Книга 1. Креация тропы

Что самое плохое, это то, что я оказался втянут в это без своего позволения. Да какое там! Никто у меня разрешения и не спрашивал. Кстати, прямое нарушение моих прав. Только вот, кажется всем плевать на мои права. И, похоже, никого не волнует, что мне совершенно не нравится вся эта дикая ситуация. Ужас, да и только.

Спустившись в зал, я обнаружил, что он еще закрыт, но оттуда через щели двустворчатой двери, доносились густые запахи готовящейся пищи. Видно, на кухне уже начали стряпать завтрак. Это хорошо, потому что означало, что я смогу скоро свалить отсюда. Подкреплюсь и двину к тракту, где телеги собираются в караваны. А там, глядишь, и до столицы вскоре доберусь.

Вернувшись в свою комнату, я собрал свои нехитрые пожитки. Оделся, да перепоясался. Больше у меня ничего не было.

Спустился к залу. Долго стучался в двери, пока Офрик не открыл их. Он не хотел меня впускать, говорил, что хозяин пока не разрешил открываться, да и еще ничего не готово.

− Уйди, пацан. − Отодвинув его с дороги, я прошел к ближайшему столику.

На шум из кухни вышел Бошек и сразу же потребовал от меня соблюдения правил. Мол, они для всех одинаковые и вообще, еда еще в процессе готовки.

− Я все понимаю, − согласился я, но все равно, в наглую сел за столик. — Но и вы меня поймите. Мне сегодня уезжать, и поэтому я проснулся так рано. А что мне делать в комнате? — я невинно улыбнулся, разведя руки в стороны. − Вот я и спустился.

Бошек резво замотал головой.

− Меня не волнует, что вы будете делать, — гневно нахмурился он.

Понятно, что я повел себя слишком нагло. Но не терпелось мне. Хотелось свалить отсюда побыстрее. Я же не дурак, понимал, что веду себя по-хамски. Однако отступать не собирался, и трактирщик это видел.

Глаза Бошека сузились и он неожиданно произнес:

− Впрочем... если вы оплатите завтрак по двойной цене, то вам разрешат тут посидеть и прямо сейчас принесут травяной отвар.

Ага! Значит, можно нарушать правила? Главное, за них платить по двойному тарифу. Ясно. Торговец, он всегда выгоду найдет.

Хрен с тобой, золотая рыбка, заплачу, раз ты такие условия ставишь. Достав горсть медяков, штук тридцать, положил на стол и сел обратно на лавку.

Трактирщик, скользко ухмыльнувшись такому щедрому постояльцу, сгреб монеты и послал Офрика за напитком на кухню.

− Сейчас все будет, − заверил он меня и довольно утопал в подсобку.

Вскоре я уже поглощал горячую аппетитную кашу с кусочками мяса и душистый хлеб, исходящий паром.

В зал к этому времени спустились еще несколько постояльцев. Пожилой, но еще крепкий коренастый мужчина в темной кожаной безрукавке и толстым свитером под ней. Перетянут широким ремнем с длинным мечом в простых черных ножнах. Когда он прошел мимо меня и занял соседний столик я, не отрываясь от еды, краем глаза заметил, что рукоятка его меча обмотана потертым материалом. Сразу было видно, что он умеет пользоваться оружием и носит его совсем не для красоты. Не в пример мне, кстати.

После него, буквально через несколько минут в зал вошла стройная девушка и легкой походкой проплыла мимо меня. Она тоже выглядела весьма воинственно: на боку у нее висел короткий меч, больше смахивающий на длинный кинжал и лук с колчаном за спиной.

Одета она была, как и мужчина, прошедший первым — свитер, безрукавка, высокие сапоги и кожаные штаны в облипку. Только на ней они смотрелись куда как интересней!

Почему-то я даже не удивился, когда он села рядом с тем мужчиной за один стол.

− Отец, — произнесла она приятным сильным голосом, − зачем так рано вставать? Могли бы еще поспать.

Она громко и заразительно зевнула. Я хоть не видел, так как сидел к ним спиной, но тоже повторил эту прилипчивую привычку.

