↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 8
Царственные сёстры пили пятичасовой чай в императорском кабинете. Беседа протекла размеренно, как будто сёстры вернулись в те времена, когда были юными принцессами.
Александра Фёдоровна сидела в кресле-каталке. Её снова мучили дикие подагрические боли, и врачи не могли ничего поделать. Семейное заболевание Гессен-Дармштадского дома давало себя знать. Распухшие ноги не позволяли встать, и вот уже второй день Императрица была прикована к креслу, допуская к себе лишь самых близких людей.
Элла, пришедшая к сестре, рассказывала, как шалят дети, Митя и Маша, как редко она видит мужа, ибо Великий Князь постоянно занят, заседая то в штабе военного округа, то в доме графа Игнатьева. Разговор коснулся Великого Князя Владимира Александровича и его жены. Великий Князь только уехал на Дальний Восток, но Мария Павловна осталась с детьми в Петербурге, явно не желая менять столицу на захолустный Хабаровск, и не переставала плести интриги.
Очень умная, властная и предусмотрительная женщина, она была довольно амбициозна. Когда юная гессенская принцесса Алиса только прибыла в Россию, Великая Княгиня пожелала стать наперсницею и опекуншею будущей Императрицы. Но настырные попытки Марии Павловны приблизиться к невесте Цесаревича оказались тщетными. Получив холодный и решительный отпор, Великая Княгиня, которая позволяла себе соперничать даже с Марией Фёдоровной, не сдалась и не остановилась, а принялась вести незримую женскую войну. Благодаря чему на первых же порах Александра Фёдоровна имела против себя двор Марии Фёдоровны и могущественный двор Марии Павловны, к которому примыкало все петербургское общество.
— За что они меня так ненавидят? — спросила Аликс. — За что? Видит Бог, я не сделал никому из них ничего плохого.
Елизавета Фёдоровна, которая прожила в России уже двенадцать лет, давно понявшая сущность великокняжеских интриг, не знала, как объяснить сестре причины, из-за которых её не воспринимали в обществе.
— Понимаешь, Аликс, — сказала она, — ты ещё слишком мало живёшь в России и не знаешь здешнее общество. И ты не предпринимаешь ничего, чтобы понравиться. Мы не в Гессене и не в Виндзоре. В России ты пока чужая. И тебе придётся ещё немало сделать для того, чтобы стать русской царицей, чтобы тебя принял народ.
— Я знаю это, но... Но ведь всему есть предел! Они уже договорились до того, что я — причина всех несчастий, свалившихся на голову династии. Они говорят, что я въехала в Россию за гробом Государя Александра Третьего, и что из-за меня погиб бедный Ники.
— Я слышала, что Мария Павловна обращалась к тебе по поводу судьбы какого-то Шапиро и у вас вышла размолвка.
— Да, Элла, она прислала мне записку с просьбой сделать для этого
еврея исключение и позволить ему остаться жить в Петербурге. Только потому, что у него фотомастерская на углу Невского и Большой Морской. И ещё он, якобы, пишет какие-то стихи.
— И что ты ей ответила? — спросила сестра.
— Я ответила ей запиской, чтобы она обращалась к петербургскому генерал-губернатору.
Елизавета Фёдоровна сдержанно улыбнулась.
— Ты же знаешь моего Сержа, Аликс... Он никогда не будет делать поблажек для евреев. А Михень сразу же помчалась в Аничков к твоей свекрови...
— Я устала от интриг, Элла. От этого лицемерия. Только теперь я чувствую себя свободно. Рядом со мною ты и Серж. Я могу положиться на графа Игнатьева, на Иллариона Ивановича. Ты ведь знаешь, какие подлые люди окружали моего Ники. Русского царя отовсюду окружали лицемерие и лживость. Почти не было никого, кто мог бы быть его действительной опорой. Я и сейчас чувствую, что очень мало тех, кто действительно выполняет свои обязанности ради России. Всё по-прежнему делается ради личных выгод, и повсюду интриги, и всегда только интриги...
Элла медленно встала из кресла, подошла к окну. Посмотрела на сестру, мило улыбнувшись, и ответила:
— Ты не права, милая моя. Поверь, я знаю из опыта, как неописуемо любезны и преданны могут быть здешние люди. Никогда не падай духом. Да, пару упрямцев нельзя переделать, но тогда лучше просто промолчи, когда все поднимают шум. Улыбайся, улыбайся, пока не заболят губы, думая о том, что другие унесут счастливое впечатление, и если они хоть однажды узнают твою улыбку, они никогда её больше не забудут. Помни, что главное — это первое впечатление. Подумай о милой улыбке тётушки Аликс, которой она издавна славится. Подумай об улыбке твоей свекрови. Мария Фёдоровна умеет улыбаться, умеет заставить всех любить себя.
— И умеет заставить всех окружающих ненавидеть меня, — грустно отозвалась Аликс. — В этом моей свекрови нет равных. Я дико устала, Элла! Дико! Если бы не моя беременность, я бы просто ушла в монастырь, покинув этот свет ненависти и злословия... Чтобы там, в уеди—
нении, молиться за спасении души, молиться за моего Ники...
— Не смей даже думать об этом! Выброси из головы негодные мысли! Ты — русская царица, и ты не смеешь вот так уйти и оставить Россию на произвол судьбы. Каждый из нас обязан стойко нести свой крест. Поверь мне, что весь мир говорит о твоей красоте и твоём уме, теперь же покажи им твоё сердце, которое русские хотят почувствовать и увидеть в твоих глазах! Русский народ обязательно полюбит тебя...
— Что-то подобное мне уже писала бабушка Виктория, — сказала Аликс. — Она писала, что царствует сорок лет в стране, которую знает с детства, и каждый день она задумывается над вопросом, как сохранить привязанность подданных. А мне, якобы, придётся завоёвывать любовь и уважение совсем чужих людей.
— Что же ты ответила нашей милой бабушке?
— Что Россия — не Англия. И что царь не должен завоёвывать любви народа. Разве народ не боготворит царей? Что же до петербургского света, уверена, что это такая величина, которой вполне можно пренебречь. Мнение этих людей не имеет никакого значения для меня. Я давно поняла, что их природная черта — зубоскальство, с которым так же тщетно бороться, как бессмысленно с ним считаться.
Элла внимательно слушала сестру и в душе удивлялась её детской наивности и непосредственности. В голове Великой Княгини промелькнула мысль: "Бедная девочка, она так же застенчива, как самолюбива, и голова её сильно кружится от сознания неслыханной высоты, на которую она вознеслась. Это головокружение заставляет её преувеличивать очень многие вещи, в том числе и мнение о любви русского народа к царю."
— Аликс, но ведь может статься так, что тебе придётся принять престол и царствовать...
— О чём ты говоришь? Всё, что мне грозит, это быть регентом при моём сыне. Я об ином даже помыслить не смею.
— Понимаешь, дружок, человек предполагает, а Господь распола-гает. И потому ты должна быть готова к царствованию, если разрешишься дочерью. Это твой долг... Ты по-прежнему хочешь назвать сына Алексеем?
— Нет, Элла, — тихо ответила Императрица. — Я уже приняла иное решение. Я назову сына Николаем, в память незабвенного Ники. Он
будет Николаем Третьим.
— Ты становишься хорошим политиком, моя милая. Моя маленькая Аликс... Ты учишься на ходу, и я не могу не одобрить твоё желание.
Аликс попросила подать ей сельтерской воды. Утолив жажду, она спросила сестру:
— Ты знаешь, что мне сказал за свадебным завтраком наш милый дядя Берти ?
— Нет, Аликс...
Александра Фёдоровна замолчала, о чём-то задумалась. Потом вытерла платком накатившиеся слёзы.
— Он тихо сказал мне на ухо: "Как профиль твоего мужа похож на профиль Императора Павла". Элла, это меня так напугало...
— Sunny, ты зря накручиваешь свои нервы. Ведь Ники стал жертвой не дворцового заговора, как его прапрадед...
— Мой Ники был образцом доброты и доверчивости. — Голос Александры Фёдоровны задрожал. — Он верил каждому слову своей матери. Верил министрам, верил придворным... Беспрекословно слушался всех своих родственников. Но я такой не буду. Я буду верить только тем, кто доказал свою преданность. Если бы ты знала, как я мучалась тогда... Я плакала целыми днями, так как чувствовала, что Ники очень молод и неопытен, что ему трудно управлять таким огромным государством. Я чувствовала, что окружающие его люди не искренни, что они служат ему исключительно из-за карьеры и личной выгоды.
Монолог Императрицы был сумбурным. Она сильно волновалась, повторялась и теряла мысль.
— Россия любит почувствовать хлыст, и я обязана удержать этот хлыст в своих руках. — Голос Аликс стал твёрдым и безжалостным. — Царь обязан подозревать каждого, а Ники был доверчив. Нет, Элла, я не повторю ошибок, я не буду слепо верить всей этой льстивой челяди, которая низко кланяется, подобострастно заглядывает в глаза, а потом бежит в Аничков дворец, к моей свекрови... Чтобы там интриговать, высмеивать, распространять отвратительные сплетни. Думаешь, я не знаю, что они там говорят про меня? Они обвиняют меня во всех бедах, и даже в смерти Ники.
— Аликс! Всё образуется, поверь мне.
— Когда-то в детстве я вычитала в какой-то английской нравоучительной книжке очень полезную фразу: "Надо учиться трудному искусству ждать".
— Хорошо сказано, моя милая сестра... И я верю, что тебе это поможет, ты ведь умеешь ждать. Мария Фёдоровна изменит отношение к тебе, как только ты родишь ей внука... или внучку...
— Она снова решила ехать к себе в Данию. Спрашивается, зачем, ведь совсем недавно, в марте, она уже там была.
Елизавета удивилась такой позиции сестры, ведь чем дальше от Петербурга будет Мария Фёдоровна, тем спокойнее будет чувствовать Аликс.
— Ну, так пусть едет. Почему ты так в штыки восприняла желание Её Величества?
— Потому, что она желает забрать у меня "Полярную звезду" и путешествовать только на ней... А кто будет оплачивать это путешествие?
— Ты стала такой экономной?
— Элла! Граф Игнатьев каждый день докладывает мне, что денег катастрофически не хватает! И я не собираюсь оплачивать из казны путешествия Её Величества. Марии Фёдоровне полагается по цивильному листу сто тысяч рублей в год. Ники после смерти своего батюшки объявил, что Её Величество со своим двором по-прежнему может жить в Аничковом дворце и что все расходы на её содержание, равно как и содержание её двора, он принимает на свой счет. Но теперь-то ситуация изменилась. Министр двора доложил мне, что содержание двора Марии Фёдоровны уже обходится казне не меньше, чем содержание Высочайшего двора.
— Ты рискуешь нарваться на очень большой скандал, моя дорогая. Ты ведь знаешь, что Мария Фёдоровна не простит тебе обиды. Да и великие князья и их жёны тоже не будут в восторге, поверь мне... Они привыкли тратить деньги и всякое упоминание о необходимости экономить воспринимают, как посягательство на свои права.
Лицо Императрицы скривилось от боли. Когда боль прошла, она задумчиво сказала:
— Мой долг — осуществить всё то, о чём мечтал мой Ники. А он хотел приносить пользу русскому народу, сделать Россию сильной, могучей, процветающей. Он хотел победить бедность, жестокость и голод! Ты уже давно живёшь в России. Разве ты не видишь, как мало производится здесь? Меня жутко огорчает, что всё привозится из-за границы... Такая огромная страна, а самые необходимые товары завозятся. Ткани, машины, парфюмерия... Граф Игнатьев согласен со мною, что нужно строить новые заводы и фабрики. Много разных фабрик. Чтобы не только самим строить корабли и пушки, но чтобы русские фабрики смогли бы сами обрабатывать кожу и меха, производить качественные изделия. А для этого нужны деньги и деньги! И если понадобится, я готова ограничить в расходах, как себя, так и моих царственных родственников!
— Я вижу, что граф Игнатьев тебя очаровал...
— Я верю ему. Он настоящий русский. Я чувствую, что граф — искренний и честный человек. А что касается расходов, то посмотри, сколько денег расходуется бесполезно. Огромный штат бесполезных придворных... Рихтер представил мне доклад о тех злоупотреблениях, которые выявлены им в дворцовом ведомстве.
Елизавета Фёдоровна таинственно улыбнулась.
— Я слышала, Аликс, что графа Игнатьева многие в высшем свете считают болтуном и даже лжецом... А его прожекты вызывают издевки и смех. Говорят, что граф ежедневно принимает у себя людей из разных губерний, чтобы составить себе мнение о происходящем. Он не особо доверяет полицейским сведениям, создаёт свою агентуру... Свою личную полицию.
— Называют лжецом? Я могу этому только радоваться, зная, что мой канцлер не какой-то простачок, а человек хитрый и изворотливый. Он ведь старый дипломат, и ежели умел обманывать наших недругов за границами России, сможет обмануть нынешних врагов и внутри страны.
— Ты хочешь записать в свои враги практически весь высший свет?
— Элла смущённо отвела глаза в сторону, но продолжила. — Петербургские дамы и так вовсю обсуждают тебя и твои вкусы. Они судачат о том, что ты не завиваешь волосы и не делаешь маникюр... Осуждают, что ты экономишь на собственном гардеробе и не носишь атласных туфель... А сколько разговоров о том, что ты пользуешься не парижскими духами, а от "Аткинсона", не говоря уже про твою любимую трёхрублёвую "Вербену". И всё это исходит, в первую очередь, от придворных.
— Знаешь, я уже убедилась, что нельзя полагаться на мнение высшего света. Петербургский свет — это болтуны и сплетники. Бездельники и пустые критиканы... Кто же мешает им предлагать свои прожекты во благо России? А придворные дамы заняты лишь обсуждением модных новинок их Парижа, но не знают, как держать иголку с ниткой и как правильно натереть каминную решётку. Да, я не могу блистать в обществе. Наверное, я лишена лёгкости, остроумия, столь необходимых для этого. Я люблю духовное содержание жизни, и это притягивает меня с огромной силой. Я хочу помогать другим в жизни, помогать им бороться и нести свой крест.
— Аликс! Ты знаешь, что графа Игнатьева некоторые уже стали именовать "русским Бисмарком"?
— Что же в этом плохого, Элла? Я преклоняюсь перед Бисмарком, перед его железной волей! Кстати, граф Николай Павлович поведал мне одну историю. Однажды, при возвращении из-за границы, Александр Третий приказал осмотреть в Вержболове багаж не только сопровождающих, но и собственный. А затем он сам уплатил за вещи Марии Фёдоровны, купленные за границею, и приказал прислуге тоже уплатить пошлину, да ещё со штрафом за утаенные предметы.
— Я знаю эту историю, Аликс... Увы... И до меня доходили слухи, что прислуга Марии Фёдоровны привозит на "Полярной звезде" для продажи много ликёров и сигар, сыры и игральные карты, разнообразные ткани и консервы. В банках Копенгагена буквально вся её челядь, до горничных и лакеев включительно, имеют свои счета. А здесь, в России, весь этот товар, который попал без оплаты пошлины, попадает прямиком в петербургские и московские магазины.
Последние слова заставили Александру Фёдоровну задуматься. Получается, что свекровь нагло использует императорскую яхту для того, чтобы её челядь незаконно обогащалась. И, таким образом, фактически за счёт русской казны, старая царица завоёвывает любовь подданных... А казне наносится ущерб, ибо таможенные пошлины не поступают... Александра Фёдоровна почти приняла решение сократить выплаты на нужды свекрови. Но даже сестре она пока ничего не сказала, желая для начала посоветоваться с графом Игнатьевым и Сергеем Александровичем.
Глава 9
Граф Игнатьев сидел за огромным столом под большим портретом покойного Императора Николая Второго, откинувшись к спинке резного кресла. В кабинете канцлера шло совещание. Министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков сидел справа от канцлера на коричневом кожаном диване, устало откинувшись и нервно теребя пуговицу свитского сюртука. Директор Департамента полиции Плеве картинно стоял рядом, засунув правую руку за борт цивильного чёрного сюртука. Мундира он не любил и старался одевать его как можно реже.
Примерно в пяти шагах перед столом стоял навытяжку офицер, затянутый в тёмно-синий жандармский мундир с погонами подполковника и серебряным аксельбантом. Вызванный из Москвы начальник охранного отделения Бердяев держал в правой руке кожаный бювар с документами, но они не потребовались ему при докладе, так как составленную справку он знал практически наизусть.
Департамент полиции давно вёл учёт самого разнообразного революционного элемента, имевшего склонность собираться на посиделки, произносить противоправительственные речи и читать нелегальщину. Обычно, разгромив такой кружок, ограничивались тем, что наиболее рьяных высылали из столиц, кого-то склоняли к сотрудничеству, кому то просто делали внушение. Но после цареубийства в апреле 1895 года новый министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков издал грозный циркуляр об усилении борьбе с антигосударственными элементами. Он требовал в самые короткие сроки покончить со смутьянами, заговорщиками и бомбистами. Полиция и жандармы получили приказ применять оружие при малейшей попытке сопротивления или попытке скрыться. Последовали массовые аресты, но подавляющее большинство арестованных через семь дней приходилось освобождать, ибо собрать достаточные материалы, позволившие бы устроить судебный процесс, не удавалось.
Но вот в начале мая московским охранным отделением была раскрыта террористическая организация. Получив осенью 1894 года сведения о том, что в квартире в Тишском переулке, происходят частые сборища учащейся молодежи, на которых произносятся речи террористического характера, старый жандармский волк Бердяев провёл блестящую операцию.
Проживавшие на квартире выпускник Московского университета Иван Распутин, студент университета Алексей Павелко-Поволоцкий, томские мещанки Таисия и Александра Акимовы и дочь отставного коллежского секретаря Анастасия Лукьянова были взяты под наблюдение. Московские филёры работали день и ночь, выявляя их связи.
Выяснилось, что уже довольно длительное время Распутин собирает вокруг себя людей, настроенных противоправительственно. Ему удалось организовать террористический кружок, в который также входили студенты университета Степан Кролевец и Василий Бахарев, учитель Рогожского городского училища Иван Егоров и дочь коллежского асессора Зинаида Гернгрос. Через студента Ивана Войнарского Распутин добыл в университетской библиотеке учебники по химии, при помощи которых собирался изготовить взрывчатые вещества для бомбы.
Первоначально Распутин замышлял убить Императора Николая Александровича, который в мае 1895 года должен был посетить Москву. Но в апреле, уже после цареубийства, планы поменялись. Теперь целью террористов должна была стать Александра Фёдоровна.
О планах Распутина достоверно было известно студенту университета Николаю Пухтинскому и слушательнице акушерских курсов Надежде Аракчеевой, которых убеждали принять участие в террористической деятельности и которые высказались против террора, однако властям ничего не сообщили.
После того, как филёры сообщили о том, что Распутин и Бахарев приступили к испытанию бомб, Бердяев распорядился произвести аресты и обыска. Все вышеупомянутые лица, кроме Зинаиды Гернгрос, были арестованы. При обысках была изъята гремучая ртуть, пикриновая кислота, азотная кислота разной крепости, металлическая ртуть, бертолетова соль, револьвер... Различные записи, касающиеся почти исключительно приготовления и действия взрывчатых веществ, как-то: нитроглицерина, пироксилина, пикриновой кислоты и гремучей ртути... Литература противоправительственного содержания...
Выслушав подробный доклад Бердяева, граф Игнатьев тихо спросил:
— Вы уверены, подполковник, что арестованы все злодеи, причастные к этой мерзопакостной организации? Или Вы, как это принято у жандармов, кого-то из террористов оставили "на развод"?
Бердяев испугался и побледнел:
— Никак нет, Ваше Высокопревосходительство! Я осознаю, что в сложившейся ситуации было бы преступно оставить безнаказанным хотя бы одно лицо, замышлявшее цареубийство!
— Но почему же тогда эта... Как её? Гернгрос, что-ли... Почему она не под стражей? — взорвался канцлер. — Во что Вы играете, подполковник? Я не удивлюсь, ежели на свободе остались и другие террористы!
Бердяев застыл, не смея ничего сказать. И тогда в разговор вмешался Плеве.
— Ваше Высокопревосходительство, — обратился он к Игнатьеву, — позвольте мне доложить относительно госпожи Гернгрос. Я вижу, что Николай Сергеевич в смятении...
— Я слушаю, Вячеслав Константинович, — недовольно отозвался канцлер.
— Дело в том, что госпожа Гернгрос — секретный агент московского охранного отделения с 1893 года. Кружок Распутина был раскрыт именно благодаря её стараниям. В настоящее время удалось залегендировать, что госпоже Гернгрос удалось, якобы, скрыться от полиции. Я уверен, что она ещё не единожды сослужит верную службу России.
Граф Игнатьев с невиданной для его возраста и телосложения прытью выскочил из-за стола и подошёл к Бердяеву.
— Ну что же Вы, голубчик, — обратился канцлер, — застыли, аки статуя? Нужно было сразу доложить, что это Ваш агент. Вы уж не сердитесь на меня, старика, за гнев... Сами понимаете, в какое тяжкое время мы живём и служим Государыне.
— Так точно, Ваше Высокопревосходительство, понимаю...
Канцлер вернулся за свой стол, приказал Бердяеву присесть, про—
должил:
— Господа! То, что удалось изловить богомерзких злодеев, это прекрасно. Я буду просить Государыню наградить подполковника следующим чином...
Бердяев вскочил с дивана и произнёс уставное:
— Рад стараться, Ваше Высокопревосходительство!
— Садитесь, подполковник, — перебил его канцлер. — Обезвреженный кружок террористов — это несомненный успех, господа... Но может ли кто из присутствующих дать гарантии, что таких вот кружков больше нет? Действовал ли Распутин единолично, по собственному усмотрению, или он как-либо связан с теми, кто убил Государя Николая Александровича? — обвёл граф Игнатьев строгим взглядом всех присутствующих.
— Ваше Высокопревосходительство, — отозвался Плеве, — я уверен, что московский кружок действовал самостоятельно и к цареубийству первого апреля не имеет отношения. Но мы землю рыть будем, чтобы тщательно отработать все эти моменты.
— А вот времени то у нас и нет, любезный Вячеслав Константинович, — ответил канцлер. — Илларион Иванович, — обратился он к графу Воронцову-Дашкову, — крайне необходимо произвести дознание, как можно скорее, чтобы передать этих субчиков в руки военного суда. Общество ждёт от нас жёстких мер по отношению к подобным мерзавцам.
— Военного суда? Но коим образом? — недоумённо спросил граф Воронцов-Дашков.
— "Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия" ещё никто не отменял, Илларион Иванович, — усмехнулся в усы канцлер. — Вы, как министр внутренних дел, можете передавать дела на рассмотрение в военный суд для суждения по законам военного времени и требовать рассмотрение при закрытых дверях. Военный суд даёт нам сокращение сроков производства и отмену апелляции и кассации. И военный суд даёт этим субчикам единственно возможный приговор по статье 279-й Воинского устава о наказаниях — смертную казнь через повешение...
— Но для такого порядка необходимо, чтобы местность была объяв—
лена на положении усиленной охраны, Николай Павлович... Иного случая законом не предусмотрено...
Министр внутренних дел встал с дивана и подошёл к столу. Было видно, что он не совсем понимает, к чему клонит граф Игнатьев.
— Илларион Иванович! Что Вам мешает сегодня же объявить Москву на положении усиленной охраны? Или телеграфировать Великому Князю Павлу Александровичу, чтобы это сделал он? Хоть сегодня и Духов день, придётся поработать во славу Отчизны и просить Государыню утвердить такую меру...
— Но будет ли это законно, Николай Павлович? — спросил министр. — Злоумышленники были арестованы в тот момент, когда положение усиленной охраны не действовало... Это может вызвать ненужные пересуды. Все мы прекрасно понимаем, что военный суд — это проформа, и что все эти одиннадцать молодых людей будут обречены на виселицу. Пепел Ивана стучит в моём сердце, и я, как никто другой, хочу истребить всю эту сволочь. Я никогда не прощу им смерть моего сына! Но не вызовет ли такой шаг власти опасное возмущение в обществе? Государю Николаю Павловичу так и не простили пятерых повешенных декабристов.
