Дань Великому Лесу

Славик заглянул во вращающиеся рыжие глаза и сплюнул в отвращении. Показалось ему, что глазницы козломорда полны запекшейся кровью, разлагающейся, гниющей, пучащейся пузырями.

— На, пей, — подвинул он кружку собеседнику. Все равно сам бы уже до пива не дотронулся.

— А ведь знаю я, что ты здесь делаешь, — нежно постукивая когтями по столу, сказал козломорд. — Мальчишку ищешь. Моего, между прочим, мальчишку. Ну да я тебе помогу.

— А с какой радости? — насторожился Славик. — Ты ж должен мне мешать, насколько я понимаю.

Куница за пазухой забилась, зацарапалась, заверещала что-то негромко. Славик прижал руку к груди, успокаивая мохнатую подружку, уговаривая ее помолчать.

— Хочешь этого мальца убить — да пожалуйста, — равнодушно пожал плечами козломорд. — Думаешь, другого тебе подсуну? Не-ет, у нас, как в банке, все честно и чисто.

— Ну-ну, не злыдни, а больничный персонал в белых халатах, — сморщился Славик. — Так обещаешь, что нужного мальчишку покажешь?

— Поклясться, поклясться заставь! — высунула мордочку куница. — Даже нечисть не имеет права клятву нарушить. Пусть клянется жизнью своей и Силой своей!

— Да за ради чего угодно! — осклабился козломорд, поднял мохнатую лапищу и загнусил слова клятвы. И такая мерзость разлилась вокруг, что Славика чуть не стошнило. — Устраивает, князь?

— Д-да... — с трудом выдавил Славик, пообещав себе, что более никогда не потребует клятвы у козломорда, уж больно гнусная штука оказалась.

— Вот и ладушки, — козломорд схватил Славика за руку, притопнул, прихлопнул, буркнул что-то о Сириусе, кольцами распавшемся, и оказались они уже не в кабаке за столом, а перед небольшим домиком на окраине городка. За забором хрюкали свиньи, лаяла собака, на веревке сушилось белье, латанное и штопанное. — Вам — сюда. А я покараулю, — нехорошо ухмыльнулся козломорд.

— Ну, давай, чего стал?! — засуетилась куница, перебираясь на плечо Славика. — Пошли, князь. Этот гад поклялся, значит, мы там, где надо. Пошли, пока никто не очухался.

Славик медленно, как во сне, зашел в домик, прошел по тесным, темным комнаткам. Казалось ему, что все это — горячечное видение, а проснется сейчас и увидит перед собой чашку с малиновым чаем, таблетку аспирина и носовой платок, аккуратно сложенный на тумбочке. И — никаких приключений, никаких войн, лишь негромкое гудение включенного компьютера.

— Иди, иди, — рванула когтями плечо куница. — Не стой столбом, еще увидит кто. Будет тогда воплей. Давай, князь, я чую, что младенчик — в дальней комнате. Вот прямо по коридору, а там и в дверь упрешься.

Славик послушно двинулся в указанном направлении. В голове крутилась мысль, билась, будто в стену стеклянную, но толком никак не формулировалась. Не нравилось Славику, что козломорд так помочь решил. Нет, действительно, зачем ему Славику помогать? Наоборот, мешать должен всеми силами. До этого момента и мешал, как мог. Вон, в сорок первый год заслал. Кабы не болотная ведьма, да не куница, погиб бы там Славик, как пить дать погиб. Хотя бы потому, что лез, куда не нужно, без страха и не подумав ни капельки, за сон все считал. Вот и тут должен был козломорд ножку подставить, чтоб порадоваться, когда ненавистный князь шлепнется, нос расшибет. Ан нет, сам пришел, как друг лучший, помощь предложил. Почему?

Дверь перед Славиком распахнулась сама, словно толкнул кто. В тесной комнатке было темно — единственное окно закрывали плотные шторы. Посередине комнаты стояла люлька — Славик еще удивился: "ну чисто наше изделие, а, вроде, Австрия...", на низеньком столике лежало рукоделье. Никого не было, только в люльке покряхтывал ребенок.

