джеймса, совершено один, как он думал, пока голос не напомнил о себе.
— И зачем вы только обо мне вспомнили? — сетовал он за спиной.
— А кто ты?
— А ты забыл? Я самая несчастнейшая из женщин. Да ты и сам видел мою фотографию.
— Не помню. Можно я посмотрю на тебя сейчас?
Ответа не последовало и Том осторожно, словно боясь спугнуть собеседника, медленно обернулся.
Он узнал её сразу же, по неестественно широкой улыбке из-за порезанных от уха до уха щек. Глаза её были закрыты, а зрачки смотрели на Тома из прорезей опущенных век. Из отсеченного кончика носа по губам струилась кровь, разделяя подбородок надвое. Это была Кэтрин Эддоуз, жертва Джека-Потрошителя, такая же как на посмертной фотографии, только живая, как и три мумии с карты Флоренс, что будут жить после смерти вечно.
С каждым мигом сонная дымка всё больше рассеивалась, а черты Эддоуз становились чётче и чётче. Не в силах отвести от ужасного лика глаз, Том силился сделать хоть одно движение, чтобы уйти прочь, но его словно парализовало. Ноги и руки не слушались, голос пропал, сил отвернуться тоже не осталось. Это была явь и не явь, но уж точно не сон.
Теперь Эддоуз открыла глаза, выставляя напоказ вертикальные змеиные зрачки, скалясь демонической улыбкой смерти. Больше она не говорила с Томом, а только издавала монотонный ни на что не похожий жужжащий звук, какой не под силу извлечь человеческой глотке. Чем больше Том цепенел от страха, тем больше злое ликование проявлялось в интонации чудовища.
Теряя последние силы, Том ощутил мощный удар по затылку, словно душу вырвало из тела и засосало в бездонную воронку. Он оглядел кабинет, но рядом никого не было, кроме кошки, что топталась на столе сэра Джеймса. Сверкнув узкими зрачками, бестия соскочила с места и впилась клыками в руку Тома. Нестерпимую боль затмило внезапное озарение — громоздкий стол стоит не на своем месте и совсем не так, как у дяди Джеймса. Значит, это не его кабинет и всё это не по-настоящему.
От этой спасительной мысли Том сразу же проснулся. Рука продолжала болеть, а пот градом стекал со лба. Красивое лицо Флоренс с тревогой взирало на него сверху вниз.
— У тебя ноги дергались во сне, — тихо произнесла она.
— Это совсем не сон... — тяжело дыша начал объяснять Том. — Всё было таким реальным... Даже наяву не бывает так четко и ясно...
Проведя холодной ладонью по его щеке и лбу, возлюбленная заключила:
— Да ты весь горишь.
— ... почти как в аду...
— Ты просто рано это увидел.
— Разве есть лучшее время для кошмаров?
— Есть. Именно тогда ты сможешь понять их правильно, и образы больше не будут тебя пугать.
Чувствуя, как сердце, наконец, замедляет свой ритм до привычного, Том обнял женщину и притянул к себе.
— Это, наверное, дурной знак, видеть во сне мертвецов?
— Они не настоящие, — успокаивающим тоном в полголоса произнесла Флоренс. — Просто принимают облик наших родных и знакомых, о которых мы продолжаем думать.
— Тогда кто они на самом деле? — задался вопросом Томас, но так и не получил на него ответ.
Поутру он обнаружил, как Фло что-то старательно пришивает к подкладке его костюма. Оказалось, заботливая Флоренс вышила для Тома золотыми нитями по черной атласной материи причудливый узор, призванный теперь быть его личным талисманом. Она пообещала:
— Он обязательно защитит тебя от дурных снов. Только верь в него. И мне верь.
И Томас поверил, ведь даже Кэтрин Эддоуз, пока не стала чудовищем, советовала не отвергать дары мудреца.
20
Стоило полковнику Кристиану после полудня посетить штаб-квартиру Общества, как на него налетел негодующий Рандольф Вильерс и увлек полковника в одну из свободных комнат. Ещё ни разу секретарь сэра Джеймса не проявлял такого рвения к общению со штатным кровопийцей, но и здесь он не изменил своей манере надменно держаться с собеседником:
— Во что вы втянули моего сына? — тут же последовал вопрос в лоб.
Но полковник сделал вид, что совсем его не понимает.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду постоянные вечерние отлучки Томаса из дома. Да будет вам известно, что возвращается он только к утру и выглядит так, будто всю ночь кутил, а после отсыпается полдня.
— Будет вам, мистер Вильерс, — отмахнулся полковник. — Вспомните себя в его годы. Молодость, жажда веселья и развлечений. Я-то здесь при чем?
— Томас говорит, что действует исключительно по вашему поручению, якобы это необходимо для расследования. Вот я и хочу узнать от вас, с каких это пор попойки стали методом следствия в Обществе? Мне что-то никогда не доводилось слышать о подобных ухищрениях.
— И не мудрено, что не доводилось, — суровым тоном начал полковник. — Вы, мистер Вильерс, секретарь сэра Джеймса и, стало быть, занимаетесь бумажной и организационной работой. А я, позвольте напомнить, нанят Обществом тридцать три года назад специально для формирования чего-то вроде частной полиции. Исходя из этого, поверьте, мне лучше знать, как проводить и как не проводить расследование, какие силы и ресурсы для этого затратить, а какие поберечь. Если вас не устраивает участие вашего сына в моем мероприятии, то смею напомнить, что он взрослый двадцатитрёхлетний мужчина, и сам в состоянии решать, что ему делать, а чего нет.
