Гессенская волчица-2

Александра Фёдоровна оставалась в своей спальне в окруже­нии нескольких врачей и фрейлин, вставать она пока не могла. Организм восстанавливался очень медленно, казалось, что силы не хотят воз­-вращаться.

Торжест­венная процес­сия, возглавляемая Императрицей Ма­рией Фёдоровной и Великим Князем Ми­хаилом Николаеви­чем, про­следо­вала из покоев Императрицы в Придворный собор Спаса Нерукотвор­—

ного.

Светлейшая княгиня Голи­цына бережно несла на руках Ве­ликую Княжну, а следом шествовали Великая Княгиня Елиза­вете Фёдо­ровна и великан-фельдфебель Лейб-Гвардии Егер­ского полка Тит Гостилов, ко­торый, ко всеобщему удивле­нию, не испытывал ни малейшего сму­щения от пребывания в цар­ском окружении.

Крестил новорождённую царевну духовник Императорской Фами­лии протопресвитер Иоанн Янышев. По совершении таин­ства, митро­полит Санкт-Петербургский и Ладожский Палладий совершил литур­гию, во время кото­рой Императрица Мария Фё­доровна поднесла ца­ревну к причащению. Во время пения цер­ковного гимна "Да испол­нятся уста наша" министр Император­ского двора Рихтер поднёс на золотом блюде Марии Фёдоровне знаки ордена Святой Екатерины 1-й степени, ко­торые та возложила на Великую Княжну.

Дворцовая церковь была заполнена до отказа. Практически вся Импе­ратор­ская Фамилия, придворные чины, выс­шие санов­ники, фрейлины, по­сланники от иностранных дворов. И среди всей этой раз­ряженной толпы воз­вышался обычный русский солдат, ставший крё­стным ца­ревны Ольги.

Окончание торжеств было отмечено артил­лерийским салю­том в сто один залп и колокольным звоном, которым гремели буквально все церкви Петербурга. Этот колокольный звон воз­вещал всю Россию не только о рождении царевны, но о рожде­нии новой эпохи. Новой Алек­сандринской эпохи, пришедшей на смену эпохе Царя-Миро­творца, и предвещавшей грандиоз­ные перемены.

Глава 17

После тяжёлых родов Императрица встала "на ноги" только на пят­надцатый день. Встала и сразу же села в инвалидное кресло, ибо хо­дить она пока не могла. Роды неблагоприятно ска­зались на её слабом здоровье. Доктор Отт рекомендовал Аликс пока что воздержаться от любых нагрузок, передвигаться ис­ключительно в подвижном кресле и принимать еже­дневно соля­ные ванны.

Слишком много навалилось на слабые плечи молодой жен­щины. Трагическая смерть мужа, тяжёлые роды, и ежедневные государствен­ные заботы. И ночные кошмары, в которых раз за разом она видела тот коричневый сак­вояж, летящий в сторону кареты... Грохот оглуши­тель­ного взрыва, звон бьющегося стекла, предсмертное визжание лоша­дей... Огонь... Едкий дым... И кровь, кровь, кровь... Зачастую Аликс просыпалась но­чью в холодном поту, и затем уже не могла уснуть до утра. Но утром она вставала с постели и снова приступала к своим по­все­дневным обязанностям.

После рождения Ольги Императрица испы­тывала странные чувства, вселенская радость перемешива­лась с тре­во­гой за судьбу до­чери. Страх поселился в её душе, и никакая охрана, никакие карауль­ные и патрули вокруг Зимнего дворца не могли излечить Императрицу.

Точно так же, как ко­гда-то ангальт-цербстская прин­цесса Фике, собрав вокруг себя преданных лично ей людей, стала Им­пе­ратрицей Екатериной Второй, те­перь гессенская принцесса Аликс, ставшая Императрицей Алек­сандрой Первой, переступая через природную застенчи­вость, ис­кала способы заработать на­родную лю­бовь.