— Юридическая казуистика меньше всего меня волнует в данном случае. Закон даёт нам возможность обратиться к военному суду, так почему же мы должны чего-то стесняться? Ведь это просто случай помог охранному отделении обезвредить злоумышленников. А если бы террористам удалось реализовать свой преступный замысел? Нет, Илларион Иванович, общество ждёт от нас именно жестокости. Я говорю о здоровой части общества, а не про либеральных интеллигентиков. Пора преподать жестокий урок, чтобы впредь все знали, что не только за совершённый акт террора, но уже за приготовление к таковому любого ждёт виселица. А впредь нужно быть готовым к возможным судебным процессам, а для этого нужно самым срочным образом новое Уголовное уложение о наказаниях и изменения в уголовное судопроизводство. Мыслимо ли, чтобы государственных преступников судили присяжные?
— Комиссия Фриша уже передала в министерство юстиции проект нового Уголовного уложения, — ответил министр. — Я ознакомился и должен заметить, что остался весьма и весьма обеспокоенным... Я не сторонник кровопролития, но все ведь есть предел, и если вчера проект Фриша был возможен для использования, то не уверен, что теперь это допустимо.
Канцлер обратился к Плеве:
— Вячеслав Константинович! Я пока не знаю, что там насочиняли Фриш с его комиссией, но чует моё сердце, что либерализмом там разит за версту, от их проекта. А потому я Вас прошу, посмотрите, что они там сочинили и доложите мне. Четырнадцать лет сочиняли, теперь ещё год будут согласовывать и изучать, потом ещё в Государственном Совете будут обсуждать. А времени то у нас нет совсем. Террористы не дают нам времени на раскачку.
— Слушаюсь Ваше Высокопревосходительство! — кивнул головой Плеве. — Только либерального уложения нам сейчас и не хватало. В наших судах — либерал на либерале. Прокуроры многие вместо того, чтобы защищать устои государства, вставляют палки в колёса, мешают работать полиции. Ищут любые формальные поводы, чтобы только освободить арестованных... Цепляются к каждому слову в протоколе. Возникает закономерный вопрос, на кого эти прокурорские чины работают, на государство, которое исправно платит им немалое жалование, или же на кого иного.
— Я знаю, Вячеслав Константинович, а потому буду просить Государыню учредить особую комиссию для преобразования порядка управления в Империи. Многое придётся менять. Многое и многих.
— Ваше Высокопревосходительство, — продолжил Плеве, — прошу обратить особое внимание не только на террористов-бомбистов, но и на разного рода кружки, в которых принимает участие всё больше и больше людей. Революционная пропаганда проникает через нелегальные интеллигентские кружки в легальные просветительские учрежде-ния, в земства, в учебные заведения.
— Что же это, — спросил граф Игнатьев, — это революция? Или это новая смута?
— Пока что это лишь подготовка к революции, — ответил Плеве. —
Несомненно, бомбисты представляют угрозу, но все эти любители вести задушевные беседы, рассуждающие о всеобщем счастье, представляют не меньшую опасность для государственных устоев. А мы пока что не готовы эффективно бороться с такими вот агитаторами. Всё заканчивается административной высылкой, но разве можно напугать революционеров такой малостью? Нет, Ваше Высокопревосходительство, нужно беспощадно карать и карать всех этих болтунов. Все эти кружки, все эти разговоры и чтения — это те зубы дракона, из которых может вырасти революция.
Совещание закончилось, утвердив графа Игнатьева в мнении, что действовать нужно быстро и жёстко, а иначе победить внутреннего врага не удастся. Либеральные преобразования покойного Императора Александра Второго не только не были оценены подданными, но явно помогали тем из них, кто поставил своей целью расшатать устои государства. Суд должен быть, прежде всего, верным и верноподданным проводником и исполнителем самодержавной воли Монарха, должен быть солидарен с другими органами правительства во всех их законных действиях и начинаниях. Но ныне судьи и прокуроры превратились в верных защитников всякого сброда, проповедующего крамолу, а это значит, что нужно незамедлительно выстраивать новую судебную систему, пусть далёкую от европейских образцов, но действенную и эффективную ...
В тот же день Императрица утвердила введённое в Московской губернии положение об усиленной охране, а уже 27-го мая Московский военно-окружной суд рассмотрел дело по обвинению Ивана Распутина, Алексея Павелко-Поволоцкого, Таисии и Александры Акимовых, Анастасии Лукьяновой, Степана Кролевца, Василия Бахарева, Ивана Егорова, Ивана Войнарского, Николая Пухтинского и Надежды Аракчеевой. Суд работал скоро и мгновенно оглашённый приговор был ожидаем — лишение всех прав состояния и смертная казнь через повешение. Для всех одиннадцати.
Весть о суровом приговоре для одиннадцати молодых людей мгно-венно разнеслась по всей России и достигла Европы. Интеллигенция Петербурга и Москвы застыла в ожидании, будет ли приговор приведён в исполнение.
Московский генерал-губернатор Великий Князь Павел Александрович конфирмовал приговор, но сразу же отправил телеграфную депешу на имя Императрицы с предложением помиловать осужденных, заменив смертную казнь каторгой.
Глава 10
Императрица, которой только исполнилось двадцать три года, впервые столкнулась с ситуацией, когда от её личного решения зависела судьба одиннадцати молодых людей. Она никогда не думала, что ей придётся когда-либо принимать решение, казнить или же помиловать, но вот этот критический момент, увы, наступил. Получив депешу из Москвы, Александра Фёдоровна утром 28-го мая пригласила к себе канцлера, министров внутренних дел и юстиции, Великого Князя Сергея Александровича.
От приглашения Победоносцева она отказалась, уже зная любовь обер-прокурора к длительным философским рассуждениям, навевающим скуку.
Александра Фёдоровна молча сидела в кресле, выслушивая по очереди мнения собравшихся. В чёрном фланелевом платье, с единственной бриллиантовой заколкой, бледная и величественная, с уставшими глазами. Предыдущую ночь она практически не спала, мучаясь от головной боли и недомогания, и сейчас ей очень хотелось уйти, спрятаться ото всех, чтобы не принимать никаких решений, чтобы забыть о террористах и казнях.
Рядом с ней сидела Елизавета Фёдоровна, которая пришла вместе с мужем, чтобы поддержать сестру в столь трудный момент.
Граф Игнатьев и Сергей Александрович категорически были против любых уступок, считая, что только жёсткая позиция власти может ос-тановить террористов. Они в два голоса доказывали, что именно сейчас нужно найти силы и, невзирая на мнение продажной русской интеллигенции и на мнение замшелой Европы, преподать жестокий урок всем тем, кто посмеет хотя бы в мыслях посягнуть на жизнь царя.
Граф Воронцов-Дашков неожиданно проявил мягкость и выска-зался, что можно было бы помиловать четверых девушек, заменив им повешение каторгой.
— Зачем же превращать в героев этих одиннадцать человек, тем самым делая их примером для подражания? — вопрошал министр. — Зачем нам новые Перовские и Желябовы? Зачем нам создавать новые
революционные легенды для неокрепших душ молодёжи?
Слушая министра внутренних дел, канцлер недовольно скривился и вспылил.
— Да помилуйте, Илларион Иванович! Имеем ли мы право сегодня проявлять гуманизм? Нет, я не жажду смерти этих девиц, отнюдь, уж поверьте на слово! И сердце разрывается на части при мысли, какие невыносимые горести ждут их родителей. Вы предлагаете отправить их на каторгу? Но тогда каждый в России будет знать, что можно замышлять цареубийство, можно приготовляться к таковому, и даже если тебя поймают, то ты сохранишь свою жизнь! И вот тогда уж будут вам и новые Перовские, и новые Желябовы! Мы не можем позволить себе быть добренькими и тем самым создать условия для появления новых бомбистов. Что стоит та власть, которая не способна защитить сама себя? Гроша ломаного не стоит, будем уж откровенны. И все революции происходят там и именно тогда, когда власть оказывается слабой и безоружной. Девицам этим не повезло очутиться не в то время и не в той компании, это верно. Но казнь их послужит жестоким уроком для всех тех, кто ещё таит в себе преступные умыслы!
Министр юстиции Муравьёв имел отдельное мнение.
— Ваше Императорское Величество, — сказал он, глядя прямо на Императрицу, — данный приговор был вынесен в особых условиях, и, по моему мнению, является глубоко порочным. Мне достоверно известно, что заседание военного суда шло не более часа. Казалось бы, что все формальности были соблюдены, но можем ли мы говорить о том, что суд был беспристрастным, что суд досконально разобрался со степенью вины каждого из одиннадцати подсудимых? Если вина Распутина или же Бахарева не вызывает сомнения, то Пухтинский и Аракчеева не только не принимали участия в подготовке акта терроризма, но и высказывали своё отрицательное отношение к террору как таковому. Но суровый приговор вынесен всем, в том числе и невиновным...
— Николай Валерианович! — нервно перебил министра Великий Князь. — Я читал документы! Как мне известно, Распутин вёл с Пухтинским и Аракчеевой откровенные разговоры, абсолютно не скрывая своего преступного замысла. Но ни Пухтинский, ни Аракчеева даже и не помыслили о том, чтобы сообщить властям о готовящемся злодеянии... А Вы говорите, что эти люди невиновны?
— Да, Ваше Высочество, Пухтинский и Аракчеева могут быть виновными в недонесении, при условии, что они осознавали серьёзность намерений Распутина. Но за недонесение предусмотрены Уголовным уложением иные наказания, но вовсе не смертная казнь. Немаловажно и то, что мы имеем дело со студентами, с людьми интеллигентными, в среде которых доносительство считается подлостью, а если учесть молодой возраст осужденных, склонность их к максимализму...
Великий Князь вскочил с кресла.
— Простите, Ваше Величество, — обратился он к Александре Фёдоровне, — я солдат, и не очень разбираюсь в юридической казуистике. Но у меня в голове не укладывается, как это может быть, чтобы студент Императорского Московского университета, узнав, что кто-то готовит злодеяние против особы Государя Императора, мог скрыть это и не сообщить властям. Николай Валерианович не желает понять, что бомбисты объявили нам всем войну, а на войне не до формальностей. Или власть жестокой рукой уничтожит крамолу, или же вот такие студенты-недоучки взорвут всю Россию. И тогда уже будет поздно, господа!
Сергей Александрович на мгновение задумался, как будто что-то вспоминая. Затем продолжил:
— Мне сейчас стыдно вспоминать, что четырнадцать лет назад я счёл возможным передать брату прошение Льва Толстого о помиловании цареубийц. Тогда я был искренне уверен, что нельзя начинать новое царствование с казни. Сегодня же я говорю, что никакое живое христианское чувство не может стать причиной для потакания цареубийцам. Пусть каждый получит по заслугам и пусть каждый несёт свой крест.
— Каюсь, Ваше Высочество, я тогда тоже просил отложить казнь цареубийц, чтобы не вызывать в обществе лишних волнений, — тихо сказал канцлер. — Но сегодня я понимаю, что был не прав. Любое милосердие будет воспринято обществом не иначе, как проявление слабости, а этого допускать нельзя! Террористы объявили войну престолу, а потому их надлежит уничтожить. И меньше всего меня в настоящий момент волнуют юридические тонкости! На войне нет времени на все эти фокусы!
Сергей Александрович взял со стола справку охранного отделения, нашёл нужное место и зачитал:
— Вот, извольте, "...гремучая ртуть, в шести сосудах, в количестве около фунта; пикриновая кислота, в количестве около 1/4 фунта; азотная кислота разной крепости, в шести сосудах... металлическая ртуть, в двух сосудах около 3/4 фунта; бертолетовая соль..." Неужели Вам этого мало? Или Вы, Николай Валерианович, наивно считаете, что такие вот студенты-интеллигенты готовят свои бомбы лишь для царствующих особ? Так Вы не тешьте себя такой надеждой. Вы для них — опричник, держиморда и палач. И не дай Бог, чтобы вот такие вот милые студентики-интеллигентики пожелали покарать Вас за преданность престолу...
— Вашему Высочеству должно быть известно, что в 1881 году я возглавлял обвинение в процессе по делу о злодеянии первого марта, — твёрдо ответил министр юстиции. — И я просил для всех обвиняемых смертной казни... Смерти! Хотя с государственной преступницей Софьей Перовской мы были дружны в детстве. Её отец был псковским вице-губернатором, а мой — губернатором.
Елизавета Фёдоровна, которая до того не вмешивалась в разговор, не выдержала:
— Николай Валерианович! Я всегда стремилась найти настоящую и сильную веру в Бога, всегда старалась жалеть ближнего своего... Я имею доброе сердце! Но нечего жалеть тех, кто сам никого не жалеет! Эти люди переступили запретную черту, превратившись в животных. В животных, которые даже не раскаялись! Я согласна, что необходимо сделать всё, чтобы не допустить превращения революционеров в героев... Преступников нужно казнить и широко оповестить всех о такой казни, чтобы убить в них желание рисковать своей жизнью и совершать подобные преступления. Пусть умрут те, кто возжелал смерти русскому царю и царице! Но кто они и что они — пусть никто не знает... Пусть в газетах не будет имён казнённых, а тела их захоронить тайно, чтобы никто не знал об этом. Или же сжечь и развеять прах по ветру...
Наконец Александра Фёдоровна решилась. Тихим голосом, не глядя
на окружающих, она произнесла:
— Сегодня утром я была почти готова к тому, чтобы проявить христианское милосердие и помиловать злоумышленников. Они молоды, у них у всех есть матери, которые будут невыносимо страдать... Но потом я на мгновение вспомнила первоапрельскую трагедию. Я вспомнила грохот, крики, кровь. Этот невыносимый запах дыма и крови... И страдания моего несчастного мужа... Злодеи должны быть наказаны, жестоко и справедливо.
Голос Императрицы немного дрогнул, стал хриплым. Предательская слеза покатилась по её щеке. Нервно смахнув слёзы платком, Александра Фёдоровна продолжила:
— Я сделаю всё, чтобы этого больше не повторилось. А все те, кто рассчитывал, что после злодейского убийства Николая Александровича в России наступит хаос, жестоко ошибаются. Да, я всего лишь слабая женщина... Я очень люблю Россию, которая стала моей новой Родиной... Я люблю русских людей, и на добро я буду всегда отвечать добром... Но я никогда не буду жалеть подлых преступников, посмевших посягнуть на основы самодержавия!
Большие тёмно-синие глаза Императрицы под длинными ресницами стали ледяными и даже непроницаемыми, а её голос — стальным. Сильный английский акцент искажал слова, делая речь Императрицы зловещей:
— Для таких у меня всегда найдётся кнут! На их бомбы и револьверы я отвечу виселицами, я отвечу железом и кровью! Железом и кровью, как говаривал канцлер Бисмарк!
Багрово-красные пятна, резко появившиеся на бледном лице, выдавали необычайное волнение этой молодой, но уже сильной женщины, пережившей горечь утраты.
— Николай Павлович! — обратилась Императрица к канцлеру. — Телеграфируйте в Москву Великому Князю Павлу Александровичу моё Высочайшее повеление. Приговор должен быть приведён в исполнение. Сегодня же. Немедленно. И пусть во всех газетах завтра сообщат о казни цареубийц, не указывая фамилий... Они сами вынудили меня царствовать, как царствовал Иван Грозный... Жестоко и беспощадно...
Последнее предложение прозвучало в наступившей тишине хлёстко и резко, как залп расстрельного взвода. От звуков голоса Импе-ратрицы ледяная дрожь прошла по спинам всех присутствую-щих, и казалось, что голос этот, ни на что не похожий, страшный голос, заполнил все закоулки дворца.
После этих слов Александра Фёдоровна медленно поднялась из кресла и вышла из кабинета.
* * *
В тот же день, вечером 28-го мая, во дворе Бутырской тюрьмы все одиннадцать приговорённых к смерти были повешены. Великий Князь Павел Александрович, который по долгу службы присутствовал на казни, позже рассказал канцлеру, что приговорённые до конца не верили, что их могут предать смерти.
Иван Распутин успокаивал подельников, говоря, что всех их обязательно помилуют, ведь они никого не убили, а только намеревались... И только когда солдаты стали накидывать осужденным мешки на головы, сёстры Акимовы впали в истерику и стали выкрикивать проклятия в адрес Павла Александровича. Великий Князь смутился в растерянности, но новый московский обер-полицмейстер Трепов не растерялся и приказал вставить сёстрам кляпы. Когда молодой солдат замешкался с исполнением приказания, Трепов вырвал у него из рук кляпы и самолично заткнул рты приговорённым.
Сам же Распутин был повешен три раза, так как дважды, уже повешенный, из-за неумелости палача он срывался с виселицы и падал на эшафот.
Во исполнение повеления по приказу графа Игнатьева в газетах "Русское слово", "Санкт-Петербургские ведомости" и "Московские ведомости" были размещены официальные сообщения о казни одиннадцати преступников, замышлявших цареубийство. Без указания их фамилий, имён и званий.
Казнь одиннадцати молодых людей стала знаковым событием нового царствования. Уже больше никто не называл Императрицу "гессенской мухой" или "гессенской гордячкой". Отныне она стала "гессенской волчицей". Именно так назвал Александру Фёдоровну граф Лев Толстой в своём новом памфлете "Запишите меня в бомбисты", который ходил по рукам в списках, не минуя ни университетских ка-федр, ни великокняжеских дворцов.
Для самого писателя сочинение памфлета имело весьма печальные последствия. Высочайшим указом над всем имуществом графа Льва Николаевича Толстого была установлена опека.
Департамент полиции взял писателя под гласный полицейский надзор. Отныне вся входящая корреспонденция, поступающая в Ясную Поляну, досконально изучалась полицией, все посетители, желающие попасть в имение, регистрировались в специальном журнале, а при выходе назад — подвергались самому тщательному досмотру, дабы не вынесли чего недозволенного.
Святейший Синод публично осудил Толстого и объявил его находящимся вне церкви. "Определение Святейшего Синода, с посланием верным чадам православныя грекороссийския Церкви о графе Льве Толстом" было опубликовано не только в "Церковных ведомостях", но практически во всех российских газетах.
Русская интеллигенция восприняла казнь одиннадцати человек и отлучение писателя от церкви как наступление реакции. Но русская интеллигенция не догадывалась, каковы будут масштабы этой реакции.
Глава 11
17-го июня 1895 года в Одессу прибыли послы абиссинского негуса. Разумеется, что это событие не осталось незамеченным. Городские власти, как и сотни простых одесситов, устроили послам бурную встречу, далеко выходящую за рамки обычного официоза.
Такой торжественный приём был вызван не банальным любопытством. Далёкая Эфиопия воспринималась не просто, как нечто экзотическое, но считалась в России оплотом православия на Африканском континенте. Шедшая там война, в которой босоногие чернокожие воины с устаревшими ружьями, копьями и щитами из кожи бегемота противостояли итальянской армии, вооружённой магазинными винтовками и скорострельными пушками, вызывала в русских сердцах живой отклик и сочувствие. Точно также совсем недавно русское общество поддерживало греков, сербов и болгар в их пра-ведной борьбе против османов.
К концу 19-го века Африканский континент был практически полностью разделён между европейскими державами, но Эфиопия сохраняла независимость. Италия, опоздавшая ко всеобщему разделу мира, рассчитывала поживиться и заполучить колонии на африканском побережье Красного моря.
Овладевший в 1889 году короной абиссинских императоров хитроумный и жестокий Менелик был вынужден лавировать и искать поддержку у европейцев, в результате чего заключил с Италией злополучный Уччиалийский договор, по которому Рим получил не только прибрежную Эритрею, но и немалую часть провинции Тигре.
Итальянцам оказалось мало того, что Эфиопия лишилась значительной части своей территории и выхода к Красному морю. Незадачливые наследники Цезаря попытались хитростью и обманом установить протекторат и полностью подчинить себе негуса. Для этого итальянские дипломаты прибегли к дешёвой уловке.
Тексты, написанные в договоре на амхарском и итальянском языках, различались в семнадцатом пункте. В амхарском варианте говорилось: "Его Величество царь царей Эфиопии может прибегать к услугам правительства Его Величества итальянского короля во всех делах с прочими державами и правительствами". А вот в итальянском тексте вместо слова "может" стояло "согласен", которое правительство Италии понимало как "должен". На основании такого "дипломатического мошенничества" Рим рассчитывал на полное послушание и подчинение Эфиопии.
Узнав, что белые нагло его обманули, негус Менелик II в феврале 1893 года объявил о расторжении договора и стал спешно готовиться к войне. Собрав в Эритрее дополнительные войска, в декабре 1894 года итальянцы перешли границу, занимая всё новые эфиопские поселения. Абиссинская армия, вооружённая копьями, саблями, небольшим количеством устаревших ружей, вынуждена была отступать.
Негус решился обратиться за помощью в далёкий Петербург, благо, что главным военным советником при нём был русский во-лонтёр Николай Степанович Леонтьев. В надежде установить дипломатические отношения с Россией и получить современное оружие, Менелик отправил с Леонтьевым личное послание Александре Фёдоровне.
Получив в ответ небольшое приветственное письмо русской царицы, негус отправил в дальний путь большое посольство, имеющее широкие полномочия, вплоть до подписания договора о военном союзе с Российской Империей.
* * *
Канцлер вошёл в кабинет Императрицы быстро, стремительно, но при этом его плавные движения были похожи на движения бенгальского тигра, который на мягких лапах, спрятав свои смертельно-острые когти, способен незаметно подобраться к любому в густых зарослях джунглей. Александра Фёдоровна стояла, о чём-то задумавшись, у окна, спиной к двери, и не заметила вошедшего графа Игнатьева. Николай Павлович почтительно кхекнул и Императрица, вздрогнув от неожиданности, обернулась.
— Вы меня немного напугали, граф... Вы так тихо вошли, что я не услышала...
— Виноват, Ваше Императорское Величество! Я не желал Вас напугать...
Канцлер почтительно приложился к руке царицы, после чего был приглашён к столу.
— Вы, кажется, хотели доложить о визите абиссинского посольства? — спросила Императрица. — Я с нетерпением жду, что Вы мне скажете по этому поводу.
— Так точно, Ваше Величество! Уже сегодня утром послы прибыли в Петербург. На Николаевском вокзале абиссинцев торжественно встретил граф Ламздорф. Кроме представителей городских властей и Святейшего Синода было множество жителей, из всех сословий.
Заметив в глазах Императрицы немой вопрос, канцлер пояснил:
— Формальной целью эфиопской миссии является возложение венка на усыпальницу почившего в Бозе Государя Императора Александра Третьего, а вот чем они дышат, так сказать, предстоит ещё узнать... Но я считаю, что до тех пор, пока мы не узнаем, с чем именно приехали абиссинцы, нам не стоит лишний раз дразнить Италию.
— Следует ли нам ожидать какого-либо недовольства со стороны итальянцев, Николай Павлович? И следует ли нам обращать внимание на таковое недовольство?
— Позавчера, Ваше Величество, двадцать первого июня, ко мне приезжал итальянский поверенный в делах. Господин Сильвестрелли крайне возбужден появившимися в газетах известиями об официальном приёме, оказанном в Одессе абиссинской депутации. С его слов, этот приём произведёт в Италии самое прискорбное впечатление. Он заявил, что Менелик, добровольно, якобы, подчинившийся итальянскому протекторату, находится ныне в возмущении против итальянского правительства, и что почести, возданные его посланцам, не соответствуют дружественным отношениям, существующим между обеими нашими правительствами.
— Depuis quand l'Italie offre Russie indiquer qui e t comment le prendre? — возмущённо перешла Аликс на французский.
— Я, Ваше Величество, ответил, что итальянского протектората над Абиссинией мы никогда не признавали и впредь не признаем, и что Менелик волен вести сношения с Россией вне зависимости от воли и желания короля Италии... А потому итальянской ноты по данному поводу мы принять никак не можем.
— Вы ответили абсолютно верно, Николай Павлович. Итальянской наглости нет границ! Но что Вы думаете о позиции Германии и Австрии? Ведь Италия входит в Тройственный союз, и мы не можем не учитывать мнение Берлина и Вены в данном случае. Готова ли наша армия противостоять объединённым армиям Германии, Австрии и Италии?
— Государыня! Мы не нападаем на Италию, мы не посылаем наши корпуса на Рим или Неаполь, мы лишь не признаём итальянского протектората над Абиссинией. Неужели Германия или Австрия пожелают из-за столь мелочного повода поссориться с Россией? Тем паче, что в Вене прекрасно осведомлены о давних мечтах Рима заполучить австрийский Триест. Нет, тут я уверен абсолютно точно, что Берлин и
Вена не полезут в драку. Не стоит Абиссиния того.
