Нф 2017: Церебрум

— Городе? Городе! — Ирма надменно засмеялась. — Церебрум — это не город, это мир! Огромное вместилище миллионов душ и тех, кто за этими душами присматривает. Церебрум настолько обширен, что невозможно представить его границ. Большинство примитивов никогда не познают его пределов, потому что и в своём квадранте могут потеряться.

— Хм, — скептически хмыкнула девушка, не перебивая. Да и перебить Ирму в этот момент было сложно, так как огонек, проснувшийся в ее блекло-серых глазах не угасал.

— Зря не веришь. Сама убедишься, что Церебрум необъятен. Возможно, он даже не уступит в своих размерах диким землям. А по красоте с ним вообще ничего не сравнится. Вот ты, будучи дикаркой...

Эва даже не обиделась, лишь вопросительно глянула.

— ...То есть, ты всю жизнь прожила на диких землях и будешь приятно удивлена. Ведь многие здания и жилища Церебрума соседствуют с живой растительностью, можно сказать, в ней утопают. Могу поспорить, ты не видела столько цветов и красок в одном месте. Ведь принципалы не просто создали для нас мир, они постарались этот мир сделать хоть чуточку похожим на тот, из которого сами пришли. Мир солнечного света. Мир за границей 'Небывалого'.

— Ты про демонов, похожих на нас?

— Может, уже хватит называть их демонами? — недовольно скривилась Ирма. Но через секунду, подавив вспышку гнева, продолжила снисходительно и с расстановкой, объясняя недалекому человеку: — Принципалы, это не просто высший разум, боги, это наши прямые создатели, те, кто дал нашему виду жизнь. Если бы не они, нас бы вообще не существовало!

— Но как они нас создали и зачем?

— Как, этого никто не знает, кроме самих принципалов, а вот зачем, — Ирма облокотилась на дерево и закатила глаза, как будто вытаскивая из своего сознания великие слова:

— 'Великие Боги сотворили примитива из праха, чтобы превратить его в подобие свое, но с душой, чтобы быть примитиву красотою ТВОРЕНИЯ, чтобы он цвёл и благоухал в Доме Богов, чтобы он знал Богов, жил Богами и возвещал совершенство Богов',

— Ирма сделала глубокий вдох. — 'Примитив сотворен, чтобы вернуть им радость через проявление покорности и полного послушания. Он не может стать объектом Божьей радости, пока не узнает их волю и не начнет прилагать усилий, чтобы жить в соответствии с ней. Обретя способность познать, что скрыто в Сердце Богов, живя согласно их воле, примитив должен пройти период развития и стать совершенной, просчитываемой личностью'.

Женщина открыла глаза. В них Эва уловила отблеск нездорового огня, фанатизма. Ирма свято верила в то, что говорила.

— Если честно, мне непонятно, — девушка нахмурилась, подкидывая в костер веточек.

— А тут и нечего понимать, от тебя требуется слушать и следовать за создателями, благодарить своей покорностью. Если ты делаешь все правильно, то в ответ принципалы бескорыстно будут помогать и заботится о тебе, уберегать и предупреждать об ошибках, которые мы можем совершить. Ведь ты должна понять, мы, примитивы, как маленькие дети, которым нужен большой и мудрый наставник. И если ты принимаешь благодать, дарованную принципалами, ты обретаешь истину...

— Истину чего? — безразлично поинтересовалась девушка, теряясь в словесном потоке, цитируемого Ирмой.

— Истину, каково твое предназначение, конечно. Принципалы делают все, чтобы открыть нам глаза, даже в ущерб себе.

'С трудом верится, что кто-то что-то будет делать в ущерб себе'. Но слепая вера, с которой говорила женщина, поражала, заставляя девушку задуматься, почему два человека из этого мира, которых она знала, имели такие противоположные мнения.

Отец всю жизнь только и уверял, что Церебрум — зло во всех проявлениях, а примитивы — безропотное стадо.