Не дожидаясь того времени, когда она сможет самостоя­тельно хо­дить, Императрица велела вызвать к себе военного ми­нистра Пузырев­ского. Она встретила генерала в кабинете, сидя в кресле. Вошедший военный министр был, как всегда, подтянут и импозантен, в мундире с шитьём Генерального Штаба. Белый крестик Святого Георгия и сереб­ряные аксельбанты орга­нично сочетались с короткой русской бородой и пенсне в тон­кой золо­тистой оправе на породистом носу.

Пузыревский с необычной галантностью склонился и поцеловал про­тянутую руку Александры Фёдоровны. Она кивнула ему, указав рукой на стоявшее напротив кресло.

— Я рада Вас видеть, генерал, — тихо сказала Императрица. — Как продвигаются Ваши планы относительно реорганизации нашей ар­мии?

— Ваше Императорское Величество, в сложившейся ситуации я вы­нужден ходатайствовать об увольнении от должности начальника Глав­ного штаба генерал-адъютанта Обручева.

— Александр Казимирович, — перешла Императрица на фран­цузский, — если Вы считаете это необходимым, то я удовлетворю Ваше хода­тайство. Но в чём причина такой просьбы? Мне из­вестно, что генерал Обручев считается одним из столпов рус­ской военной науки.

— Ваше Императорское Величество, у меня и у генерал-адъю­танта Обручева разные воззрения на то, каким путём должна развиваться армия. Но я был бы неискренним, если бы умолчал о моральной сто­роне дела, — голос Пузыревского звучал не­громко, но твёрдо и уве­ренно. — В 1863 году во время польского мятежа Обручев, будучи на­чальником штаба дивизии, демонст­ративно отчислился от должности, не желая идти на войну, ко­торую он назвал братоубийственной. Про­шло более тридцати лет, но я не могу полагаться на человека, кото­рый фактически нарушил присягу.

— Это, без всякого сомнения, весомая причина... И я подумаю над Вашей просьбой и приму решение.

Александре Фёдоровне так захотелось встать, подойти к окну, чтобы не видеть глаз Пузыревского, при­стально смотрев­ших из-под стёкол пенсне, но пока что она была прикована к креслу и не могла без посто­ронней помощи подняться. Зная, что военный министр сам имеет поль­ские корни, она считала не очень так­тичным вести разговор о польском мятеже.

— Скажите, Александр Казимирович, — спросила она, — почему на Ва­ших погонах нет императорских вензе­лей?

Вопрос сбил Пузыревского с толку, он на мгновение расте­рялся, не зная, в какую форму облечь ответ, но потом спохва­тился.

— Ваше Императорское Величество! Я не был удостоен высо­кой чести быть причисленным к Свите. Моя служба долгое время прохо­дила в Варшаве... А стать свитским обычно суж­дено тем, кто служит поближе к Петербургу...

— Поздравляю Вас моим генерал-адъютантом, Александр Ка­-зимиро­вич, — произнесла Императрица по-рус­ски, улыбнувшись, и её прекрас­ные тёмно-синие глаза немного оттаяли.

Генерал вскочил, как юный поручик, вытянулся и громко произнёс:

— Благодарю, Ваше Императорское Величество!

— Присядьте, генерал... Я искренне рада, что именно Вы стали пер­вым генерал-адъютантом моего царст­вования. Но я позвала Вас для того, чтобы приказать... Я желаю назначить мою дочь шефом Атаман­—

ского полка.

— Слушаюсь, — ответил военный министр. — Позвольте узнать, Ваше Величество, как именно следует те­перь именовать Ата­манский полк. В ноябре прошлого года Блаженной памяти Им­ператор Николай Алек­сан­дрович сложил с себя звание шефа полка после вступления на пре­стол. Полк по сей день именуется "Лейб-Гвардии Атаманский Его Им­пера­торского Высочества Наследника Цесаревича", хотя Цесаревич Геор­гий Александро­вич не является его шефом.

— Вы — военный министр, Александр Казимирович, и потому должны высказать мне свои предложения, — ловко отпарировала Импе­ратрица.

