Дань Великому Лесу

Ведьма невнятно захрипела, на губах ее выступила пена, а пальцы затряслись сильнее.

— Не понимаю, — сокрушенно вздохнула куница. — Ты чуть внятнее говорить можешь?

Молнии заструились вокруг ведьмы, прожигая не струганные доски пола. Во все стороны полетели хлопья сажи. Черное покрывало, укутывавшее старуху, распалось. Тесную комнатку заполнила вонь протухших яиц.

— Апчхи! — сказала куница. — Что за колдовство гнусное? Воняет-то как, аж в носу свербит без передышки.

— Сглаз такой, — скривила рот ведьма. — Сильное заклятие.

— Ну, ты сильнее, — подобострастно вильнула хвостом куница. — И минуты не прошло, как избавилась.

— Да нет, не избавилась. Временно в сторону отвела. Но если не получится сладить с заклинанием, помру в расцвете сил.

— Ага, в самой молодости, — хихикнула куница. — Едва три сотни лет сравнялось. Совсем девочка.

— Я и до тысячи жить могу, — запальчиво ответила ведьма. — Так что триста лет не срок.

— А как же артрит?

— Через пару сотен лет и от него лекарства появятся, — убежденно заявила ведьма. — Так что недолго ждать.

— Ладно, — согласилась куница. — Это все потом. А парня спасать будешь?

— Теперь это для меня — дело принципа, — поджала губы ведьма. — Спасу, конечно.

Из обтрепанных складок одежды ведьма достала кленовый лист, испрещенный прожилками, уставилась на него пристально. Водя пальцем по линиям и завитушкам, начала завывающим голосом читать заклинание. Куница накрыла нос хвостом и заткнула лапами уши. Ни словечка слышать не хотела. Вдруг да осядет в памяти, да и выскочит в самый неподходящий момент. Жди тогда громы и молнии небесные на мохнатую голову. Ну их.

Картинка в шаре начала изменяться, задрожала. Железный зверь, крутившийся на месте, как бешеный, замер и начал растворяться, как кусковой сахар в кипятке, трясясь и взревывая. Волк замер, так и не бросив бутылку, поджал хвост.

— Нет, не могу... — тяжело опустилась на лавку ведьма, подперла голову ладонью, даже глаза прикрыла от усталости.

— Чего не можешь? — подпрыгнула куница. — Чего?

— Думала, что вытащу его оттуда, — объяснила ведьма. — Да силенок не хватает. Бой его крепко держит. Железяку эту я все ж припечатала, да толку... Вона их сколько на поле согнали. Тут другое надобно.

— Ну что? Что? — волновалась куница, вновь забегав по столу. На шар она старалась не смотреть, чтоб не увидеть что-нибудь, могущее испугать.

— Спутник ему нужен, — решила ведьма. — Такой, чтоб объяснил что, где и почем. Чтоб растолковал: не сон это, взаправду все. Чтоб понял князь — судьба его в войне за славу отечества. О как!

— Да... Где ж такого взять? — задумалась куница, потом уловила нехороший блеск в ведьминских глазах и заорала дурным голосом: — Ты это, ты мысли такие брось! Ни-ни! Не дождешься! Не пойду я!

— Не пойдешь, значит? — ведьма привычно ухватила куницу за хвост, встряхнула сердито. — А кто ж мальчишку оттуда вытащит? Кто ему объяснит, куда попал и зачем? Кто всем премудростям обучит? Нет, шалишь, зверюга. Как советы давать, так ты тут как тут. Умная, прям спасу нет. А как до дела доходит, так тебя не дозовешься. Но на этот раз не смоешься. Я тебе силы дам, чтоб могла из этого боя князя увести. Как с ним рядом окажешься, все сработает в лучшем виде. Это через время и расстояние мне тяжко...

— Не-еееет! — отчаянно извивалась куница в цепких старухиных пальцах, и куда только артрит подевался! — Не на-ааааадо!

— Имя тебе дам, — пообещала ведьма. — Именем к нему и привяжу накрепко. Он-то пока парень наивный, от него сбежать просто будет. Да только не выйдет.

