Александр. Великий поход - 4

Начальник гейтеров поспешил сделать вид, что ничего особенно не случилось, и ринулся к Персиполису. Этому было хорошее оправдание, так как он получил сведения, что, не дожидаясь македонцев, стража и местные жители сами начали растаскивать царские сокровища. Узнав об этом, Александр сам возглавил головной отряд кавалерии, стремясь поскорее овладеть главным городом персидской империи.

Стадию за стадией покрывали македонские кони, и вот объехав очередные холмы, они увидали раскинувшиеся своими строениями по равнине долгожданный город. Он лежал абсолютно беззащитный перед армией македонцев, одновременно притягивая и отталкивая взгляды зрителей своим величественным видом.

В это время, в Персиполе, в одном из крыльев огромного дворца Дария великого, находилась фиванка Антигона. Ее сюда в тайне привезли два доверенных евнуха Статиры, представляя всей придворной челяди как полноправную жену Мегабиза. Здесь Статира делала хитрый расчет, с целью исключить любую возможность для Антигоны объявить себя персидской пленницей. Два евнуха, словно коршуны ревностно присматривали за своей жертвой, обещав персиянке выполнить ее приказ. Фиванка понемногу оправилась от своей болезни, но продолжала ловко играть роль слабой и почти умирающей девушки, что бы обмануть своих сторожей. Она решила попытаться бежать, как только это будет возможным, но пока все было тщетно.

Персиполь не имел крепких стен. Они скорее обозначали границы города, чем защищали его от возможности нападения врага, поскольку этот город защищала вся Персия, своей мощью, величием и силою оружия. И вот впервые за все время создания Персиполя на его каменные плиты вступило копыто коня, не груженного тяжелыми дарами покоренных народов, а грозным завоевателем.

Сегодня пришельцы не восхищались этим великолепным творением персов, а алчно оценивали богатство его украшений.

Александр с отрядом гейтеров, величаво и неторопливо проскакал по плитам дороги ведущей к воротам Ксеркса, за которыми виднелись стены Ападаны, дворца приемов иноземных дарителей.

Вдоль дороги персидские мастера, умело вырезали на каменных стенах огромную очередь всех тех, кто когда-то преподносил свои дары персидским владыкам. Один за другим покорно шагали мидяне и эламиты, ассирийцы и парфяне, гандхаране и инды, лидийцы и скифы. Все они несли в Ападану дары своих земель, что бы порадовать ими персидского владыку.

Словно живые они двигались вместе с Александром к главной лестнице дворца приемов, где полководца ждал перс Фрасибул. Хитрый вельможа сразу заметил гнев в глазах македонца и поспешил сообщить ему, что в хранилище храма находиться 120 тысяч золотых талантов.

Столь огромная цифра настолько потрясла царя, что он уже совершенно не слушал перечисление Фрасибулом стоимости утвари и прочего имущества хранимого здесь. С такими деньгами теперь он спокойно сможет нанять новую армию, построить флот и выполнить, свою заветную мечту дойти до конца Ойкумены.

Милостиво кивнув персу, Александр не слезая с коня, въехал в Ападану и принялся разглядывать монументальные колоны этого строения, увенчанные огромными бычьими головами. Проехав весь зал, Александр понял замысел создания Ападаны. Она должна была своим величием и мощью подавить и унизить каждого человека принесшего сюда свои дары.

— Что там дальше? — спросил Александр, махнув рукой в сторону других строений.

— Там дворец Дария, дворец Ксеркса, зал Совета и зал ста колонн, где происходила коронация наших царей — поспешил пояснить дрожащий от страха перед ним Фрасибул.

— Прекрасно. Эвмен прикажи начать вывоз моих ценностей из этого города в более надежное место. Кроме этого я желаю устроить пир победителей в зале коронации, теперь я буду правитель Персии.

— Что же ты скажешь в отношении жителей этого города — робко спросил Фрасибул.

— Я оставляю им их жизнь и право жить на моей земле.

Произнеся свой вердикт, Александр резко развернул Букефала и галопом направился в лагерь, который уже спешно разбивался на равнине перед городом.

— Глупец! — возмущался македонец, обращаясь к своим друзьям, — он надеяться, что я пощажу этот город кровосос. Напрасно он тешит себя этой наивной мыслью. Мой великий учитель Аристотель говорил, что для полной победы над любой нацией надо уничтожить самое дорогое для них символ. Я полностью согласен с его мнением и поэтому Персиполь следует уничтожить.

— Не слишком ли ты жесток государь к этому городу? — поинтересовался Птоломей. —

Персы добровольно сдались тебе в надежде на твою милость, которую ты подарил Вавилону и Сузам.

— В моем сердце нет милости к этому городу. Как не было милости в сердце Ксеркса, когда он приказал разрушить Афины, и сжечь Акрополь с его древнейшими святынями греков. Так что персы крепко обманулись, понадеявшись, что за блеском золота я забуду старые счеты.

Не желая, что бы его замыслы стали заранее известны, полководец запретил своим воинам входить в город за исключением служителей Эвмена в спешном порядке очищающих сокровищницу Персиполя. Огромные караваны верблюдов и мулов сновали между городом и царским лагерем, перевозя все золото и серебро веками накапливаемое персидскими владыками.