Славик шагнул вперед, заглянул в люльку. Прозрачные, младенческие глаза уставились на него, будто видеть могли. Из-под полотняного чепчика, робко украшенного полоской фабричных кружев, выглядывала черная прядка волос. Дитя собиралось плакать, уже и крохотный ротик был раскрыт для крика, личико налилось нездоровой краснотой, малюсенькие кулачки сжались.

— Нет, не надо! — подскочил к люльке Славик. — Ты чего это? Орать удумал? Чтоб сбежались все?

И сам не соображая, что делает, он начал качать люльку, успокаивая ребенка монотонной песенкой.

— Он мокрый просто, — принюхалась куница. — Да и обгадился. Вот и пытается маманю свою позвать. Тебе, небось, тоже не понравилось бы в собственных отходах валяться.

Славик машинально кивнул. В голове что-то щелкнуло, и мысль стала на место, как будто сложилась головоломка.

— Вот что, Марта, пошли-ка мы отсюда. Лучше, если прямо сейчас переместишь.

— А убивать? — куница кивнула на бессмысленно пялящегося ребенка, взмахивающего ручками. — Ты ж по его душу пришел. Неделю горбатился на всех подряд, чтоб именно его найти.

С улицы раздался крик, будто чайка заплакала над морем. Славик глянул за окно и сжал зубы. Соседский мальчишка бил щенка. Собаченыш подвывал, вскрикивал совсем по-человечески, пытался отползти в сторону. Но мальчишка не отставал, прыгал следом, с каждым прыжком ударяя щенка ногой. Из-за беспомощно оскаленных крошечных зубов уже показалась кровяная струйка. Славик отвернулся, зажмуриваясь. Куница прыгнула было к окну, но, взглянув на приятеля, притихла, сжалась комком.

— Не буду я его убивать, — заявил Славик, продолжая качать люльку. Дитя гулькнуло тихонько, пустило пузырек уголком рта. — Пойми, Марта, не все так просто. Думаешь, он один, что ли? — Славик кивнул на ребенка, качнул привешенную к люльке погремушку. — Нет, подружка, он — муравей на Эвересте. Знаешь, сколько их было, теоретиков паршивых? До херовой кучи. Поле вспахано, зубы драконьи посеяны, сейчас всходы дают, — он кивнул за окно, где мальчишка продолжал избивать хрипящего собаченыша. — А этот пришел уже на готовенькое. Ну, удавлю я его сейчас подушечкой. Спишут, конечно, на детскую смертность, она в эти годы высока... И что дальше? Придет другой, точно тебе говорю — придет. Отравлено все, Марточка. Яд отовсюду сочится. Его огнем выжигать нужно. Мечом пламенным! Пойми, подруга, царь Ирод уже пробовал младенцев давить. И что? Знаешь ведь, что ничего из этого не получилось. Ну, не будет Адольфа Гитлера, зато будет какой-нибудь Гюнтер, Фриц или еще как там назовут. Кабы он один был, так и проблемы бы не было. Эх, Марта... Не сегодняшнего дня это дело, корни в глубину веков уходят. А нам остается только драконов убивать.

— Князь! — восхищенно ахнула куница. — Вот это — князь, а не сопляк бездомный, это я понимаю!

Славик ее даже не услышал.

— А козломорд все знает, все понимает, — продолжил негромко. — Он потому и помощь предложил. Убью я сейчас дитя — еще невинное — и сразу в его власти окажусь. И буду уже не защитник отечества, а так... еще один бесенок у сковородки.

— Грамотно рассуждаешь, — согласилась куница. — Мне подобное и в голову не пришло. Обрадовалась, что найдем то, на что столько сил и времени убили. Но скажи честно, а вот если б все не так? Если б не козломорд помог? Если вот этот, в люльке, единственный, и других не будет?

Славик посмотрел на ребенка, заглянул в прозрачно-мутные, бездумные младенческие глаза, тронул тонюсенькие черные волосики, выбившиеся из-под чепчика, качнул головой.

— Все равно не могу, Марта. Все равно. Рука не поднимается. В драке — это да... Защищая свою жизнь — легко. Или отечество... Но вот так... Дитя беззащитное... Не могу. Пойми, ночью кошки серы, а дети — невинны. Ведь пока-то этот младенец ничего не сотворил. А в будущем... Так ведь оно еще не наступило...