Ирма же убеждала в обратном, захлебываясь эмоциями, не переставая восхвалять идеальность места, в котором они скоро окажутся. Она не уставала приводить примеры счастливых примитивов, без зла и агрессии несущих только добро и свет. Эва хотела полюбопытствовать, почему же этого света она не заметила в приятеле Ирмы, Мухе. И откуда тогда взялись преступники, за которыми они якобы гонялись? Но разводить новую дискуссию не было сил.

Когда женщина, наконец, замолчала и улеглась. Эва долго лежала, всматриваясь в звезды, такие родные и близкие, вслушивалась в шум ночного леса, который убаюкивал лучше любого снотворного, понимая, что неважно, какой мир кроется за стеной, прекрасный или ужасный со своей истиной и философией, главное, для нее было встретить отца и вернуться домой. Туда, где без каких либо хитростей она точно знает, кто она и для чего существует.

Смотри, мы уже близко, — прокричала Ирма.

На горизонте показалась огромная стена, которой не было ни конца, ни края. Казалось, эта стена уходила до самого неба и шириной была в целую планету. Поверхность стены была гладкой и отдавала хромированным блеском, так что даже издалека слепила глаза отражаемым светом.

— Что это?

— Граница, — с благоговейным трепетом произнесла женщина, полностью заглушила глиссер и спрыгнула на землю.

— Какая она огромная. Я и не думала...

-Да, она великолепна! Ты посмотри, какая идеальная конструкция, такая же идеальная, как и весь город. Вот увидишь. Гармония читается в каждой клёпочке, в каждом изгибе.

— А что там?

Прищурившись, Эва пыталась рассмотреть кучи чего-то непонятного, и устилающие все пространство перед самыми воротами.

— Кладбище неудачников, — пренебрежительно бросила Ирма, устремляясь вперед и не забывая сломанного дрона. — Не отставай, девочка.

Эва же в недоумении посмотрела на глиссер, а потом на женщину.

— А...?

— За глиссер не переживай. Его никто не тронет, я позже за ним вернусь, как только тебя провожу.

— Но почему мы не можем лететь на нем?

— Это запрещено, — женщина обернулась к растерянной девушке.

— Понимаешь, принципалы же не только о нас заботятся, они заботятся обо всем живом на планете в целом. Понимаешь?

Девушка замотала головой.

— Короче, не заморачивайся. Сама все увидишь.

Пожав плечами, Эва поправила лямки на своем рюкзачке и побрела следом.

Она не понимала, где они оказались и что это за место, но оно навевало жуткие образы. Вокруг, куда не взгляни, были кучи железного мусора, отбрасывающие зловещие тени и своими вершинами затмевающие солнце. Хотя запах разнился от обычной мусорной ямы, но этот был ничем не лучше. В нем ощущались металлические и химические испарения, заставившие Эву не только сморщится, но и чихнуть.

Кучи были большие и маленькие, блестящие и ржавые, поеденные коррозией. Провода и микросхемы вперемешку с тряпьем.

'Откуда столько?'

Эва опустила взгляд, уставившись на маленький ботиночек с розовым бантиком, который был втоптан в грязь и давно потерял былое очарование. Не зная, зачем, она потянулась к этой находке, и тут до нее донесся детский плач. Такой жалобный и горький, что сдавило сердце.

— Ирма, ты слышала?

Но женщина уже скрылась за грудой очередного металла. В своих наушниках она увлеклась переговорами и ушла вперед, упустила Эву из вида.

Понимая, что Ирма никуда не денется, девушка прижала ботиночек к груди, свернула влево, где не было тропы. Чтобы добраться до обладателя голоска, ей пришлось бежать по опасному острому мусору, в котором любая железяка могла покалечить.

Бежать вверх было сложно, сначала Эва зацепилась рукавом, потом штаниной. Хлипкая ткань не выдержала и разорвалась, но девушка не обратила на это внимание, главное — добраться до несчастного ребенка, непонятно как оказавшегося в таком жутком месте.

— Эй, тут есть кто-нибудь? — позвала Эва, оказавшись на вершине.

Она замерла в трепете, ее взгляд приклеился к маленькой хрупкой фигурке, придавленной чем-то большим и тяжелым. Белые волосы накрывали лицо, одна рука была неестественно повернута. Ужаснувшись, Эва что есть сил побежала, кубарем скатившись к подножью кучи, получив несколько мелких порезов.

