Мартин Скотт. Фракс и ледяной дракон (Перевод)

Восстанавливаю в памяти события вчерашнего вечера и понимаю, что по-прежнему зол на Лисутариду и Макри. Ну и парочка. Совершенно неспособны справляться с трудностями, не прибегая к дурману. Нахожу их обеих все еще лежащими на кушетках в гостиной.

— Вот вы где! — кричу я. — Что скажете в свое оправдание?

Лисутарида зевает, просыпаясь.

— О чем ты ревешь?

— Ты совершенно не владеешь собой, Лисутарида. Малейшая неудача, и ты тотчас... — я умолкаю. Головная боль вдруг становится еще сильнее. Испытываю тошноту. С трудом сажусь на свободную кушетку.

— Что-то не так? — спрашивает Лисутарида.

— У тебя есть листья лесады?

Лисутарида принимается хохотать, но хохот оборачивается кашлем.

— Лицемер, — задыхается она, когда кашель отступает. — Опять ты опустошал погреба.

— Нет ничего плохого в глоточке пива. Есть у тебя лесада или нет? Голова меня прикончит.

— Фазис хотя бы не приносит похмелья, — говорит Лисутарида самодовольно. Она приподнимается на одном локте. Ее лицо приобретает зеленоватый оттенок, и она валится обратно.

— Мне дурно.

В этот момент просыпается Макри. Как только она это делает, ее выворачивает на край кушетки.

— Теперь я чувствую себя еще хуже, — стонет Лисутарида. — Что случилось с Макри?

— Она принимала диво.

— Что? — ужасается Лисутарида. — Это правда?

Макри опять тошнит. Надеюсь, ковер не слишком дорогой.

— Как только мне полегчает, я разозлюсь по-настоящему, — говорит Лисутарида.

— Листья лесады у тебя есть?

— Не помню. Я поместила все свои припасы в магический кошель. Может быть, что-то там есть.

Лисутарида начинает копаться в кошельке.

— Проклятье, как же болит голова, — мычу я.

— Слишком много пьешь, — говорит Макри.

Я близок к тому, чтобы резко пройтись на ее счет, когда появляется Арикдамис. Его глазам открывается зрелище Лисутариды, Макри и меня, развалившихся на его прекрасных кушетках, и беспорядка на полу.

— Что это значит? — требует он ответа. — Я не приглашал вас в свой дом для того, чтобы превратить его в притон беспробудных пьяниц.

Макри опять тошнит, затем она падает с кушетки. Лисутарида заходится в ужасном приступе кашля, что заканчивается стонами и глотанием воздуха. Потрясенный Арикдамис таращится на происходящее.

— У тебя есть листья лесады? — интересуюсь я.

— Нет! — рявкает Арикдамис. — И судя по тому, что я вижу, в моих погребах тоже ничего не осталось.

— Я взял-то одну бутылочку эля. Я же верну, понятное дело.

Престарелый математик гневно озирает комнату.

— Я очень разочарован всеми вами. А о тебе, Лисутарида Властительница Небес, я был куда лучшего мнения, — с этими словами он удаляется.

— Не понимаю, почему он обвиняет меня, — бормочет Лисутарида. — Фракс гораздо хуже. Всем об этом известно.

Волшебница так глубоко засовывает свою руку в кошель, что она исчезает.

— Никак не привыкну к этому новому магическому карману, ничего не могу найти.

Она извлекает меч, затем книгу заклинаний, прежде чем, наконец, находит то, что ищет.

— Листья лесады. Они у меня уже давно. Не уверена, действуют ли еще.

Беру два листка, съедая один и передавая другой Макри. Лисутарида кладет один себе в рот, кривясь от горького вкуса. Некоторое время мы лежим в тишине. Листья, будучи старыми, срабатывают не сразу, но постепенно я прихожу в себя.

— Кто бы мог подумать, что у Арикдамиса такой вздорный характер? — говорит Лисутарида.

— Это с ним пройдет. Макри сгладит ситуацию разговорами о математике или о чем-то еще. У тебя есть заклинание для очистки ковра?