А на душе стало так муторно, так нехорошо, что хоть топись.

— Князь... — вновь шепнула куница и щелкнула зубами.

Радуга развернулась над люлькой, вобрала в себя Славика, мазнула разноцветным краем по личику дитяти, исчезла.

Козломорд, подпиравший забор, учуял неладное, взвыл дурным голосом, бросился в домик, да только и увидел краешек радуги, уже поблекший, растворяющийся в углу комнаты. Он сплюнул, нехорошо обругал Славика, подошел к люльке.

— Ну что, малец, оставили тебя мне, — оскалился он. — Ладно, не вышло так, будет иначе... — и козломорд махнул хвостом вслед гаснущей радуге.

* * *

В Ховбурге, в сокровищнице Габсбургов, на бархатной подушке, траченной молью, шевельнулось Копье Судьбы, почуяв кровь.

Болотная ведьма, рассматривающая в магическом зеркале разности любопытные, неожиданно перекрестилась, услышав, как взвыл злой ветер, летящий меж деревьев Великого Леса.

Глава седьмая. Эх, дубинушка, ухнем...

— Слушай, а куда это мы попали? — вопросил Славик, оглядывая окружающий пейзаж. Невдалеке катила воды река, закручиваясь иногда небольшими водоворотами, когда шалил водяной, выбрасывая на берег комки водорослей. На горизонте виден был лес, темно-зеленый, летний, раскинувшийся под золотыми солнечными лучами. Откуда-то ощутимо тянуло гарью.

Куница сделала стойку, принюхалась, всплеснула лапами и закрутила хвост таким винтом, который казался невозможным из чисто физиологических соображений. После чего она выругалась настолько грязно, что Славик покраснел, как школьница, которой слюнявый мужичок в подъезде шоколадку предлагает.

— Марта, ты чего это?

— Да чтоб его триединым по голове, а потом по брюху! Чтоб его расперло да распучило! — продолжала разоряться куница, и Славик подхватил ее на руки, зажал пасть ладонью.

— Марта, ты внятно скажи. Нормальными русскими словами: что случилось?

Куница, отдышавшись, несильно укусила зажимающую дар речи ладонь. Славик тут же убрал руку.

— Это я про козломорда, — тяжело дыша, сказала Марта. В глазах ее еще плескался гнев, сменяясь обидой и растерянностью. — Судя по запаху, мы сейчас в июле тысяча пятьсот семьдесят второго года. Речечка, что ты видишь — Ока. Гарь, что нюхаешь — это войско князя Воротынского обед готовит. Ну, мужики, что с них взять, стряпня у них всегда такая: не сгорит, так сырым будет.

— Тысяча... пятьсот... семьдесят... второй? — заикаясь, переспросил Славик и, увидев подтверждающий кивок куницы, выронил мохнатую подружку. — Мама дорогая, как же нас так приложило?

— Говорю ж тебе, князь, козломорд это постарался. Вспомни, один раз он нам чары на след бросил, мы фиг в куда влетели, теперь вновь с ним встретились, и опять — не там, куда направлялись. Ни место не то, ни время...

— А куда отправлялись-то? — тупо поинтересовался Славик, аккуратно пытаясь вырвать прядь своих волос. Густые черные волосы держались крепко и лишь скользили в дрожащих пальцах.

— Как куда? К болотной ведьме, конечно, — охотно просветила товарища куница. — Ты не забыл еще, что у тебя в кармане лекарство для старухи? Ну и вообще, неплохо было бы отдохнуть от всех этих походов за вселенской справедливостью. Переодеться, опять же, тебе не помешает. А то видок... на паперти краше видала.

Славик еще раз рванул себя за волосы, получилось неожиданно больно, он даже заорал.

— Ах ты ж, медным купоросом по загривку да перекисью водорода в глотку! — вспомнил Славик далекие школьные годы. — Да спиртовку поперек брюха, чтоб жизнь медом не казалась. Одна к ведьме тащит, другой вовсе отправляет невесть куда. Вот скажи, Марта, сюда-то меня зачем этот придурок отправил? Тут танков не наблюдается, размазать по берегу реки — проблематично. А восстановятся твои способности, уберемся отсюда к козломордовой матери, и все дела.