По замыслу Александра, разрушение дворцового комплекса, должно было стать полной неожиданностью, для всех гостей кто был приглашен на пир победителей.

Памятуя о богатом убранстве коронационного зала, Эвмен приказал вывозить из обреченного строения все, что представляла собой ценность. Испуганным персам секретарь объяснил, что Александр не хочет видеть на своем праздничном пиру символы побежденного государства.

Энергичный кардиец выполнил поручение царя всего за четыре дня. И на утро пятого, Александр уже любовался в лагере своим огромным сокровищем и лично осмотрел зал, в котором предстояло провести пир. Зал ста колонн был полностью очищен от всего персидского, а по всему периметру огромного помещения были расставлены походные ложа и топчаны для гостей македонского царя.

Известие о желании царя дать победный пир, македонские воины и греческие союзники встретили радостными криками. Им уже было известно, что Александр собирается выдать каждому по двойной плате из трофейного золота, и радовались от всей души.

Покидая лагерь, полководец отдал македонскому начальнику гарнизона Аминте строжайший приказ о запрещении любых грабежей под страхом смертной казни, чем очень обрадовал Фрасибула и Камбиза. Стратег немедленно оцепил весь дворцовый комплекс тройным кольцом солдат, дабы не допустить его стихийного и повального разграбления как с одной, так и с другой стороны.

В план разрушения Персиполя, были полностью посвящены только два человека; верный Гефестион и главный канцелярист Эвмен, чьими руками Александр решил воплотить свое решение в реальную жизнь. Кариец конечно незаметно посвятил в это Пердикку, с которым очень сблизился за последнее время. Молодой выходец из горной Македонии не обладал той надменностью, которая так чувствовалась в царских друзьях аристократах; Филоте, Птоломеи, Гарпале, Кене и Аминте. Пердикка на удивление легко сошелся с Эвменом, сразу признав в нем равного для себя человека, за что тот был ему очень благодарен. Быстро разглядев в Эвмене талантливую жилку, молодой македонец решил заключить с ним тайное соглашение о взаимной помощи, на что выходец из малоазиатской провинции быстро согласился.

Оба молодых человека желали как можно ближе подвинуться в окружении царя, но на их пути стояла родовитая аристократия во главе с Филотой. Именно он всегда норовил задвинуть вылезшего вперед Пердикку и указать истинное место Эвмену, по царской милости затесавшегося среди македонских вельмож.

За это они страшно ненавидели Филоту и искали только случай, что бы устранить красавца со своего пути. Главным козырем в их игре против Филоты была красавица Антигона, и оба заговорщика осторожно обхаживали ее. Для ускорения дела Эвмен привлек жреца Нефтеха, на преданность которого он очень рассчитывал.

Как и в первый раз, Александр снова попрал величие Ападаны, проехав через нее на коне прямо к пиршественному залу. Полководец не посмотрел дворцы Дария и Ксеркса, решив отдать их на разграбление своим солдатам.

На победный пир, Александр пригласил всех своих македонских стратегов и соратников по этому походу. Кроме них были и греческие союзники, которые пока еще были нужны царю для полной крепости его тыла. Даже сейчас, получив от Антипатра радостное известие о гибели Агиса и его победе, он еще был вынужден заигрывать с греками, что бы в его тылу не появился новый смутьян.

Александр уже отослал регенту для этих целей золотые таланты вместе с письмом для матери, в котором приказывал ей ради блага Македонии слушаться Антипатра. В качестве утешения гордой Олимпиаде было послано огромное количество золотой посуды, дорогих тканей и венец царской жены, обнаруженный Эвменом в сокровищнице Персиполя.

Пир удался на славу. Было много яств и вина, весело играли флейтистки и упоено плясали танцовщицы во главе с афинской гетерой Таис, любовнице Птоломея. Царь произносил одну за другой хвалебные речи общему союзу греков и македонцев, который полностью выполнил свою огромную и важную панэллинистическую задачу по разгрому и покорению Персии. Слушая слова царя, греки раздувались от собственной важности и гордости, обильно попивая неразбавленное виноградное вино.

Их крики и шум веселья прекрасно слышала Антигона, сквозь стены дворца, находясь под охраной одного из евнухов. Второй страж куда — то исчез, и танцовщица молила богов, что бы его убили македонцы, которые уже начали потихоньку проникать в комнаты дворца с явной целью грабежа его обитателей. По нервному поведению своего стража она поняла, что дело близиться к развязке и сегодня, скорее всего сейчас, она примет свою смерть.

Молодая женщина продолжала умело играть роль серьезно больного человека, часто кашляя и постоянно жалуясь на боли внизу живота. Слыша это, евнух Статиры глумливо ухмылялся и обещал помочь ей в самом скором времени.

Крики пирующих македонцев становились все громче и тревожнее, но затем стихали, подобно морским волнам накатываясь и отходя, прочь от комнаты Антигоны. Второй евнух все не возвращался, что вселяло надежду в душу Антигоны.