Раскаты грома прервали слова графа. Сверкнула молния и по оконному стеклу громко застучали капли дождя. Аликс вышла из-за стола и подошла к окну. Канцлер резво вскочил, как в юные корнетские годы, ожидая продолжения разговора. Полюбовавшись бушующей за окном стихией, Императрица продолжила:
— Скажите, Николай Павлович, что Вам известно о составе посольства и его целях?
— Послом приехал двоюродный брат Менелика — принц Дамто, Ваше Величество! Он носит у негуса чин фитаурари, равный нашему генерал-адъютанту. В составе миссии также принц Белякио, епископ Харарский Габро Экзиавиер, генерал Генемиэ, секретарь негуса Ато-Иосиф. И вместе с ними наш русский волонтёр Леонтьев, тот самый, который привозил письмо от негуса.
— Про господина Леонтьева ходят весьма неоднозначные слухи, граф... Скажите, можем ли мы в полной мере доверять этому человеку? Вам не кажется, что этот Леонтьев обычный adventurer, такой себе искатель приключений и сказочных сокровищ?
— Государыня, позволю себе напомнить, как в 1860 году я сам предпринял одну авантюру, в результате которой был заключен договор с Китаем, а Россия получила территории по Амуру и Уссури, — ответил Николай Павлович.
Канцлер довольно усмехнулся, как будто вспоминая события тех давних дней, когда после одиннадцатимесячных переговоров он убедился, что для понуждения пекинского правительства необходима военная сила. Вопреки повелению китайского богдыхана, пробрался через расположение всей китайской армии и вошёл в сношение с русской эскадрой. Воспользовавшись ситуацией, молодой русский дипломат весьма хитроумно вмешался в переговоры между китайцами и командованием англо-французского десанта, создал видимость оказания услуги и тем, и другим. Напуганные Игнатьевым китайские министры за мнимое спасение Пекина от европейской оккупации были готовы на любые условия и новый договор был подписан. А 28-летний хитрец на следующий день после подписания Пекинского договора стал самым молодым в России генерал-адъютантом...
Императрица что-то вспомнила и ответила:
— Я знаю, мне рассказывал про эту историю Великий Князь Сергей Александрович. Вы ведь тогда... как это сказать по-русски... walked the razor's edge.
— Ваше Величество! Некоторый авантюризм бывает весьма полезным, как для солдата, так и для дипломата, главное — чтобы это было в меру... Меня это нередко спасало в сложных дипломатических ситуациях. Главное — верить в свою счастливую звезду и не бояться риска. Но я продолжу, Ваше Величество...
Канцлер достал из папки документы и продолжил доклад, периодически заглядывая в бумажку:
— Нам достоверно известно, что абиссинский посол привёз личное послание для Вашего Величества от негуса. Я получил донесение из Каира от нашего дипломатического агента Кояндера. Он заверяет, что послание не заключает в себе никакой просьбы, ограничиваясь лишь рекомендацией отправляемого в Петербург посланца. "На последнего кроме того не возложено никакого политического поручения. Негус, по-видимому, вполне понимает, что никакой материальной помощи Россия оказать ему, хотя бы вследствие географического положения обеих стран, не может. Единственно к чему он стремится — это, будто бы, иметь в Европе благорасположенное к нему государство, которое могло бы подавать ему государственные советы и предупреждать о грозящих ему опасностях. Кроме того, он, кажется, желал бы получить из России инструкторов для своей армии и инженеров и другого рода техников для разработки природных богатств Абиссинии. К французам он не хочет за ними обращаться, предполагая, что Франция, имея сопредельные с Абиссиниею владения, дружески к ней относится до поры до времени; при известных же обстоятельствах он боится, что она может очутиться в числе его врагов, стремящихся уничтожить независимость его страны..."
Вернувшись в кресло и устроившись поудобнее, Императрица решилась задать главный вопрос, который мучил её с самого начала аудиенции. Нервно постукивая отполированным ногтем по пепельнице, она неуверенно спросила:
— Скажите, Николай Павлович, так ли нужна нам эта Абиссиния, чтобы мы вступали в возможный конфликт с итальянским королём? Не получится ли, что Россия ввяжется в африканскую авантюру, а плоды пожинать потом будут другие? Разве мало было пролито русской крови за освобождение болгар, но что с этого получила Россия?
Игнатьев густо покраснел. Императрица наступила на его "больную мозоль", невольно напомнив о позорном поражении русской дипломатии и отмене Сан-Стефанского мира. Справившись с нахлынувшими эмоциями, канцлер тихо сказал, глядя прямо в глаза царицы:
— Мой святой долг, Ваше Величество, делать всё возможное во благо России. Да, я всегда помню, как британцы, немцы и австрийцы бесстыдно отобрали у нас плоды наших славных побед над османами. Но я считал и считаю, что дело освобождения славян от турецкого гнёта — благое дело. Но с Абиссинией — тут иное дело. Я исхожу исключительно из российских государственных интересов.
— В чём Вы видите российские интересы в столь далёкой Абиссинии, кроме поддержки близких к нам по вере людей?
— Наши интересы в Абиссинии могут быть как чисто политические, так и коммерческие и религиозные. Я не буду скрывать от Вашего Величества, что для соблюдения этих интересов потребуется оказывать помощь негусу, как оружием и боевым материалом, так и деньгами и даже людьми. Политические интересы — противодейство-вать усилению Италии, Англии и Франции. Нам нужна сильная Эфио-пия, способная "оттянуть" на себя часть сил Британии. Ведь не секрет, что именно Британия является извечной соперницей нашей...
— Бедная бабушка Виктория, — горько усмехнулась Аликс, невольно перебив канцлера. — Вы считаете Англию нашим главным врагом? Неужели наши великие страны не могут стать искренними друзьями,
если не союзниками?
— Государыня! К сожалению, Ваша августейшая бабушка королева Виктория не обладает всей полнотой власти, ибо ограничена всеми этими парламентскими болтунами. И королева Виктория никогда ведь не поступится интересами Британии. "У нас нет ни постоянных врагов, ни постоянных друзей, у нас есть только постоянные интересы". Помнится, именно так говорил лорд Пальмерстон, и нашу политику по отношению к абиссинцам я хочу строить именно на таких началах.
— Я согласна с Вами, Николай Павлович... Я помню, что я русская царица, хотя и внучка британской королевы. Я сделала свой сознательный выбор, когда приняла православное крещение и пошла под венец с покойным Государем...
— Британия лелеет мысль о создании железной дороги от Капштадта до Каира, а затем и до Калькутты, чтобы таким образом соединить свои африканские и индийские владения... Однако Эфиопия лежит на пути, поэтому мешает Англии достичь желаемой цели. Британцы ныне оказывают поддержку Италии, а Россия в таком случае просто обязана поддержать негуса. Если же Эфиопия попадёт под покровительство Рима, то Англия будет иметь там полную свободу действий. Британия укрепит своё владычество как в восточной половине Африки, так и на Востоке вообще, а это явно противоречит интересам России. По крайней мере, в ближайшие годы...
— Мне понятна Ваша мысль, Николай Павлович...
— Своей главной целью, Государыня, — увлечённо продолжал Игнатьев, — я вижу создание из Абиссинии верного и преданного друга России. Нам нужен негус, который будет готов следовать нашим советам, чтобы, когда в том возникнет нужда, отвлечь внимание Европы на Африку и тем облегчить русскому правительству выполнение задач у себя на границах и за пределами последних. При наличии соответствующего вооружения негус способен выставить на своих границах грозную армию до ста тысяч штыков и держать таковую, сколько потребуется. Для тамошних условий такая армия будет представлять угрозу соседям. Это может оказать России великую помощь, а именно, при недоразумениях и усложнениях наших с Франциею, Англиею
либо Италиею.
— Но сколько это будет стоить русской казне? — поинтересовалась Императрица. — Вы постоянно мне твердите, что лишних денег у нас нет.
— Ваше Величество! Министром финансов предоставлена записка относительно возможных наших затрат. Расходы от казны нужны минимальные, тем паче, что русская общественность уже готова к сбору средств в помощь эфиопам. Я думаю, что мы можем обойтись тем, что выделим из армейских запасов винтовки Бердана, некоторое количество горных орудий и огневых припасов. Основные расходы от казны потребуются для направления негусу наших офицеров, унтеров и врачебного персонала. Отдельно — командирование горных инженеров для поиска и добычи природных богатств.
— Можно ли надеяться, Николай Павлович, что те сказочные богатства Эфиопии, о которых так много говорят, окажутся реальными? Не мираж ли это, не очередная легенда, придуманная любителями мистификаций?
— Недра Абиссинии богаты не только золотом и серебром, Ваше Величество. Добыча их находится пока в зачаточном состоянии, и даже французы и итальянцы не особо там продвинулись. Но, как мне известно, там есть медь, железо, уголь, селитра, и русские промышленники просто обязаны опередить тех же французов. Там практически нет заводов и фабрик, но есть кофе и хлопчатник, и там есть слоновая кость. Я могу с уверенностью сказать, что Россия едва ли найдёт в ближайшее время другой рынок, более ей подходящий для сбыта товаров, чем Абиссиния. Я позволю себе напомнить о тарифной войне с Германией, которая завершилась не совсем выгодным для нас договором 1894 года. А торговая конвенция с дружественной нам Францией совершенно невыгодна России. Пошлина на наше зерно уже составляет семь франков, Ваше Величество, и мы можем дойти до тарифной войны с французами... В Европе нас не ждут, Государыня, и не особенно рады видеть наши товары. Там, как Вам известно, своих вдоволь...
Ледяные глаза Императрицы на мгновение оттаяли.
— Я верю Вам, Николай Павлович, я верю в Ваш талант дипломата и в Вашу счастливую звезду, пусть даже и авантюрную... Я жду доклада после того, как Вы пообщаетесь с Леонтьевым...
Глава 12
Реформы, одна за одной, сотрясали Российскую Империю. Реформа престолонаследия, реформа правительства, реформа еврейская... Господи, сколько же их ещё будет? Прошло всего три месяца после смерти Императора Николая Александровича, а его вдова и её окружение во главе с графом Игнатьевым изменили лицо государства так, что Россия стала считаться в Европе оплотом реакции и средневековья.
Канцлер давно хотел добраться до полиции, перешерстить её, навести там такой порядок, который будет способствовать эффективной борьбе с революционной заразой. Но граф Игнатьев не терпел суеты в делах и взялся за реформу полиции лишь после широкомасштабной подготовки. Хитрый дипломат и опытный разведчик, Николай Павлович оказался весьма рациональным администратором.
Пятнадцать лет назад граф Игнатьев уже выступал инициатором масштабных преобразований всей полицейской системы, но тогда к нему не прислушались, всё осталось на своих местах. Департамент полиции и жандармы работали по старинке, периодически отлавливая революционеров, но общая ситуация не изменялась.
Почти год канцлер не только внимательно изучал отчёты Департамента полиции, но встречался со многими людьми, чтобы получить ясное представление, какие именно нужны реформы в полиции. Выводы были неутешительными, ибо в сложившихся условиях уже невозможно было обойтись лишь частичными изменениями и перестановками. Принимавшиеся до того полицейские меры по борьбе с революционерами давали отрицательные результаты. Доходя временами до серьёзных стеснений мирных обывателей, эти меры оставались совершенно безвредными для революционеров, которые умели их обходить. Виною этому было формальное отношение к делу со стороны полиции, которое противопоставлялось фанатизму и глубокой вере в своё дело со стороны революционного элемента.
Разрабатывая предложения по реформе полиции, канцлер хотел решить несколько насущных проблем.
Самая главная проблема — изменить то превратное отношение полицейской власти к обществу, которое заранее осуждает всякую полицейскую меру на бесплодие. Если полиция смотрела на обывателя, как на представителя враждебного ей лагеря, то обыватель отвечал ей точно таким же отношением. Да что там обыватель, ежели даже армейский офицер сторонился офицера жандармского...
Вторая проблема — изменить структуру полиции и её подчинённость, отделив полицию безопасности от общей полиции. Канцлер исходил из того, что ежели полиция безопасности сталкивается только с крамольниками и преступниками, то честные люди должны относиться к ней лояльно. Но по отношению к полиции вообще у этих же людей всегда будут иметься мелкие раздражения, сопряжённые с взысканием податей и требованием исполнения всех правил благоустройства и благочиния.
Третья проблема — избавление полиции от выполнения излишних обязанностей, изменение условий службы и порядка деятельности чинов полиции. Российская полиция была обременена массой дел, которые не относились к её прямым обязанностям, но были возложены на неё в связи с тем, что их некому исполнять. Причём, обязанности эти наслаивались десятилетиями и поставили полицию в такое положение, что она стала исполнять поручения различных инстанций, а прямых своих обязанностей — блюсти безопасность населения и охранять его спокойствие, исполнить оказалась не в состоянии.
Всё это было указано в многостраничной записке, которую составил граф Игнатьев для Императрицы и ряда высших сановников. Проанализировав сложившуюся ситуацию, канцлер сделал вывод, что "чем меньше новая организация полиции будет походить на старую, тем с большим сочувствием и пониманием это будет встречено всем населением России".
* * *
Обычно заседания Комитета проходили в Мариинском дворце, но ежели Императрица изъявляла желание присутствовать и лично председательствовать, то заседание переносили в библиотеку Зимнего дворца.
Русские императоры довольно редко посещали заседание Комитета министров, предпочитая выслушивать доклады отдельных министров. Но Александра Фёдоровна желала держать руку на пульсе событий, а потому старалась присутствовать на заседаниях правительства, на которых обсуждались наиболее значимые вопросы. Таким образом она училась управлять государством, училась преодолевать своё природное смущение, лучше узнавала людей, которым доверила важнейшие посты в государстве.
Императрица стремительно вошла в библиотеку, в которой в полном составе собрался Комитет министров. Поздоровавшись с присутствующими, она предложила всем занять свои места в креслах.
— Господа! Граф Николай Павлович Игнатьев представил записку, с которой вы все ознакомлены, — негромко начала Александра Фёдоровна. — Я решила лично сегодня присутствовать, чтобы иметь возможность выслушать все мнения. Все, без исключения... Лично для меня очевидно, что существующее положение дальше терпеть невозможно... Прошу высказываться, господа!
Неожиданно для всех первым решился высказаться обер-прокурор Синода Победоносцев. Медленно поднявшись, Константин Петрович поправил большие черепаховые очки. Его сухая, худая фигура необычайно комично сочеталась с пергаментом выбритого лица, голым черепом и безобразно оттопыренными ушами.
— Ваше Императорское Величество! — почтительным голосом обратился Победоносцев к Императрице. Сделав небольшую паузу, продолжил. — Я с большим интересом изучил записку, составленную Его Сиятельством... Она заслуживает самого пристального внимания, ибо ясно показывает все явные и скрытые пороки существующей полицейской организации.
Присутствующие министры слушали Победоносцева, затаив дыхание, давно уже привыкнув к тому, что в словах "великого инквизитора" всегда звучит истина в последней инстанции. Зная, что Победоносцев весьма скептически относится к канцлеру и к его прожектам, они были весьма удивлены таким благожелательным выступлением. Но вот Константин Петрович многозначительно посмотрел на Игнатьева и монотонным голосом продолжил:
— Я не очень хорошо разбираюсь в полицейском ремесле, но я прекрасно понимаю, что значительное увеличение численности как полицейских чинов, так и корпуса жандармов, потребует дополнительного финансирования, что и отражено в записке... Возникает закономерный вопрос, из каких источников финансировать полицейские силы после их увеличения? Ведь, как нам всем известно, немалые средства предполагается затратить на народное просвещение...
Взгляды присутствующих непроизвольно сосредоточились на министре финансов Плеске, который оставался спокойным и невозмутимым. Довольно крякнув, канцлер усмехнулся:
— Константин Петрович! На восемнадцатой странице имеется роспись относительно финансовых затрат на реформирование полиции. Кроме того, я хочу уведомить членов Комитета министров, что сегодня Государыня всемилостивейше повелела сократить расходы Министерства двора на десять миллионов рублей. В соответствие с этим повелением будут урезаны штаты и бюджеты отдельных придворных установлений.
— Спасибо, Николай Павлович, — недовольным голосом перебила Императрица. — Действительно, я приказала министру двора сократить расходы на десять миллионов рублей.
— Ваше Величество! — вдруг живо встрепенулся генерал-адмирал. — Но коим образом придворное ведомство сможет обойтись без этих денег? Как содержать дворцы, немалый штат прислуги?
Императрица обратила свой взор к Великому Князю и слегка усмехнулась. Было в её усмешке что-то презрительно-снисходительное. Она открыла свою записную книжку и ответила Алексею Александровичу:
— Если бы Ваше Высочество внимательно ознакомилось с тем, на что именно расходуются деньги в придворном ведомстве... Огромные суммы уходят без пользы для государства!
— Но так было всегда! — удивлённо воскликнул Великий Князь. — Невозможно уследить, сколько пирожных украдёт камер-лакей, или сколько бутылок вина из царского погреба разобьют по недосмотру!
— Вы ошибаетесь, — спокойно и уверенно ответила Императрица. — Если бы речь шла о камер-лакеях и пирожных, я бы и не заметила столь мелочных расходов. Но я приказала министру двора проверить доходы и расходы придворного ведомства, и комиссия камергера Кнорринга пришла к неутешительным выводам. Речь идёт не о копейках, а о миллионах, которые тратятся просто так. Вы знаете, что Императорские театры постоянно приносят убытки?
— Ваше Величество, я больше ведаю флотскими финансами, чем театральными, — попытался пошутить генерал-адмирал.
Александра Фёдоровна не приняла такую манеру общения с Алексеем Александровичем. Она отвернулась от него и продолжила:
— Я с удивлением узнала, господа, что лишь оркестры, играющие во время антрактов требуют в год шестьдесят тысяч рублей! А бенефисы артистов? А бенефисы в пользу кордебалета, хора, оркестра и вторых артистов? Я не желаю, господа, содержать за счёт казны прима-балерин, многие из которых возомнили себя чуть ли не царственными особами! Своё жалование они должны зарабатывать на сцене!
Министр двора Рихтер, благородный старик с седой бородой и усами, твёрдым голосом доложил Императрице, что Высочайшее повеление непременно будет исполнено... Но придётся не только значительно сократить придворный штат, но и уменьшить расходы на содержание членов Императорского Дома.
— Оттон Борисович! Я хорошо знаю русскую пословицу "По одёжке протягивай ножки", — ответила ему Александра Фёдоровна. — И потому мне придётся отказаться от пышной коронации и от содержания двора Императрицы Марии Фёдоровны. Сегодня для России важнее уничтожение крамолы, чем придворные балы. Великий царь Пётр жил в деревянном доме и ел с оловянной посуды, но поднял Россию! Величие государства определяется не пышностью балов и не блеском диадем, а силой армии и флота, силой власти!
Присутствующие с немалым удивлением слушали Императрицу, которая весьма старательно повторяла слова, которые два дня назад внушали ей канцлер и Великий Князь Сергей Александрович.
— Позвольте мне ещё высказать моё мнение, Ваше Величество, — обратился Победоносец к Императрице.
Получив одобрительный кивок, Константин Петрович продолжил:
— Я, может быть, повторюсь, но скажу, что Россия всегда была сильна благодаря самодержавию. Самодержавие — это неограниченное взаимное доверие и тесная связь между народом и его царём. В последние же годы молодое поколение, очень многие мыслящие люди, становятся не только отчуждёнными от царя и правительства, но даже становятся враждебными престолу.
Победоносцев говорил глухим голосом. Сквозь стёкла очков устало и безразлично глядели умные глаза.
— И этих враждебно настроенных людей так много, Константин Петрович? — поинтересовалась Императрица.
— Ваше Величество, к сожалению, их слишком много... И если правительство в ближайшее время не примет самых решительных мер, чтобы привлечь на свою сторону общественное мнение, боюсь, что нас ждёт катастрофа... Пятнадцать лет назад, после злодейского убийства Государя Александра Второго, была попытка привлечения общества к борьбе с крамолой. Тогда "Священная дружина" объединила в своих рядах верных престолу лиц, которые своими силами вели борьбу с революционной заразой.
Канцлер довольно хмыкнул, в его глазах мелькнула искорка. Николай Павлович вальяжно промолвил:
— Вы абсолютно правы, Константин Петрович! Именно "Священная дружина", только в новом облике, может стать преградой для распространения в обществе революционной заразы. Сегодня по моему представлению Государыня утвердила устав "Священной дружины". Я же сегодня утвердил Положение о Добровольной охране. Надеюсь, что ряды "Священной дружины" объединят не только представителей аристократии, но и лучших представителей иных сословий.
— Граф Игнатьев по моему повелению назначен Верховным начальником Добровольной охраны, — сообщила Александра Фёдоровна. — Я уверена, что мои подданные выкажут истинную преданность престолу, помогая "Священной дружине" как финансово, так и личным участием.
Довольный произведённым эффектом, канцлер выждал неболь-шую паузу и перешёл к изложению представленного им проекта реорганизации полиции...
* * *
Высочайшее повеление о реорганизации российской полиции было опубликовано на второй день, вызвав самые живые пересуды в обществе. Одни одобрительно говорили, что русская полиция станет похожа на английскую или германскую. Другие же сокрушались, подсчитывая, сколько денег будет потрачено.
Единый до того Департамент полиции подлежал разделению на два отдельных департамента, государственной полиции и исполнительной полиции.
Департамент государственной полиции, директором которого остался Плеве, осуществлял контроль над деятельностью политической полиции, сыскной полиции и жандармско-полицейских управлений железных дорог.
Департамент исполнительной полиции должен был ведать делами общей полиции, а также руководить вновь создаваемой полицейской стражей. Директором департамента был назначен генерал Баранов, прославившийся в 1877 году, командуя пароходом "Веста", который выдержал неравный бой с турецким броненосцем "Фехти-Булен".
Управление полицией становилось централизованным, всё более уходя из-под контроля местных властей. В каждой губернии и области создавалось соответствующее полицейское управление, начальник которого назначался Высочайшим указом по представлению министра внутренних дел и фактически не был подчинён губернатору. И хотя губернаторы по-прежнему руководили охраной порядка на вверенной им территории, отныне все назначения и увольнения в полиции должны были производиться исключительно полицейским начальством.
В губернских городах полицейские управления возглавлялись полицмейстерами или обер-полицмейстерами. Во главе уездной полиции стоял исправник.
При всех губернских и городских управлениях создавались сыскные отделения, а при уездных исправниках — сыскные части.
Общая численность полиции должна была увеличиться практически втрое — до 150 тысяч человек. Ряды жандармерии увеличивались до 25 тысяч человек. Для России это было невиданное увеличение полицейских сил, которые долгое время пребывали в загоне.
В крупных городах создавалась конно-полицейская стража, а в сельской местности — полицейская стража, которая комплектовалась по призыву.
Значительно увеличивался размер жалования полицейским чинам, а за безупречную службу вышедшим в отставку полагалась пенсия. Это вселяло надежду, что мздоимство полиции, давно уже ставшее притчей во языцех, хоть немного, но сократится. Ведь до графа Игнатьева размер полицейского жалования не пересматривался более тридцати лет, и многие чины полиции влачили жалкое полунищенское существование, получая меньше, чем заводской рабочий. Ну как же в такой
ситуации не брать взятки и оставаться честным служакой?
Создавались новые полицейские школы с годичным сроком обучения, с отделениями для офицеров и урядников. Курсы при штабе Отдельного корпуса жандармов превратились в Приготовительную школу жандармерии. Всё это позволяло в скором будущем иметь в рядах полиции настоящих специалистов своего дела, а не вчерашних унтер-офицеров, многие из которых вышли из забитого села и были малограмотны.
Для действующих полицейских чинов вводились еженедельные занятия, на которых не только изучались новые инструкции, но и проводилась стрелковая и гимнастическая подготовка. Тех, кто не способен к обучению — гнать в три шеи...
Улучшалось вооружение полиции. Как это ни смешно, но до игнатьевской реформы большая часть русской полиции не имела огнестрельного оружия. В 1895 году только третья часть городовых имела револьверы, а остальные были вооружены лишь абсолютно бесполезными в городских условиях драгунскими шашками, прозванными в народе "селёдками". Хорошо, если городовой раньше служил в кавалерии и умел пользоваться шашкой, а если он служил в пехоте?
После реформы каждый полицейский чин вооружался надежным револьвером Смит-Вессона, который заменялся в армии новыми "наганами", а полицейская стража получила новые трёхлинейные винтовки.
