— Вы правы. Те, кто общается с духами на спиритических сеансах, делает это добровольно и исключительно по своему желанию. Но есть и такие несчастные, к которым духи приходят без приглашения. Если они двигают мебель в доме или бьют посуду, это не страшно. Хуже когда человек начнет слышать их голоса в своей голове, или видеть их тени. Сколько таких несчастных в домах умалишенных, неизвестно, но бьюсь об заклад, что от общего числа тамошних обитателей их немало.
— И насколько подобному подвержены оккультисты? По-вашему, они тоже не понимают, с кем общаются?
— Магам не дано увидеть разницы между добром и злом, потому что согласно герметическому учению всё в мире двойственно, и противоположности идентичны по природе, но различны в степени. Потому для оккультистов и дьявол лишь обратная сторона Бога. Магия взращивает в человеке гордыню, а это прямая дорога в ад. Маг желает управлять скрытыми силами природы, но если что-то скрыто от человека, так может быть не зря? Когда-то Ева ослушалась и сорвала запретный плод, и для человека рай стал потерянным. Единственное, что осталось потерять магу, так это его бессмертную душу, и если он общается с падшими духами, это неизбежно. Единственное спасение для мага, так это осознание — как бы не был льстив дух, он никогда не будет подвластен магу, но маг уже подвластен духу. Маг его верный раб, он слушает все, что дух нашептывает в его голове, он верит всему, что дух заставляет записать, он скажет всё, что дух потребует сказать. Маг верит в духа, он не вспоминает о Боге и забывает, что судьба Иоганна Фауста очень грустна. Демон прослужил ему лишь несколько лет, но после страшной смерти Фауст стал его рабом в адских глубинах, но уже навеки. Слишком неравноценный обмен — вот что ждёт мага.
— И обратного пути нет?
— Покаяние, искреннее раскаяние и мольба к Богу о прощении.
— Для Англиканкой церкви покаяние вовсе не таинство, — заметил полковник.
— Тем хуже для англикан. Так что, я не знаю, что и посоветовать вашему подопечному, кроме как прекратить общаться с той актрисой.
— Боюсь, всё зашло слишком далеко.
Полковник вынул из кармана отобранный у Томаса талисман, шитый золотой нитью, и предъявил его бывшему квалификатору.
— Что скажете?
Мурсиа не стал прикасаться к протянутой ему тряпице, а лишь оценил её на расстоянии:
— Раньше такие знаки гравировали на обратной стороне магических колец. Хотя, полагаю, вышивка золотом тоже не возбраняется.
— И что значит этот знак? — в нетерпении спросил полковник.
— Как бы точнее это выразить... Сей талисман привязывает его владельца к дарителю, тому, кто вышил этот знак. Если носить его у сердца, то любые помыслы и намерения одаренного станут известны заклинателю.
— Каким образом?
— Откуда мне знать. Я никогда не практиковал магию. Одни говорят, что пророческие образы приходят им во снах, а кому-то голос внутри шепчет предостережения. Одним словом, сокрытые силы находят способ известить мага о надвигающейся угрозе.
Полковник ещё раз взглянул на кусочек черного атласа, искусно расшитого золотом и спросил:
— Что посоветуете сделать с этой вещью?
— Делайте что хотите, — бросил Инквизитор. — Я бы сжег.
Полковник поспешил спрятать чужой талисман обратно в карман и поведал историю Вильерса:
— Тот, кто его получил, был по моей просьбе на собрании оккультного ордена, где его посвятили в неофиты. — Заметив на себе косой взгляд Инквизитора, полковник, в оправдание добавил, — Это было необходимо для расследования.
— И чем же занимаются на своих собраниях лондонские оккультисты?
— Какой-то театрализованной чушью. Единственное, что меня озадачило, так то что они молятся некому Владыке Вселенной.
— Почти князь мира сего, — заметил Мурсиа.
— Значит, они дьяволопоклонники?
