Гессенская волчица-2

Департамент государственной экономии занимался вопро­сами фи­нансов, торговли, промышленности и народного про­свещения. Рас­сматривал законопроекты, связанные с развитием экономики, государ­ственных доходов и расходов, финансовые сметы министерств и глав­ных управлений, отчёты государст­венных банков, вопросы налогооб­ложения, предоставления при­вилегий отдельным акционерным обще­ствам, дела по откры­тиям и изобретениям.

Обычно члены Государственного Совета назначались Импе­ратором

из числа отставленных министров, генерал-губернато­ров, по­слов, т.е. это были люди весьма пожилые и, в большин­стве своём, для работы уже мало пригод­ные. Собственно для практической работы в Совете назначались в некотором коли­честве сенаторы, из наиболее вы­даю­щихся, однако и они не от­лича­лись молодостью, а со време­нем, так как звание члена Со­вета было пожизненным, перехо­дили в разряд членов Общего собрания, т.е. уве­личивали почти бесполезный балласт этого уч­режде­ния.

Назначение в Государственный Совет практически ни к чему не обя­зывало. Его члены могли годами не выходить на службу, числясь в отпуске. Общая численность членов Совета не была определена, и с годами всё увеличивалась.

Комитет министров же занимался лишь предварительным обсу­жде­нием вопросов. Его заключение, приня­тое единогласно или боль­шинст­вом голосов, вносилось в журнал, который пред­ставлялся на утвержде­ние Императору.

Что же рассматривали министры на заседа­ниях Коми­тета? Очень редко это были важ­ные межведомственные во­просы или же вопросы, которые фор­мально находились в пределах ведения од­ного министер­ства, но за кото­рых министры не хотели брать на себя персо­нальную от­ветственность. Обыч­ная рутинная ра­бота Ко­митета министров — это рассмотрение огромного числа мелоч­ных во­просов, список которых сформировался достаточно случайным обра­зом.

Наиболее многочисленными были дела об индивидуальном назна­чении пенсии отставным чиновникам. При отсутствии нормаль­ного пен­сионного законодательства пенсии назначались в индивиду­альном по­рядке, и в индивиду­альном же порядке рас­сматривались Ко­митетом министров, что существенно загро­мо­ждало его делопроиз­водство. Кроме этого, Комитет минист­ров рассматривал все уставы акционерных обществ. Акцио­нер­ные обще­ства учреждались на осно­вании закона, изданного в 1833 году, который допус­кал только имен­ные акции, а почти все уч­редители желали выпустить акции на предъ­явителя. По­этому Комитет министров был вынужден рассматривать почти все уставы вновь учреждаемых компаний, а количество таких дел дохо­дило до четырёхсот в год.

Каждый министр имел отдельный доклад у Императора, а в состав Комитета министров входили не только министры, но и председатель Государственного Совета, Государственный секре­тарь, и даже обер-прокурор Святейшего Синода. Одна и та же особа могла одновременно быть сенатором, членом Государст­венного Совета и входить в состав Комитета министров, а зачас­тую возникающие межведомственные споры реша­лись исклю­чительно исходя из межличностных отношений и степени при­ближённости к престолу.

Мог ли такой орган считаться правительством? Нет, это было пока не правительство, а лишь совещание высших чиновников, а граф Иг­натьев желал превратить Комитет министров в настоя­щее правитель­ство, ко­торое бы управляло Империей, а не зани­малось на­числением пенсий.

Зная, что Великий Князь Михаил Николаевич, человек благо­род­ный, уравновешенный и учтивый, но заня­тый больше вопро­сами ар­тилле­рии, чем работой Государственного Совета, полно­стью полага­ется на Госу­дарственного секретаря, канцлер посо­ветовал Императ­рице назна­чить на эту освободившуюся после Плеве должность свет­лейшего князя Ливена, которого в своё время покойный Александр Третий спрова­дил в отставку по со­вер­шенно надуманным мотивам.

Пробыв в отставке тринадцать лет, Ливен был благодарен Николаю Павло­вичу за возвращение на службу. Широко образо­ванный человек, на­стойчивый в преследуемых им целях, власт­ный и энергичный, он тяго­тился отстав­кой и жизнью в имении, кото­рую скрашивала лишь его ув­лечение ас­трономией и собст­венная обсерватория. В лице нового Го­сударственного секретаря граф Игнатьев приобрёл верного союз­ника и единомышленника. За годы отставки Ливен составил не один проект преобразова­ний в государстве, считая, что существующие ми­нистер­ства яв­ляются громоздкими и неуправляемыми.