− Грета, ты совсем разленилась, − ласково пробасил мужчина. — Посмотри на себя, соня. Одно легкое дело, и ты стала позволять себе слабости.

− Да ладно, − хихикнула она. — Я так, просто пошутила.

Мужчина хмыкнул.

− Вижу я, как ты шутишь, − тихо посмеялся он. — Глаза-то совсем к носу скатились. Того и гляди прямо тут уснешь.

Она ничего ему не ответила, потому что им принесли завтрак, и они принялись молча его поглощать. Кроме негромкого причмокивания я больше ничего с их стороны не услышал. Поэтому переключил свое ненавязчивое внимание на другую парочку, сидящую неподалеку.

Из их разговора я узнал, что они купцы, боятся продешевить и потому везут свои товары в Центрат. Это было уже интересно. Возникла мысль подсесть к ним и договориться о совместной поездке. Но я понаблюдал за ними еще немного и отказался от этой мысли. Больно уж у них глаза хитрые были. Так и бегали по всему залу. Да и говорили слишком громко, к тому же об очень ценном грузе. Торговцы себя так не подставляют. А ну кто услышит, что они что-то ценное везут и захотят пошалить. Нападут целой шайкой по дороге, все пограбят, и еще удачно отделаешься, если не убьют. А эти хвалятся перед кем-то своим грузом, будто так и надо. Надо-то надо, но только на рынке, а не здесь.

Неужто наоборот, приманивали кого-то? Ловят грабителей на живца? Так надо было в другом трактире этим заниматься. У Бошека постояльцы вроде не из таких лихих людей.

Плюнув на их непонятные заигрывания с судьбой, я быстренько доел и допил все, что было на моем столе, затем подошел к стойке. Купил у хозяина еды, так чтобы хватило до ближайшего города и, расплатившись с ним, вышел на улицу.

Закинул на плечо сумку с единственной лямкой и уверенно потопал к воротам. Потертая сумка со шнурком, которую я купил вместе с продуктами у Бошека, была заполнена только наполовину. Много брать не решился. Все-таки до ближайшего города ехать всего-то два дня. Так что мне должно было хватить одного каравая, немного вяленого мяса, маленькой головки сыра и бутылки крепкого вина. Вино на всякий случай. Мало ли, вдруг замерзну, если ночевать придется под открытым небом. А ведь уже не лето, можно и подмерзнуть.

Собственно, сумку я взял не только чтобы сложить в нее продукты, но также и деньги, что я вытащил из сейфа Жлыги. Я когда посчитал их, то даже присвистнул − по местным меркам, это тянуло на маленькое состояние. Из всех десяти мешочков в шести было по сотне медяков. В трех других по сто сераков и лишь в самом маленьком мешочке ютились пятнадцать золотых монет. Малые золотники, по размеру точно такие же, как и другие монеты, только золотые. Припомнив, во сколько Гальтен оценивал один малый золотник, я даже охнул от получившейся суммы.

Один малый золотник, говорил он тогда, равняется пятистам сераков! Еще сказал, что большими золотниками никто не пользуется, они скорее являются золотовалютным фондом. Лежат себе тихонько в сундуках или банках и растут в цене.

Итак, даже учитывая, что пятьдесят сераков отдал Вапсу, я все равно располагал внушительной суммой около восьми тысяч сераков. Неплохо!

Золотые монеты я положил в кармашек, предусмотренный в самом ремне. Небольшую горсть монет, состоящую из сераков и медяков, сунул в карман штанов, а остальные деньги кинул в сумку. И даже не переживал что их смогут украсть. Кто знает, что в сумке я тащу деньги?

У самых ворот пришлось остановиться и пропустить несколько карет, медленно въезжающих в город. Целый кортеж сопровождало почти полтора десятка охранников. Все закованные в латы, хриплыми голосами оттесняли прохожих в стороны, освобождая дорогу знатным господам, или кто там в каретах.