Пешие городовые в дополнение к револьверам получили длинные деревянные дубинки-палицы, по образцу тех, которые граф Игнатьев предлагал ввести ещё в 1881 году, а в полицейских околотках создавался запас старых "берданок" и патронов к ним на случай подавления вооружённых выступлений.
Даже внешний вид полиции, и тот изменился после игнатьевской реформы. Вместо мешковатых долгополых кафтанов на крючках и широких шаровар, которые делали городовых и приставов похожими на сельских старост, были введены элегантные чёрные однобортные мундиры с оранжевыми выпушками и гербовыми пуговицами. Конная полиция получила щегольские двубортные мундиры, чёрные кавалерийские шинели и мерлушковые драгунские шапки с султанами из
конского волоса.
Глава 13
Масштабные преобразования, затронувшие полицию, совпали с рядом иных нововведений, которые должны были способствовать эффективной борьбе с революционерами.
Ещё в 1881 году граф Игнатьев писал, что "паспортная система, в её настоящем виде, отнюдь не способна задерживать или обнаруживать крамольников; потому следовало бы принять некоторые меры..."
Особое совещание под председательством Вячеслава Константиновича Плеве выработало новое "Положение о паспортной системе", которое учло все пожелания канцлера. Сам Плеве был твёрдо убеждён, что если ввести в России жёсткую паспортную систему, то это значительно облегчит борьбу с террористами.
Существовавшее "Положение о видах на жительство" от 3-го июня 1894 года было очень либеральным. Хотя покойного Александра Третьего разномастные либералы обвиняли в консерватизме, именно этим положением отменялась уголовная ответственность за нарушение паспортного режима. По этому же положению особый красный знак в паспортах лиц, находящихся под надзором полиции, больше не проставлялся. "Волчьи паспорта", как окрестил их народ, заменялись после окончания надзора на новые, но уже без отметки о судимости. Всё это, несомненно, помогало неблагонадёжным элементам ускользать от полиции.
Новое "Положение о паспортной системе" было введено в действие с 15-го июля 1895 года.
В Российской Империи вводилось два вида паспортов — бессрочный паспорт (с синей обложкой) для лиц, которые были освобождены от уплаты налогов, и паспортная книжка (с серой обложкой) на пять лет для лиц, которые были обязаны платить налоги.
При этом в паспортах ранее судимых лиц должен был ставиться специальный красный знак. Другой знак, зелёный, должен был ставиться в паспортах лиц, которые были внесены в списки неблагона-
дёжных.
Все паспорта отныне были с фотографиями их владельцев. При этом фотографическая карточка, снимаемая при полиции, обязательно сохранялась в паспортном столе. Паспорт обязательно подписывался его владельцем, а прописка паспорта производилась исключительно после личной явки, опроса и сверки почерка.
Относительно лиц, представляющихся подозрительными, полиция получила право требовать от них сведений и доказательств о месте пребывания их в течение последних трёх лет. Сведения о местопребывании должны быть засвидетельствованы пятью благонадёжными людьми. Такая мера позволила контролировать перемещение подозрительных лиц, возможно связанных с революционерами.
По примеру Англии стало возможным свободное обращение карточек известных разыскиваемых преступников, как общеуголовных, так и политических, с указанием предлагаемого правительством вознаграждения за указание их местопребывания.
Паспорта не были предусмотрены лишь для туземного населения Туркестанского края и Сибири, но выехать за пределы своей области или губернии без паспорта они не могли. Киргиз, который желал выехать из Акмолинской области в Нижний Новгород на ярмарку, обязан был выправить паспорт.
Специальные бессрочные паспорта с жёлтой обложкой вводились для иудеев и выкрестов. В этих паспортах кроме сведений о личности владельцев, делались отметки об уплате специальных налогов и сборов, установленных для евреев.
За нарушение паспортного режима вводилась уголовная ответственность. В первый раз наказание было мягким, всего шесть месяцев ареста, а вот за повторное нарушение грозило тюремное заключение сроком на два года.
Одновременно, с 15-го июля 1895 года, был изменён и порядок вы—
езда за рубежи Российской Империи. Для выезда за границу был установлен специальный паспорт с зелёной обложкой. Срок действия такого паспорта — до пяти лет, но за каждые полгода владелец должен был внести плату в размере 300 рублей. При каждом выезде за пределы России необходимо было получить согласие на то жандармского управления. Без разрешительного удостоверения жандармерии — через русскую границу не проехать.
Введение довольно высокой оплаты за заграничные паспорта вызвало сильное недовольство. Канцлер подвергался многочисленным атакам со всех сторон. Дворяне и купцы, студенты и писатели, финансовые аферисты и карточные шулера, все были возмущены тем, что пошлина выросла ровно в двадцать раз. За какие-то полгода пребывания за границей — отдай в казну целых триста рублей! Это при том, что хорошую корову можно было купить за пятнадцать-двадцать рублей. Ну, разве это не натуральный грабёж?
Николай Павлович Игнатьев был непреклонен. Он не уставал пояснять, что увеличение пошлин на заграничные паспорта не только пополнит казну, но и уменьшит вывоз капитала из России. Все эти ставшие традиционными модные поездки "на воды" приводили к тому, что великосветские повесы и их дамы тратили огромные деньги в Баден-Бадене и Ницце, тем самым обогащая Европу и её производителей. Сплошным потоком за границу шёл русский хлеб, русское масло, русский сахар, а вырученные деньги легкомысленно прогуливались на заграничных курортах. А в это время многострадальный русский крестьянин вёл полуголодный образ жизни и пахал деревянной сохой.
В одной из частных бесед канцлер абсолютно справедливо заметил, что подданные русской Государыни должны отдыхать в Гурзуфе, Алупке и Пятигорске. А если кому-то не жалко выложить шестьсот рублей, то пусть едет на целый год на Лазурный берег. А на его кровные денежки русское правительство будет строить новые заводы и фабрики...
В то же время был издан секретный циркуляр министра внутренних дел относительно эмиграции. Всем должностным лицам было предписано оказывать всяческое содействие иудеям и выкрестам, желающим эмигрировать за пределы Российской Империи. При этом эмигрировавшие евреи должны были вноситься в особые списки, после чего они уже не имели права никогда возвратиться в Россию.
Этим же циркуляром было категорически запрещено выдавать разрешения на выезд за границу лицам, которые числились в списках неблагонадёжных. Узнав об этом, Императрица спросила графа Воронцова-Дашкова, с какой целью введён этот запрет, ведь будет гораздо лучше, если Россию покинет как можно больше лиц, враждебных престолу и правительству. Министр ответил просто:
— Ваше Императорское Величество! Если бы эти революционеры
ехали из России, чтобы кутить в парижских ресторанах, я был бы только "за". Но они ведь едут за границу, чтобы там, будучи недосягаемыми для нашего правосудия, заниматься революцией. Поэтому лучше пусть эти субчики сидят в России, чем потом Рачковский будет их отлавливать по всей Европе.
* * *
Не были забыты правительством и многочисленные ссыльные. Общее число ссыльных в Сибири и на Сахалине достигло почти 300 тысяч человек, из которых добрая половина была сослана в административном порядке. Вместе с политически неблагонадёжными контингент административно-ссыльных в основном составляли люди, извергнутые крестьянскими и мещанскими обществами из своей среды. Ссылка обеспечивала охрану сельских обществ от преступлений наиболее нетерпимых в крестьянской среде — конокрадства, поджогов, грабежа.
Но, освобождая общество от неблагонадёжных и порочных лиц, правительство тем самым создавало немалые проблемы для развития Сибири. Сибирские губернаторы в своих докладах указывали, что открытие Сибирской железной дороги разрушило "географическую изоляцию" ссыльных, что среди них распространено бродяжничество, а власти не имеют возможности организовать реальный "правительственный надзор". Значительный процент побегов ссыльных ясно указывал, что необходимо изменить систему.
Потому по предложению канцлера для ссыльных создавались рабочие колонии Главного тюремного управления. Отныне ссыльные не имели права жить на вольных квартирах, а исключительно в колониях, под тщательным присмотром. Создание рабочих колоний преследовало несколько целей. Эти учреждения должны были приучать ссыльных к правильному труду, обучать их ремеслу, и, в то же время, обеспечивать надзор и изоляцию от местного населения. Отныне ссыльные полностью переходили на самоокупаемость.
15-го июля 1895 года было обнародовано "Положение о рабочих колониях для ссыльнопоселенцев". В тот же день в газетах появился и Высочайший указ "О запрете бродяжничества и нищенства". Указ касался как бездомных бродяг, так и лиц, которые имели постоянное место жительства, но добывали себе на пропитание попрошайничеством.
Бродяги-инвалиды и нищие-инвалиды должны были принудительно помещаться в дома призрения, которые создавались в ведомстве учреждений Императрицы Марии.
Физически здоровые бродяги и нищие, которые могли трудиться, принудительно помещались в работные дома, которые создавались в составе Министерства внутренних дел. Работный дом представлял из себя учреждение закрытого типа, где бывшие отбросы общества получали пристойную еду, одежду и жильё. Но также они получали обязанность трудиться, возмещая из своего заработка затраченные правительством средства. В работных домах устанавливалась строгая дисциплина, а побег карался каторжными работами.
Те же бродяги, которые не могли доказать настоящее своё состояние или звание, и чью личность было невозможно установить, подлежали отправке на каторжные работы сроком на 5 лет. После освобождения они подлежали помещению в рабочие колонии. Кроме того, аналогичному наказанию подлежали те иностранцы, которые после высылки за границу, с воспрещением возвращаться, будут снова задержаны в России, а также бывшие российские подданные, ранее эмигрировавшие, но вернувшиеся в Россию без разрешения властей.
Что же касается малолетних беспризорников, то для них в военном ведомстве создавались батальоны кантонистов, в которых детей не только воспитывали, но и обучали военным специальностям, подготавливая будущих оружейных мастеров, писарей, музыкантов и унтер-офицеров.
Новое "Уложение о телесных наказаниях" регламентировало порку розгами, которая могла применяться к следующим лицам:
— к осужденным, отбывающим наказание в тюрьмах или на каторге;
— к малолетним, содержащимся в исправительных приютах;
— к ссыльнопоселенцам;
— к лицам, содержащимся в работных домах.
Число ударов розгами для мужчин устанавливалось от пятидесяти до двухсот, для женщин — от пятидесяти до ста. Для указанных категорий лиц телесные наказания применялись за нарушение дисциплины и проявление непочтения к должностным лицам администрации
и начальству.
Кроме того, бродяги и нищие после задержания и перед помещением в работные дома, также подвергались наказанию розгами до пятидесяти ударов.
В армии и на флоте телесные наказания могли применяться в виде дисциплинарного наказания для солдат и матросов, переведённых в разряд штрафованных. Ротные командиры получили право назначать до пятнадцати ударов, батальонные командиры — до тридцати, полковые — до пятидесяти. На военных кораблях на тех же основаниях вместо розог могло быть назначаемо наказание линьками.
В местах заключения военного ведомства иных телесных наказаний, кроме розог, не было установлено. А вот заключённые в исправительных тюрьмах морского ведомства могли быть подвергаемы содержанию в цепях на срок до десяти дней.
Телесные наказания могли применяться вне зависимости от того, к какому сословию относился провинившийся. Ежели он был дворянином, то после такого наказания автоматически лишался дворянства, что было прямо прописано в "Уложении". Ну, какой же это дворянин, ежели его выпороли розгами, как последнего холопа?
* * *
Возрождённая по инициативе канцлера "Священная дружина" не просто получила официальный статус, но фактически стала полугосударственной организацией с чёткой иерархией и строгой военной дисциплиной.
Тот ореол таинственности и мрачности, которым была окружена "Священная дружина" во времена Александра Третьего, был автоматически перенесён на детище графа Игнатьева. Внезапное воссоздание организации стало причиной появления в народе многочисленных мифов. Секретность, с которой создавалась организация, и неуемное любопытство обывателей сделали своё дело. Все знали, что граф Игнатьев назначен Верховным начальником Добровольной охраны, но никто не знал, кто же именно входит в состав Совета первых старшин, являвшегося верховным совещательным органом "Священной дружины". Людская молва приписывала членство в Совете то Великому Князю Сергею Александровичу, то графу Воронцову-Дашкову, то почтенному Константину Петровичу Победоносцеву. Особенно извращались в своих догадках придворные круги и... паршивая российская интеллигенция...
"Священная дружина" не испытывала особой нужды в средствах. Императрица Александра Фёдоровна подала пример и выделила из личных средств на содержание организации миллион рублей. Многочисленные патриоты-монархисты последовали этому благородному примеру и стали вносить крупные пожертвования, призывая всех и каждого помочь своей копейкой защитить престол и побороть крамолу.
Главное правление "Священной дружины" имело чёткую военную структуру. Организационный комитет был своеобразным штабом, который занимался как устройством общества, так и изданием газет и просветительской литературы, агитацией среди простого народа. А вот Исполнительный комитет ведал агентурной работой внутри России и за границей, а также проведением тайных мероприятий. Борьба с возрождающимся революционным подпольем стала главной задачей "Священной дружины".
Обряд посвящения в дружинники предусматривал клятву на верность Государыне Императрице. После совершения обряда "посвящённый" давал расписку беспрекословно повиноваться и выполнять все приказания начальников, которая затем отправлялась на хранение в Совет первых старшин. Каждый дружинник при зачислении в ряды получал свой определённый номер, а для обращения друг к другу, вне зависимости от ранга и должности, было принято слово "брат".
В подчинении Совета первых старшин находилась Добровольная охрана, в которую принимались представители абсолютно всех сословий. В задачу добровольцев входило как обеспечение наружной охраны Императрицы во время выездов за пределы дворцов, так и содействие полиции и жандармерии при подавлении уличных беспорядков, проведение силовых акций в отношение антигосударственных элементов.
Добровольная охрана получила чёткую военную организацию, подразделяясь на десятки, сотни, дружины и штандарты. Первоначально, будучи сформированными лишь в обеих российских столицах, её дружины и штандарты быстро появились в Киеве, Ярославле, Нижнем Новгороде, Харькове и иных городах. От добровольцев не было отбоя, и большинство из них было из простого народа. Купцы и крестьяне, рабочие и мещане, ремесленники и лавочники, все наперебой высказывали желание послужить Государыне. Монархически настроенные дворяне из лучших семейств жаждали пополнить ряда "Священной дружины".
"Почётными дружинниками" стали профессор-химик Дмитрий Менделеев и профессор-историк Дмитрий Иловайский, художник Виктор Васнецов и издатель Алексей Суворин, которые приняли личное участие в становлении Добровольной охраны.
Если "Священная дружина" не афишировала свою деятельность, как и своё существование вообще, то Добровольная охрана действовала совершенно открыто, получив форменную одежду и даже право на ношение оружия.
Верноподданнически настроенные купцы не поскупились, и дружинники очень скоро облачились в чёрные блузы и шаровары, чёрные фуражки с белыми кантами и юфтевые сапоги. А со складов военного ведомства им были переданы револьверы Смит-Вессона и карабины Бердана, которые снимались с вооружения в армии.
В Добровольную охрану записалось значительное число отставных офицеров, которые занялись обучением личного состава. Каждое воскресенье на городских площадях можно было наблюдать, как муштруют добровольцев, как старательно шагают в едином строю присяжные поверенные и извозчики, учителя и подмастерья.
На улицах обеих столиц стали появляться патрули Добровольной охраны, которые совместно с полицией взяли под охрану важнейшие государственные учреждения.
Дружинники моментально получили в народе прозвище — "чёрные
псы", по цвету одежды. А вот среди интеллигенции всех причастных к "Священной дружине" называли не иначе, как "опричники"...
Глава 14
Петербург чествовал посланцев далёкой Африки, как героев. Толпы народа осаждали помещение абиссинского посольства, желая лично засвидетельствовать своё почтение чернокожим вельможам. Ежедневно доставлялись со всех сторон письма с выражением глубокой симпатии к Абиссинии. От имени различных обществ и частных лиц поступали в огромном количестве самые разнообразные подарки и цветы, а также приглашения на балы и торжественные собрания.
Петербургские и московские газеты с подачи графа Игнатьева начали печатать статьи, описывающие героическую борьбу православных африканцев против нечестивых европейских колонизаторов.
Размеренная жизнь российской столицы была нарушена африканской экзотикой. Особенно сильное впечатление на петербуржцев произвёл непривычный внешний вид абиссинцев. Все они были жгучими брюнетами и, как обратили внимание любознательные придворные дамы, настоящими красавцами, от которых трудно было оторвать взгляд.
Темнокожие принцы поразили всех чрезвычайно благородной манерой держать себя. Дамы сразу же отметили, что у них очень красивые руки, в особенности — кисти, словно точёные из драгоценного камня.
Необычайно яркая, похожая на театральную, одежда гостей из атласа, расшитого шёлком, украшенная золотыми и серебряными застёжками и пряжками, драгоценными камнями, приводила петербуржцев в восхищение.
Любопытствующие горожане внимательно разглядывали торчащие с правого бока абиссинцев красные сафьяновые ножны, в которых покоились кривые длинные сабли, заткнутые за пояс. Ножны были обвиты золотыми плоскими кольцами — наградами за отличия. Чем больше украшений было на ножнах сабли, тем важнее чин и тем больше подвигов совершил её носящий, то есть украшения на ножнах означали то же, что в России ордена. Особенно много колец насчитали вездесущие мальчуганы на ножнах сабли у принца Дамто, который
успел повоевать не только с итальянцами, но и с махдистами.
Всё это африканское великолепие довольно нелепо сочеталось с купленными в Одессе чёрными фетровыми шляпы, европейскими кожаными штиблетами и чёрными чулками, создавая атмосферу карнавала.
В течение недели абиссинцы знакомились с Санкт-Петербургом, отдавали визиты вежливости, посещали храмы и дворцы, учреждения и магазины. Привыкшие к эфиопским просторам, посланцы далёкой страны даже после посещения Одессы и путешествия по железной дороге были ошарашены огромным европейским городом. Очень многое вызвало любопытство и удивление эфиопов, и монументальные постройки с огромным количеством окон, и многочисленный шумный городской транспорт, и толпы людей, торопливо шагавших и бегущих в разные стороны.
Почему-то абиссинцев особенно поразили велосипеды. Ещё в Одессе посольская делегация была приглашена на городской ипподром, где проводились соревнования велосипедистов. Увидев, как уверенно, на большой скорости мчались гонщики, принцы и сопровождавшие их оруженосцы-офицеры загорелись желанием приобрести себе двухколёсные машины. Но ещё больше их интересовало всё, связанное с русским оружием и русской армией. Эти природные воины ценили оружие больше, чем что-либо ещё.
* * *
Пока гости знакомились с прелестями русской столицы, граф Игнатьев лично встретился с членами русской экспедиции в Абиссинию — Леонтьевым, Звягиным и иеромонахом Ефремом.
Официально экспедиция направлялась под эгидой Императорского Русского Географического общества и в её задачи входило "...изучение течения светил небесных, стран земли, веры, законов, нравов и обычаев народов, на земле обитающих, животных, на земле водящихся, и растений". При этом её статус был подкреплён весьма солидным финансовым обеспечением и политической поддержкой по линии военного ведомства.
Леонтьев имел поручение собирать подробную информацию о населении, транспортных коммуникациях, вооружённых силах Эфиопии, её взаимоотношениях с европейскими странами. Кроме того, шла речь об установлении дипломатических контактов с абиссинским негусом, с чем лихой уланский офицер блестяще справился.
Леонтьев представил канцлеру свои соображения относительно дальнейших российско-абиссинских отношений. Прежде всего, предложил он, необходимо отправить в Аддис-Абебу русскую дипломатическую миссию, учредив там постоянное посольство.
На втором месте стояла посылка в Эфиопию русских специалистов. Армия негуса нуждалась в военных инструкторах, чтобы из плохо вооружённой иррегулярной толпы получилась регулярная военная сила, способная противостоять европейским воякам. Леонтьев считал, что абиссинцы являются прекрасными воинами, выносливыми, неприхотливыми, но при наличии замечательного людского материала не было ни умелых офицеров, ни действенного унтер-офицерского корпуса.
Для обуздания эпидемий, ежегодно уносивших тысячи людских жизней, абиссинцам нужна была современная медицинская помощь. Абиссинские знахари "лечили" по старинке, используя прадедовские снадобья из змеиного яда и перетёртых червяков, почему был желателен приезд русских врачей и фельдшеров.
Особое внимание Леонтьев обратил на развитие промышленности Абиссинии, что могло принести существенные прибыли России. Поиск и добыча природных богатств, строительство фабрик и мастерских, всё это требовало не только знающих инженеров и техников, но даже простых каменщиков, ибо абиссинцы умели строить лишь архаичные здания из ракушечника, глины и соломы.
Романтик и немного авантюрист, Леонтьев говорил всем, что поехал в далёкую Абиссинию из желания показать всему миру — русские могут служить своей Родине, не прибегая к огню и мечу, не хуже англичан, французов и немцев, свивших себе при помощи этих двух факторов прочные гнёзда в Африке. Но Николай Степанович при этом был прагматиком. Он заинтересовал графа Игнатьева предложением Менелика, который просил помочь Эфиопии в приобретении бухты Рахейта на побережья Красного моря. В случае удачного исхода Абиссиния получала выход к морю, а Россия получала возможность использовать эту бухту, как угольную станцию и стоянку для своих судов, а также в качестве торгового порта.
Всё упиралось в политическую волю России. Нежелание поссориться с Италией грозило потерей дружеских отношений с Абиссинией. Разумеется, что это усилило бы позиции французов, которые уже привыкли оказывать влияние на Менелика.
В 1894 году негус уже подписал концессионное соглашение на 99 лет со швейцарским инженером Альфредом Ильгом на постройку железной дороги от французского Джибути до Аддис-Абебы. Акционерами компании были сплошь французы, что ставило будущие железнодорожные сообщения Абиссинии в полную зависимость от французского правительства...
После недельных консультаций и совещаний был устроен приём абиссинского посольства Императрицей, который надолго остался в памяти добросердечных африканцев и гостеприимных русских.
Утром 30-го июня все члены посольства, вновь поразившие всех без исключения придворных своими экзотичными и яркими нарядами, исключительно благородным видом и поведением, в сопровождении Николая Степановича Леонтьева проследовали по беломраморной Иорданской лестнице в Большой Тронный зал Зимнего дворца. Величественные арочные пролёты, монолитные колонны сердобольского гранита, огромные зеркала и сверкающая позолота, всё это поражало воображение эфиопов, но они не подавали вида.
Двор был в трауре. Александра Фёдоровна встретила гостей, одетая в строгое чёрное платье без единого украшения. Граф Игнатьев, Великий Князь Сергей Александрович, военный министр были в парадных мундирах, с эполетами и орденскими лентами.
На их фоне абиссинцы выделялись белоснежными шёлковыми рубашками, поверх которых были надеты застёгнутые золотыми пряжками парадные шамы — плащи из синего либо чёрного бархата, выкроенные в виде львиной шкуры. Очертания этих экзотических накидок изображали хвост и четыре лапы, а края были обшиты цветным шёлком и золотыми нитями.
Чернокожий генерал Генемиэ выделялся парадным убором из
длинной золотистой львиной гривы, которая, словно огненный венчик, сверкала, отчётливо рисуясь каждой отдельной прядью на чёрных курчавых волосах. На его плечи был накинут лемпт — боевой плащ из чудного меха чёрной пантеры с серебряным позументом по краю и пышным аграфом на цепке у шеи.
Лишь епископ Харрарский выглядел весьма скромно в своём белом клобуке-тюрбане и чёрном плаще.
Принц Дамто выразил Александре Фёдоровне глубокие соболезнования по поводу смерти Александра Третьего и Николая Второго, а затем очень изысканно вручил письмо от Менелика и абиссинский орден "Печать Соломона".
Негус презентовал русской царице восьмиконечную священную звезду весом около восьми килограммов золота, которая покоилась на двух подушках, вышитых золотом. Внутри находилась рукописная Библия, обшитая зелёным бархатом, украшенным роскошным золотым тиснением.
Абиссинская императрица Таиту передала изящную корзину из тончайшего камыша, которая посредине охватывалась поясом с подвесками в виде бахромы из серебристой материи. Крышка корзины была украшена серебряным шаром с крестом.
Леонтьев, которому пришлось выполнять обязанности переводчика, поведал Императрице, что для того чтобы сохранить исправной такую филигранной работы корзину, абиссинской прислуге пришлось нести её на голове по знойной пустыне от дворца в Аддис-Абебе до морского побережья.