По вечерам дома у графа Игнатьева собирались Великий Князь Сер­гей Александрович, светлейший князь Ливен, граф Воронцов-Даш­ков и министр финансов Плеске. Свидетелем та­ких совещаний был только лич­ный адъютант канцлера, который делал необходимые за­писи, по­сле чего папка с бумагами бе­режно укрыва­лась в сейфе.

Петербургский особняк на улице Миллионной стал "гнез­дом тай­—

ного заговора", созданного высшими сановниками Россий­ской Им­-перии.

Изначально Великий Князь Сергей Александрович предло­жил со­звать Особое совещание по преобразо­ванию высшей ис­полнительной власти, которому Императрица поручит подго­товку предложений. Но канцлер и Государственный секретарь в два голоса запротестовали, заявив, что созыв такого совещания — это затяги­вание процесса преоб­разований на пять-десять лет, ибо российская бюрократия лучше всего научилась за­волокичи­вать любое начинание. Граф Игнатьев напомнил, как годами го­товились самые простые документы, как бюрократы из разных ведомств начинали многочасовые дебаты из-за пустяковой формулировки.

Первой жертвой тайного совещания должно было стать Министер­ство внутренних дел. Было принято решение выделить из его состава Главное управление почт и телеграфа на правах са­мостоятельного ми­нистерства. Медицинский департамент и Ме­дицинский совет, Ветери­нарный комитет, Хозяйственный депар­тамент и Техническо-стро-итель­ный комитет должны были пе­рейти в другие министерства.

Министерство земледелия и государственных имуществ под­лежало разделению на два, Министерство землеустройства и земледелия и Министерство государственных имуществ.

Вновь создаваемые Министерство торговли и Министерство про­мышленности должны были формироваться из отделов, кото­рые пре­жде входили в со­став Министер­ства финансов. Та­кое решение моти­вировалось тем, что промышленное развитие и торговля ставились во главу угла.

Были подобраны и согласованы кандидатуры всех министров.

Министром народного просвещения был при­глашён доктор граж­данского права профес­сор Боголепов, государ­ст­венных имуществ — принц Александр Оль­денбургский, путей со­общений — генерал Ан­ненков, почт и теле­графа — признанный спе­циалист в области теле­графного дела генерал Безак, тор­говли — сенатор Иващенков, зем—

ле­уст­рой­ства и земледелия — автор многих сочинений по сель­скому хозяйству Ермолов.

Канцлер граф Игнатьев оставался председате­лем Комитета ми­нист­ров и мини­стром иностранных дел. При новом раскладе со­храняли свои по­сты министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков, Импера­торского двора — Рих­тер, фи­нансов — Плеске, юстиции — Му­равьёв, военный министр Пузы­ревский.

Морское министерство пока что оставалось неприкосновен­ным, ибо охватить всё сразу руки не доходили, а генерал-адми­рал Великий Князь Алексей Александрович занял выжидатель­ную позицию, мирно сосу­щест­вуя с молодой Императрицей и графом Игнатьевым.

Подобрать кандидатуру министра промышленности пока не удава­лось, и канцлер был готов временно взять это своё детище под вре­мен­ную опеку.

К сентябрю 1895 года все законопроекты по преобразованию выс­шей исполнительной власти были готовы. В недрах Депар­тамента по­лиции одновременно были подготовлены изменения к Уставу уголов­ного судо­произ­водства и изменения к проекту Уго­ловного уложе­ния, вырабо­тан­ного комиссией статс-секре­таря Фриша.

Высочайшие указы о преобразовании высшей исполнитель­ной вла­сти, создании новых министров, назна­чении министров, были обнаро­дованы 1-го сентября. В тот же день Императрица утвердила проекты Уголов­ного уложения и Устава уголовного судопроизводства. В подпи­санном ею указе говорилось, что срок вступ­ления Уголовного уложения в действие будет опреде­лен впоследствии особым распоря­жением, но главы III "О бунте против Верховной власти и о преступ­ных деяниях против свя­щенной особы Императора и членов Импера­торского дома", IV "О государственной измене" и V "О смуте" всту­пали в дейст­вие сразу же.

Всё это было очень своевре­менно, ибо Ус­тав уголовного су­допроиз­водства был принят в 1864 году, во времена либераль­ных реформ Александра Второго, и благодаря его положениям лица. Лица, чуть ли не открыто занимающиеся анти­госу­дарственной деятельностью, за­частую не могли быть привлечены к ответственности. Прежнее уложе­ние об уголовных наказаниях действо­вало вообще с 1845 года и в своё время было сильно ли­берализиро­вано.