Около стены, где я встал переждать кортеж, сидел нищий, которого почему-то ни один стражник ворот не сгонял с места. Прикормленное место, что ли?

Я от каких-то смутных чувств доброты и милосердия кинул ему три медяка. А в ответ получил от старика такой гневный взгляд, что даже захотел забрать деньги обратно. Не так-то легко они мне достались.... Впрочем, я представил себе картину, как я забираю жалкие гроши у нищего, избиваю его и громко ругаюсь. Как представил себе, так и решил не делать подобного, слишком уж это. Хотя я с трудом удержался, чтобы не пнуть его разок.

Покачал головой таким мыслям. Что-то я совсем озлобился! Не хорошо это, не хорошо! Не должно так быть.

Переждав, когда все кареты проехали, а за ними протопало несколько пыльных воинов с копьями, я вышел из города и побрел в поисках караванщиков.

Вскоре у самой пристани я обнаружил несколько телег, на которые грузили тюки с ящиками, мешки и прочее. Рядом стояли крепкие склады с нарисованными буквами на массивных дверях. Для меня весьма не понятное сочетание букв и цифр, видимо, для кого-то что-то объясняли. Впрочем, мне было не до этого, я лишь собирался узнать, кто едет в столицу.

Честно признаться, я вообще не представлял, как мне набиться в обоз. Поэтому просто подошел к одному мужику, стоящему около здорового коня и счищающего топором налипшую грязь с копыт животины. При этом он что-то тихо бормотал себе под нос, изредка утирая лоб.

− Доброе утро, уважаемый! — Я постарался быть более вежливым. — Не подскажете, с кем можно поговорить, чтобы меня взяли с собой в столицу?

Мужик повернулся и глупо уставился на меня, раскрыв щербатый рот. Его лоб, с нависающими на него сальными волосами, пересекали несколько заскорузлых и гноящихся царапин.

Он отмахнулся от мух, пытающихся сесть на рану, и тряхнул лохматой головой.

− Вы ошиблись, — пробубнил он и, покосившись на мой меч, поклонился. — Я не уважаемый, господин, я раб господина Моци Шлевика. — Словно через сито, жестко процедил он сквозь побелевшие от натуги губы.

Мужик стрельнул в меня глазами и, столько отчаянья и боли в них было, что я содрогнулся от его взгляда и сжал кулаки. Чертово рабство! Как низко может пасть человек, если даже рабство никого не удивляет. Что за мир!

Хотя чего я так? Даже в моем мире, на первый взгляд таком просвещенном и цивилизованно-гуманном существуют остатки рабовладельческого строя. Далеко ходить не надо, Российская армия − самый лучший тому пример! Где-то помню, читал, что на солдата в Российской армии денег тратится меньше, чем на одного осужденного. То есть получается, что русский солдат окован цепями несвободы и прав имеет меньше, чем иной зэк. Говорят: ты должен Родину защищать. Хорошо. Ну, так почему же тогда к солдату, который будет кровь проливать за свою страну, относятся как дерьму?! Всем же ясно, что нынешняя Российская армия это удобный для нечестных политиков пережиток крепостничества. И вместо того, чтобы тратить кучи денег на разного рода пропаганду, включая телесериалы про армию, мол как хорошо, мол там и только там можно стать настоящим мужиком, сделали бы лучше профессиональную армию. Но ведь не сделают. Зачем тратить деньги на это, если итак все вроде "нормально". Да и на что тогда генералы будут жить, покупать майбахи и строить дачи или скорее, замки?

А тот искусственный патриотизм, который насаждается и через телевиденье, и современную эстраду, и даже книги, не вдохновляет человека на героизм, а тупо зомбирует. Да и какой, к черту, солдат, защитник Родины, может получиться из восемнадцатилетнего паренька, забитого и замученного бессмысленной муштрой и идиотизмом, если за весь срок службы ему даже автомат в руках не дают подержать. Ну конечно, не дают, ведь тогда этот парень со сломанной психикой и душой, в которую наплевали и вытерли об нее грязные сапоги, пойдет и расстреляет всех, кто его третирует. Армейцы хорошо научились ломать пацанов, только построить ничего не получается. Вот и возвращается домой душевные калеки, просидев в казарме весь срок службы. И хорошо еще, если сами возвращаются, а не привозят их в цинковых гробах. Ломать, как говорится, не строить!