Для Марии Фёдоровны были поднесены очень изящные ожерелья и браслеты, но гордая датчанка решила показать свой характер и потому проигнорировала приём абиссинских послов, сославшись на недомогание.
В свою очередь Менелику были пожалованы знаки ордена Александра Невского, украшенные бриллиантами. Епископ Харарский получил замечательной красоты золотую панагию. Все остальные чины посольства были награждены орденами Анны и Станислава, в зависимости от своего звания.
Но истинную радость эфиопы выказали, когда каждому из них были вручены новенькие мосинские винтовки, револьверы Смит-Вессона и златоустовские шашки в богато украшенных ножнах.
* * *
О торжественном приёме абиссинского посольства писали не толь—
ко русские, но и многие европейские газеты. Тем временем часть эфиопской миссии с помпой посетила Москву, где состоялись многочисленные встречи, а москвичи преподнесли многочисленные подарки, в том числе тринадцать церковных колоколов. Принц Дамто всё это время оставался в Петербурге, готовя вместе с Леонтьевым и русскими чиновниками российско-абиссинский договор.
Воскресным утром 20-го августа 1895 года петербургские газеты вышли с сообщениями о заключении российско-абиссинского союза. Хотя официального текста договора опубликовано не было, но сам факт его заключения привёл в смятение не только напыщенных джентльменов из Форин-офис, но и их парижских коллег с набережной Кэ д'Орсе, которые уже привыкли считать Абиссинию зоной исключительно французского влияния.
В Аддис-Абебу направлялась русская дипломатическая миссия во главе с Виктором Фёдоровичем Машковым, который в 1889 и 1891-1892 годах по заданию Военно-учёного комитета Главного штаба уже посещал Абиссинию и был лично знаком с негусом Менеликом. Наверное, на тот момент среди российских дипломатов не было большего знатока Абиссинии, чем Машков, который в 1893 году в еженедельнике "Новое время" напечатал пять очерков под названием "В стране чёрных христиан".
Неутомимый путешественник Леонтьев, которого вернули на службу, получил чин подполковника, орден Святого Владимира 4-й степени и место состоящего при особе Его Величества негуса Менелика Второго представителя Императрицы.
В Абиссинию отправлялась многочисленная русская военная мис-сия, в состав которой входили офицеры и унтер-офицеры пехоты, кавалерии и артиллерии, военные топографы и геодезисты, оружейные и технические мастера. По настоянию военного министра во главе миссии был поставлен лично известный ему по службе в Варшаве подполковник Гурко, сын знаменитого фельдмаршала. Задача миссии была одна — помочь абиссинцам создать современную армию, способную противостоять не только итальянцам, но и британцам.
Граф Игнатьев приказал отправить в Абиссинию горных инженеров, геологов, механиков и строителей, а Российское общество Красного Креста отправляло госпиталь, к которому прикомандировывались военные врачи, фельдшеры и фармацевты.
В Петербурге при поддержке правительства был образован Русско-Абиссинский благотворительный комитет под председательством покорителя Ташкента генерала Черняева, который стал собирать средства для оказания помощи далёким единоверцам.
Итальянский министр иностранных дел барон Альберто де Бланк буквально рвал и метал, обвиняя Россию в невиданном коварстве и нарушении всех существующих международных правил и обычаев.
Бедняга, он не знал, что ещё за неделю до обнародования российско-абиссинского договора из Одессы вышел быстроходный пароход Добровольного флота "Петербург", в трюмах которого находилось 30 тысяч винтовок Бердана и десять картечниц Барановского, десять миллионов патронов, тридцать горных орудий с запасом снарядов, шесть тысяч сабель, амуниция, медикаменты и перевязочные материалы. В Эгейском море состоялось рандеву парохода с канонерской лодкой "Кубанец", которая взяла его под охрану и защиту. Разумеется, что русские корабли направлялись во французский порт Джибути на берегу Красного моря, где их уже ждали нанятые эфиопами верблюды...
Глава 15
Граф Николай Павлович Игнатьев не переставал удивлять окружающих своей работоспособностью. В свои шестьдесят три года канцлер работал по 12-15 часов в сутки, заставляя работать в таком же режиме и своё окружение. Такие нагрузки были ему не в тягость, а лишь делали канцлера моложе, ибо после длительного перерыва он вновь был нужен России.
Рабочий стол канцлера был завален книгами самой различной тематики. Выращивание хлопчатника и добыча нефти, торговля льном и начальные школы, железные дороги и строительство крепостей — всё это волновало графа Игнатьева, который больше всего боялся теперь, что не успеет реализовать все свои планы преобразований, которые по масштабности можно сравнить разве что с преобразованиями Великого Петра.
Получив в свои руки полномочия, сопоставимые разве что с властью "диктатора сердца" графа Лорис-Меликова, канцлер прекрасно осознавал, что число недругов и завистников моментально увеличилось в разы, и что прочность положения во многом зависит от того, сумеет ли он найти себе союзников.
Общий язык с Великим Князем Сергеем Александровичем удалось найти сразу же. Великий Князь, человек прямой и честный, пробыв на посту московского генерал-губернатора четыре года, зная проблемы, которые давно уже созрели и требовали сиюминутного решения, всё-таки искренне верил в то, что путь государственного развития, предначертанный покойным Александром Третьим, является единственно правильным, и что стоит заменить десяток-другой нерадивых чиновников, как всё изменится само собой. Канцлер же, обладавший гораздо большим государственным и жизненным опытом, был убеждён, что одной лишь сменой декораций нельзя добиться желаемого результата.
Во главу угла канцлер ставил реорганизацию Комитета министров и министерств, превращение фактически бесправного Комитета в полноправное правительство, разделение компетенции Государственного Совета, Комитета министров и Сената.
Затем граф Игнатьев считал необходимым реорганизовать местное управления, привести все местности Империи к единообразному управлению. Мыслимо ли, чтобы в пределах государства одновременно существовало несколько совершенно различных систем организации местной власти. В 34 губерниях Европейской России уже существовали земские учреждения. В казачьих областях власть принадлежала войсковым атаманам, которые одновременно являлись военными губернаторами или начальниками области, а весь Туркестан фактически управлялся военным ведомством. В ряде областей Кавказа и в Закаспии существовало "военно-народное управление", при котором туземное население управляется не по законам Империи, а по "народным обычаям и особым постановлениям", а суд над туземцами осуществляется по адату и по шариату. А ещё есть Финляндия с её клятой автономией...
Но не только это волновало канцлера. Одновременно необходимо навести порядок в судах, в образовании, в налоговой системе. Реформировать чиновничество, которое, увы, перестала "ловить мышей". Видел граф Игнатьев и две гигантские задачи, стратегические, которые должны были определить пути развития России на много лет вперёд, это решение крестьянского вопроса и развитие промышленности.
За два столетия, прошедших с начала петровских реформ, российская бюрократия многократно увеличилась, но чёткого разделения функций и полномочий установлено не было. Правительствующий Сенат, учреждённый Петром Великим в 1711 году как высший орган государственной власти, с 1864 года превратился в высшую кассационную инстанцию, т.е. в судебный орган. Но, при этом, в его составе кроме двух кассационных департаментов (по гражданским и по уголовным делам), сохранялся Первый департамент, ведающий всеми административными делами, которые могут быть приведены к окончанию не иначе, как через Сенат и не принадлежат по закону к предметам ведомства других департаментов, Второй департамент, ведающий крестьянскими административными делами, и Департамент герольдии, ведающий делами о сопричтении к дворянству и почётному гражданству, о княжеском, графском и баронском титулах, перемене фамилий, составление гербовников.
Ежели во времена Петра Великого сенаторами были наиболее влиятельные вельможи, пользовавшиеся полным доверием монарха, то теперь сенаторов Император назначал из особ первых трёх классов, причём сенаторы, не лишаясь своего звания, могут занимать и иные должности. Должность возглавляющего Сенат генерал-прокурора была соединена с должностью министра юстиции, который также пользовался правом надзора за деятельностью должностных лиц всего судебного ведомства.
Государственный Совет, который возглавлял Великий Князь Михаил Николаевич, был высшим законосовещательным органом. Все дела поступали через Государственную канцелярию, на имя Государственного секретаря, который распределял каждое дело в соответствующее отделение канцелярии, которое готовило его к слушанию в соответствующем департаменте.
Департамент законов рассматривал законопроекты в области административно-территориального устройства, судопроизводства, налогообложения, реформ государственного аппарата, проекты положений и штатов отдельных государственных учреждений, промышленных, финансовых и торговых обществ, общественных организаций.
Департамент гражданских и духовных дел рассматривал юридические вопросы и дела духовного управления: формы и порядок судопроизводства; толкование и применение в судебной практике отдельных статей гражданского и уголовного законодательства; возведение в дворянство и лишение такового, дела о присвоении титулов; дела о наследственных, земельных и прочих имущественных спорах; об отчуждении недвижимого имущества на государственные нужды или его передаче из государственной собственности в частные руки; об учреждении новых епархий и приходов православных и иных вероисповеданий.
Департамент государственной экономии занимался вопросами финансов, торговли, промышленности и народного просвещения. Рассматривал законопроекты, связанные с развитием экономики, государственных доходов и расходов, финансовые сметы министерств и главных управлений, отчёты государственных банков, вопросы налогообложения, предоставления привилегий отдельным акционерным обществам, дела по открытиям и изобретениям.
Обычно члены Государственного Совета назначались Императором
из числа отставленных министров, генерал-губернаторов, послов, т.е. это были люди весьма пожилые и, в большинстве своём, для работы уже мало пригодные. Собственно для практической работы в Совете назначались в некотором количестве сенаторы, из наиболее выдающихся, однако и они не отличались молодостью, а со временем, так как звание члена Совета было пожизненным, переходили в разряд членов Общего собрания, т.е. увеличивали почти бесполезный балласт этого учреждения.
Назначение в Государственный Совет практически ни к чему не обязывало. Его члены могли годами не выходить на службу, числясь в отпуске. Общая численность членов Совета не была определена, и с годами всё увеличивалась.
Комитет министров же занимался лишь предварительным обсуждением вопросов. Его заключение, принятое единогласно или большинством голосов, вносилось в журнал, который представлялся на утверждение Императору.
Что же рассматривали министры на заседаниях Комитета? Очень редко это были важные межведомственные вопросы или же вопросы, которые формально находились в пределах ведения одного министерства, но за которых министры не хотели брать на себя персональную ответственность. Обычная рутинная работа Комитета министров — это рассмотрение огромного числа мелочных вопросов, список которых сформировался достаточно случайным образом.
Наиболее многочисленными были дела об индивидуальном назначении пенсии отставным чиновникам. При отсутствии нормального пенсионного законодательства пенсии назначались в индивидуальном порядке, и в индивидуальном же порядке рассматривались Комитетом министров, что существенно загромождало его делопроизводство. Кроме этого, Комитет министров рассматривал все уставы акционерных обществ. Акционерные общества учреждались на основании закона, изданного в 1833 году, который допускал только именные акции, а почти все учредители желали выпустить акции на предъявителя. Поэтому Комитет министров был вынужден рассматривать почти все уставы вновь учреждаемых компаний, а количество таких дел доходило до четырёхсот в год.
Каждый министр имел отдельный доклад у Императора, а в состав Комитета министров входили не только министры, но и председатель Государственного Совета, Государственный секретарь, и даже обер-прокурор Святейшего Синода. Одна и та же особа могла одновременно быть сенатором, членом Государственного Совета и входить в состав Комитета министров, а зачастую возникающие межведомственные споры решались исключительно исходя из межличностных отношений и степени приближённости к престолу.
Мог ли такой орган считаться правительством? Нет, это было пока не правительство, а лишь совещание высших чиновников, а граф Игнатьев желал превратить Комитет министров в настоящее правительство, которое бы управляло Империей, а не занималось начислением пенсий.
Зная, что Великий Князь Михаил Николаевич, человек благородный, уравновешенный и учтивый, но занятый больше вопросами артиллерии, чем работой Государственного Совета, полностью полагается на Государственного секретаря, канцлер посоветовал Императрице назначить на эту освободившуюся после Плеве должность светлейшего князя Ливена, которого в своё время покойный Александр Третий спровадил в отставку по совершенно надуманным мотивам.
Пробыв в отставке тринадцать лет, Ливен был благодарен Николаю Павловичу за возвращение на службу. Широко образованный человек, настойчивый в преследуемых им целях, властный и энергичный, он тяготился отставкой и жизнью в имении, которую скрашивала лишь его увлечение астрономией и собственная обсерватория. В лице нового Государственного секретаря граф Игнатьев приобрёл верного союзника и единомышленника. За годы отставки Ливен составил не один проект преобразований в государстве, считая, что существующие министерства являются громоздкими и неуправляемыми.
По вечерам дома у графа Игнатьева собирались Великий Князь Сергей Александрович, светлейший князь Ливен, граф Воронцов-Дашков и министр финансов Плеске. Свидетелем таких совещаний был только личный адъютант канцлера, который делал необходимые записи, после чего папка с бумагами бережно укрывалась в сейфе.
Петербургский особняк на улице Миллионной стал "гнездом тай—
ного заговора", созданного высшими сановниками Российской Им-перии.
Изначально Великий Князь Сергей Александрович предложил созвать Особое совещание по преобразованию высшей исполнительной власти, которому Императрица поручит подготовку предложений. Но канцлер и Государственный секретарь в два голоса запротестовали, заявив, что созыв такого совещания — это затягивание процесса преобразований на пять-десять лет, ибо российская бюрократия лучше всего научилась заволокичивать любое начинание. Граф Игнатьев напомнил, как годами готовились самые простые документы, как бюрократы из разных ведомств начинали многочасовые дебаты из-за пустяковой формулировки.
Первой жертвой тайного совещания должно было стать Министерство внутренних дел. Было принято решение выделить из его состава Главное управление почт и телеграфа на правах самостоятельного министерства. Медицинский департамент и Медицинский совет, Ветеринарный комитет, Хозяйственный департамент и Техническо-стро-ительный комитет должны были перейти в другие министерства.
Министерство земледелия и государственных имуществ подлежало разделению на два, Министерство землеустройства и земледелия и Министерство государственных имуществ.
Вновь создаваемые Министерство торговли и Министерство промышленности должны были формироваться из отделов, которые прежде входили в состав Министерства финансов. Такое решение мотивировалось тем, что промышленное развитие и торговля ставились во главу угла.
Были подобраны и согласованы кандидатуры всех министров.
Министром народного просвещения был приглашён доктор гражданского права профессор Боголепов, государственных имуществ — принц Александр Ольденбургский, путей сообщений — генерал Анненков, почт и телеграфа — признанный специалист в области телеграфного дела генерал Безак, торговли — сенатор Иващенков, зем—
леустройства и земледелия — автор многих сочинений по сельскому хозяйству Ермолов.
Канцлер граф Игнатьев оставался председателем Комитета министров и министром иностранных дел. При новом раскладе сохраняли свои посты министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков, Императорского двора — Рихтер, финансов — Плеске, юстиции — Муравьёв, военный министр Пузыревский.
Морское министерство пока что оставалось неприкосновенным, ибо охватить всё сразу руки не доходили, а генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович занял выжидательную позицию, мирно сосуществуя с молодой Императрицей и графом Игнатьевым.
Подобрать кандидатуру министра промышленности пока не удавалось, и канцлер был готов временно взять это своё детище под временную опеку.
К сентябрю 1895 года все законопроекты по преобразованию высшей исполнительной власти были готовы. В недрах Департамента полиции одновременно были подготовлены изменения к Уставу уголовного судопроизводства и изменения к проекту Уголовного уложения, выработанного комиссией статс-секретаря Фриша.
Высочайшие указы о преобразовании высшей исполнительной власти, создании новых министров, назначении министров, были обнародованы 1-го сентября. В тот же день Императрица утвердила проекты Уголовного уложения и Устава уголовного судопроизводства. В подписанном ею указе говорилось, что срок вступления Уголовного уложения в действие будет определен впоследствии особым распоряжением, но главы III "О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против священной особы Императора и членов Императорского дома", IV "О государственной измене" и V "О смуте" вступали в действие сразу же.
Всё это было очень своевременно, ибо Устав уголовного судопроизводства был принят в 1864 году, во времена либеральных реформ Александра Второго, и благодаря его положениям лица. Лица, чуть ли не открыто занимающиеся антигосударственной деятельностью, зачастую не могли быть привлечены к ответственности. Прежнее уложение об уголовных наказаниях действовало вообще с 1845 года и в своё время было сильно либерализировано.
Теперь же наказания за государственные преступления ужесточались. Глава III Уголовного уложения предусматривала смертную казнь за мятеж (посягательство на жизнь, здоровье, честь и свободы монарха и членов его семьи; попытки изменить установленную форму государственного устройства и порядок престолонаследия; самозванство и распространение ложных слухов о кончине, отречении Императора либо замене формы правления), смертную казнь за создание политического сообщества (антиправительственного или имеющего целью совершить государственное преступление, ставящего целью бунт или восстание), 10 лет каторжных работ за политическую пропаганду (публично выраженное неуважение Верховной власти или порядку престолонаследия; призывы к ниспровержению государственного строя, совершению преступлений против государства, неповиновению законам; изготовление, размножение, хранение и распространение литературы с такой же целью).
Глава IV карала за измену военную (оказание содействия неприятелю в его военных или иных враждебных против России действиях; сдача неприятелю армии, флота, отряда, отдельной части или команды, укреплённого места; вступление в заведомо неприятельское войско; шпионство), дипломатическую (злоупотребление со стороны лиц, уполномоченных на заключение контракта от имени государства) и гражданскую (разглашение государственной или служебной тайны иностранному государству; тайная переписка с правительством другой страны; побуждение к враждебным действиям против России). Наказание было одно — смертная казнь.
Новая глава "О смуте" содержала больше всего статей, по которым
можно было привлечь любителей крамолы и революций. Под понятием смуты понималось деяния, так или иначе, прямо или косвенно направленные на подрыв авторитета Верховной власти, её низвержение и возбуждение к действиям бунтовщического или изменнического характера.
Массовая сходка людей, "заведомо собравшихся с целью выразить
неуважение Верховной власти или порицание установленных Законами основными образа правления, или порядка наследия престола, или заявить сочувствие бунту или измене, или лицу, учинившему бунтовщическое или изменническое деяние, или учению, стремящемуся к насильственному разрушению существующего в государстве общественного строя и последователю такого учения", каралась каторжными работами сроком на пять лет. Организаторы такого скопища или лица, ими руководившие, автоматически получали по десять лет каторжных работ.
Такое же наказание ждало участников сборищ, которые под угрозой применения вооружённой силы отказались подчиниться требованию, разойтись. Участие в скопищах, сопряжённых с совершением разного рода насильственных действий, вплоть до захвата власти, каралось виселицей.
Создание или участие в сообществе, поставившем своей целью возбуждение к неповиновению и противодействию законам, разжиганию вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями, хозяевами и рабочими, а также возбуждение рабочих к устройству или продолжению стачек, каралось каторжными работами от пяти до десяти лет. А ежели речь шла о сообществе, избравшем целью своей деятельности ниспровержение общественного строя и совершение тяжких преступлений посредством взрывчатых веществ и снарядов, то наказание было одно — виселица.
Даже за различные виды революционной пропаганды, такие, как произнесение публичной речи, распространение сочинений, возбуждающих к неповиновению или противодействию закону, или обязательному постановлению, или законному распоряжению власти, были предусмотрены каторжные работы сроком на пять лет.
Недонесение о замышляемых и совершенных государственных преступлениях отныне каралось каторжными работами на срок от пяти до десяти лет.
Общественность сразу же нарекла новое Уголовное уложение "драконовским законом". Разумеется, общественность была права, ибо если раньше за чтение антиправительственной литературы можно было отделаться ссылкой, то теперь каторжные работы в течение пяти лет на благодатном воздухе Нерчинска и Зерентуя должны были помочь заблуждавшимся стать на путь истинный.
Императрица Александра Фёдоровна в разговоре с министром внутренних дел графом Воронцовым-Дашковым заметила, что в просвещённой и либеральной Европе дают за антигосударственную деятельность гораздо больше, чем десять лет. Министр, понимая обеспокоенность царицы, ответил прямо, что десять лет на русской каторге — это нужно ещё выдержать. Ибо каторжная тюрьма — это не просто сидение в камере. Это тяжкий изнурительный труд по 12-16 часов в сутки, либо на рудниках, либо на заводах Кабинета Ея Величества. Труд ежедневный, без выходных. Всем каторжанам, что мужчинам, что женщинам, бреют наголо полголовы, заковывают в ножные и наручные кандалы.
Кроме ужесточения наказаний изменился и порядок расследования и рассмотрения дел о государственных преступлениях. Дознание по таким дела проводилось исключительно офицерами жандармских управлений.
Отныне суды присяжных остались в прошлом. Все дела о государственных преступлениях рассматривали исключительно военные суды, а приговор вступал в силу после утверждения его командующим войсками военного округа. Обжаловать приговор стало невозможно. Приговорённые к смертной казни попадали на виселицу в течение 24 часов после конфирмации приговора.
С 1-го сентября 1895 года Особое совещание при Министерстве внутренних дел получило новые внесудебные полномочия. Если ранее согласно статье 34-й "Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия" от 14-го августа 1881 года Особое совещание могло приговаривать к ссылке "в отдалённые места Империи" на срок до пяти лет, то теперь по ряду государственных преступлений Особое совещание могло приговаривать к тюремному заключению на срок до пяти лет, а высылать неблагонадёжных бессрочно.
Основание, чтобы дело было рассмотрено не судом, а Особым со-вещанием — это явность преступного деяния. Потому именно Особое совещание стало рассматривать дела в отношение лиц, которые принимали участие в недозволенных антиправительственных митингах и демонстрациях, или у которых была изъята нелегальная литература. Разумеется, что при рассмотрении дела Особым совещанием никаких адвокатов не допускали, а постановление, определявшее меру наказа—
ния, можно было обжаловать только на Высочайшее имя.
После всех этих нововведений европейские газеты отмечали, что всего за пять месяцев правления молодой "гессенской волчицы" Россия превратилась из цивилизованной европейской страны в азиатскую тиранию времён Ивана Грозного, которой не хватает разве опричников.
Глава 16
Сентябрь и октябрь пролетели в будничных заботах. Жандармерия и охранное отделение брали на заметку всё больше тех, кто допустил легкомысленные высказывания в адрес правительства. Полиция неустанно выискивала ещё оставшихся в столице евреев и выкрестов с целью их выселения.
В Петербурге появилось большое число закрытых мастерских, аптек, магазинов, разного рода заведений. Их прежние хозяева-евреи срочно выехали за черту оседлости, и лишь небольшому кругу счастливцев удалось выгодно продать своё дело. В основном же большая часть мастерских, магазинов и аптек либо было продано за бесценок, либо же было секвестировано, а затем конфисковано в доход казны.
К моменту принятия "Александринских законов" по данным канцелярии столичного градоначальника петербургские евреи владели 35 % белошвейных и более чем 20 % чулочно-вязальных мастерских столицы. Евреями были каждый шестой из владельцев скорняжных заведений, каждый пятый из владельцев типографий, литографий и словолитен, каждый пятый владелец фотоателье, почти каждый пятый владелец механическо-слесарного производства.
Но особенно заметно было преобладание евреев в часовом производстве и торговле. Почти половина владельцев часовых магазинов и более 40% владельцев часовых мастерских в Петербурге были евреями.
Характерной фигурой для российской столицы стал еврей-аптекарь. Более одной четверти аптек в столице принадлежало евреям, а ещё больше их было среди провизоров, учеников аптекаря. Доля евреев среди врачей в городе превышала 10%, но среди зубных врачей она достигала одной трети.
Теперь же всё это закончилось, и русские купцы, русские мастеро—
вые, русские врачи буквально ликовали, избавившись от еврейских конкурентов. А граф Игнатьев провёл хитроумную комбинацию с еврейским имуществом, поступившим в казну. Конфискованные в казну мастерские, аптеки, лавки и небольшие магазины по Высочайшему указу были переданы в безвозмездное пользование русским, а в губернских городах Царства Польского — и полякам. Хотя министр финансов Плеске настаивал на том, чтобы всё конфискованное имущество распродать с торгов, чтобы пополнить казну, канцлер счёл более рациональным частью недвижимости пожертвовать, чтобы заручиться поддержкой подданных и внести раздор между евреями и остальным населением.