— Все оккультисты поклоняются нечистому, только мало кто из них отдает себе в этом отчет. А те, кто понимает, что делает, делает это с особым чёрным чувством. Вы слышали, как недавно в Риме обличили храм сатанистов?
— Нет, — признался полковник.
— Его обнаружили во дворце Боргезе, том самом, что когда-то принадлежал папе римскому. Сейчас им владеют наследники рода Боргезе и сдают в поквартирную аренду. Не так давно представители семьи провели во дворце инспекцию помещений, и в одной из комнат обнаружили внушительный гобелен с изображением Люцифера, алтарь для черных месс, позолоченные скамеечки для прихожан. Была даже люстра в виде гигантского ока, что призвало взирать с потолка на дьяволопоклонников.
— И все это в комнате, где когда-то ходил папа, — с грустью покачал головой полковник.
— В этом и заключается весь смысл. Как бы сатанистам не хотелось осквернять церкви, но довольствоваться приходится второстепенным. Поверьте, если бы дьяволопоклонникам был доступен Собор Святого Петра, они бы даже не посмотрели в сторону бывшего дворца папы Боргезе.
— А сейчас во Франции происходит что-нибудь подобное? — спросил полковник, пытаясь подобраться к интересующей его теме. — Париж ведь богат на разного рода оккультистов, не так ли?
— Париж ничем не хуже Рима или Лондона, поверьте. В 1888 году здесь появился Каббалистический орден Розы и Креста — сборище магов, астрологов и алхимиков. А девять лет назад масонствующие оккультисты возродили Орден мартинистов, тех самых, что до революции предлагали своим адептам воссоединиться с миром духов и искать встречи с бессмертными учителями универсальной духовности.
— Почти как махатмы Блаватской.
— Это верно. Я не удивлюсь, что всем предводителям разных оккультных орденов нашептывают идеи одни и те же бессмертные мудрецы, и вряд ли они имеют телесное воплощение, подобное нашему с вами.
— Вы когда-нибудь слышали о Самюеле Лидделе Матерсе? — спросил полковник, надеясь услышать что-нибудь и о его тайных вождях.
— Нет, — ответил Инквизитор, — в Париже хватает своих доморощенных розенкройцеров вроде маркиза Гуайта и Паладана с его "Салоном Розы-Креста".
— А что вы скажете о покойном аббате Буллане? — поинтересовался полковник, припомнив историю черномагической войны аббата и маркиза, о которой поведал ему Эйтон.
— Что это позор для духовенства. Как и аббат Луи Констан, назвавшийся Элифасом Леви, как и аббат Монфокон де Виллар, как и капеллан Давид, как и отец Пикар с отцом Булле. Все они вероотступники. И этому есть своя причина — ведь только священник, отвергший Христа, может служить чёрную мессу. Я знаю, о чем говорю, потому что 250 лет назад я был в обители святой Елизаветы в Лувье и видел всё творившееся там своим глазами.
Полковник напряг память, услышав смутно знакомое название.
— Это ведь был монастырь с одержимыми монахинями?
— Да. Но одержимыми они стали не внезапно, а после четырнадцати лет служения чёрных месс. Все началось в 1628 году с капеллана Давида. Он считал, что служить мессу необходимо обнаженными, подобно Адаму и Еве. Ещё он считал, что все поступки, вершимые во время служения Богу благи. Так монахини стали принимать просфоры друг у друга с обнаженных грудей и предаваться непристойностям, а отец Давид наслаждался этим зрелищем, правда, недолго, ибо вскоре умер. Когда на его место пришел отец Пикар и его помощник отец Булле, началось неприкрытое служение дьяволу, с богохульными речами, дикими совокуплениями и инкубатом. Потом Пикар внезапно умер, а некий дух в его обличие стал являться сестрам во снах и наяву. Вот тогда-то и началось повальное беснование.