Встряхнув головой, я постарался прогнать мрачные мысли и вновь обратился к молчащему все это время мужику:

− Твой... − запнулся я, с трудом пропуская слова сквозь зубы, − хозяин едет в столицу?

Он кивнул и показал рукой в направлении одиноко стоящего каменного дома с какими-то флажками на крыше.

− Если вы собираетесь войти в обоз, то вам надо поговорить с начальником охраны. Он в том доме с господином Моци Шлевиком. Начальника зовут господин Дамати.

На этих словах раб отвернулся и принялся за свое занятие, от которого я его оторвал — счищать грязь с копыт лошадей. А мне оставалось только пойти в указанном направлении и узнать насчет возможности присоединиться к каравану.

Не буду утомлять читателя ненужными подробностями, просто скажу, что в караван меня взяли как пассажира, но отдельно оговорили, что если по дороге будет совершенно нападение, я, как имеющий меч, должен буду вместе с охранниками противостоять бандитам. Умно, ничего не скажешь, подстраховались. И денег с меня стрясли в два серака и бойца лишнего взяли. Правда, об умении махать мечом, этого самого бойца как-то не спросили. Ну да я и не рвался им сообщать, что умений у меня таких немного, грубо говоря — ноль. Поэтому согласился на такие условия и вскоре сидел в телеге на подобии кареты только многоместной. Этакий дилижанс.

Помимо меня в салоне было еще десять человек. Парочка каких-то мастеровых, как я понял из их разговора, один хмурый воин, который тут же уснул, как только сел на довольно мягкое сидение. Еще какие-то непонятные люди и, уже виденные мной утром в трактире Бошека, отец с дочкой. Я был очень удивлен тем, что они сели в тот же дилижанс и почему-то мне казалось, что это не случайно. Может быть, конечно, это и совпадение, но как-то не верилось в подобное. Решив на всякий случай вести себя осторожней с этой парочкой и не поворачиваться к ним лишний раз спиной, я отодвинул шторку у окна и впился взглядом в удаляющийся город.

"Что меня ждет в столице? Один Бог знает, − подумал я".

Между тем как этот образчик древнего пассажирского транспорта двигался по дороге в середине всего каравана, состоящего из девяти фургонов, я отстраненно смотрел на бегущие мимо поля и леса. Дорога была неплохо утрамбована, и даже ночной дождь ее практически не размочил. Грязь, конечно, была, комьями вылетая из-под копыт, но она не сильно препятствовала движению.

Наш дилижанс с мощностью в четыре лошадиные силы резво мчался по дороге и заставлял крепко держаться, иначе можно было упасть в проход и кататься там как в припадке эпилепсии.

Несмотря на хмурое небо, мокрую взвесь в воздухе и проблемы, окружающие меня как рой злобных пчел, настроение было на удивление приподнятое. Путешествие, пусть вынужденное и цель его мне не по нутру, но оно вызывало какие-то забытые с детства ощущения. Примятые грузом ответственности взрослой жизни, дни пролетали друг за другом, принося в жизнь только усталое чувство обреченности. Как винтик в огромной системе — крутишься, стараешься, а в итоге получаешь только стресс от отсутствия удовлетворенности. Постепенно начинаешь ощущать свою никчемность и ненужность и, конечно же, колоссальное душевное истощение. И рано или поздно все это приводит либо к веревке с мылом, либо к бутылке. Веревка — это ясно дело, уход от проблемы. Нежелание в нее вглядеться столь пристально, чтобы увидеть пути решения. Конечно, тут же надо включать мозги на полную катушку, думать. Да вот думать люди как раз не любят. А бутылка − это способ заместить пустоту внутри, замазать щели, наполниться собственным "Я" и продолжать существование. Как мир видится под действием обезболивающего? Вот то-то и оно − размыто.