Некогда лениться. Надо закончить все как можно скорее — и обратно, в подвалы. В таком состоянии он не вынесет восхода солнца...
Расслабиться вампир позволил себе только за рулем, летя на скорости в двести километров по ноч-ному городу.
Завтра будет видно, как сработает ловушка. Завтра.
Все будет завтра...
Глава 7
Во имя отца, и сына, и святого духа... абзац!
— Когда начнем?
— предлагаю сразу же после пробуждения.
— а не рано?
— Зато она пока будет более податлива. Потом соберется и начнет сопротивляться. А вот если застиг-нуть ее врасплох...
— Что ж. Пусть будет так, как ты решил.
— Я думаю, что прав. Посмотрим.
— Посмотрим.
* * *
Утро опять началось несахарно. Во сне я как-то умудрилась подвернуть прикованную руку. И отлежа-ла ее до состояния полной нечувствительности. Кроме того ночью природа потребовала свое. И при-шлось воспользоваться горшком.
Воняло в комнате после этого омерзительно.
Я уж молчу про запах пота от меня любимой. Если муха подлетит, так точно упадет!
Покормили бы, что ли?
Ага, не успела я помечтать о горячей яичнице-глазунье и шипящих сардельках, как скрипнула дверь.
Мечты материализовались?
Закатай губки, девочка.
В дверь вошла ОНА.
Оно.
Они.
То есть первой в дверь вошла тетка средних (50-60) лет, средних размеров, даже лицо у нее было среднее. По такому мазнешь в толпе взглядом — и не зацепишься. А за ней следовал мужчина.
Но если тетка не вызвала у меня никаких эмоций то мужчина...
Как бы это сказать повежливее.
Склизни с ним и рядом не ползали. А если бы проползли — их бы стошнило. От отвращения.
Он был весь, как плесень. Серая, нечистая кожа с мириадами прыщей. Часть из них явно была ста-рой, а часть — новой и гноящейся. Серенькие, редкие волосенки. Полубесцветные глаза. Кажется, ос-новной цвет там был мутно-голубой, но я не уверена. Смотреть в них было так же приятно, как в гряз-ную лужу на асфальте. Ростом он женщине приходился примерно до плеча. Про среднее телосложение я молчу. Но почему-то казалось, что под одеждой этот человек слеплен из студня. Мерзкого и серого.
И меня просто мутило от одного взгляда на него.
Но...
Держись, Юлька! Держись!
Очень хотелось поскандалить. Выругаться. Потребовать объяснений. Но вместо этого я молчала и пристально разглядывала пришедших. Раскрыть сейчас рот, значило потерять преимущество. Пусть чисто психологическое. Но — мое!
И я молчала.
Наконец им это надоело. И соизволила заговорить женщина.
— Что ж, Юлия Евгеньевна, вот мы и встретились.
Я приподняла бровь. У деда научилась. Когда он так делал, да еще и смотрел своим фирменным взглядом в глаза собеседнику, тому становилось ясно — на него тратят бесценное время только из лю-безности. Бесило всех это до крайности.
Тетка оказалась исключением. Она улыбнулась мне.
— А ты — крепкий орешек.
Можно было бы покачать права. 'Я не давала вам права мне тыкать!'. Только вот таким не дай. Сами возьмут.
Пришлось насмешливо улыбнуться.
— А ты — заправляешь местной сворой.
Это был не вопрос. Утверждение.
Глаза тетки сверкнули.
— Я настоятельница монастыря святой... хотя тебе это ни о чем не скажет. Так что обойдешься без имени нашей покровительницы.
Ой-ой-ой, я так расстроилась... сейчас обрыдаюсь от огорчения!
— Я и без вашего монастыря прекрасно обойдусь.
— О да. Я думаю, ты догадываешься, почему ты здесь?
— Отец Павел? — предположила я.
— Почти. После уничтожения демона, мы поняли, что ты стала сильна. Еще немного — и ты станешь слишком сильной. А отец Павел составил твой психологический портрет. Из него ясно, что ты никогда не проявишь желания сотрудничать с Церковью.