— Подожди, милая, я сейчас. Я сейчас помогу!

Она осторожно опустилась возле ребенка с необычайно белым цветом кожи и осторожно, чтобы не причинить больше вреда, откатила тяжелую трубу, лежащую поперек хрупкого тельца.

— Сейчас, потерпи, я тебе помогу.

— Мама?

В слезах и трясущимися руками Эва откинула белесые волосы, чтобы рассмотреть детское личико, и не сдержала крик ужаса, отшатнулась назад.

Вместо симпатичного лица на нее уставились пустые глазницы, из которых торчали провода. Вместо кожи лицо покрывал обугленный пластик, а нижней челюсти вообще не было, из обнаженных трубок, железок и тонких проводков, стекала синяя едкая жидкость. В том месте, где ядовитая дрянь попадала на когда-то белое платьице, образовалась прожжённая дыра.

Сдерживая рвотные позывы, девушка попыталась встать. Но тварь, почувствовав движение, с нечеловеческой реакцией схватила за запястье и сильно сдавила, голова медленно повернулась и черными глазницами уставилась на Эву. Из центра груди демона начала нарастать вибрация, преобразовываясь от милого и детского голоса в жуткий и гортанный:

— Ма-ма... ты пришла за мной!

— А-а-а-а!

Глава 4

— Приве-е-е-т!

— Привет, — буркнул мальчишка, подозрительным взглядом осматривая угловатую девчонку с копной темных волос, которые сильно оттеняли ее бледную кожу и синячки под глазами.

'И откуда она взялась?'

Артур оглядел пустой коридор, в котором оставила его мать, чтобы переговорить с доктором.

— А я тут гуляю, правда, немного заблудилась, а ты? — девчонку как будто не тревожило, что она потерялась. Она с таким оживлением всматривалась в его лицо, что Артуру стало неуютно.

— Чего уставилась?

— Ничего, — даже не смутилась настырная и резко вытянула руку, чтобы дотронуться до его волос.

Артур совсем растерялся и попятился назад. Неизвестно почему, но эта странная потеряшка его пугала.

— У тебя удивительные волосы. Я никогда прежде таких не видела, -протянула она, пытаясь вновь до них добраться. — Но знаю точно, они тебя уродуют.

— Ты чокнутая! — Артур онемел, не зная, как реагировать. Никто не смел, во-первых, к нему прикасаться — настырную, наверное, не обучили элементарным правилам этики, — а во-вторых, такое говорить! Обзывать его уродом, того, кого считают образцом красоты!

Увидев, что парень покраснел от злости, девчонка хмыкнула.

— Я Эванджелина, а...

— А мне неинтересно, — перебил парень и скрестил руки на груди.

Но недружелюбие девчонку не трогало.

— Хочешь, покажу, что у меня есть? — глаза Эванджелины в предвкушении загорелись.

А вот Артур под ее напором совсем сдулся, вся бравада, которую он хотел обрушить на прилипалу, куда-то делась. Теперь он оглядывал ее с любопытством. Темная косичка растрепалась, в карих глазах плясало пламя, зато от фарфоровой кожи, напротив, веяло холодом, подчеркнутым бледно-голубыми губами и кругами под глазами. Девочка явно была больна, но чем, Артур не мог догадаться, а спросить не позволяло воспитание. Но несмотря на недуг Эванджелина была такая живая и подвижная, что это казалось неестественным.

— 'Точно чокнутая', — решил окончательно Артур.

Эванджелина не нуждалась в утвердительном ответе: она уже полезла в карман не по размеру большой толстовки и вытащила оттуда миниатюрного робота.

— Это шаробот Ронни, — с гордостью представила она свое, безусловно, самое дорогое сокровище.

— Ух ты! — присвистнул Артур.

— Он из простейших роботов , но я его сама сделала.

— Роботов? — протянул парень.