Как только мы поправляемся, я погружаю Лисутариду и Макри в мое расследование. Было время, когда я ни с кем не делился подробностями своей работы, но нынче привык давать знать Макри о своих делах. Что же касается Лисутариды, то мы вместе оказались в этом сложном положении, поэтому считаю, это даже хорошо, что она знает, чем я занимаюсь.

— Ты имеешь дело с уважаемыми людьми, — говорит Лисутарида. — Барон Мабадос, барон Гиримос, Возанос, главный дворецкий Дарингос.

— Понимаю. Постараюсь не дать им повода обвинить тебя в чем-то.

Лисутарида гримасничает. Она неуверенно встает и идет к большому зеркалу, которое висит в простой бронзовой оправе над камином.

— Не тревожься на этот счет, — говорит она. — Я сыта по горло обособленностью. И самсаринскими прическами я тоже сыта по горло. — Она снимает заколки, позволяя волосам беспорядочно покрыть плечи. — Я вообще сыта по горло попытками ублажить самсаринцев. Без разницы, любят они меня или нет. Настает время брать дело в свои руки.

Разделяю чувства волшебницы. Все эти тревоги о статусе лишь заводят нас в тупик. Будь дело в Турае, я б уже давно совершил прорыв в расследовании.

— На следующей встрече я скажу королю, что пора избрать военного лидера, — говорит Лисутарида. — И я — очевидный кандидат.

— Тогда-то, возможно, Ласат и предъявит пропавшие чертежи, — добавляет Макри.

Румянец на лице Лисутариды несколько бледнеет, но она овладевает собой.

— С эти мы разберемся.

— Как?

— Не знаю. Фракс? Есть мысли?

— Пока нет. Но кое-что все же имеется. Состязание по поеданию пирогов.

— Прошу прощения?

— Ты не хотела, чтобы я выступил, потому что это могло ухудшить твое положение. Раз уж ты о нем больше не печешься, я участвую. Нам нужны бабки.

— Чудесно, — говорит Лисутарида. — Участвуй. Мы даже могли бы выдать это за подвиг.

— Сомневаюсь, — говорит Макри. — Ты видела, как лопает Фракс?

Макри сражается сегодня, но позднее. Она твердо намерена не повторять скверное выступление.

— Я знаю, что кто-то применил заклятье против меня, — ворчит она.

Лисутарида не заметила магии, но признает, что не была полностью сосредоточена, поскольку там околачивался Маркинос Лунный Камень. Если б какое-то враждебное заклинание и было использовано, то он бы его почуял.

— Я удостоверюсь, что отныне магия не будет тебе досаждать, — обещает Лисутарида.

Макри все равно настаивает, что она победила в бою.

— Я порезала ему шею. В настоящем бою он был бы мертв. Никчемное судейство.

Она выходит в сад, все еще жалуясь. Этим вечером у Лисутариды очередная встреча. Она спрашивает меня, хочу ли я побывать на ней. Наконец-то прибыли посолы Ниожа. Ниож, Самсарин и Симния предоставят большую часть войска в грядущей войне. Многие мелкие государства обеспечат поддержку, но другие доподлинно крупные союзники — эльфы. Их послы должны скоро быть здесь.

— Я думал, бароны не желают видеть меня на своих собраниях?

— Не желают, — подтверждает Лисутарида. — Но я же беру дело в свои руки. Ты мой советник, поэтому должен там быть. Если им это не по душе — их проблемы. Есть хоть какой-то шанс на то, что ты не напьешься и не станешь всем грубить?

— Шанс есть всегда.

— Если Дарингос будет там, постараюсь устроить ваш разговор, — говорит Лисутарида.

Позавтракав ковригой хлеба и остатками копченой говядины из погреба, я возвращаюсь в Королевский Архив поговорить с Цетеносом, отцом несчастной Алцетен. С собой у меня рекомендательное письмо от баронессы Демельзы.

На посту те же самые два стражника, и на этот раз они не игнорируют меня, а недружелюбно пытают о моем деле. Очевидно, кто-то наговорил им обо мне. Сообщаю, что пришел побеседовать с Цетеносом.

— Королевский хранитель записей не беседует с посетителями.

— Со мной поговорит, — отвечаю я. — У вас нет причины не пускать меня.

Один из охранников смеется.