— Я считаю, Ваше Величество, что полк может называться или "Ея Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Ни­колаевны" или же "Ея Императорского Высочества Цеса­ревны", — медленно произнёс Пу­зыревский.

— Благодарю, Александр Казимирович... Я желаю, чтобы был ис­поль­зован второй вариант, — голос Импе­ратрицы звучал мягко, без привыч­ных властных ноток. — Кандидатуру на место Обру­чева пред­ставьте мне как можно скорее. Вы обещали мне к пер­вому декабря предоста­вить предложения по армии.

— Ваше Величество, — снова встал с кресла Пузыревский. — Я вынуж­ден поднять ещё один вопрос, ибо после злодейского убийства Госу­даря Николая Александровича прошло уже семь месяцев, но я не ре­шался тревожить его светлую память... Госу­дарь состоял шефом в пол­ках гвардии и армии, и пор сей день его шефства не отменены. По сло­жившейся традиции царст­вующий монарх всегда является шефом нескольких полков гвардии. Преобра­женского, Се­мёновского, Измай­ловского, Егерского, Конного... Угодно ли будет Вашему Величеству из­дать какие-либо повеления по этому по­воду?

По лицу Александры Фёдоровны разлились красные пятна. Она вся сжалась, по щеке пробежал чуть за­метный нервный тик. Тихо ответила, по-французски:

— Я хочу, чтобы память о моём безвременно ушедшем муже, при­-нявшем мученическую смерть от рук вра­гов престола и Оте­чества, все­гда жила в России, в сердце каждого русского сол­дата. Подумайте, генерал, шефство над какими полками я должна принять... А в каких полках пусть останется имя покой­ного Императора Ни­колая Алексан­дровича. Я жду Ваши сооб­ражения че­рез неделю, а теперь я должна идти к до­чери. Ещё раз поздравляю Вас моим генерал-адъютантом!

Аудиенция была окончена. Военный министр попрощался и вышел. Оставшаяся в кабинете Аликс долгое время не решалась вызвать при­слугу, и сделала это, лишь когда высохли набежав­шие слёзы.

Вечером за чаем Великий Князь Сергей, узнав о том, что Аликс при­казала именовать Ольгу не просто Великой Княжной, но Цесарев­ной, и что Высочайший указ ею уже подписан, при­шёл в замешатель­ство. Он понимал, что та­кое титулование но­воро­ждённой девочки мо­жет быть истолко­вано в определён­ных кругах, как желание её матери из­менить порядок престоло­насле­дия, устранив от трона братьев покой­ного Николая, но промол­чал, надеясь на то, что всё само собой разре­шится... Хотя он об­манывал сам себя, зная неуравновешенный харак­тер Ма­рии Фё­доровны.

* * *

Гром грянул уже на следующее утро. Как обычно, Алексан­дра Фё­доровна поднялась в 9 часов утра. После традиционного гоголь-моголя в постели, она оделась и теперь сидела в кресле, а возле неё суети­лась фрейлина, занятая расчёсыванием прекрас­ных волос Императ­рицы. За дверью раздался шум, громкие го­лоса, затем дверь распахну­лась и в комнату буквально влетела Мария Фёдоровна. Обычно при­ветливая и милая, сегодня она выглядела злобной фурией с глазами, способными испепелить любого, попавшегося на встречу. Следом за матерью осто­рожно вошёл Великий Князь Ми­хаил Александро­вич, испу­ганно озира­ясь по сторонам. Дежурный флигель-адъютант застыл в дверях, не зная, что говорить и как поступить в сложившейся ситуации. Аликс недоумённо посмотрела на свекровь.

— Что происходит? — спросила она чуть слышно.

Мария Фёдоровна, как будто не слыша заданного ей вопроса, обра­тилась к фрейлине:

— Оставьте нас!