— Не надо мне имени, — запротестовала куница. — Меня вполне устраивает "Эй, ты!" или просто "Куница". Ну или попросту — Martes martes. Куница, значит. По-латыни. Это даже звучит приятно. Гордо звучит.

Ведьма только ухмыльнулась, да и плеснула на куницу странной розовой водой, отчего-то пахнущей фиалками. Зверек завизжал, дергаясь, скребя когтями столешницу. Чуть шар магический не свалила.

Крик ее захлебнулся в розовой воде, забулькал возмущенно. Только и слышался важный голос ведьмы, тянущий слова:

— Нарекаю тебя Мартой. Заклинаю тебя... — и дальше шла какая-то вовсе невразумительная ведьмовская тарабарщина, которую куница не разобрала, но почувствовала тоску смертную. Закончилась вольная жизнь. Придется теперь повеления болотной ведьмы в точности исполнять. А ведь они почти подружились. И столько лет вместе. Она ж ведьму почти что родной считала, а тут... Обидно-то как!

— Ну что, Марта, отправляйся за пареньком. Судьба великая его дожидается, только того и ждет, что он ее в руки возьмет. Так что пусть не мешкает.

— А как откажется? — спросила куница недоверчиво. — Я ему, значит, судьбу пообещаю, а он меня пошлет малой скоростью к моим куньим родственникам. Что тогда?

— А ничего, — хихикнула ведьма. — Будешь с ним ходить, внушать ему правильные мысли. В конце концов, никуда он не денется. От Судьбы не уйдешь. Это тебе не курица какая.

— Курица... — куница плотоядно облизнулась. — Ну, дай хоть кусочек мяска на дорожку, что ли.

— На голодный желудок лучше думается, — отрезала ведьма и прищелкнула пальцами. — Счастливого пути, Марта.

Прокатился гром, мелькнула молниевая ветвь, чучело совы свалилось на пол, подняв тучу пыли. Куницу завертело на месте, закрутило, только визг и было слышно.

— Говорила же, что есть вредно, — смеялась ведьма, продолжая щелкать пальцами. — Отправляйся!

Притопнула болотная ведьма ногой, гикнула, свистнула, чисто разбойник, и пропала куница невесть куда, словно и вовсе не было ее в домишке. Лишь миска с недопитым молоком в углу осталась. Ведьма подошла к миске, покачала головой сокрушенно, подняла глиняную посудину. Молоко допила — не пропадать же добру, а миску вымыла, на полку поставила. Пусть подождет, когда куница вернется. Тогда и пригодится. Не век же ей шляться.

За окном по-прежнему шуршал дождь, камыши на болоте повесили коричневые султаны и выглядели совсем жалко. Искривленные деревца тянули ветви к небу, будто просили прекратить это неурочное наводнение. Им и так воды хватало, болото же.

* * *

Славик лежал в окопе, тяжело дыша. На джинсах — дыра рваная, прямо на колене, от рубашки — одни клочья обожженные, на лбу шишка. "Тьфу, ну и красавец!" — оценил он свой внешний вид и расхохотался неожиданно.

— Че ржешь? — спросил Васька, толкая товарища локтем в бок. — Че смешного увидал?

— Радуюсь, что живой, — отозвался Славик, прижимая руку к животу. Внутри крутило что-то болью, то ли аппендицит проснулся — не дай Бог! на поле боя-то! — то ли просто расстройством желудка со страху прошибло. Да и то, кого б не прошибло. Танки в атаку ломились, как бультерьеры на крыс. Оружия — почитай что никакого, только глупая на первый взгляд идея бутылок с бензином и спасла. Вона сколько танков стоят теперь посеред поля, аки тополи на Плющихе, дымятся, сволочи. А один, на которого Славик то ли волком кидался, то ли примерещилось подобное с перепугу да в боевой горячке, вовсе растворился в дымном пламени, пропал, покрутившись сначала — видать, гусеницу заклинило.

— Ага... — согласился Васька. — Живой — эт хорошо, эт правильно, дорогой товарищ. А славно мы фрицам накостыляли!