Несложно было заметить, как в его глазах сверкнул интерес. — Артур первый раз видел такое чудо. На подвижном шаре устойчиво балансировал цилиндр с одним захватом вместо рук; голова — подобие камеры с множеством мелких цветных проводков на верхушке, похожих на безумные спутанные волосы. Артуру так понравился ро-бо-т, слово вкусно легло на язык, что он захотел такого себе. И кто сказал, что он не может отнять его у этой настырной? Мальчик потянулся к боту, как тут же резко отдернул руку.

— Ай, он щипается!

— Конечно, он не любит, когда его трогают посторонние, у него очень ранимая душа.

— Душа! У него? Ха-ха, а ты еще совсем ребенок, раз в такое веришь.

Девчушка гневно сверкнула глазами:

— Да кто ты какой, чтобы обижать моего Ронни!

— Ты точно чокнутая! — Артур покрутил у виска пальцем.

Девочка насупилась, в глазах сверкнули слезы.

— Слезы! Ты правда хочешь разреветься?

Обидевшись, Эванджелина не ответила и смотрела себе под ноги.

Ох уж эти девчонки, такие мнительные... Артуру стало стыдно за грубость.

— Ладно, извини, может, дашь посмотреть его поближе?

Эва тут же встрепенулась, вытерла рукавом мокрые дорожки и протянула Ронни Артуру.

— Ай, он снова меня ущипнул!

— Смотре-ть то-ль-ко из-да-ле-ка, — недовольно пробурчала железяка. Артуру даже показалось, что робот нахохлился, потому что голова-камера спустилась по цилиндру ниже.

— Прости, — смутилась чокнутая, — я думала, он больше не будет...

— Не-пра-вильные вы-воды — удел примити-вного мо-зга.

Ронни поднял клешню и, пытаясь придать словам вес, постучал по своей голове, а затем пояснил:

— Я просто не люб-лю, ког-да ме-ня тро-гают гря-зными рука-ми.

— Эй, у меня не грязные руки, — выпалил Артур, краснея, и быстро проверил, на самом деле это так или нет.

— Сильно больно, да? — Эванджелина убрала робота обратно в карман-'кенгуру' и взяла его за кисть, чтобы осмотреть палец.

Артур, порывавшийся не дать ей до себя дотронуться, замер. Девчонка с такой пристальной внимательностью смотрела, как из его пальца показалась капля крови, что Артур тоже притих, только наблюдая не за пальцем, а за тем, как Эванджелина, будто видя чудо, широко распахнула огромные карие глаза. В них плескалось столько эмоций, непонятных для ребенка, что он решил следить, боясь спугнуть момент.

В конце коридора показался серьезный седовласый мужчина, Артур в спешке отпрянул от чокнутой.

— Эва, — окликнул мужчина безразличным тоном. — Я же просил...

— Папа! — девочка обернулась, — он такой же, как я...

— Глупости, — мужчина мельком взглянул на Артура, взял Эву за руку. — Немедленно уходим. Как ты вообще оказалась в башнях... — ни к кому не обращаясь, произнес мужчина.

— Но папа, — с мольбой в голосе протянула Эва, упираясь.

— Эванджелина...

Девочка печально выдохнула, сдаваясь.

— Да, папа, я знаю.

Она пожала плечами — мол, я не виновата, извини.

Перед тем, как скрыться за поворотом, она вновь задорно улыбнулась, помахала рукой:

— До встречи, настоящий мальчик! Надеюсь, ты пострижёшься.

Лукавая улыбка это последнее, что он запомнил.

* * *

Артур резко открыл глаза и заморгал, стряхивая наваждение. Он почувствовал под животом постороннюю вещь. Этой вещью оказался его альбом с рисунками.

Он перевернулся на спину и потер лицо руками, попытался восстановить обрывки навязчивого сна, который мучил его годами. Почему за столько времени, десять или двенадцать лет, он так и не избавился от этого странного воспоминания его жизни? Почему она засела у него в мозгу? Появилась непонятно откуда, накинулась на него со своим бешеным ботом, а затем ушла в неизвестность со странным принципалом. Еще это ее 'До встречи, настоящий мальчик!', так и отдавалось в ушах мелодичным голоском.