— А вдруг он поторопился с выводами? — язвительно поинтересовалась я. — Глядишь, лет через два-дцать — тридцать... или пятьдесят — семьдесят я бы и вызвала кого... исповедаться.
Глаза тетки сверкнули.
— Понимаешь, Юленька, этого совершенно недостаточно.
Это потому что мне тебя пока не достать, глиста в рясе.
— Нам редко попадаются такие таланты. И сначала вопрос пытались решить по-хорошему. Но ты упорно не шла ни на какие контакты.
— Видимо, из-за избытка ума...
— или его недостатка, — отбрила тетка. — Ты уже догадалась, где находишься, не так ли?
— В жопе, — коротко отозвалась я. — И два самых больших куска навоза находятся передо мной.
Сказано было некрасиво, но от души. Тетку перекосило.
— придержи язык, дрянь! Ты сейчас в моей полной власти...
— Это ненадолго...
— и я могу сделать с тобой все, что захочу. Например, лишить тебя твоих способностей...
Я фыркнула. Знай эта швабра про мое общение с Мечиславом — молчала бы в тряпочку. Моя сила ос-талась при мне. Но на всякий случай я на миг нырнула в привычный мне мир.
Нет, мои способности никуда не исчезли. Я отлично видела ауры — и вокруг посетителей колыхалось что-то грязно-буро-серо-красное размытых и весьма неприятных очертаний.
А вот воздействовать...
Я задумалась. Хорошо бы устроить им несварение желудка часиков на двенадцать...
Но моя попытка дотронуться до ауры привела только к вспышке головной боли.
Как так?
Я сосредоточилась и попробовала еще раз.
Больно, черт!
Глубоко в душе начало разгораться тяжелое нутряное бешенство. Взрычал мой зверь с человеческими глазами. И вдруг — изумленно замолк.
Я ощутила себя одинокой. Мой внутренний зверь словно бы... не погас, нет! Но оказался заключен в прочную клетку. И как я ни старалась, не могла выпустить его наружу.
Чудовище с человеческими глазами ходило совсем рядом взрыкивало за крепкой решеткой, но ниче-го не могло сказать.
Это ее угроза?
Или?...
Я отлично знала, что на освященной земле вампиры и оборотни чувствуют себя нехорошо. Если мой внутренний зверь сродни вампирской силе... а он сродни, это точно. Стоит только вспомнить Годвина и Глорианну. Вывод — вопрос монастыря. Или мне что-то давали?
Я вспомнила вареную траву, которая была в кувшине на тумбочке. Напилась я ее ночью от всей ду-ши. А вы бы попробовали не напиться!
Но что характерно, после нее меня почти сразу потянуло на горшок. То есть — прочищающее?
Я так и подумала.
Теперь вопрос... мои блокированные способности — это результат действия наркотиков, травы или святой земли? Или всего вместе? Ложка сахара в чашке чая — не так много. Но три — уже весьма ощути-мо. Может так быть?
Технически — да. Практически же...
Тётка внимательно наблюдала за моим лицом и оказалась неплохой физиономисткой.
— Не выходит?
— А не надо было вчера по пьянке каменным цветком закусывать, — автоматически огрызнулась я.
Судя по лицу монашки — анекдот она не слышала. Рассказать?
Перебьется.
— Чтобы ты знала — я теперь хозяйка...
— Медной горы? — тут же перебила я. Хамить! И только хамить! Пока по морде не бьют! — Или нет! На гору ты не тянешь. Та на человека похожа была. А ты — крыса помоечная. Значит так. Крысиной дыры хозяйка. Вот это твое. Чего тебе от меня надо, крысомордие?
— Дерзи, пока еще можешь, — лицо женщины перекосилось. — придет время, когда ты будешь мне ру-ки целовать...
— Да я в принципе и сейчас могу, блевать уж очень охота, — согласилась я.
И резко поменяла тон. У Мечислава научилась.
— А теперь кончай тут лапшу варить!
Сбитая с мысли тетка нахмурилась.
— Какую лапшу?
— Дешевую. Китайскую. Которую ИПФ год мне пыталось на уши развесить.
Ирония дошла. И тетка опять сверкнула глазами.