Наступивший ноябрь 1895 года был серым и мрачным, угнетал петербуржцев пакостной погодой, сильным ветром и мокрым снегом.
Императорский двор, как и весь Петербург, жил напряжённым ожиданием, что Александра Фёдоровна вот-вот разрешится от бремени. Рождение ребёнка должно было определить судьбу огромной Российской Империи на многие годы вперёд, ибо рождение сына оставляло Императрицу до его совершеннолетия в прежнем статусе регента, а рождение дочери автоматически превращало её в полновластного самодержавного монарха.
Первые схватки начались у Аликс 3-го ноября в час ночи. Роды были затяжными и сложными. Сильные боли мучили Императрицу почти восемнадцать часов, и всё это время у её кровати неотступно находились Мария Фёдоровна, Сергей Александрович и Элла. Срочно вызванный в Зимний дворец профессор Дмитрий Оскарович Отт, который за месяц до того тщательно обследовал Александру Фёдоровну, знал, что с юношеского возраста она страдала крестцово-поясничными болями, и был готов к тяжёлым родам. Вдвоём с акушеркой Евгенией Конрадовной Гюнст он хлопотал возле роженицы, пытаясь хоть как то облегчить её мучения. К вечеру профессор принял решение наложить щипцы, и ровно в 9 часов пополудни гостиную огласил детский писк. Наступило всеобщее облегчение, и уже даже Императрице Марии Фёдоровне, которая не находила себе места, не важно было, какого пола
ребёнок...
Ещё при жизни Императора Николая Александровича было решено, что если родится мальчик, то назовут его Павлом, если девочка — Ольгой, что было одобрено Марией Фёдоровной. Потому, когда доктор Отт сообщил, что Александра Фёдоровна благополучно разрешилась девочкой, которая весит девять фунтов, новоиспечённая бабушка, буквально светясь от счастья, несколько раз повторила слово "Ольга".
Получив сообщение из Зимнего дворца о рождении Великой Княжны Ольги Николаевны, артиллеристы кронштадтских фортов и Петропавловской крепости заняли свои места возле орудий. В десять часов вечера загрохотали крепостные орудия, и орудийные залпы известили Петербург о рождении царского ребёнка. Жители столицы с любопытством подсчитывали количество залпов. Триста залпов должны были означать появление наследника престола — мальчика, сто один залп — девочки. Прозвучало девяносто девять залпов... сто... сто один... Но сто второго залпа так и не последовало.
С рождением царевны Ольги закончился период династической неопределённости. Отныне Аликс становилась самодержавной Императрицей Александрой Первой, о чём было объявлено в Высочайшем манифесте от 4-го ноября.
"Объявляем всем верным НАШИМ подданным. Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе ея благодетеля Государя Императора Николая Александровича. Он пал от святотатственной руки убийц, посягнувших на Его драгоценную жизнь, потому что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия Русскаго народа. Смиряясь пред таинственными велениями Божественнаго Промысла и вознося ко Всевышнему мольбы об упокоении чистой души усопшаго Мужа Нашего, Мы вступаем по Его Священной Воле на Прародительский Наш Престол Российской Империи и на нераздельных с нею Царства Польскаго и Великаго Княжества Финляндскаго".
* * *
Великий Князь Сергей вместе с Эллой пришёл навестить Императрицу. Хотя великокняжеская чета жила в Зимнем дворце, Великий Князь после рождения царевны Ольги полностью отдался государственным заботам. Обязанности генерал-губернатора и Главнокомандующего, да ещё почти ежедневные вечерние бдения у канцлера, всё это забирало время Великого Князя, привыкшего служить добросовестно и без манкирования. Елизавета Фёдоровна же целыми днями проводила у постели сестры.
Вопреки устоявшимся традициям Аликс сама начала через два дня после родов кормить дочь, хотя ещё и не вставала с постели. Доктор Отт возражал, уговаривая Императрицу озаботиться своим здоровьем, но она была непреклонна, сама кормила и мыла дочь, баюкая, пела ей колыбельные песни. Пока царевна спала, мать, сидя у колыбели, вязала одну за другой кофточки, чепчики и носочки.
Кроватка новорождённой стояла рядом с постелью матери, прелестный младенец с золотисто-каштановыми волосёнками и красивыми голубыми глазами крепко спал, и потому разговор вёлся в полголоса. Обсуждали предстоящее крещение царевны Ольги. Крестины были намечены на 14-е ноября — день рождения Императрицы Марии Фёдоровны и в первую годовщину бракосочетания Аликс и Николая.
Голос Императрицы звучал слабо и измученно. Усталое лицо, тёмные круги под глазами, всё это выдавало её усталость, накопившуюся за прошедшую неделю.
— Мария Фёдоровна желает, чтобы восприемником вместе с ней был дядя Алексей, но я хочу, чтобы восприемниками были вы, ты, дядя Серж, и Элла.
— Аликс, насколько я знаю, каноны православной церкви не позволяют мужу и жене быть вместе крёстными ребёнка, — ответил Сергей. — У меня есть своё мнение по этому поводу. Разумеется, что Минни, как бабушка, имеет все права и основания быть восприемником. А вот вместо брата Алексея было бы правильным пригласить Великого Князя Михаила Николаевича. Дядя Миша — патриарх Императорской семьи, его чтят все наши родственники, и никто никогда не подвергает сомнению его авторитет.
— Хорошо, дядя Серж, пусть будет дядя Миша. Но вы с Эллой тоже ведь можете быть восприемниками?
— Твоё стремление, чтобы Элла была восприемником, понятно, и я не вижу препятствий к этому. Восприемников может быть несколько... Но, Аликс... Ты отныне не просто жена русского царя, ты теперь Александра Первая. Ты самодержавный монарх, но любая Богом данная власть всегда держится на любви подданных, и прежде всего, на любви армии. Уже сто лет женщины не правили в России, после Екатерины Великой. Тебе, как никому, нужна любовь армии, не только офицерства, но и простого серого солдата. И поэтому лучшим проявлением единства армии и царицы будет, ежели восприемником на крестинах Ольги станет простой русский солдат.
— Но разве это возможно, — слабо запротестовала Аликс. — Простой солдат? Как это будет понято в Европе? Как будет понято при дворе? Ты же знаешь, что злые языки не устают рассказывать всякие небылицы про меня, а тут ещё солдат...
— Да, Аликс, именно простой солдат... Мой покойный брат любил говаривать, что у России есть только два союзника — её армия и флот. Поверь мне, что все, кому это нужно, абсолютно правильно воспримут твой такой шаг. Если ты хочешь быть настоящей повелительницей России, то ты должна будешь опираться на любовь подданных, а армия — это лучшие твои подданные.
В разговор вмешалась Елизавета Фёдоровна:
— Аликс права, милый мой Серж. Сможет ли обычный солдат правильно вести себя среди особ Императорской Фамилии? А ведь там будут европейские послы... Да куча монархов и принцев приедет... Вдруг, он что-то скажет не то, может быть большой скандал.
— Элла, запомни, что для русского солдата нет ничего невозможного! Я буквально вчера смотрел Егерский полк, и познакомился с фельдфебелем роты Его Величества Титом Гостиловым. Здоровенный такой малый, и за словом в карман не полезет. Русский солдат, как будто с лубочной картинки! Ну и чем не крёстный отец для Ольги?
В конце концов, Великий Князь убедил Аликс и Эллу, что присутствие солдата на крестинах Великой Княжны будет символом величия России. Александра Фёдоровна написала записку министру двора Рихтеру, в которой приказала внести изменения в церемониал крещения.
* * *
Крещение новорождённой Великой Княжны Ольги Николаевны было обставлено необычайно торжественно. Петербург, казалось, устал от годичного траура. Ведь даже крестины дочери Великого Князя Александра Михайловича прошли в июле в Петергофе очень скромно и непритязательно. И вот теперь вся столица радовалась тому, что после мрачных похорон двух монархов, последовавших одни за другими с пятимесячным перерывом, нынешние торжества связаны с радостным событием.
С утра 14-го ноября самый разномастный народ стал занимать подступы к Зимнему дворцу, сдерживаемый только кордонами солдат и городовых. Сразу же после рождения Великой Княжны Ольги по приказу Сергея Александровича войска Петербургского гарнизона были приведены в боевую готовность, и дополнительные караулы и патрули контролировали всю округу.
Люди разных чинов и сословий шли к дворцу, чтобы выразить свою радость по поводу рождения царевны. Было заметно, что большей частью шли чиновники и ремесленники, торговцы и извозчики, фабричные рабочие и приезжие крестьяне. Лишь изредка промелькнёт в толпе студенческая фуражка или же цилиндр на голове интеллигентного субъекта в золотом пенсне.
Особенной колонной пришли поздравить Императрицу новые владельцы мастерских, аптек, лавок и магазинов, конфискованных у евреев. С иконами и хоругвями, царскими портретами и флагами, предводительствуемые священниками в парадном облачении, эти люди пришли поблагодарить молодую царицу за избавление от еврейского засилья и дарованную возможность жить работать и жить в достатке. Расчёт графа Игнатьева оказался верным. Люди, получившие имущество из рук Императрицы, стали надёжной опорой самодержавия.
Светлый день, не по-ноябрьски праздничный, в сочетании с нарядными толпами петербуржцев создавали атмосферу всеобщего ликования.
Александра Фёдоровна оставалась в своей спальне в окружении нескольких врачей и фрейлин, вставать она пока не могла. Организм восстанавливался очень медленно, казалось, что силы не хотят воз-вращаться.
Торжественная процессия, возглавляемая Императрицей Марией Фёдоровной и Великим Князем Михаилом Николаевичем, проследовала из покоев Императрицы в Придворный собор Спаса Нерукотвор—
ного.
Светлейшая княгиня Голицына бережно несла на руках Великую Княжну, а следом шествовали Великая Княгиня Елизавете Фёдоровна и великан-фельдфебель Лейб-Гвардии Егерского полка Тит Гостилов, который, ко всеобщему удивлению, не испытывал ни малейшего смущения от пребывания в царском окружении.
Крестил новорождённую царевну духовник Императорской Фамилии протопресвитер Иоанн Янышев. По совершении таинства, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Палладий совершил литургию, во время которой Императрица Мария Фёдоровна поднесла царевну к причащению. Во время пения церковного гимна "Да исполнятся уста наша" министр Императорского двора Рихтер поднёс на золотом блюде Марии Фёдоровне знаки ордена Святой Екатерины 1-й степени, которые та возложила на Великую Княжну.
Дворцовая церковь была заполнена до отказа. Практически вся Императорская Фамилия, придворные чины, высшие сановники, фрейлины, посланники от иностранных дворов. И среди всей этой разряженной толпы возвышался обычный русский солдат, ставший крёстным царевны Ольги.
Окончание торжеств было отмечено артиллерийским салютом в сто один залп и колокольным звоном, которым гремели буквально все церкви Петербурга. Этот колокольный звон возвещал всю Россию не только о рождении царевны, но о рождении новой эпохи. Новой Александринской эпохи, пришедшей на смену эпохе Царя-Миротворца, и предвещавшей грандиозные перемены.
Глава 17
После тяжёлых родов Императрица встала "на ноги" только на пятнадцатый день. Встала и сразу же села в инвалидное кресло, ибо ходить она пока не могла. Роды неблагоприятно сказались на её слабом здоровье. Доктор Отт рекомендовал Аликс пока что воздержаться от любых нагрузок, передвигаться исключительно в подвижном кресле и принимать ежедневно соляные ванны.
Слишком много навалилось на слабые плечи молодой женщины. Трагическая смерть мужа, тяжёлые роды, и ежедневные государственные заботы. И ночные кошмары, в которых раз за разом она видела тот коричневый саквояж, летящий в сторону кареты... Грохот оглушительного взрыва, звон бьющегося стекла, предсмертное визжание лошадей... Огонь... Едкий дым... И кровь, кровь, кровь... Зачастую Аликс просыпалась ночью в холодном поту, и затем уже не могла уснуть до утра. Но утром она вставала с постели и снова приступала к своим повседневным обязанностям.
После рождения Ольги Императрица испытывала странные чувства, вселенская радость перемешивалась с тревогой за судьбу дочери. Страх поселился в её душе, и никакая охрана, никакие караульные и патрули вокруг Зимнего дворца не могли излечить Императрицу.
Точно так же, как когда-то ангальт-цербстская принцесса Фике, собрав вокруг себя преданных лично ей людей, стала Императрицей Екатериной Второй, теперь гессенская принцесса Аликс, ставшая Императрицей Александрой Первой, переступая через природную застенчивость, искала способы заработать народную любовь.
Не дожидаясь того времени, когда она сможет самостоятельно ходить, Императрица велела вызвать к себе военного министра Пузыревского. Она встретила генерала в кабинете, сидя в кресле. Вошедший военный министр был, как всегда, подтянут и импозантен, в мундире с шитьём Генерального Штаба. Белый крестик Святого Георгия и серебряные аксельбанты органично сочетались с короткой русской бородой и пенсне в тонкой золотистой оправе на породистом носу.
Пузыревский с необычной галантностью склонился и поцеловал протянутую руку Александры Фёдоровны. Она кивнула ему, указав рукой на стоявшее напротив кресло.
— Я рада Вас видеть, генерал, — тихо сказала Императрица. — Как продвигаются Ваши планы относительно реорганизации нашей армии?
— Ваше Императорское Величество, в сложившейся ситуации я вынужден ходатайствовать об увольнении от должности начальника Главного штаба генерал-адъютанта Обручева.
— Александр Казимирович, — перешла Императрица на французский, — если Вы считаете это необходимым, то я удовлетворю Ваше ходатайство. Но в чём причина такой просьбы? Мне известно, что генерал Обручев считается одним из столпов русской военной науки.
— Ваше Императорское Величество, у меня и у генерал-адъютанта Обручева разные воззрения на то, каким путём должна развиваться армия. Но я был бы неискренним, если бы умолчал о моральной стороне дела, — голос Пузыревского звучал негромко, но твёрдо и уверенно. — В 1863 году во время польского мятежа Обручев, будучи начальником штаба дивизии, демонстративно отчислился от должности, не желая идти на войну, которую он назвал братоубийственной. Прошло более тридцати лет, но я не могу полагаться на человека, который фактически нарушил присягу.
— Это, без всякого сомнения, весомая причина... И я подумаю над Вашей просьбой и приму решение.
Александре Фёдоровне так захотелось встать, подойти к окну, чтобы не видеть глаз Пузыревского, пристально смотревших из-под стёкол пенсне, но пока что она была прикована к креслу и не могла без посторонней помощи подняться. Зная, что военный министр сам имеет польские корни, она считала не очень тактичным вести разговор о польском мятеже.
— Скажите, Александр Казимирович, — спросила она, — почему на Ваших погонах нет императорских вензелей?
Вопрос сбил Пузыревского с толку, он на мгновение растерялся, не зная, в какую форму облечь ответ, но потом спохватился.
— Ваше Императорское Величество! Я не был удостоен высокой чести быть причисленным к Свите. Моя служба долгое время проходила в Варшаве... А стать свитским обычно суждено тем, кто служит поближе к Петербургу...
— Поздравляю Вас моим генерал-адъютантом, Александр Ка-зимирович, — произнесла Императрица по-русски, улыбнувшись, и её прекрасные тёмно-синие глаза немного оттаяли.
Генерал вскочил, как юный поручик, вытянулся и громко произнёс:
— Благодарю, Ваше Императорское Величество!
— Присядьте, генерал... Я искренне рада, что именно Вы стали первым генерал-адъютантом моего царствования. Но я позвала Вас для того, чтобы приказать... Я желаю назначить мою дочь шефом Атаман—
ского полка.
— Слушаюсь, — ответил военный министр. — Позвольте узнать, Ваше Величество, как именно следует теперь именовать Атаманский полк. В ноябре прошлого года Блаженной памяти Император Николай Александрович сложил с себя звание шефа полка после вступления на престол. Полк по сей день именуется "Лейб-Гвардии Атаманский Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича", хотя Цесаревич Георгий Александрович не является его шефом.
— Вы — военный министр, Александр Казимирович, и потому должны высказать мне свои предложения, — ловко отпарировала Императрица.
— Я считаю, Ваше Величество, что полк может называться или "Ея Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны" или же "Ея Императорского Высочества Цесаревны", — медленно произнёс Пузыревский.
— Благодарю, Александр Казимирович... Я желаю, чтобы был использован второй вариант, — голос Императрицы звучал мягко, без привычных властных ноток. — Кандидатуру на место Обручева представьте мне как можно скорее. Вы обещали мне к первому декабря предоставить предложения по армии.
— Ваше Величество, — снова встал с кресла Пузыревский. — Я вынужден поднять ещё один вопрос, ибо после злодейского убийства Государя Николая Александровича прошло уже семь месяцев, но я не решался тревожить его светлую память... Государь состоял шефом в полках гвардии и армии, и пор сей день его шефства не отменены. По сложившейся традиции царствующий монарх всегда является шефом нескольких полков гвардии. Преображенского, Семёновского, Измайловского, Егерского, Конного... Угодно ли будет Вашему Величеству издать какие-либо повеления по этому поводу?
По лицу Александры Фёдоровны разлились красные пятна. Она вся сжалась, по щеке пробежал чуть заметный нервный тик. Тихо ответила, по-французски:
— Я хочу, чтобы память о моём безвременно ушедшем муже, при-нявшем мученическую смерть от рук врагов престола и Отечества, всегда жила в России, в сердце каждого русского солдата. Подумайте, генерал, шефство над какими полками я должна принять... А в каких полках пусть останется имя покойного Императора Николая Александровича. Я жду Ваши соображения через неделю, а теперь я должна идти к дочери. Ещё раз поздравляю Вас моим генерал-адъютантом!
Аудиенция была окончена. Военный министр попрощался и вышел. Оставшаяся в кабинете Аликс долгое время не решалась вызвать прислугу, и сделала это, лишь когда высохли набежавшие слёзы.
Вечером за чаем Великий Князь Сергей, узнав о том, что Аликс приказала именовать Ольгу не просто Великой Княжной, но Цесаревной, и что Высочайший указ ею уже подписан, пришёл в замешательство. Он понимал, что такое титулование новорождённой девочки может быть истолковано в определённых кругах, как желание её матери изменить порядок престолонаследия, устранив от трона братьев покойного Николая, но промолчал, надеясь на то, что всё само собой разрешится... Хотя он обманывал сам себя, зная неуравновешенный характер Марии Фёдоровны.
* * *
Гром грянул уже на следующее утро. Как обычно, Александра Фёдоровна поднялась в 9 часов утра. После традиционного гоголь-моголя в постели, она оделась и теперь сидела в кресле, а возле неё суетилась фрейлина, занятая расчёсыванием прекрасных волос Императрицы. За дверью раздался шум, громкие голоса, затем дверь распахнулась и в комнату буквально влетела Мария Фёдоровна. Обычно приветливая и милая, сегодня она выглядела злобной фурией с глазами, способными испепелить любого, попавшегося на встречу. Следом за матерью осторожно вошёл Великий Князь Михаил Александрович, испуганно озираясь по сторонам. Дежурный флигель-адъютант застыл в дверях, не зная, что говорить и как поступить в сложившейся ситуации. Аликс недоумённо посмотрела на свекровь.
— Что происходит? — спросила она чуть слышно.
Мария Фёдоровна, как будто не слыша заданного ей вопроса, обратилась к фрейлине:
— Оставьте нас!
Фрейлина, застывшая с гребнем в руке, растерялась, не зная, как поступить. Во дворце давно все привыкли к тому, что приказания вдовствующей Императрицы нужно выполнять мгновенно, ибо хрупкая датчанка могла превратиться в гневную русскую бабу, сметающую всех и вся на пути, и тогда даже покойный Александр III предпочитал ретироваться. Но фрейлина не решалась выйти, не получив приказания от Александры Фёдоровны, и вопросительно смотрела на неё.
— Вы можете идти, милая, — сказала Аликс.
Фрейлина вышла, закрыв за собой дверь. Как только дверь захлопнулась, Мария Фёдоровна набросилась на невестку с яростными упрёками:
— Что ты себе позволяешь, Аликс? Ты правда решила уже, что ты повелеваешь Россией? Как ты могла только додуматься до того, чтобы украсть у моих сыновей престол, принадлежащий им по закону...
Гневная даже не присела, она ходила по комнате, изредка останавливаясь, чтобы, глядя в глаза невестки, выплеснуть очередную порцию ярости. Аликс не могла понять, что послужило причиной такого негодования свекрови. Она была напугана, взволнована, и не сразу нашлась, что сказать в ответ. Но потом она взяла себя в руки. Её глаза леденели, губы сжались, яркие красные пятна выступили на лице.
— Мадам, кто дал Вам право врываться сюда и орать, как посудомойка? — тихим дрожащим голосом спросила Аликс. Негодование уже захлестнуло Императрицу.
— Вы забываетесь, если решили, что имеете право устраивать такие скандалы в моём дворце, — перешла она на английский. — Что послужило причиной столь неуважительного поведения? Я жду объяснений, Ваше Величество!
Мария Фёдоровна обомлела от такой, как она сочла, невиданной дерзости невестки. За то недолгое время, которое Аликс прожила в Аничковом дворце, вдовствующая Императрица привыкла к тому, что невестка всячески избегает конфликтов и тушуется при малейшем намёке на возможный скандал. Но после смерти Николая Мария Фёдоровна редко видела Аликс, практически не общалась с ней, и потому, получив резкий отпор, не могла понять, что такого произошло с невесткой, чтобы она посмела в таком тоне разговаривать. Но новая волна ярости захлестнула Гневную и она перешла на крик:
— Ты прикидываешься невинной овечкой? Ты, которая решила узур—
пировать престол, которая погубила моего сына... Я знаю, что ты назначила Ольгу шефом Атаманского полка с титулом Цесаревна! Я всё знаю!!!
— Мадам, о том, что Ольга — шеф Атаманского полка, сегодня будет
объявлено двору. В этом нет секрета, и я не понимаю, в связи с чем Вы посмели бросать такие обвинения в мой адрес, — ответила Александра Фёдоровна. — Я требую, чтобы Вы вели себя соответствующе и помнили, что я не только Ваша невестка, мадам, но я ещё и Ваша Императрица!
Михаил Александрович, высокий семнадцатилетний юноша, нескладный и застенчивый, молча слушал перебранку, не смея вмешиваться. Мария Фёдоровна, получив твёрдый отпор, немного успокоилась и, снизив тон, изменила тактику.
— В России титул Цесаревны носят только супруги наследников престола! И ты, объявив Ольгу Цесаревной, дала ясный намёк на то, что именно она является наследницей, а не Георгий и не Миша. Ты решила нарушить последнюю волю Николая? Я ещё тогда, в апреле, говорила, что всё это безумие, что невозможно нарушать порядок престолонаследия, но меня не послушали. И вот теперь ты пошла ещё дальше...
— Вы не правы, мадам, — мягко ответила Императрица. — Хотя Вы кичитесь тем, что так долго прожили в России, вероятно, Вы просто позабыли, что в своё время Пётр Великий даровал титул Цесаревен своим дочерям, Елизавете и Анне...
Вошедший флигель-адъютант доложил о прибытии Великого Князя Сергея Александровича. После получения приглашения Великий Князь размашистыми шагами вошёл в комнату, сначала приложился к руке Аликс, а затем — к руке Марии Фёдоровны. Исполнив долг вежливости, он вышел на середину комнаты.
— Что происходит? — обратился Сергей Александрович к обеим царственным женщинам. — Мне сообщили, что тут крики и скандал...
— Можно подумать, Серж, Вы ничего не знаете о том, что Аликс объявила Ольгу Цесаревной, — ощерилась Мария Фёдоровна. Она уже начала было успокаиваться, но появление Великого Князя взывало новый прилив ярости. — Как Вы могли участвовать во всём этом непотребстве?
— Минни, я такой же верноподданный, как и Вы, и я не вижу основа—
ний для таких неуместных высказываний. Аликс — самодержавная Императрица и вправе даровать титул своей дочери...
Мария Фёдоровна буквально взорвалась после этих слов:
— Самодержавная? Самодержавным монархом был мой покойный
муж и Ваш брат. Самодержавным был бедный Николай... А Аликс заняла российский престол, который по закону принадлежит Георгию! И Вы, Серж, приняли участие в этой недостойной истории, самое прямое участие... Это Вы убедили несчастного Ники отдать такие безумные распоряжения!