Фрейлина, застывшая с гребнем в руке, растерялась, не зная, как поступить. Во дворце давно все привыкли к тому, что прика­зания вдов­ствующей Императрицы нужно выполнять мгно­венно, ибо хруп­кая дат­чанка могла превратиться в гневную рус­скую бабу, сметаю­щую всех и вся на пути, и тогда даже покой­ный Александр III предпо­читал ретиро­ваться. Но фрейлина не решалась выйти, не получив при­казания от Александры Фёдо­ровны, и вопросительно смотрела на неё.

— Вы можете идти, милая, — сказала Аликс.

Фрейлина вышла, закрыв за собой дверь. Как только дверь захлопнулась, Мария Фёдоровна на­бросилась на невестку с яро­ст­ными упрёками:

— Что ты себе позволяешь, Аликс? Ты правда решила уже, что ты повелеваешь Россией? Как ты могла только додуматься до того, чтобы украсть у моих сыновей престол, принадлежащий им по закону...

Гневная даже не присела, она ходила по комнате, изредка останав­ливаясь, чтобы, глядя в глаза невестки, выплеснуть оче­ред­ную порцию ярости. Аликс не могла понять, что послужило причиной та­кого негодо­вания свекрови. Она была напугана, взволнована, и не сразу нашлась, что сказать в ответ. Но потом она взяла себя в руки. Её глаза леденели, губы сжались, яркие красные пятна выступили на лице.

— Мадам, кто дал Вам право врываться сюда и орать, как по­судо­мойка? — тихим дрожащим голосом спросила Аликс. Негодо­вание уже захлестнуло Императрицу.

— Вы забываетесь, если решили, что имеете право уст­раивать такие скандалы в моём дворце, — пере­шла она на английский. — Что послу­жило причиной столь не­уважительного поведения? Я жду объяснений, Ваше Величество!

Мария Фёдоровна обомлела от такой, как она сочла, невидан­ной дерзости невестки. За то недолгое время, которое Аликс прожила в Аничковом дворце, вдовствующая Императрица при­выкла к тому, что невестка всячески избегает конфликтов и ту­шуется при малейшем на­мёке на возможный скандал. Но после смерти Николая Мария Фёдо­ровна редко видела Аликс, практи­чески не общалась с ней, и потому, получив резкий отпор, не могла понять, что такого произошло с невест­кой, чтобы она по­смела в таком тоне разговаривать. Но новая волна ярости захле­стнула Гневную и она перешла на крик:

— Ты прикидываешься невинной овечкой? Ты, которая решила узур­—

пировать престол, которая погубила моего сына... Я знаю, что ты на­значила Ольгу шефом Атаманского полка с титулом Цесаревна! Я всё знаю!!!

— Мадам, о том, что Ольга — шеф Атаманского полка, сегодня будет

объявлено двору. В этом нет секрета, и я не понимаю, в связи с чем Вы посмели бросать такие обвинения в мой адрес, — ответила Алексан­дра Фёдоровна. — Я требую, чтобы Вы вели себя соответствующе и пом­нили, что я не только Ваша невестка, мадам, но я ещё и Ваша Им­перат­рица!

Михаил Александрович, высокий семнадцатилетний юноша, не­складный и застенчивый, молча слушал перебранку, не смея вмеши­ваться. Мария Фёдоровна, получив твёрдый отпор, не­много успокои­лась и, сни­зив тон, изменила тактику.

— В России титул Цесаревны носят только супруги наслед­ников пре­стола! И ты, объявив Ольгу Цесаревной, дала ясный на­мёк на то, что именно она является наследницей, а не Георгий и не Миша. Ты решила нарушить последнюю волю Николая? Я ещё тогда, в апреле, говорила, что всё это безумие, что невоз­можно нарушать порядок пре­столонас­ледия, но меня не послу­шали. И вот теперь ты пошла ещё дальше...

— Вы не правы, мадам, — мягко ответила Императрица. — Хотя Вы ки­чи­тесь тем, что так долго прожили в России, вероятно, Вы просто поза­были, что в своё время Пётр Великий даровал титул Цесаревен своим дочерям, Елизавете и Анне...