— Мы этим не занимаемся, — поморщилась она. — У нас работают специалисты в своей области.
— Такие же, как отец Алексей, которого я закопала?
Удар попал в цель. Тетка аж дернулась. И полностью скинула маску притворного дружелюбия. Что тут скажешь? Гиена и есть. Пятнистая. Помесь гиены со сколопендрой. Вот!
— За него ты еще ответишь!
— Тебе что ли?
— Мне тоже. Он был моим двоюродным братом! Но ты ответишь еще и его сыну!
Тетка перевела взгляд на стоявшего в углу... нет, назвать ЭТО мужчиной я не смогу! Это просто ос-корбление для всего мужского рода. Пусть будет склизнем! Слизняки — они природе нужны. А это — склизняк.
Он стоял у двери так тихо, что я почти не замечала его. Старалась не замечать. Как стараются не за-мечать висящего над твоей головой здоровущего паука. Пока тот на тебя не шлепнется.
Но — это произошло. И я принимала бой.
— А, это и есть скорбящее чадушко? Которое я осиротила? Что ж лучше поздно, чем никогда. Благо-дарностей не требуется, цветы можете тоже не приносить.
— Цветы я тебе еще принесу, — прошелестел склизень, приближаясь ко мне.
— Да? Учти, я розы люблю. И шипы не срезай. А то некрасиво получится. Усек?
Словоблудие хоть как-то помогло. Ну, склизень! Но моего страха он не увидит! Я свою семью не опозорю! Тем более, вряд ли меня собираются убить. А остальное можно пережить. И — отплатить.
— Договорились. В нашу первую ночь у тебя на кровати будут розы. С шипами — мерзко улыбнулся склизень.
Я настолько ошалела, что даже не нашла что сказать. Нашу? Первую?! Ночь!!? На кровати!!!???
Ой, не могу!!!!!
И я захохотала. Беспомощно — и по-дурацки. Смех просто вырвался из меня потоком. Волной. Види-мо, это была реакция на стресс. Я корчилась на кровати, пыталась утереть выступившие от смеха сле-зы, но тут меня опять сводило смеховым спазмом — и я беспомощно отдавалась в его власть. Смеялась до кашля, до боли в горле, до истерики, пыталась справиться с собой, но мой взгляд падал на еще больше посеревшую от благородного негодования морду тетки — и все начиналось сначала. Ночь!? Со склизнем!!?
Ах-ха-ха-ха-хаааа....
Неизвестно сколько бы это продолжалось, если бы мне на голову не выплеснулся вдруг водопад хо-лодной воды. Это склизень, сбегав до санузла, притащил кружку с водой — и выплеснул мне на темеч-ко.
Я поперхнулась — и попыталась успокоиться, дыша ровно и размерено, как учил дракошка. Эх, бра-тик, где ты!? Сильно подозреваю, что будь ты тут — мы бы их раскатали как тапок — склизня.
— Еще водички добавь, — попросила я.
Вторая кружка не заставила себя ждать.
— Умничка. Еще немного и даже тапочки приносить приучишься. Хороший мальчик. Возьми у тети косточку.
Склизень аж передернулся от моего снисходительного тона. Но тут же взял реванш.
— Ты и будешь моей косточкой. И брать я тебя буду в любое время.
Я фыркнула.
— Ладно. Юмор кончился. Какого черта вы сюда приперлись? И какого черта...
— Не упоминай в святом месте! — взвилась тетка.
Я прищурилась.
— Еще раз повторяю для тупых. Какого Велиала, Вельзевула, Астарота и Бегемота меня сюда припер-ли?
Тетка перекрестилась с оскорбленным видом. Склизень тоже. Я наблюдала за ними с иронией.
— Полегчало? А то можете клизму попробовать.
— Ты еще попробуешь, — пообещала мне тетка.
— Ближе к телу, — поморщилась я. — Не знаю, зачем я вашей собачьей конторе понадобилась, но по-дозреваю, что причинить мне вред вы не можете. Иначе давно бы уже. Так что колись, выдра.
Тетка осклабилась.
— Ты знаешь, у меня сейчас еще дел много. Мы к тебе ближе к вечеру зайдем.