В самый разгар праздника, когда все почти утратили ясность ума и мысли, в огромный зал вступил Эвмен с несколькими слугами, в чьих руках были факелы.

— Царь, настал час мщения за все муки наших предков и все наши трудности и потери! — громко возвестил кардиец.

— Ты прав Эвмен!! Настало время мести за наши потери, за сожженные Ксерксом Афины и убийство моего отца, царя Филиппа!— звонко возвестил молодой полководец, грозно блистая своими гневными очами. Многие сидящие с ним рядом отпрянули в испуге от царя. Подобным им довелось его видеть только в сражении, а не на пиру.

— Как главный стратег союзного войска, я приказываю сжечь этот дворец!! Дабы этим расплатиться с нашим старым врагом Ксерксом по всем нашим счетам!!

От этих слов в огромном зале наступила звенящая тишина, в которой отчетливо слышались прерывистые дыхания сидевших рядом с ним трапезников. Никто не ожидал подобного поворота этого пира, кроме Пердикки и Гефестиона. Выждав положенную паузу, оба стратега вскочили с места и первыми выхватили у слуг Эвмена горящие факелы.

Не дожидаясь дальнейшего одобрения со стороны пирующих гостей, Александр без размаха, сильно швырнул свою головню в тяжелую портьеру, закрывавшую часть стены. Пердикка и Гефестион также дружно швырнули свои факела в занавеси, которые грациозно свисали с потолков до самого пола. Огонь моментально объял ткани, проворно устремившись вверх.

Однако, по мнению Александра, огонь горел не так ярко и быстро, и для его подкормки, полетели пиршественные ложа, сделанные из смолистого ливанского кедра. Правильно поняв действие царя, пирующие оставили свои места, и дружно бросились грабить подожженный дворец.

Среди приглашенных на этот пир гостей находился и Леонтикс, который считался близким другом Александра, неоднократно помогавший воплощению царских замыслов своим клинком кавалериста. Всегда и во всем он, неотступно, следовал за молодым полководцем, верно защищая его самого от любых вражеских мечей и стрел. Александр всегда гордился своей дружбой с ним и прощал гейтару все его многочисленные выходки, за которые любой другой бы поплатился бы головой.

Изрядно выпив филерского вина, Леонтикс сначала веселился со всеми у большого "костра", а затем двинулся по дворцу в поисках приключений. Грабеж не интересовал его, благо Александр щедро одарил своему любимому рубаку трофейным золотом. Выхватив из ножен свой меч, македонец веселился, страшно пугая попадавшихся ему персов своим бравым видом.

Так своеобразно развлекаясь, пьяный воин вломился в очередную комнату, где застал интересную картину. Молодая рыжеволосая красавица отчаянно сражалась с визжащим от гнева евнухом, нанося ему удары изрядно потрепанным стулом. Чуть в стороне от места схватки лежало тело еще одного человека возле головы, которого расплывалась лужа крови вперемешку с осколками разбитого кувшина.

Антигона, а это была именно она, яростно билась за свою жизнь. С появлением в комнате второго евнуха, по его горящим глазам, она поняла, что ждать больше нельзя и начала действовать. Воспользовавшись тем, что оба сторожа беспечно стояли к ней спиной, фиванка бесшумно встала и обрушила на голову одного из них тяжелую каменную вазу. От этого коварного удара с разбитым затылком евнух упал как подкошенный, но своим телом помешал Антигоне напасть на второго. Не успев выхватить висевший на поясе убитого нож, фиванка схватила легкий стул, и смело атаковала ненавистного стража.

Стоя спиной к македонцу, евнух, уклоняясь от очередного нацеленного в голову удара, резво отпрыгнул прямо на Леонтикса, и тот чисто рефлекторно взмахнув своим мечом, укоротив перса ровно на одну голову, после чего обратил внимание на Антигону.

В разорванном платье с горящими глазами, молодая женщина выглядела так соблазнительно что, опустив свой меч, Леонтикс нетвердым шагом направился к ней с явным желанием ощутить ее кожу.

В ужасе Антигона отпрянула от новой угрозы и прижалась к стене, прикрыла свое лицо остатками рукава. С наглой ухмылкой на лице, македонец медленно приближался к ней. Будь он чуточку трезвее, неизвестно как бы сложилась дальнейшая судьба несчастной танцовщицы, но Мойры уже вытащили его жребий. Когда Леонтикс приблизился почти вплотную к своей жертве, Антигона оперлась обеими руками о стенной выступ и своими сильными, тренированными ногами резко ударила царского любимца в самый низ живота.

От столь подлого удара, мужчина скрючился в три погибели и, Антигона, не раздумывая, оттолкнула его от себя. Трудно сказать, откуда у измученной болезнью танцовщицы взялось столько сил, но от её толка Леонтикс рухнул на пол, попутно ударившись затылком об угол каменного стола с остатками ужина Антигоны. С ужасом смотрела фиванка, как это огромная гора мускулов неподвижно застыла возле ее ног без малейшего признака жизни. Сколько она не вглядывалась, но крови возле его головы не было. Казалось что, насильник еще дышал, но не в силах находиться больше в комнате, Антигона стрелой рванула прочь.