Славик кивнул, пытаясь вспомнить школьный курс истории. В сорок первом Минск быстро сдали, это он помнил. Оружия ни хрена не было, триста с чем-то тысяч солдат в плен попали, даже генералы там же оказались. Котел под Минском был самый настоящий. И фрицы крышечку этого котла надежно захлопнули, с шутками и прибаутками, привыкшие к легким воинским походам, к быстрым победам. План Барбаросса, мать его за три ноги через семь гробов и медным купоросом об колено. Но то — в истории. А в этом сне побеждала русская армия, била врага в хвост и в гриву, а танки немецкие благополучно горели от такой банальной, детской штуки, как бутылка с бензином. Вот только авиация...

"Ничего, — подумал Славик. — Мой сон, сейчас поправлю и авиацию. Они у меня без бензина насидятся, или на чем там самолеты летают. В общем, хрен они хоть одну птичку свою стальную подымут".

— Ребятки, пить не хотите? — робко прозвучал рядом тонкий голосок.

Славик обернулся и замер с открытым в изумлении ртом. У окопа стояла девчонка, совсем соплячка еще, годков этак четырнадцати. Ну, может, пятнадцати. Худющая, в грязном платьишке. Тощие голенастые ноги в царапинах и струпьях. Босая, а пятки аж черные от грязи. Вот только глаза... Зелень лесная выплеснулась на Славика из этих глаз, и черный волк рыкнул одобрительно. Золотистые пятнышки, словно солнечные зайчики, поигрывали в этой зелени, а Славику мерещилось озеро, спрятанное в глубине леса, и толстый, плотный лист кувшинки, плывущий по прозрачной воде, и желтый пышный цветок, растопыривший яркие лепестки. Ух, какие глаза!

Девчонка засмеялась, и Славик сообразил, что последнюю фразу произнес вслух. Он даже покраснел, смутившись.

— Ну, че там у тебя? — нарочито грубо спросил Васька, а в его глазах так и скакали смешинки, и уголок губ подергивался от сдерживаемой улыбки. — Воды принесла, что ли?

— Ага, — согласилась девчонка и потерла ногу о ногу. — Свежая вода. Тут колодец недалеко. Мы тутошние... — объяснила она, видя недоуменные взгляды. — Ну, деревня наша туточки. Километров пять будет. Все ушли, а мы остались. У меня мамка больная. Так мы в погребе... Уж больно грохочет. Мамка меня и послала с водой. Говорит, после драки всегда пить хочется.

Васька расхохотался, говоря об умной девчонкиной мамаше, которая вот так правильно понимает мужскую душу и потребности. Славик же только пялился восхищенно в зеленые глаза, не в силах и слова произнести. Так же молча принял у малявки из рук кувшин с водой, сделал несколько глотков.

— А приятель твой язык проглотил, не иначе, — кивнула на Славика девчонка, подмигивая Ваське почти что игриво, кокетливо. — Молчит все.

— Это у него после боя, — охотно объяснил Васька, больно ткнув приятеля в бок пальцем. — Геройствовал, понимаешь ли. Несколько танков поджег. Да и вовсе, если б не он, туточки уже не мы были бы, а только косточки наши, по которым фрицы проехались бы, как по асфальту.

— О как... — сказала девчонка неожиданно севшим голосом. — А я-то смотрю, что он такой странный...

— Малахольный, — философски согласился Васька. — Дай еще глотнуть-то. И вправду вода хорошая. Пьешь — душа радуется.

— А зовут-то тебя как? — спросил Славик хрипло. — Ну, имя твое как? — словно она могла не понять вопроса, уточнил он.

— Маринка, — ответила девчонка и почему-то покраснела еще гуще, чем Славик.

— Слышь, Маринка, — зашептал Славик жарко, подходя к ней почти что вплотную. — Ты это... ты не бойся... мы защитим. Точно тебе говорю. Вот те крест! — и перекрестился зачем-то, размашисто и истово. — А если вдруг уйти придется, ну ты ж пойми, война, всяко бывает, так мы вернемся. Не сомневайся даже! — он сорвал с пальца тяжелое золотое кольцо, украшенное руной Дагаз — руной перерождения, — что было когда-то на руке княжеской дочери, отдавшей жизнь свою ради всего рода, сунул в грязную ладошку незнакомой, чужой девчонки. — Вот, возьми, Маринка. Помни, вернемся мы. Не оставим вас тут.