Теперь настал черед Рандольфа Вильерса идти в наступление, чувствуя себя оскорбленным:
— Вы, наверное, забыли в какое время живёте. Может в свои двадцать три года вы уже самоотверженно и рубили головы туркам, но в современной Британии другие нравы и взгляды на зрелость ума и поступков, если вы не заметили. И я как отец имею полное право вмешаться в дела сына, если его втягивают в опасные авантюры.
— Наверное, подобное никогда не приходило вам в голову, — не теряя самообладания, произнёс полковник, — но когда-то и у меня были сыновья, и что такое отцовские чувства я прекрасно знаю и без вашего напоминания. Если вы допускаете, что я способен подвергнуть опасности своего сослуживца, да ещё и подчиненного, то глубоко заблуждаетесь.
— Но именно такое впечатление у меня и создалось. И лично я не вижу для Томаса никакой необходимости каждую ночь болтаться в злачных местах и, один Бог знает, чем там заниматься.
— Пока я руковожу расследованием, а Томас находится в полном моем распоряжении, он будет делать то, что я ему скажу.
— В таком случае, я буду вынужден поделиться своим недовольством с сестрой. Надеюсь, вы понимаете, что последует дальше.
Конечно, полковник понимал: дальше леди Грей пожалуется на самоуправство полковника своему супругу, сэру Джеймсу, а тот, в свою очередь, и так знает о задании Томаса, но никогда не признается, что лично его ободрил. Полковника уже начинала тяготить семейственность, что с каждым годом всё больше опутывала Общество и вредила взаимопониманию. Ему и раньше приходилось сталкиваться с возражениями и возмущениями от некоторых сослуживцев, но поминать полковнику убитых османов решался далеко не каждый, а уж грозить своими семейными связями до недавнего времени никому и в голову не приходило, потому что лет тридцать назад этих самых связей между восьмью семействами не существовало вовсе.
Всё ещё находясь под впечатлением от услышанного и обещанного, полковник поспешил разыскать непутевого Вильерса-младшего, дабы ещё раз напомнить, зачем он на самом деле подослан к миссис Эмери.
Томас и вправду казался с виду помятым и осунувшимся, на что и ссылался его отец. Молодой человек меланхолично взирал в пустоту и не обращал решительно никакого внимания на происходящее вокруг, но на появление полковника Кристиана отреагировать ему всё же пришлось, хоть и крайне вяло.
— Паршиво выглядишь, Вильерс. Что там с тобой по ночам делает миссис Эмери, раз поутру ты кажешься еле живым? Не надо, не отвечай. Твой отец переживает, что творческая богема дурно на тебя влияет.
— Что? — словно опомнившись от внутренних размышлений, переспросил Томас.
Для пущей доходчивости полковник подошел ближе и угрожающе посмотрел на оторопевшего Тома.
— Сколько вливает в тебя бренди неотразимая Флоренс? По глазам вижу, не меньше пинты. Да-да, Вильерс, вижу по розоватым белкам и лопнувшим сосудам. Ты хоть сегодня смотрелся в зеркало?
— Нет-нет, Флоренс вовсе не употребляет алкоголь, — начал оправдываться молодой человек. — А мне тем более не предлагает.
— Тогда почему ты похож на иссушенную мумию из Британского музея?
— Я... — нерешительно начал Томас, — я просто много думал о Кэтрин Эддоуз?
— Эддоуз? — бесстрастно повторил полковник, силясь понять, какая может быть связь между убиенной проституткой и помятым видом Вильерса. — С чего бы вдруг?
Немного помедлив, будто обдумывая каждое слово, Томас произнёс:
— Я всё не могу понять, почему Джек-Потрошитель, после того как убил Страйд, через час убил и Эддоуз.
— Потому что в ту ночь его спугнули, Вильерс, и он не успел закончить начатое со Страйд.
— Да, но почему он не испугался разоблачения и полицейской облавы, почему не отложил убийство на другой день, ли вовсе не скрылся из города? Он как завороженный пошёл искать другую жертву. Ему нужно было во что бы то ни стало убить низкорослую проститутку с темными волосами, средних лет, и забрать её матку, ухо и левую почку. Он не мог ждать ни дня, даже часа лишнего не мог. Что же это такое?
— Мания, — кратко ответил полковник.
— Или это четкий план? — размышлял Томас. — Ведь вы говорили, что убийство Эддоуз было последним.
— Есть основания так считать.
— Но она была, по сути, жертвой случайной. Будь у Джека-Потрошителя время на Страйд, Эддоуз осталась бы жива.
— Я не фаталист, но, знаешь, ничего случайно в этой жизни не происходит. Стало быть, высшим силам была угодна её смерть.
— Вы о жертвоприношении?
Полковник нахмурился:
— Что за чушь, Вильерс?
Глаза Тома широко распахнулись, будто он только что услышал ужаснейшую ересь, посягающую на непогрешимость главы Общества:
— Но ведь это версия дяди Джеймса...
— И он знает, что я с ней не согласен, — холодно напомнил полковник. — Он и убийство Мэри Келли считает апофеозом заклания на алтарь темным силам. А я никак не могу этого принять.
— Значит, вы считаете, что не оккультисты убили Келли?
— Я не уверен, что они вообще кого-то убивали. Это всего лишь гипотеза сэра Джеймса, которую нам нужно проверить, и пока я не нахожу ни одного факта её подтверждающего.
Казалось, эти слова приободрили Томаса. Видимо, мысль, что он спит с кровожадной ведьмой Эмери, доселе всё же пугала его.
— Но если сэр Джеймс подозревает вмешательство оккультистов, может для них имело значение положение звезд и планет в дни жертвоприношений? Ведь для них астрология, наверняка, не пустой звук. К тому же, все ист-эндские убийства были совершены в конце недели. Наверняка это что-то да значит.