Мурсиа помрачнел. Было видно, как тяжело ему вспоминать минувшее. Но, переведя дыхание, он все же продолжил:
— Когда я прибыл в монастырь, то воочию убедился в реальности дьявола и его ненависти к человеку, как образу Божьему. Вы когда-нибудь слышали, как из десятка женских глоток льется злобный рёв, не человеческий, почти звериный? Монахини рычали богохульства, сыпали проклятья, отрекались от Христа, не замолкая ни на минуту. А вы когда-нибудь видели, как человеческое тело выгибается дугой и, опираясь только на темя, и стоит так часами? Дай-то Бог вам никогда этого не услышать и не увидеть. Особенно их глаза. — Мурсиа нервно провел ладонью по лицу, словно хотел стряхнуть видения прошлого, прежде чем продолжил. — В этих глазах можно было увидеть огонь преисподней. Над всеми теми женщинами демоны действительно держали власть. Это они лаяли их устами, они изгибали их тела в корчах, заставляли лазать по отвесным стенам и хулить Господа. Страшная участь. В те годы бывший аббат де Виллар утверждал в своих сочинениях, что дьявол давно заточен в аду и больше не властен над людьми. Для монахинь из Лувье это звучало как злобная насмешка. Дьявол реален как никто другой, больше чем вы, больше чем я. И сейчас его присутствие в мире чувствуется как никогда острее, с отчетливым запахом серы. Вы, кажется, что-то говорили об инкубате? А вот де Виллар называл инкубов и суккубов духами стихий. А духи стихий, по его мнению, оказывается, стремятся вступить с людьми в брак, чтобы получить для себя бессмертную душу, а человека наделить мудростью. Красивые слова, вот только они излишне лукавы. Переиначьте их, и получится, что так называемые стихиалии открывают человеку сокрытые знания в обмен на его душу.
— Тогда слова приобретают совсем другой смысл.
— В этом и есть весь фокус. Одни и те же слова несут в себе разное их понимание. Это и есть дьявольский обман, ловушка для души. В неё попадают все, кто ищет тайное знание и кто хочет управлять сокрытыми силами природы. Маги хотят стать богами без Бога, а за гордыню человек всегда расплачивался душой.
Полковник неуверенно возразил словам Инквизитора:
— Слишком категоричное суждение. По мне, так маги не столько грешат, сколько заблуждаются.
Мурсиа лишь ухмыльнулся:
— Заблуждаетесь как раз-таки вы. Я привык, что в глазах просвещенной общественности я мракобес и убийца невинных. Утешает меня лишь то, что все они неправы. За годы следствий я видел немало оговоренных и отпущенных с миром. Но я видел предостаточно ведьм и колдунов. Они не были сумасшедшими, как сейчас принято считать. Они не оговаривали себя, в этом я убеждался не раз. Они действительно общались с инфернальными силами, кто-то осознанно, а кто-то по заблуждению. Но все они стали добровольными проводниками бесовского в этот мир, того зла, что ненавидит род человеческий и несет с собой мор, голод, болезни и страх.
— А полеты на метле к шабашу тоже были? — поинтересовался полковник, предвкушая, что же ему на это ответит Инквизитор.
— Как и поедание младенцев и совокупления с самим сатаной, — кивнул Мурсиа, — только в их воображении. Хотя, я не совсем точно выразился. Это не просто воображение, это другой мир, не доступный каждому, но открывающий свои врата тому, кто хочет его увидеть и почувствовать. Как говорят, это не сон и не явь, это другое состояние.
— Астральный мир? — спросил полковник, уловив нечто похожее с написанным в дневнике Йейтса.
— Да, кажется, так это сейчас называют. Но суть со временем не изменилась. Может, сейчас такое явление назовут игрой разума, ярким сном или помешательством, но всё это слова тех, кто с гордостью считает себя материалистами. Потусторонний мир нельзя пощупать руками, это правда, но в нём можно прожить самые захватывающие приключения. Там можно найти всё, что пожелаешь, но можно встретить и демонов в самых невинных обличиях и попасться на их дьявольские уловки.