— Пусть идет. Все равно Зинлантол его вышвырнет.

Зинлантол сидит за столом. Она начинает враждебно пялиться на меня, пока я еще только подхожу, и даже не думает прекращать.

— Я пришел поговорить с Цетеносом.

— Он не принимает.

— Рекомендательное письмо от баронессы Демельзы утверждает обратное, — я не трачу время на размахивание им. Зинлантол воспринимает это как большой удар. Изучив личную печать баронессы, она неохотно признает, что та подлинная. Она встает со стула и обращается к юному помощнику.

— Скажи Цетеносу, что его хотят видеть. Сыщик из Турая — можешь себе представить — с рекомендацией от баронессы Демельзы.

Долгое время я жду, пока Зинлантол подчеркнуто игнорирует меня. Позади нее тянутся и тянутся полки, заполненные книгами и свитками. Полки сменяются шкафами из потемневшего с возрастом дерева. Подмечаю, что заявляются помощники с коробками и начинают выгружать бумаги в один из шкафов.

— Что там? — спрашиваю я.

— Отчеты о добыче руды, — бормочет Зинлантол. — Прошу не мешать, я занята.

Наконец, приходит первый помощник и делает знак следовать за ним. Он ведет меня по тускло освещенным комнатам, переполненным запыленными книгами и свитками, вверх по витой лестнице, сквозь другие комнаты и, наконец, в то, что могло бы сойти за частную приемную, не так уж и забитую коробками с бумагами, часть которых явно еще ожидает разбора. Сажусь и жду. От нечего делать пытаюсь читать какие-то бумаги на столе рядом со мной, но они все касаются производительности серебряного рудника, и мои глаза стекленеют.

Цетенос оказывается старше, чем я ожидал. Должно быть, поздно женился. Он опирается на трость для ходьбы, медленно шаркая по комнате. Волосы у него редкие и седые, но длиннее тех, что я бы ожидал у самсаринского правительственного чиновника. Его манжеты поизносились, а ботинки, некогда щегольские, стерлись и стоптались. Он выглядит как человек, которого более никак не волнует его внешность. Когда я встаю поприветствовать его, он стоит неподвижно, глядя на меня и молча оценивая. Достаю письмо Демельзы.

— Баронесса просит тебя поговорить со мной.

Он кидает взгляд на письмо.

— Интересуетесь Алцетен?

— Так и есть.

Рука старца начинает дрожать, и эта дрожь передается его трости. Какое же облегчение, что он безопасно добирается до кресла.

— Ее смерть была ужасным ударом, — говорит он. — Боль от этого почти... — его голос стихает.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— За минуты до происшествия. Она была здесь, в этой комнате. Но почему вы спрашиваете?

— Просто пытаюсь прояснить некоторые детали.

Цетенос испытывает страдания, но все же не потерял рассудка.

— Есть подозрение, что смерть моей дочери не была случайной?

— Да. Но если вы начнете всем это твердить, мне будет труднее проводить расследование.

— Как же это могло не оказаться несчастным случаем? Никто бы и не подумал вредить Алцетен.

— Не могли бы вы сообщить, чем она занималась в том день перед тем, как покинула здание?

— Она была здесь, сортируя записи.

— Какие записи?

— Ну, я не уверен. Алцетен взяла на себя большую часть моей работы, — он машет головой, указывая на беспорядок среди полок и коробок. — У нас тут столько всего...

— Какого рода записи хранятся в этом здании?

— Все. Об урожае, налогах, добыче руд, ввозных пошлинах, семейные записи, свидетельства о рождении, поправки к законам, — это главное хранилище всех деловых документов.

— Но сказать, чем же она занималась, нельзя?

Цетенос кладет руку на лоб и вздыхает, словно даже мысли о дочери слишком тяжелы для него.

— Я действительно не уверен. Правами на добычу руды, возможно. Всегда подают столько исков и заявок. Их необходимо сверить с существующими заявками и дважды сверить с нашими записями законов и наследований, чтобы удостовериться, что права уже никому не принадлежат.

— Ваша дочь одна здесь работала?

— В этой комнате — да.

— Она намекала вам, что нашла нечто странное? Некие денежные переводы, которые не хотели бы предавать гласности, например?