Она развернулась и вышла. Я фыркнула и поглядела на склизня.
— А ты чего? Беги, тетке хвост подноси.
Склизень приблизился ко мне и уселся на край кровати.
— Юля, Юлия, Юленька... Ты знаешь, в честь кого тебя назвали?
— Разумеется. Гая Юлия Цезаря.
— А ты знаешь, что существует святая Юлия?
— И знать не хочу.
— Святая Юлия была...
— Это мне неинтересно. Подозреваю, что кроме мучительной смерти ничего она для человечества не сделала.
— Да смерть у нее была очень мучительной. А ты боишься боли, Юленька?
Я чуть не фыркнула. С того момента как я связалась с вампирами, я чего только не пережила. Что уж говорить про боль.
— А твое какое склизнячье дело?
— Тебе же интересно, зачем тебя сюда привезли.
Я фыркнула.
— Тебя тетя не отшлепает за то, что ты ей малину обгадишь? Она же так пыжилась... Надеялась, бед-ная, что я до вечера дозрею.
— Ты не дозреешь — улыбнулся склизень, проводя пальцами по моей щеке и спускаясь ниже по шее, к груди.
Блин. Будь у меня руки свободны.... Меня аж передернуло от отвращения. Казалось, что за его паль-цами остается мерзкий липкий след. Но орать и требовать неприкосновенности я не стала. А вместо этого ехидно улыбнулась.
— Твоя тетя мне все расскажет. И подозреваю, что она не дотерпит до вечера. А мне интересно дру-гое. Что за способности ты получил от отца?
Слизень от неожиданности даже убрал руку. Я вздохнула с облегчением. Тем более рука у него тоже была на редкость неприятная. Пухлая, с короткими толстыми пальцами, поросшими серыми во-лосками и с какой-то пористой нездоровой кожей.
Гадость.
— Ты хочешь знать, что я получил от отца?
— Да. Или его тип силы не наследуется?
— Наследуется. Но через поколение.
— Ага. То есть ты — просто спермоносец, — догадалась я. — Почетный осеменитель во благо Христа? А сам — полная бездарность? М-да... ничего, бывает! Тут главное, чтобы импотентом не сказаться! И свинкой не болеть! А еще от женщин держаться подальше. А то еще яйца оторвут на фиг.
Склизень вскочил с кровати — и вылетел вон, провожаемый моим издевательским смехом.
А я крепко задумалась.
Меня держат тут вот уже несколько дней. Два — точно. И ничего не пытаются сделать. Наоборот, ор-ганизм чистят от последствий транспортировки. То есть от наркоты. Это хорошо. А что плохо?
А плохо другое.
Вряд ли мне простят смерть отца Алексея. И мои вопли, что он был козел, козлом и помер, роли не сыграют. Если бы я так не довела этих двоих, они бы сказали мне, чего ждать. А я довела. И теперь му-чаюсь ожиданием.
Но подумать-то можно!
А если подумать...
Вариантов много. Так много, что аж самой тошно. Меня могут подчинить и размазать, как не фиг де-лать. Вот здесь же я ничего не могу! Вообще ничего. Интересно, а что бы могли вы — прикованные за руку цепочками, с ошейником на шее (а от него еще одна цепочка, вроде бы тоненькая, только вот не мне ее рвать) да еще и под какой-то дрянью?
Чем меня таким напоили?
Не знаю. Надеюсь только, что это не наркота. Но что-то такое, блокирующее способности, там точно есть. Господи, я и не знала, что у нас в России такое бывает! И дальше бы не знать, и никогда бы не знать!
Что со мной хотят сделать?
Убить?
Вряд ли. Для этого не нужно меня похищать.
Подчинить?
Надеюсь, что так. Тогда у меня еще будет время. Много времени. А я не сломаюсь. Мой дед не сло-мался. А ему было намного тяжелее. Меня хоть каленым железом не прижигают и по почкам не бьют. А симпатичных девчонок, попадающих в руки 'арийскому зверью' еще и по кругу пускали. Я знаю. Дед рассказывал.
Меня пока не. Только вот... пока?
Что этот склизень намекал насчет кровати? И нашей с ним ночи?