— Вечноживущим под силу попасть в астральный мир и влиять через него на других людей? — поспешил спросить полковник.
— Вполне. Они от этого ничего не потеряют.
— А что можно было бы потерять от такого опыта?
— Бессмертную душу, граф, что же ещё. Прельстившись миром духов, что в сути есть демоны, смертный вверяет себя адским глубинам.
— А белая, стало быть, нет? — недоверчиво спросил полковник.
— Так ведь она никогда не умрёт. Таким как мы не суждено оказаться ни в аду, ни в раю, разве что только в конце времен после Страшного Суда.
— Странно слышать такое от вас, — заключил полковник. — Тогда какой смысл для вас вообще верить в Бога и искать спасения?
— Как знать, может и у бессмертия есть свой предел, и в конце нам тоже придется стоять перед ответом. В мире ничто не вечно, даже вода точит скалу. Вопрос только во времени. Никому не известен его срок.
— Знать бы только порядок нашего, — вздохнул полковник.
— Может несколько тысяч лет, может — миллионы. Я не встречал ещё ни одного вечноживущего, кто бы похвастался возрастом в несколько тысяч лет. Кстати, а о какой белой вы только что говорили?
Поняв, что невольно проговорился, полковник не стал скрывать известное ему о Меритсегер.
— Возможно, несколько адептов лондонского ордена видели её в своем астральном мире, а мой подопечный столкнулся с ней воочию. Имя Меритсегер вам о чем-нибудь говорит?
— Охранительница фиванского некрополя? — странно ухмыльнулся Мурсиа. — Что ж, белой бы это было под силу, но только по ночам.
— Так она представляется всем, с кем ищет встречи. Возможна она и есть древняя египтянка.
На это заявление Инквизитор лишь загадочно улыбнулся.
— Что? — удивился полковник. — У вас и на этот счет есть особое мнение.
— Не в этом дело. Просто, когда вечноживущие начинают говорить о древности Египта, это лишний повод задуматься, не дурят ли они вас?
И снова полковник услышал этот странный намек. Семпрония и вовсе утверждала, что она уроженка Древнего Рима, который никогда не существовал.
— Хорошо, я учту.
— Эта Меритсегер уже пила кровь магов?
— Насколько мне известно, нет. А что произойдет, если это случится?
— Это будет забавно, — совсем невесело усмехнулся Инквизитор. — Маги и сами не прочь пустить в дело человеческую кровь. Вы когда-нибудь слышали о магии крови?
Полковник отрицательно помотал головой.
— Видите ли, граф, мы с вами всего лишь пьём кровь смертных для поддержания своих жизненных сил, а оккультисты находят ей более изощренное применение. Древние считали, что с кровью могут получить силу, ум и отвагу убитого. Кто знает, может так оно и есть. А каббалисты говорили, что душа отчасти растворена в крови. Сегодняшние же маги пускают себе кровь во время ритуала, чтобы привлечь так называемых сущностей из нижнего мира, которых пьянит запах крови, и они тянутся к её источнику, точно сомнамбулы. Если маг достаточно хитер, он может пленить одну или нескольких таких сущностей, но если один из бесов окажется сильнее зова крови, то мага пленит он.
— Я слышал, что древние римляне пили кровь гладиаторов, чтобы омолодиться. И как называется такая магия?
— Кто вам об этом рассказал?
— Баварский профессор Юлиус Книпхоф.
Мурсиа согласно кивнул.
— Да, мне доводилось слышать об этом человеке. Особенно о его работе в бурные молодые годы. Сейчас, он должно быть очень стар.
— Не настолько, чтобы расстаться с призванием всей своей жизни.
— Ну, конечно, конечно. Ученого с его складом ума ничто не остановит перед возможностью познать тайны жизни и смерти. Он ведь сидел в тюрьме за свои научные изыскания, вы не знали?