Великий Князь посмотрел на Аликс, которая молча сидела, вжавшись в кресло. Её синие глаза уже не были ледяными, они сверкали яростью. Сергей Александрович выдержал паузу и обратился к Марии Фёдоровне:
— Минни! Прекратите это безумие! Чего Вы желаете добиться своими столь необдуманными словами? Сегодня нам нужны не раздоры, а единение. А Вы делаете всё, чтобы нарушить то, что было создано Сашей. Вместо единой направляющей воли, которая должна укрепить самодержавие и изничтожить крамолу, Вы создаёте недоверие и вражду.
— Я хочу лишь одного, чтобы никто не смел даже помыслить похитить престол у моих сыновей! — истерически закричала Мария Фёдоровна.
— Успокойтесь, мадам, никто не посягает на право Ваших сыновей, — по-русски произнесла Александра Фёдоровна. — Я выполню волю моего покойного мужа, она для меня священна. Но скажите, неужели Вы правда считаете, что Великий Князь Георгий может быть наследником престола, учитывая его тяжкий недуг?
Мария Фёдоровна тяжело опустилась в кресло. В её глазах читалось отчаяние и беспомощность. Михаил Александрович не вымолвил ни слова, стоял у стены, бледный и испуганный. Ему ещё никогда не приходилось присутствовать при таких вот династических скандалах.
— Мой сын будет жить, провидение Господне спасёт Георгия, я верю в это, — еле слышно произнесла Мария Фёдоровна.
— Господи, да мы все молим Господа Бога за здоровье Георгия, Минни! — воскликнул Сергей Александрович. Его голос был таким искренним, что даже у самого злейшего врага не возникло бы сомнения, что Великий Князь говорит правду.
— Но даже наши молитвы не в силах помочь, — продолжил он. — Чахотка не позволяет Георгию покинуть Аббас-Туман. И в данной ситуации, как бы это не было больно, самое правильное решение — чтобы Георгий отказался от прав наследования... В пользу Миши. Вы ведь не зря привели Мишу с собой, Вы никогда ничего не делаете просто так...
Разговор перешёл в мирное русло. Более двух часов они беседовали и, хотя лакеи потом рассказывали, что очень часто из кабинета доносились крики Гневной, в конце концов, все четверо пришли к согласию. Вывод был таков — Цесаревич Георгий слаб здоровьем и потому наследовать престол не в силах. А потому он должен отказаться от прав наследования, уступив таковые младшему брату Михаилу.
Через неделю Императрица получила от Георгия Александровича прошение на Высочайшее имя с отказом от прав на престол и просьбой передать права на наследование престола Великому Князю Михаилу Александровичу.
Манифестом 1-го декабря 1895 года Великий Князь Михаил Александрович был объявлен Наследником. Георгий Александрович, сохранивший титул Цесаревича, оставался жить в Аббас-Тумане, где для него строилась роскошная резиденция.
Первый кризис в отношениях между Аликс и Марией Фёдоровной завершился внешне благополучно, но сам ход событий подсказывал, что всё ещё впереди, и что две царицы ещё не раз схлестнутся между собой.
Глава 18
Александра Фёдоровна слушала очень внимательно, внимая каждому слову графа Воронцова-Дашкова. Илларион Иванович докладывал об успехах и неудачах своего ведомства по искоренению крамолы. Граф не любил все эти новомодные слова, "революция" или "социалисты", предпочитая всё это именовать одним словом — "крамола". И вот сейчас он, изредка заглядывая в текст доклада, рассказывал Императрице и присутствовавшему канцлеру графу Игнатьеву, как много удалось сделать за прошедшее время.
— Новые правила о евреях были приняты как нельзя вовремя, Ваше Величество, — заметил министр внутренних дел, переворачивая лист доклада. — Произведённые аресты и дознания показали, что евреи не сидели, сложа руки, а уже приступили к созданию тайных сообществ, направленных против престола.
— Это новые бомбисты, Илларион Иванович? — спросила Императ-
рица.
— Нет, Ваше Величество, это всякого рода смутьяны, которые поставили перед собой задачу возбуждать народ к действиям бунтовщического характера. Они не готовят бомбы и никого пока не убивают, но систематически и целенаправленно ведут работу, в первую очередь, среди еврейских рабочих и мастеровых. В мае нынешнего года в Вильно они умудрились устроить собрание, на котором выступил их предводитель Юлий Цедербаум, которого также именуют Мартовым. Этот мерзавец пытается внушить еврейским рабочим и ремесленникам, что они наиболее гонимые и бесправные, и потому им необходимо объединяться в тайное сообщество.
Императрица сидела в инвалидном кресле-каталке и делала отметки синим карандашом в записной книжке, иногда задавая министру вопросы по ходу доклада. Рассказав о создании евреями тайных сообществ, Илларион Иванович стал излагать свои мысли относительно дальнейших мер, которые были им намечены.
— Мои предшественники, — сказал он, — проявляли нетерпимое миролюбие ко всем этим болтунам и смутьянам. Подумать только, сочинения господина Маркса и господина Энгельса легально издавали в России. Стоил ли удивляться, что всякие тайные общества и рабочие кружки растут, как грибы. В западных губерниях крамола зародилась из просветительских кружков и стачечных касс еврейских ремесленников и рабочих, и, как достоверно известно, они уже готовились создать особую еврейскую партию. В конце мая я приказал провести аресты. Были арестованы Юлий Цедербаум, Шмуэль Кац, Цемах Копельзон, Арон Кремер, Абрам Мутник и ещё 78 человек. Все они уже осуждены Виленским военным судом и пойдут по этапу на каторгу. Каждому по десять лет и без права подачи прошения о помиловании...
— Скажите, Илларион Иванович, всё ли делает полиция, чтобы проверить, нет ли связи между арестованными смутьянами и бомбистами, убившими Блаженной памяти Императора Николая Александровича? — вклинился в доклад канцлер.
Граф Воронцов-Дашков отреагировал мгновенно:
— Государыня! Николай Павлович ставит резонный вопрос, и поверьте, что Департамент полиции, охранные отделения, каждый жандарм, все заняты тем, чтобы установить личности тех, кто организовал
цареубийство. Увы, пока что результатов добиться не удалось.
— Позвольте, Ваше Величество, — обратился граф Игнатьев. — Я уверен, Илларион Иванович, что нужно не просто арестовывать и отправлять на каторгу явных врагов престола, но нужно густым гребешком пройтись, чтобы вычесать и тайных смутьянов, чтобы очистить Россию-матушку. Не секрет, что в прежние годы многие студенты, разного рода недовольные болтуны, брали участие в студенческих кружках, в демонстрациях, а власти ограничивались высылкой, а потом и вовсе забывали о таких смутьянах. Время то прошло, но кто может поручиться, что в головах и в мыслях у этих деятелей?
Канцлер встал из кресла, ему было мало места. Его хитрые глаза сверкали юношеским задором, говорил он быстро, как будто боялся не успеть высказать свои мысли, и если бы не его французская речь, Императрица просто не успела бы понять, что предлагает Николай Павлович.
— Думаю, имеет смысл брать на заметку каждого, кто хоть раз будет замечен в чём-то противоправительственном, будь то чтение запрещённой газеты или же участие в сходке, — продолжил Игнатьев. — Я знаю, что Департамент полиции ведёт картотеку, но я говорю об ином подходе. Мало завести карточку на смутьяна, следует пристально наблюдать, чем этот субчик дышит, чем он занимается, с кем общается. И если полиция не вполне уверена, что этот смутьян не представляет больше опасности, то всячески препятствовать тому, чтобы такое лицо продвигалось по жизни.
— Вы предлагаете следить до самой смерти за каждым оступившимся, Николай Павлович? — немного удивлённо спросила Императрица. — Ведь молодости свойственны заблуждения, ошибки, излишняя горячность и доверчивость. Со временем люди меняются, меняются их взгляды.
— Нет, Ваше Величество, я имел в виду нечто иное. Бывает у нас такое, что особа известна полиции, как открытый враг престола, а в то же время спокойно учится в университете, поступает служить, получает чины... А там, глядишь, оказывается, что снаружи — министерский чиновник, а внутри — смутьян и враг самодержавия...
— Вы же знаете, Николай Павлович, что полиция не в силах и не вправе вмешиваться в деятельность университетов, — ответил граф Воронцов-Дашков. — Даже министр внутренних дел не в силах отчислить
нашкодившего студента.
Канцлер стал возражать по-юношески возбуждённо, для наглядности приводя примеры:
— В своё время некто господин Туган-Барановский, обучаясь в Санкт-Петербургском университете, был активным участником студенческого кружка, который организовал Александр Ульянов.
— Тот самый, Ваше Величество, который был казнён за подготовку цареубийства, — пояснил он Императрице. — В 1886 году Туган-Барановского даже выслали из столицы за участие в демонстрации. Но затем этот субчик получил диплом Харьковского университета и поступил на службу в Департамент торговли и мануфактур... А в прошлом году он был утверждён советом Московского университета в степени магистра.
— Но как же следует поступать с подобными особами, Николай Павлович? — спросила Александра Фёдоровна. — Ведь большинство попадает под влияние смутьянов в молодые годы, будучи студентом... А известно, что молодости присущ налёт этакого нигилизма...
Граф Игнатьев ответил, что он проходил курс наук не в университете, а в Пажеском корпусе, и там никаких нигилистов и смутьянов не было. Но при этом нельзя оставить без внимания, что больше половины государственных преступников побывали в университетах, хотя и не кончили в них курса, и именно отсюда возникло стойкое народное убеждение, что "студент бунтует".
Канцлер говорил убедительно, с глубоким знанием дела, как человек, который изучал вопрос устройства высших учебных заведений, искренне считая, что именно ненормальные условия делают университеты благодатной почвой для появления смутьянов.
Нигде в иных странах учащееся юношество не приобрело такой прискорбной репутации, как в России. Но не связана ли та печальная роль, которая уготована российским студентам, с тем, что нигде высшее образование не находится в столь ненормальных числовых отношениях... Высшее и среднее образование в Российской Империи развито крайне слабо, а вот число студентов весьма значительно. А ежели учесть, что в России стремление к высшему образованию в значительной мере усиливается желанием поступить на казённое содер—
жание и получить стипендию...
Императрица слушала с большим интересом, и даже головные боли, мучавшие её ночью, и усталость, ничто не могло отвлечь её внимание.
— В других странах высшее образование не даётся даром, — отметил граф Игнатьев, — и притом, чтобы с содержанием. У нас молодой человек, поступая в университет, чувствует, что у него есть только права и никаких обязанностей. Никто не контролирует его занятий. Я не предлагаю заподазривать всех студентов в участии в противоправительственных акциях, но нельзя отрицать, что условия наши очень способствуют тому, чтобы именно в среде студентов всякие смутьяны всего легче находят себе пособников и пристанодержателей. Необходимо установить деятельный контроль за занятиями студентов, а сами учебные заведения полезно было бы перенести подальше от столиц. А для контроля со стороны полиции нужно ввести обязательное свидетельство о благонадёжности, без которого никто не сможет поступить учиться в университет и не будет допущен к диссертации, а тем паче к государственной службе.
— Ваше Императорское Величество! — осторожно вклинился в разговор Плеве. — Я полностью согласен с Его Высокопревосходительством, в полной мере. Увы, но среди чиновников всех рангов довольно много неблагонадёжных элементов. Там есть не просто либералы, мечтающие о конституции и парламенте, как во Франции, но и откровенные смутьяны. Да что там говорить, ежели господин Кони заседает в Сенате...
— Вячеслав Константинович! — спросила Императрица. — А чем знаменит этот господин?
Плеве скривился, как от зубной боли. Затем убрал гримасу и почтительно доложил:
— Ваше Императорское Величество! В 1878 году Кони председа-тельствовал на судебном процессе, который оправдал некую Засулич, которая перед этим дважды стреляла в петербургского градоначальника. За такое покушение ей грозило от пятнадцати до двадцати, а благодаря Кони подсудимая была оправдана и освобождена из-под стражи. Приговор был отменён, но Засулич удалось скрыться. Сейчас, как мне известно, она живёт в Швейцарии и занимается революционной деятельностью.
— А Кони заседает в Сенате? — удивилась Императрица.
— Так точно, Ваше Величество. Обер-прокурором Уголовного кассационного департамента, — угодливо сообщил Плеве.
Александра Фёдоровна окинула взглядом присутствующих. Затем обратилась к канцлеру:
— Николай Павлович! Если он оправдал эту Засулич, он бы оправдал и цареубийц. А потому я приказываю в двадцать четыре часа отправить этого господина в отставку. Без мундира и пенсии. И проследите, чтобы формулировка отставки была ясной и чёткой. "За служебное нерадение при рассмотрении дела террористки Засулич".
— Слушаюсь, Государыня! — ответил Игнатьев.
Видя, что граф Воронцов-Дашков не знает, коим образом продолжить свой доклад, канцлер извинился и сел на кожаный диван, показывая всем своим видом, что он готов слушать министра дальше.
Министр внутренних дел доложил об арестах вожаков тайного сообщества "Социал-демократия Королевства Польского и Литвы", Розалии Люксенбург, Юлиана Мархлевского и Адольфа Варшавского, после чего перешёл к более свежим событиям.
— Ваше Величество, — министр внутренних дел раскрыл вторую папку, — буквально вчера, в ночь с восьмое на девятое декабря, в Петербурге были арестованы члены так называемого "Союза борьбы за освобождение рабочего класса", всего 78 человек. Как установлено, возглавлял это общество помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов. Это младший брат того самого Александра Ульянова, который был казнён за подготовку цареубийства.
— Семья смутьянов? — спросила Александра Фёдоровна.
— Семья выкрестов, Ваше Величество, — ответил министр. — Вдова действительного статского советника Мария Александровна Ульянова, урожденная Бланк, вместе с детьми была выселена из Петербурга и проживает в Жмеринке. Владимир Ульянов не попал под выселение, ибо находился за границей. При обыске у студента Ванеева полицией взяты готовые к печати материалы первого номера газеты "Рабочее Дело" с антиправительственными статьями.
Императрица что-то записала в книжку, затем обратилась к мини—
стру:
— Кто все эти люди, Илларион Иванович, сколько им лет? Чем они занимаются?
— Ваше Величество, это всё молодые люди, возрастом не старше двадцати пяти лет. Только Надежде Крупской и Василию Старкову уже исполнилось двадцать шесть лет. Происхождения самого различного, но, опять же, это в большинстве своём либо студенты, либо лица, которые уже окончили высшие учебные заведения. Из одного только Петербургского технологического института арестованы Ванеев, Малченко, Кржижановский, Ленгник, Запорожец, Старков...
— Так ли опасны эти молодые люди, Илларион Иванович? — Императрица перешла на русский. — Не делаете ли Вы из мухи слона?
— Не просто опасны, Ваше Величество, они представляют угрозу почище, чем бомбисты. Во время беспорядков в декабре 1894 года на Семянниковском заводе и в феврале 1895 года в Петербургском порту были изданы антиправительственные листовки. Представьте, сколько людей прочитали их, у скольких людей могут теперь возникнуть опасные мысли в умах... Я уверен, — продолжил граф Воронцов-Дашков, — что арестованные — это лишь малая часть организации. Но у нас катастрофически не хватает людей. Всё Петербургское губернское жандармское управление включает лишь девятнадцать офицеров, включая начальника, а необходимо работать с арестованными, чтобы как можно скорее выявить сообщников.
Канцлер встал с дивана и обратился к Александре Фёдоровне:
— Ваше Величество! Настала пора решительного наступления на крамолу, а потому есть необходимость не только увеличить расходы на полицию и жандармов, но и коренным образом улучшить полицейскую работу. Я прошу Вашего позволения представить в ближайшее время проект по изменению основ деятельности полиции и жандармов...
* * *
Всего по делу "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" было арестовано 223 человека. Петербургский военно-окружной суд провёл пять закрытых процессов, осудив всех арестованных. Все подсудимые были признаны виновными по ряду статей Уголовного уложения, начиная от участия в деятельности политической партии либо иной недозволенной организации, содержания подпольных типографий, заканчивая изготовлением и распространением запрещённой литературы и ведением антигосударственной агитации. Приговор суда был суров, но справедлив. Более ста подсудимых получили по 10 лет каторжной тюрьмы. Для многих это оказалось равноценно смертной казни...
Надежда Крупская получила 8-летний срок и умерла от чахотки 7-го мая 1900 года, отбывая наказание в Усть-Карийской каторжной тюрьме. Владимир Ульянов покончил с собой в Зерентуйской каторжной тюрьме на год раньше, приняв яд после того, как по приказу тюремного начальства был подвергнут порке кнутом.
Глава 19
14-го декабря 1895 года состоялось заседание Государственного Совета, на котором выступил канцлер граф Игнатьев. На следующий день непонятным образом текст этого выступления появился буквально во всех столичных газетах. Содержание выступления для многих было неожиданным и весьма будоражащим.
"Господа! Двести лет назад Государь Пётр Великий поднял Россию на дыбы! Новая армия и флот! Новые заводы и мануфактуры! Новые города! Окно в Европу! И всё это стало возможным не только благодаря гению Императора и упорству русского народа, но и благодаря тем новым знаниям, которые Великий Пётр насаждал в России. Наука и просвещение — вот то главное, что подарил нам гений Петра. Великие петровские реформы были бы невозможны без труда инженеров, корабелов, мастеровых, без знаний и исследований учёных и изобретателей.
Прошло двести лет. И сегодня я должен с горечью признать, что мы оказались недостойными потомками птенцов гнезда Петрова. Да, Великий Пётр привлекал в Россию иностранцев, офицеров и инженеров, лекарей и академиков. Но целью его было создание собственной науки, воспитание своих инженеров и лекарей.
Задумывались ли мы над тем, как мы следуем заветам Петра? Нет. Мы посчитали, что после петровских преобразований можно успокоиться. Мы посчитали, что всего уже достигли и можно почи-
вать на лаврах. Что же Россия получила в результате?
Я начну с вопросов обороны Империи. В последнюю войну с Турцией наша армия имела на вооружении пушки Круппа, винтовки Бердана, Крнка и Карле, револьверы Смит-Вессона. Сегодня русской армией приняты револьвер Нагана и пулемет Максима. Разве этого хотел Пётр Великий? Нет, он хотел, чтобы русская армия использовала пушки Иванова, револьверы Петрова и пулеметы Сидорова. Но где эти русские инженеры? Их нет. Нет потому, что государство их не воспитало.
У нас есть университеты, которые в большинстве своём растят либо нигилистов, либо просто ненужных обществу людей философического склада, проводящих свою жизнь в бесполезных рассуждениях и мечтаниях.
Но у нас катастрофически мало толковых инженеров, способных сделать Россию промышленно развитой. У нас катастрофически мало образованных людей.
Разве не стыдно нам, что корабли русского военного флота строятся на иностранных верфях? И что даже телескопы и бинокли мы покупаем у иностранцев?
Разве мало нам было печального опыта Крымской войны, который доказал, что теперь не только смелость солдата решает исход битвы, но и технический прогресс?
Россия — великая держава! И сможет оставаться таковой только при условии, что мы будем не смотреть на то, как Европа развивается в техническом отношении, и идти следом, а только ежели мы будем идти впереди!
Россия очень богата. В ней есть залежи руды и золота, есть нефть, есть леса. Но главное богатство России — это её талантливый народ. Я верю, что сегодня в глухих русских деревнях растут новые Ломоносовы. Я верю, что среди российского дворянства есть патриоты Отечества, способные и готовые трудиться на благо Империи. Я верю, что среди русских заводчиков и фабрикантов есть подвижники, которые думают не только о сиюминутной выгоде, но и о выгоде последующих поколений.
Сегодня Россия стоит на пороге великих преобразований, которые могут сравниться только с преобразованиями Великого Петра и Ве-ликой Екатерины!
Долг наш перед Господом Богом и Государыней Императрицей — честно и преданно служить во благо Империи и во благо будущих поколений.
И сегодня я вношу на рассмотрение Государственного Совета закон "О народном просвещении".
Некоторые члены Государственного Совета были возмущены тем, как канцлер буквально проталкивает закон, не давая времени на его тщательное изучение. Привыкшие к тому, что любой мало-мальски значительный вопрос годами изучается, а потом годами дорабатывается, престарелые сановники не желали даже думать о том, что закон о просвещении можно рассмотреть за неделю. Они не желали создавать прецедента на будущее, не желали попадать в какую-либо зависимость от канцлера, будучи подчинёнными исключительно монарху. Поэтому графу Игнатьеву пришлось мягко намекнуть, что принятие закона в ускоренном порядке — это желание лично Императрицы, и что в противном случае нужный Империи закон будет введён в действие особым порядком — Высочайшим указом, минуя Государственный Совет.
Упрямство замшелых сановников было сломлено довольно быстро. Закон "О народном просвещении" был принят и вводился в действие с 1-го января 1896 года.
Отныне вопросы образования полностью находились в исключительном ведении Министерства народного просвещения. Все имеющиеся учебные заведения (кроме духовных и военных) Российской Империи были подчинены министру народного просвещения в отношении программ обучения и организации учебного процесса. Степень подчинения была разной, ибо кроме учебных заведений, которые создавались и финансировались за счёт государственного бюджета, были еще и учебные заведения которые финансировались за счет земств или же частных лиц. Но программы всех учебных заведений Российской Империи отныне были едиными и утверждались министром народного просвещения.
Обучение во всех учебных заведениях Империи велось только на русском языке. Исключением служили учебные заведения Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, где также использовались польский и финский языки (три четверти учебных часов
на русском языке, одна четверть — на местном).
Законодательно вводилось три уровня образования: начальное, среднее, высшее.
К начальным учебным заведениям относились: церковно-приходские школы, земские начальные училища, городские училища, уездные училища (в уездных городах). Срок обучения составлял четыре года. Обязательные предметы преподавания: закон Божий, русский язык с чистописанием, арифметика, история, география, естествоведение, церковное пение и черчение.
Средние учебные заведения — гимназии, реальные училища, коммерческие училища, политехнические училища, учительские семинарии, институты благородных девиц, зубоврачебные школы, фельдшерско-акушерские школы. Срок обучения в них составлял семь-восемь лет.
Высшие учебные заведения — университеты, академии, институты, высшие училища, лицеи, высшие женские курсы.
Начальное образование для детей обоего пола стало бесплатным и обязательным (касалось русского населения, населения Царства Польского и Великого Княжества Финляндского). Среднее и высшее образование могло получаться как за плату, так и бесплатно.
Для туземного населения Туркестана, Закавказья и Сибири создавались русско-туземные школы. В этих школах предусматривался четырехлетний срок обучения. Русские преподаватели должны были обучать туземцев русскому языку и арифметике, а учителя местной национальности — местному языку. Для мусульман отдельно было предусмотрено изучение арабского языка и письменности, основ мусульманского вероучения. При русско-туземных школах могли теперь создаваться вечерние классы для изучения русского языка взрослым населением.
Обучение во всех учебных заведениях, кроме начальных школ, было раздельным.
Учащиеся средних и высших учебных заведений, которые были замечены в участии в антиправительственных выступлениях, подлежали исключению и более не могли поступать в иные учебные заведения.
Высшие учебные заведения управлялись ректорами, которые назначались сроком на 5 лет Высочайшим указом по представлению министра народного просвещения. Деканы же назначались на 5 лет инспектором учебного округа и утверждались министром народного просвещения. Если же речь шла о частных учебных заведениях, то кандидатуры на должности ректора или же декана представлялись для утверждения министру либо же инспектору учебного округа.
После появления нового закона министр народного просвещения Боголепов утвердил двухлетнюю программу по реорганизации учебных заведений.
Был обнародован новый единый Устав высших учебных заведений, пришедший на смену Университетскому уставу 1884 года. Полностью упразднялись органы университетского самоуправления, существовавшие с 1863 года, университетский Совет и факультетские собрания. Профессорские вакансии замещались с ведома министра народного просвещения, который по своему усмотрению мог не утвердить предложенную университетом кандидатуру.
Студентам категорически воспрещалось организовывать как на территории учебного заведения, так и вне него, какие-либо студенческие кружки, общества, читальни, столовые, публичные собрания, не имеющие научного характера. Научные кружки подлежали обязательной регистрации у инспектора классов с приложением списков участников. Под страхом исключения студентам были воспрещены любые совместные действий, будь то сходка или коллективное прошение или жалоба.
Для поступления в высшее учебное заведение, а равно для допуска к защите диссертации, необходимо было предъявить свидетельство о благонадёжности, выданное губернским жандармским управлением.
