Мяу, или Береги хвост смолоду! (общий файл)

Я с опаской повернулась к спутникам, неожиданно засомневавшись, так ли хочу их увидеть.

— Ну как? — со сдержанным триумфом в голосе поинтересовался рыжик.

Н-да... Действительность превзошла мои самые смелые ожидания.

Вдвоем монах и рыжий являли собой презабавное зрелище.

Они были примерно одного роста, но Най был тощ, как пособие по анатомии, а Верд, напротив, широк в кости и плотно сложен. Наю повезло больше: хоть ряса и висела на нем, как на вешалке, ее можно было потуже подпоясать, да и потом, если окружающие проявят любопытство, всегда можно сослаться на то, что рясы не шьют по мерке — какая была на складе, такую и выдали. Или на то, что обладатель оного предмета гардероба исхудал в дороге сверх всякой меры.

Но вот Ве-е-ерд... У монаха дела с одежкой обстояли хуже. Куртка и штаны, натянутые им с нечеловеческим усилием, едва не трещали по швам на богатырской фигуре. Пожалуй, столичные модники, которые, по слухам, носили одежду "в облипочку", по достоинству оценили бы монахову смелость. Да вот беда — до Светлограда столичная мода так и не добралась, здесь по-прежнему была популярна обычная одежда, удобная и не сковывающая движений, — по крайней мере, у простого народа.

В довершение всего, куртка и рубаха на монаха натянуться натянулись, но вот сходиться и застегиваться уже не пожелали. В распахнутых полах куртки трогательно выглядывала Вердова нательная сорочка из казенного ситца в цветочек.

Более-менее приличными во всем облике монаха оставались лишь добротные простые сапоги — обмениваться обувью с рыжим Верд не стал, сапоги монахи носили точно такие же, как и простые смертные.

— Сойдет, — из милосердия я покривила душой. — Главное — добраться до ближайшей портняжной лавки, а там уж Верд сможет переодеться... Кстати, Най, что там у нас с финансами?

— Конечно, могло быть и лучше, но сейчас мы определенно богаче, чем пару дней назад, — самодовольно отозвался рыжий, выгребая из сумки наш заработок: горсть меди, с десяток серебрушек и — о чудо! — одну золотую монету, которую Най тут же попробовал на зуб.

Я очень хотела выглядеть приличной кошкой, но не смогла удержаться от быстрого взгляда в сторону Верда. От монаха это не укрылось.

— Монахам не пристало зарабатывать деньги, — он улыбнулся так обезоруживающе, что я немедленно устыдилась своих мелочных мыслей. — Мы живем подаянием. Паства и братья по вере не дают нам голодать, а деньги — зло. Зачем они нам?

Его слова были не лишены смысла, но я, наверное, безнадежно погрязла в мирской суете, потому что позволила себе усомниться:

— Еда — это, конечно, хорошо — но как же крыша над головой? От дождя, ветра и стужи одна лишь вера не защищает, постоялый двор надежнее будет. И вряд ли вас, монахов, пускают в трактиры из одного лишь уважения к религии... Да и кроме того, помнится, вы берете немалую плату за лечение! А говоришь — "деньги не нужны"!

— Они не нужны монахам, но необходимы общине, монастырю. Плата за лечение целиком уходит в монастырскую казну. На эти деньги мы и существуем — все вместе, а не по одиночке, — пожал плечами Верд и отвернулся, сочтя тему исчерпанной.

Я вздохнула, совершенно не удовлетворенная таким, несколько противоречивым ответом. Не очень-то он разговорчив, этот монах, когда дело касается его веры и монастырской жизни. Неужели все эфисты такие же?

Наконец, спутники мои закончили свои переодевания, следы нашего пребывания в заброшенном доме были заметены (мало ли кто еще знает о его существовании), и мы смогли выбраться в город.

Монахов скарб был большей частью запихнут в Найлирову сумку — Верд, посвистывая, закинул ее себе на плечо. Что не поместилось в сумке, отправилось в котел, временно приспособленный в качестве тары. Его-то и доверили рыжику. Нельзя сказать, что он был в восторге от оказанной ему чести, но открыто выказывать недовольство не стал.

Вообще-то Най хотел испытать на себе, каково это — нести столько вещей в карманах, — но Верд не позволил. "Для этого нужны сноровка и определенные навыки", — туманно пояснил он.

Хорек промолчал, а я после этого окончательно утвердилась во мнении, что без магии карманы монаха были бы далеко не столь вместительны.

На людях мне снова пришлось играть роль послушного, но неразумного зверя, а в комплекте с ролью шел и опостылевший веревочный поводок.

— А если тебя кто-нибудь узнает? — поинтересовался Най, регулируя петлю на веревке, чтобы она не слишком сильно сжимала мне горло и по возможности не стесняла движения.

— Не узнают. Они... — я с трудом сглотнула подкативший вдруг к горлу комок. — Они не видели меня такой... полностью изменившейся. Никто. Ни один горожанин не сможет меня узнать.

Най поглядел на меня с сочувствием, но, хвала Двуликой, от комментариев воздержался. Иногда он бывает даже почти приятным собеседником. Когда молчит.