— Нет, она никогда мне ни о чем таком не говорила. Правда, все это звучит маловероятно. Разве дворецкий Дарингос не расследовал событие?

— Расследовал. Не уверен, что он делал это тщательно.

Я беседую с Цетеносом еще какое-то время, так и не выяснив чего-либо существенного.

— Когда они встречались с Мерлионой, то всегда за пределами здания?

— Не уверен. Думаю, они обменивались записками, договариваясь о встречах.

— Значит, кто-то мог бы узнать, когда будет встреча?

— Да. Но почему вы спрашиваете о Мерлионе?

— Просто беру на заметку некоторые детали.

Окруженный столькими пыльными книгами и свитками, я испытываю жажду. Встаю с кресла. Покидая здание, я больше не сомневаюсь в том, что Алцетен могла быть убита. Завещания, денежные переводы и торговые договоры в прошлом привели ко множеству смертей. Не повезло, что ее отец не сумел рассказать, над чем она работала. Спустившись по лестнице, я задаю вопросы нескольким молодым помощникам, но это ни к чему не приводит. Никто их них не знает, что могла делать Алцетен перед смертью. Говорят ли они правду или темнят, как Зинлантол, я не уверен.

Страдаю от жажды, но нет бабок на пиво, и горько признавать это человеку, в особенности тому, кто бесстрашно служил своей стране и усердно трудился, чтобы сделать свой город лучше. Сорока пяти лет от роду — и недостает денег на кружечку эля. По крайней мере, грядет состязание по поеданию пирогов. Меня греет мысль о том, что для подобных событий принято обеспечивать конкурсантов достаточным количеством эля, но мои надежды быстро перечеркиваются распорядителем.

— Нет пива? Вы серьезно?

— Мы обеспечиваем всех водой — сколь угодно.

— Водой? Считаете, чемпион в еде управится с водой? Что же это за дешевое состязание? Глубоко же в народ Самсарина въелось зло, раз они не могут предоставить человеку пиво во время еды. В Турае мы никогда такого не терпели.

— Тогда, возможно, тебе стоит вернуться в Турай, — говорит распорядитель.

— Вернулся бы, если б самсаринцы прекратили ходить вокруг да около и навели порядок в своих рядах. Вот что я тебе скажу...

Меня перебивают хлопком по плечу. Подошли Макри и Лисутарида.

— Что вы тут делаете?

— Пришли поддержать тебя, — говорит Макри.

— Как раз вовремя, чтобы предотвратить международный инцидент, — говорит Лисутарида. — Я бы смягчила выпады против самсаринцев, пока мы непосредственно в Самсарине.

— А ты слышала этого парня? Нет пива! На состязании по поеданию пирогов! Это же смешно. Мне нужно пиво.

— Никогда не задумывался, что у тебя могла быть проблема? — спрашивает Макри.

— Что еще за проблема?

— У тебя пристрастие к пиву.

— Пристрастие к пиву? Ничего подобного.

— Да, оно есть.

— Назови хотя бы одного уважаемого лекаря, который когда-либо сообщал, что чрезмерное потребление пива является проблемой.

— Да все об этом говорят.

— Полная ерунда. Глоток эля идет человеку на пользу. Уж тебе бы значительно похорошело от кружечки пива — и сейчас, и потом. Пропала бы худоба, в первую очередь. Может, и характер бы улучшился.

— У меня есть несколько монет в четверть гурана, — говорит Лисутарида, неуклюже копаясь в своем магическом кошеле. — Вот, поторопись.

Сломя голову несусь за пивом и возвращаюсь как раз, чтобы услышать объявление о начале состязания. Стенки палатки свернуты кверху, позволяя большой толпе зрителей глазеть внутрь, и раздаются крики воодушевления различных фаворитов толпы. Распорядитель звонит в колокольчик, и появляется вереница служанок, каждая из которых несет поднос, до краев заполненный пирогами. Пироги с говядиной, как дают мне понять. Скорее всего, приличного качества, судя по количеству здешних угодий. Служанки принимаются раздавать пироги. Внезапно чувствую, что голоден до безумия. Я ведь так и не оправился от голодовки на лодке.