Переходные экзамены, с курса на курс, принимались профессурой, а вот выпускные экзамены, государственные, принимались исключительно чиновниками Министерства народного просвещения.
Размер оплаты за обучение был установлен в размере 200 рублей в год, что было весьма солидно для малообеспеченных и части среднеобеспеченных студентов. Малоимущим студентам могло быть предоставлено освобождение от платы, ежели будет предоставлено свидетельство о бедности. Для поддержки нуждающихся студентов могли устанавливаться стипендии из средств Государственного казначейства,
а также единовременные пособия.
Студент, освобождённый от платы за обучение, либо получающий стипендию из казначейства, отныне обязан подписать обязательство о том, что по окончанию высшего учебного заведения он обязан прослужить по назначению правительства два года за каждый год обучения.
Вносить плату за обучение и платить стипендию могли также земства, товарищества, артели, частные лица, при наличии соглашения и обязательства студента относительно его службы по окончанию учебного заведения.
В то же время министр Боголепов предусмотрел строительство общежитий для студентов ряда высших учебных заведений. По программе в течение десяти лет такие общежития должны иметься в каждом высшем учебном заведении, что существенно облегчало контроль за студентами со стороны администрации.
С 1-го января 1895 года были введены в действие дисциплинарные уставы для средних и высших учебных заведений. Инспектор классов и его помощники имели право не только следить за поведением студентов в стенах учебного заведения, не только делать студентам замечания по поводу их внешнего вида или опозданий на занятия, но и контролировать их поведение в городе. За нарушение дисциплины и установленных правил поведения следовали замечание, внушение, выговор, а после и отчисление. Единожды отчисленный за дурное поведение учащийся не мог не только восстановиться, но не мог отныне даже поступить в иное учебное заведение.
Поистине революционные изменения вносились в программу обучения. Шоком для университетской общественности стало упразднение таких дисциплин, как философия и богословие. В связи с этим кафедры философии во всех университетах ликвидировались. Ну как же так, ведь каждый уважающий себя русский интеллигент всенепременно считал себя философом, а философию — наукой наук, без которой невозможно представить прогресс и европейское воспитание.
Учитывая, что Императрица Александра Фёдоровна сама когда-то изучала философию в Гейдельбергском университете, такое решение казалось невероятным. Графу Игнатьеву даже задавали вопросы по этому поводу, на что он отшучивался фразой, сказанной в своё время Императору Николаю Первому князем Ширинским-Шихматовым — "Польза философии не доказана, а вред от неё возможен". Наиболее надоедливым оппонентам канцлер предлагал ответить всего на один вопрос — какую практическую пользу приносит изучение философии Российскому государству?
В Гельсингфорсском и Юрьевском университетах закрыли богословские факультеты, которые готовили пасторов евангелическо-лютеранской церкви. Хотите иметь образованных пасторов, господа лютеране? Милости просим, создавайте для них учебные заведения, но только за свои деньги, а не за государственные. В Российской Империи государственная религия одна — православие, а потому финансировать из казны иные религии больше никто не будет.
На юридических факультетах отменили изучение латыни, как абсолютно ненужной и не применяемой в практической деятельности.
В гимназиях из программ обучения полностью исчезла латынь, греческий язык, церковнославянский язык, логика. Зато теперь, памятуя, что здоровый дух может быть только в здоровом теле, в начальных и средних заведениях во всех классах вводилась "сокольская гимнастика".
Во всех средних учебных заведений (кроме женских гимназий и институтов благородных девиц) появилась обязательная военная подготовка, на уроках которой отставные унтер-офицеры учили юношей не только воинским уставам и шагистике, но и навыкам стрельбы из винтовки, уходу за оружием.
Кто сказал, что в университете не нужно изучать строевые приёмы? Император Николай Павлович был абсолютно иного мнения, а уж он то знал толк в вопросах образования...
Глава 20
После обнародования Закона "О народном просвещении" и новых уставов либеральные газеты разразились шквалом статей антиправительственной направленности. Передовицы газет в самых различных выражениях рассуждали на темы "полицейского режима", "подавления свободной мысли среди студентов" и даже "держиморд от образования". Буквально первые тиражи с такими антиправительственными речами были конфискованы полицией, а в отношении редакторов газет и их подручных борзописцев начато жандармское дознание.
Особо на этом поприще отличились "Биржевые Ведомости", которые, рьяно защищая студенческие вольности, допустили ехидные высказывания в адрес Императрицы, граничащие с оскорблением Высочайшего имени и призывом к бунту.
Когда жандармы занялись таковыми фактами и пожелали узнать, кто именно скрывается за псевдонимами газетных авторов, то редактор "Биржевых Ведомостей" австрийский подданный Проппер не пожелал сообщить, чьему именно бойкому перу принадлежит мерзкая статейка в его газете. Разумеется, что после этого господин Проппер был незамедлительно арестован и помещён в "Кресты".
Жандармское управление начало дознание в отношение сего господина, сочтя его причастным к публичному выражению неуважения Верховной власти.
Особую пикантность данной истории придавало то, что господин Проппер был евреем, но почему-то не был выселен из столицы за черту оседлости. Узнавший о таком повороте дела петербургский градоначальник генерал фон Валь, немец до мозга костей, полчаса орал на пристава Адмиралтейской части, на чьём участке находился дом Проппера, не стесняясь самых простонародных русских выражений, и старый полицейский служака узнал, что он не просто "старый мздоимец", но ещё и "бакинский ишак, которого пора гнать со службы".
Против новых драконовских правил выступили студенты. В Петербурге и Москве возмущённые студенты решились открыто высказать своё недовольство. Уже 23-го декабря студенты обоих столичных университетов и ряда институтов начали забастовку. В аудиториях не появилось ни одного учащегося, а на стенах учебных корпусов появились рукописные листовки, призывающие установить университетскую автономию, и плакаты с едкими высказываниями в адрес "гессенской волчицы" и графа Игнатьева, которого какой-то остряк назвал "пожирателем наук".
В квартиру ректора Московского университета Некрасова кто-то
подбросил анонимное письмо с угрозой повесить его на Красной площади, как "царского сатрапа" и "палача русского студенчества". Письмо было подписано таинственным "Комитетом памяти Ивана Распутина", а в верхнем углу зловеще красовался зловещий череп со скрещенными костями.
* * *
"Пожиратель наук" не стал мешкать и, узнав о начале студенческой акции, приказал собрать Комитет министров. Заседание проводили на квартире канцлера, в просторном рабочем кабинете. Кроме министров присутствовал Великий Князь Сергей Александрович, по-хозяйски усевшийся рядом с канцлером, помощник Главнокомандующего князь Оболенский, столичный градоначальник генерал фон Валь и обер-прокурор Синода Победоносцев.
Граф Игнатьев пожелал выслушать мнение присутствующих, как следует поступить в сложившейся непростой ситуации. Несомненно, студенты столичных университетов не могли не понимать, чем рискуют, и что за подобную акцию их ожидает поголовное исключение. Только что опубликованный закон и дисциплинарный устав требовал однозначного исключения всех забастовщиков. Но размах студенческой забастовки, её организованность, поддержка студенческих требований многими профессорами и общественностью вызвали разногласия среди министров.
Министр юстиции Муравьёв и министр землеустройства и земледелия Ермолов в один голос заявили, что массовое исключение забастовщиков приведёт лишь к более радикальным протестам, а в случае применения мер насилия детские пока что выступления студентов могут превратиться в серьёзные беспорядки.
Алексей Сергеевич Ермолов с его приземистой, далеко не казистой фигурой, с его обросшей во всех направлениях головой, отнюдь не производил впечатления сановника. Сейчас он стоял, держась вполоборота к Великому Князю Сергею, находясь как будто постоянно наготове от него уйти, и сбивчиво пытался защитить свою точку зрения.
— Ваше Императорское Высочество, Московский и Петербургский университеты не просто высшие учебные заведения! Как уже сказал уважаемый Николай Павлович, в них обучается почти восемь тысяч человек, а это чуть ли не половина всех российских студентов. — Лицо Ермолова покраснело от волнения, но он продолжал бубнить. — Если завтра всех забастовщиков исключить, то кто же будет учиться? Кому будут читать свои лекции наши профессора? Господи, в России и так мало людей с высшим образованием, так имеем ли мы право вот так, одним ударом, оставить страну без образованных людей? Ну, с кем же мы останемся?
Сергей Александрович молча слушал Ермолова, пристально глядя на него. В это время дверь распахнулась, и на пороге появился Великий Князь Николай Николаевич. Буквально влетев на своих длинных ногах, небрежно приложив ладонь к красной гусарской фуражке, он слышал последние слова Ермолова и не замедлил с гневной отповедью.
— Алексей Сергеевич, Вы что же предлагаете, и дальше терпеть бунтовщиков? Ведь то, что сегодня произошло, это не что иное, как бунт, тот самый страшный русский бунт. Кровавый и беспощадный. — Властное и строгое лицо Великого Князя исказилось, а голос стал срываться на тот визг, присущий сильным личностям, склонным к истерикам. — Вы знаете иной способ подавить бунт, кроме как штыками? Или надеетесь уговорами да разговорами утихомирить бунтовщиков?
— Но, Ваше Высочество, мы рискуем остаться без образованного класса, без врачей, без юристов! Исключим этих, а где же иных взять? — не сдавался Ермолов.
— А где брал образованных людей Пётр Великий? Уж лучше набирать в университет способную молодёжь из простонародья, чем растить открытых врагов самодержавия! Россия велика, народа у нас хватит!
Слова о возможном кровопролитии, высказанные воинственным Великим Князем, с высоты почти двухметрового роста, прозвучали зловеще и вызвали мимолётную тишину, которую нарушил министр юстиции.
— Ваше Высочество, но хватит ли военной силы для подавления беспорядков? Достаточно вспомнить апрельские погромы евреев, и то, как войска во многих случаях ничего не могли поделать, оставаясь лишь беспомощными созерцателями. — Муравьёв оглядел всех присутствующих, ища поддержки своим опасениям. — Что будет, если к студентам присоединятся другие недовольные?
— Не беспокойтесь, Николай Валерианович, — вмешался Сергей
Александрович, — не присоединятся. Я не только Главнокомандующий, я ещё и генерал-губернатор, и имею сведения о настроениях в обществе. Петербургские мастеровые и рабочие не пойдут в поддержку "скубентов", а московские — те ещё и по шее наваляют бунтовщикам. Что же касается апрельских погромов... Вы правы, тогда войска действительно не проявляли особого рвения для защиты жидов. Но только потому, что я сам приказал так поступать, ибо невозможно остановить праведный гнев, направленный против цареубийц. Нужно же было дать вылиться народному возмущению!
— Бог не выдаст, свинья не съест, господа! — громко произнёс Николай Николаевич. — Я распорядился выдать всем нижним чинам Гвардейского корпуса по две чарки водки дополнительно, и усилил патрули в столице. Московский гарнизон тоже не дремлет, там Соболев уже принял нужные меры, пусть только кто сунется, получит по сопатке!
Резюме подвёл молчавший до сей поры граф Игнатьев. Он вышел из-за стола, стал расхаживать по кабинету, устланному огромным ковром бухарской работы.
— Не знаю, знаком ли уважаемый Алексей Сергеевич с проблемой волков, — обратился канцлер к Ермолову. — Хотя, как именитый сельский хозяин, должен быть наслышанным... Ежели волк повадился резать ягнят, то никакие уговоры тут не помогут, господа... Тут нужен опытный охотник и добрые собаки, которые изловят серого хищника.
Игнатьев остановился, обвёл взглядом своих гостей. Глаза его были взволнованными, но голос звучал уверенно и спокойно.
— Это не просто забастовка, господа, и даже не просто бунт... Это — ультиматум государству и власти! Это — ультиматум нам с вами! Студенты, или те, кто их науськивает, фактически говорят нам всем: "Руки вверх!" Стоит нам сегодня сдаться, дать слабину, пойти хоть на малейшие уступки, как появятся новые требования. Поверьте, требования эти будут гораздо серьёзнее. Общественное мнение выражается журналистами, оно создаётся и фабрикуется печатью. Газеты имеют весьма различное значение для жителя столицы, который мельком пробегает их, и для провинции, для молодёжи, где они читаются внимательно. Представьте, что будут писать газеты, если власть уступит студентам хоть в чём то. Газетчики подадут это, как победу студентов, и как слабость власти. Не дождутся! — грохнул он кулаком по столу так, что на столе мелко задрожал хрустальный графин.
Совещание у канцлера закончилось. Большинство поддержало графа Игнатьева, который принял решение объявить обе столицы на положении усиленной охраны, а относительно студентов-забастовщиков предпринять для начала меры дисциплинарного воздействия.
Войска в Петербурге и Москве должны были взять под усиленную охрану места возможного скопления забастовщиков.
* * *
Всю ночь администрация Санкт-Петербургского и Московского университетов работала, не покладая рук, а уже утром 24-го декабря были вывешены списки студентов, отчисленных за участие в забастовке и прогул занятий. Практически из университетов было исключено 50 % студентов.
Университетские чиновники действовали практически наугад, не имея времени на раздумья, и потому кандидатов на отчисление в списки вносили без особых раздумий, не деля их на талантливых и посредственных. Судьбу студентов определял "Его Величество случай".
Студенты Московского университета первыми отреагировали на вызов власти. Весть об отчислении забастовщиков мигом разнеслась по студенческой Москве, и уже к полудню у здания университета стали собираться стайки студентов, многие из которых уже успели приложиться к шкалику.
Многие обнаружили в списках исключённых свои фамилии и стали громко высказывать свои возмущения. Ропот нарастал, пока кто-то в студенческой толпе не выкрикнул "Ректора сюда!"
Тысячная толпа, которая уже успела собраться к этому времени, подхватила призыв. Самые отчаянные студенты стали ломиться в запертые двери. Немного погодя дверь открыл престарелый седовласый швейцар в ливрее и дрожащим голосом сообщил "господам студентам", что ни ректора, ни преподавателей сегодня в университете нет, а есть лишь он сам и пара истопников.
В разгорячённой алкоголем и возмущением толпе раздавались при-зывы захватить здание университета и удерживать до тех пор, пока власти не пойдут на попятную. Кто-то предложил идти к зданию Московского охранного отделения и там устроить митинг в память "без—
винно повешенного Ивана Распутина и его боевых товарищей", потре—
бовать освобождения "из опричных застенков" всех арестованных.
Подвыпившие студенты, осмелевшие, страждущие революционных приключений, нестройной колонной стали выдвигаться, затянув "Gaudeamus". Алкогольные пары и откупоренные бутылки с вином и водкой предавали им необычайную смелость.
Власти не сидели, сложа руки, а начали стягивать войска уже с утра, и вот теперь Большая Никитская была блокирована гренадерами 12-го Астраханского полка, за спиной которых застыли в конном строю жандармы Московского дивизиона. Улица Моховая была занята фанагорийцами в бескозырках с белыми околышами.
Из-за строя астраханцев к студентам выехал на прекрасном вороном жеребце Великий Князь Павел Александрович. Зычным голосом он обратился к собравшимся и призвал их не нарушать порядок и спокойно разойтись, обещая в этом случае никого не арестовывать и не наказывать. В ответ раздался пронзительный свист и оскорбительные выкрики. Из толпы полетели камни. Увесистый булыжник, попавший в храп, заставил великокняжеского скакуна встать в свечку. Умелый наездник, Великий Князь едва не свалился с седла, но сумел справиться с конём и ретировался, скрывшись за солдатскими шеренгами.
Последовала протяжная команда. Гренадеры расступились и на студентов понеслись конные жандармы, перейдя с рыси на галоп. Врезавшиеся на полном скаку в толпу жандармы обратили студентов в бегство, даже не вынимая шашек из ножен.
Приученные к разгону толпы, жандармские лошади не боялись наступать на упавших людей, нанося коваными копытами страшные увечья. Стоящие вдоль стен городовые выхватывали из толпы тех, кого им указывали вездесущие агенты охранного отделения, и отводили в сторону, связывая руки за спиной.
Через десять минут всё было кончено. Толпа, в которой находилось более тысячи человек, была рассеяна тремя десятками жандармов.
На месте осталось более шести десятков раненых и искалеченных, которых полиция тут же отправила в больницу. Однако, двоих пострадавших студентов, которым копыта жандармских лошадей разбили головы, довезти в больницу живыми не удалось.
Шапиро Константин Александрович, фотограф Императорской Академии художеств. Личный фотограф Великого Князя Владимира Александровича и Великой Княгини Марии Павловны.
Александра Каролина Мария Шарлотта Луиза Юлия, принцесса Валлийская.
Альберт-Эдуард, принц Валлийский. Сын королевы Виктории.
(англ.) "Солнышко".
Императорская яхта "Полярная звезда".
Парфюмерная компания "Atkinsons of London".
Марка туалетной воды.
Вержболово — безуездный город Сувалкской губернии, где расположена таможня и пограничная с Пруссией станция железной дороги.
Бердяев Николай Сергеевич, подполковник. С 1889 г. начальник Отделения по ох-ранению общественной безопасности и порядка в г. Москве.
Принято 14 августа 1881 г.
День Святого Духа — праздник, отмечаемый по православному календарю на следующий день после Дня Святой Троицы, предусматривающий особо строгий запрет на работу. В 1895 году выпал на 22-е мая.
Фриш Эдуард Васильевич, действительный тайный советник, статс-секретарь. Сенатор. Член Государственного Совета с 1883 г.
Трепов Дмитрий Фёдорович, полковник Лейб-Гвардии Конного полка.
Сокращенный титул императора Абиссинии. Полный титул — Negus Negesti или Nagast ("царь царей" — амхарск.)
Менелик II (имя при рождении Сахле Мариам), император Абиссинии из Соломоновой династии с 1889 г. С 1865 г. правил самостоятельным княжеством Шоа. В 1878 г. коронован негусом Шоа.
Леонтьев Николай Степанович, штаб-ротмистр Лейб-Гвардии Уланского полка. С 1891 г. состоял в запасе. Действительный член Императорского Русского Географического Общества. Участник русской экспедиции в Абиссинию в 1894 г.
Граф Ламздорф Владимир Николаевич, действительный статский советник. Гофмейстер. Старший советник Министерства иностранных дел.
Сильвестрелли Джулио, итальянский временный поверенный в делах в Санкт-Петербурге (1895).
(франц.) "С каких пор Италия позволяет себе указывать России, кого и как принимать?"
(англ.) "авантюрист".
(англ.) "шли по лезвию бритвы".
Кояндер Александр Иванович, действительный статский советник. Министр-резидент в Черногории (1883). Дипломатический агент в Болгарии (1884). С 1886 г. дипломатический агент и генеральный консул в Египте.
Донесение дипломатического агента России в Египте от 8-го июня 1895 г.
Предварительный мирный договор, заключённый в местечке Сан-Стефано (западный пригород Константинополя) 19-го февраля 1878 года между Россией и Османской Империей и завершивший русско-турецкую войну 1877-1878 гг.
Темпл Генри Джон, 3-й виконт Пальмерстон, премьер-министр Велико-британии (1855-1858, 1859-1865).
Фон Кнорринг Алексей Густавович, надворный советник. Камергер, в должности гофмейстера. Чиновник для особых поручений при министре Императорского двора.
Баранов Николай Михайлович, генерал-лейтенант. Командир парохода "Веста" (1877). Градоначальник Санкт-Петербурга (1881). Архангельский губернатор (1881), Нижегородский губернатор (1882).
Доклад Министра внутренних дел "О вооружение нижних чинов Санкт-Петербургской городской полиции деревянными палицами", 20-го мая 1881 года.
Записка графа Н. П. Игнатьева от 12-го марта 1881 г.
Рачковский Пётр Иванович, статский советник. Чиновник особых поручений при Департаменте полиции (1885). Заведовал Заграничной агентурой Департамента полиции.
Менделеев Дмитрий Иванович, тайный советник. Профессор общей химии (1867). Член-корреспондент Императорской Академии наук (1877). Управляющий Главной палатой мер и весов (1893).
Иловайский Дмитрий Иванович, действительный статский советник. Доктор русской истории Императорского Московского университета (1870).
Васнецов Виктор Михайлович, действительный член Императорской Академии художеств (1893).
Суворин Алексей Сергеевич, издатель газеты "Новое время" (1876).
Звягин Константин Семёнович, штабс-капитан в отставке. Офицер Туркестанской конногорной артиллерийской батареи. Участник Памирских походов 1891 г. и экспедиции в Абиссинию 1894 г.
Ефрем, иеромонах Троице-Сергиевской лавры (1893). В миру — доктор Цветаев Михаил Михайлович. Участник экспедиции в Абиссинию 1894 г.
(англ. Foreign Office) Министерство иностранных дел Великобритании.
Машков Виктор Фёдорович, титулярный советник (1894). Поручик 155-го пехотного Кубинского полка. С 1893 г. в отставке. С 1894 г. секретарь консульства в Багдаде. Действительный член Императорского Русского Географического общества.
Ромейко-Гурко Василий Иосифович, подполковник. Штаб-офицер для особых поручений при помощнике командующего войсками Варшавского военного округа (1894).
Черняев Михаил Григорьевич, генерал-лейтенант. Главнокомандующий сербской армией во время сербско-турецкой войны 1876-77 гг. Туркестанский губернатор (1882-1884). С 1890 г. член Военного Совета.
Граф Лорис-Меликов Михаил Тариэлович, генерал от кавалерии, генерал-адъютант. Главный начальник Верховной распорядительной комиссии, временный начальник III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (1880). Член Государственного Совета (1880). Министр внутренних дел (1880-1881).
Светлейший князь Ливен Андрей Александрович, тайный советник, статс-секретарь. С 1879 г. управлял Министерством государственных имуществ, одновременно в 1879-1882 гг. член Государственного Совета.
Боголепов Николай Павлович, действительный статский советник. Ректор Императорского Московского университета (1891-1893). В 1895 г. попечитель Московского учебного округа.
Анненков Михаил Николаевич, генерал от инфантерии. Управляющий Закаспийской военной железной дорогой (1888-1890), член Военного Совета (1891).
Безак Николай Александрович, генерал-лейтенант. С 1882 г. директор Телеграфно-го департамента Министерства внутренних дел. С 1884 г. начальник Главного управле-ния почт и телеграфа.
Иващенков Анатолий Павлович, тайный советник. Член Совета Государственного контроля (1886). Товарищ министра путей сообщения (1892), товарищ министра финансов (1892). Сенатор (1895).
Ермолов Алексей Сергеевич, тайный советник. С 1893 г. министр государственных имуществ, с 1894 г. министр земледелия и государственных имуществ.
Отт Дмитрий Оскарович, действительный статский советник. Заведующий гине-кологическим отделением в Императорском Клиническом институте Великой Княгини Елены Павловны. С 1893 г. директор Императорского клинического Повивального акушерско-гинекологического института.
Церемониал о Святом Крещении Ея Императорскаго Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны. СПб: Типография Тренке и Фюсно, 1895.
Княжна Императорской крови Ирина Александровна.
Светлейшая княгиня Голицына Мария Михайловна, обер-гофмейстерина Двора Ея Величества. Кавалерственная дама ордена Святой Великомученицы Екатерины. Статс-дама.
Обручев Николай Николаевич, генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Начальник Главного штаба (1881). Профессор Николаевской академии Генерального Штаба (1878). Член Государственного Совета (1893).
Туган-Барановский Михаил Иванович, коллежский секретарь. Магистр политэкономии и статистики. Чиновник Министерства финансов.
Кони Анатолий Фёдорович, тайный советник. Сенатор. Обер-прокурор Уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената (1892). Доктор уголовного права (1890).
Князь Ширинский-Шихматов Платон Александрович, тайный советник. Член Государственного Совета (1849). Министр народного просвещения (1850).
Гимнастика, базирующаяся на упражнениях с предметами, упражнения на снарядах, массовые упражнения и пирамиды.
Проппер Станислав Максимилианович, коммерции советник. Издатель-редактор га-зеты "Биржевые ведомости" (1880).
Некрасов Павел Алексеевич, действительный статский советник. Ректор Императорского Московского университета (1893). Ординарный профессор математики. Вице-президент Московского математического общества.
Соболев Леонид Николаевич, генерал-лейтенант. Начальник штаба Виленского военного округа (1891), начальник штаба Московского военного округа (1895).
( лат. gaudeamus — возрадуемся) — студенческий гимн.
96
97
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|