Куница с жалостью посмотрела на приятеля, даже вздохнула тихонько и так по-бабьи лапкой мордочку подперла, хоть плачь от умиления.

— Ты что, князюшка, в истории вовсе ни уха ни рыла? — спросила, продолжая смотреть слезливо. — Мы тут перед битвой с татарами оказались. Нам деваться некуда. Раскатают, похлеще, чем танками. Ты что думаешь, дырка от меча лучше, чем дырка от пули? Так ты ошибаешься, князь. От пули лечат, там дырочка крохотная, а мечом как распахают от плеча до... кхм... в общем, сильно, так никакие перевязки не помогут, разве что имплантация органов, а она еще плохо освоена.

— Нда... — задумался Славик. — Что татары, что танки — одна сатана. Так я начну думать, что все, начинающееся на "та" — как-то связано с нашим рогатым приятелем.

— Нет, князь, не только на "та", — сообщила куница. — Еще турки будут, кроме татар.

— Ну и ладно, что турки, что татары, мне все едино, как той сове — пень. Ты лучше скажи, образованная, что тут войско русское делает?

— Оборону занимает, — охотно пояснила куница. — Значицца, смотри, князь. Вот отсюда хан Девлет-Гирей валит, сто двадцать тысяч воинов с собой ведет. Там и ногаи, и янычары — аж семь тысяч, — Марта принюхалась, развернувшись к реке, и согласно покивала головой. — Да, семь тысяч янычар, воняют, как тухлые яйца. И еще вся артиллерия султана. В общем, не хиленькое такое войско.

— Да уж, — согласился Славик. — А с нашей стороны что?

— А с нашей — дохлятина, — поморщилась куница. — Тридцать тысяч воинов всего-то. Казачки там донские есть, потом еще купцами Строгановыми нанятые ребятишки, еще казаки атамана Черкашенина. Знаменитые воины, конечно, но маловато их. Иванушка-то Грозный с остальным войском в Новгород отвалил, шкуру свою спасая. Вот теперь князь Воротынский и строит тут линию Мажино, будет пробовать Девлет-Гирея остановить, не дать русскую землю на поругание.

— Тридцатью тысячами сто двадцать остановить? — не поверил Славик, но увидев тоскливые куньи глаза стал строг и серьезен, скулы закаменели, побледнел весь, руками намертво в ремень джинсовый вцепился. — Ладно, подруга, пойдем-ка.

И зашагал по берегу Оки, сердито вздернув плечи.

— Ты куда это, князь? — заскакала следом куница. — Пошли лучше в лесок, пересидим там. Не впервой ведь. Под Берлином сидели, и ничего. Без нас обошлись.

— Под Берлином обошлись, а тут не выйдет, — отрезал Славик, продолжая вышагивать, ориентируясь на запах гари. — Что я, зря, что ли, в игрушки стратегические играл? Ошибается Воротынский, не так тут действовать надо. Глухая оборона не получится.

— Да брось! — куница вцепилась зубами в штанину, чуть зуб не выломала, но приятеля не остановила, только проехалась по влажной приречной земле, извозившись грязью. — Князь! Стой, тебе говорю! Ты ж ни хренушечки в войнах не понимаешь. Тебя ж еще не обучили!

— Много ты знаешь, — огрызнулся Славик. — Да и вовсе, тут русскую землю боронить будут, а я, значит, в уголок? В лесок? Да мне лешие в морду плевать начнут, если я, имея возможность помочь, в сторону уйду, схоронюсь, оберегая себя. Жизнь-то сохраню, а честь?

— Вот уж много чести мертвому князю, — буркнула куница, но послушно пошла следом, уже не пытаясь остановить. Только ворчала себе под нос различные ругательства, да посматривала на Славика со смесью недоумения и уважения. — Князь, одно слово, — решила она в конце концов. — А кто я, чтоб в княжьи дела путаться?

* * *

— Да помешай в котелке-то! — Гаврюшка, прозванный Кривым за низко нависшее над левым глазом веко, тянул ложку. — Ванька, кому говорю, помешай, пригорит ведь, опять горелое жрать придется. А тут ни кустика, ни деревца, спрятаться негде. Будет с нас все войско ржать, когда начнем в сторонку со спущенными штанами бегать.