Теперь же наказания за государственные преступления уже­сточа­лись. Глава III Уголовного уложения предусматривала смертную казнь за мятеж (посягательство на жизнь, здоровье, честь и свободы монарха и членов его семьи; попытки изменить установленную форму го­судар­ственного устройства и порядок престо­лонаследия; самозванство и распространение ложных слухов о кончине, отречении Императора либо замене формы прав­ления), смертную казнь за создание политиче­ского сообще­ства (антиправительственного или имеющего целью со­вершить госу­дарственное преступление, ста­вящего целью бунт или вос­стание), 10 лет каторжных работ за политическую пропаганду (пуб­лично выражен­ное неуважение Верховной власти или по­рядку престо­лонаследия; призывы к ниспровержению государст­вен­ного строя, со­вершению преступлений против государства, не­повиновению законам; изготовление, раз­множение, хранение и распространение ли­тературы с такой же целью).

Глава IV карала за измену военную (оказание содействия непри­ятелю в его военных или иных враждеб­ных против России действиях; сдача неприятелю армии, флота, отряда, отдельной части или ко­манды, укре­плённого места; вступление в заведомо неприятельское войско; шпионство), дипломатическую (зло­употреб­ление со стороны лиц, уполномоченных на заключение контракта от имени государства) и гражданскую (раз­глашение государственной или служебной тайны ино­странному государ­ству; тайная переписка с пра­витель­ством другой страны; побуж­дение к враждебным действиям против России). Наказа­ние было одно — смерт­ная казнь.

Новая глава "О смуте" содержала больше всего статей, по которым

можно было привлечь любителей крамолы и револю­ций. Под поня­тием смуты понималось деяния, так или иначе, прямо или косвенно направ­ленные на подрыв авторитета Вер­ховной власти, её низверже­ние и возбуждение к действиям бунтовщиче­ского или из­меннического харак­тера.

Массовая сходка людей, "заведомо собравшихся с целью выразить

не­уважение Верховной власти или порицание установ­ленных Зако­нами основными образа правления, или по­рядка на­следия престола, или зая­вить сочувствие бунту или измене, или лицу, учинившему бун­товщиче­ское или изменническое деяние, или учению, стремящемуся к насиль­ственному разрушению су­ществующего в государстве общест­венного строя и последова­телю такого учения", каралась каторжными работами сроком на пять лет. Организаторы такого ско­пища или лица, ими руково­див­шие, автоматически получали по десять лет каторжных ра­бот.

Такое же наказание ждало уча­стников сборищ, которые под угрозой применения вооружённой силы отказались подчиниться тре­бо­ванию, разойтись. Участие в скопищах, сопряжённых с со­вер­шением разного рода на­сильственных дейст­вий, вплоть до за­хвата власти, каралось виселицей.

Создание или участие в сообществе, поставившем своей це­лью воз­буждение к неповинове­нию и противо­действию законам, разжиганию вражды между отдельными частями или классами населения, между сосло­виями, хозяевами и рабочими, а также возбуждение рабочих к устройству или продолжению стачек, каралось каторжными работами от пяти до десяти лет. А ежели речь шла о сообществе, избравшем це­лью своей деятельно­сти нис­провержение обществен­ного строя и совершение тяж­ких пре­ступлений посредством взрывчатых ве­ществ и снарядов, то на­казание было одно — виселица.

Даже за различные виды революционной пропаганды, такие, как произнесение публичной речи, распро­странение сочинений, возбуж­дающих к непови­новению или противодействию закону, или обязатель­ному по­становлению, или законному распоряже­нию вла­сти, были пре­дусмотрены каторжные работы сроком на пять лет.

Недонесение о замышляемых и совершенных государст­венных преступлениях отныне каралось каторж­ными работами на срок от пяти до десяти лет.

Общественность сразу же нарекла новое Уголовное уложение "дра­коновским законом". Разумеется, об­щественность была права, ибо если раньше за чтение антиправительственной лите­ратуры можно было отделаться ссылкой, то теперь каторжные работы в течение пяти лет на благодатном воздухе Нерчинска и Зе­рентуя должны были по­мочь заблуждав­шимся стать на путь ис­тинный.

Императрица Александра Фёдоровна в разговоре с минист­ром внут­ренних дел графом Воронцовым-Даш­ковым заметила, что в про­свещённой и либеральной Европе дают за антигосу­дарственную дея­тель­ность гораздо больше, чем десять лет. Ми­нистр, понимая обеспо­коенность царицы, ответил прямо, что де­сять лет на рус­ской каторге — это нужно ещё выдер­жать. Ибо ка­торжная тюрьма — это не просто си­дение в ка­мере. Это тяжкий изну­рительный труд по 12-16 часов в су­тки, либо на рудниках, либо на заводах Кабинета Ея Вели­чества. Труд ежедневный, без выходных. Всем катор­жанам, что муж­чинам, что женщинам, бреют наголо пол­головы, заковывают в ножные и наруч­ные кан­далы.