— Ой! — только и смогла сказать Маринка, увидев неожиданный подарок. — Не, не возьму. Не могу. Маманя заругает.

— Бери! — прикрикнул даже на нее Славик. — Бери и помни. Я-то уж точно вернусь. За тобой — вернусь, — добавил он неожиданно и умолк, испугавшись собственных слов.

Девчонка еще раз ойкнула и побежала, расплескивая воду из кувшина. В грязной ладошке крепко было зажато колдовское кольцо, пришедшее из Великого Леса. Славик зачарованно смотрел ей вслед и видел плещущиеся неспешно воды лесного озера, кувшинку, плывущую важно на плотном зеленом листе, золотистые блики солнца, отражающегося в воде.

— Какая княгиня будет! — восторженно сказал он, и сам не понял своих слов.

— Красавица будет, — согласился Васька, тоже глядя вслед девчонке. — Если, конечно, доживет до того, чтоб в красавицу вырасти.

— А вот это уже от нас зависит, — строго заявил Славик, клятвенно обещая себе вернуться за этой девчонкой, что так неожиданно и надежно запала в душу.

— И-иииии-ех! — завизжало, завопило что-то пронзительно в небесах, и небольшой коричневый комок с размаху свалился Славику на плечи. Он не удержался на ногах, упал, больно ударившись плечом. Коричневый зверек с желтым пятном на горле сидел в окопе и разглядывал Славика блестящими бусинами глаз.

— Эт-то еще что такое? — удивился Славик. Мир странно дрогнул, мигнул, в разрыв серых туч прорвалось солнце, залив поле желтым, праздничным светом. Где-то тяжко грохнул гром, сверкнула молния, и радуга встала над дымящимися танками разноцветной дугой, яркой, будто нарисованной. Васька, солдаты в окопе, сам окоп — все подернулось смутной пеленой, будто смотрел на них Славик через немытое стекло.

— Я — Martes martes. Ясно? Ну, куница. Лесная. Обыкновенная. Хвойные леса предпочитаю, с валежником и прочими прелестями. Общее описание давать или так обойдемся? — представилась зверюшка, картинно взмахивая хвостом. — А ты у нас, друг ситный, князь, значит, Полоцкий. Всеслав Брячиславович, Чародеем нареченный. Ну, еще не нареченный, — поправилась она, — эти подвиги у тебя еще впереди. А меня Мартой нарекли.

— Чего? — глупо переспросил Славик.

Мир мигал беспрерывно, а радуга становилась все ярче, ослепляя разноцветными огнями.

— Чего-чего, — передразнила куница. — Уходить отселева надо, если ты еще не понял. Ты-то, дурень стоеросовый, дубина шерстяная четверолапая, думаешь, что тебе сон приснился. Так вот я тебя разочарую. Не сон это, а вступаешь ты на путь, Судьбой самой предназначенный. Так и вступай без разговоров!

— Не понял... — окончательно растерялся Славик. — Какой путь? Какая судьба? И вообще... куницы не разговаривают! Да что я несу! Вообще звери не разговаривают. Если это не сон, так точно белочка!

— Не белочка я! — разозлилась Марта. — Сказано же — куница. Лесная. Обыкновенная. Даже не экзотика какая-нить.

— Белая горячка, — пояснил Славик. — Вот я так и знал, что с Колькой пить нельзя. Вечно у него дрянь какая-то...

— Ох и ду-уууурень! — взвизгнула куница. — Ладно, что это я с тобой лясы точу. Щас тут очередная атака будет, и даже следов не останется от тех пацанят, что с тобой в окопе сидят. А тебе уходить пора. К другим подвигам. Понял?

— Нет, — честно сказал Славик.

— Ну, кто не спрятался — я предупреждала! — заявила куница, и радуга бросилась прямо в лицо Славику завывая, как атакующий истребитель.

Мир мигнул в последний раз и заволокся болотным туманом. Пропало поле боя, исчезли горящие танки, растворился в тумане жирный, черный дым. Последним пропал Васька, испуганно и растерянно глядящий на то место, где только что стоял малахольный поэт, влюбившийся с первого взгляда в деревенскую девчонку, такую сопливую, что с ней и целоваться еще рано, не то что о чем другом помыслить.