За прошедший год Светлоград ничуть не изменился. Те же дома, те же лица, те же псы, деловито шныряющие по улицам. Даже мусорные кучи, казалось, пролежали здесь нетронутыми все время моего отсутствия. Первое время я то и дело напоминала себе, что изменилась я сама, и вести себя нужно в соответствии с новым образом. Поначалу это было не так-то легко, но постепенно мне удалось унять бешено колотящееся в ребра сердце и выровнять дыхание.

Как я уже говорила, люди на улицах тоже были те же, что и прежде. Это-то меня и пугало.

Да, несмотря на собственные слова, я все же боялась. Каждый раз, заслышав знакомый голос, а тем паче — завидев знакомое лицо, я холодела и обмирала от липкого ужаса. "Узнают!" — колотилась в мозгу паническая мысль. Конечно, это было невозможно, для горожан я была всего лишь диковинным зверем, принадлежащим чужакам, но страх быть узнанной оказался сильнее доводов рассудка, и прошло немало времени, прежде чем я перестала ежеминутно вздрагивать и прижимать к голове уши.

Еще в заброшенном доме мы определились с последовательностью действий: сначала снять комнату на постоялом дворе, а уж после — отправляться за покупками. Но у плана имелся один существенный недостаток: он был выработан до переодевания — в тот час, когда Верд еще не знал, что его ждет.

Теперь монах раскаялся в этом, и не прошло и пяти минут, как между ним и рыжиком завязалась ожесточенная дискуссия. Верд настаивал на том, что в первую очередь нужно зайти к портному — чем раньше начнут шить, тем быстрее закончат. Ная перспектива ходить по городу голодным и с котелком в руках нисколько не прельщала. Спор грозил затянуться надолго. Уступать не хотел никто.

Я вполне понимала и в какой-то степени даже разделяла страдания монаха, но своя рубашка ближе к телу, и голос желудка был громче голоса жалости к ближнему.

"Сначала — постоялый двор, — непреклонно заявила я, положив конец пререканиям. — Или вы хотите уморить меня голодом? — и, чтобы не выглядеть совсем уж эгоисткой, добавила: — Да и вещи надо где-то оставить, не будете же вы их носить на себе по всему городу".

Най послал мне благодарный взгляд. На сникшего монаха я старалась не смотреть.

Лучшее, что изобрело человечество, обосновавшись в городах, — это трактиры. Дома, где можно за умеренную плату отдохнуть, поесть и переночевать, неизменно пользуются популярностью у путников, будь то скитальцы, чей дом — дорога, а жизнь — вечный путь, или селяне, выбравшиеся в город на денек, чтобы продать картошку и купить на вырученные деньги корову. Такие путники встречаются везде и всегда, вне зависимости от размеров населенного пункта и времени года, поэтому в любом мало-мальски крупном городе можно найти не один и не два трактира — как минимум с десяток, на любой вкус и кошелек. Светлоград был городом крупным, хоть и провинциальным, и трактиров здесь было более чем достаточно: я знала не менее двух дюжин и подозревала, что имеющиеся у меня сведения далеко не полные. Впрочем, и их хватило, чтобы выбрать подходящий по цене и обслуживанию и подсказать спутникам правильный путь.

Я была спокойна на сей счет, но, как оказалось, зря. Трудности, как всегда, возникли тогда, когда их ожидали меньше всего.

Трактирщик, кряжистый мужчина в годах с вислыми седыми усами, равнодушным взглядом окинул появившихся в воротах чужаков и, не найдя их достойными внимания, продолжил поливать деревца в кадках у входа, по случаю солнечной погоды выставленные на улицу. Но его сонное благодушие как рукой сняло, стоило появиться во дворе моей серо-белой морде. Я шла позади спутников и старалась быть как можно менее заметной, но, увы, с трактирщиком этот номер не прошел.

— С животинами нельзя! — вислоусый кинулся наперерез с самым решительным видом. Судя по воинственному выражению его лица, он готов был костьми лечь на пороге своего трактира, защищая его от вторжения подозрительной незнакомой зверюги.

— Она у нас смирная, — примирительно поднял руки Верд. Най покивал надвинутым на лицо капюшоном, подтверждая правоту спутника.

— Какое мне дело, смирная или буйная?! — продолжал упорствовать трактирщик. — Сказано — нельзя с животиной, значит, нельзя! Оставьте ее во дворе, небось не лошадь, не уведут.

Я тоскливо огляделась. По двору бродили, лениво выискивая зерна, несколько кур, с плетня свой гарем бдительно оглядывал голенастый петух с пышным хвостом. Поодаль устроили грызню из-за кости две крупных угольно-черных собаки. Откуда-то из-за дома слышалось бодрое похрюкиванье — пришло время кормежки свиней. Меня передернуло. Я — и в такой компании?! Ну нет!

— Скажи ему, что я — заколдованная эльфийская принцесса, и здешнее плебейское общество мне претит, — предложила я монаху. И с каких это пор почтенный Корин — наконец-то я вспомнила его имя! — невзлюбил братьев и сестер своих меньших?!

Но Най оказался смекалистее нас с монахом вместе взятых. Серебрушка, перекочевавшая из кармана рыжего в широкую ладонь Корина, возымела поистине магическое действие.

— Ну, раз так... — пробурчал он, воровато оглядываясь на постояльцев: не заметил ли кто, как он пошел на попятную. — Но только чтоб без сюрпризов!

Что подразумевал почтенный трактирщик под сюрпризами, для меня так и осталось загадкой, но рыжий клятвенно заверил, что неожиданностей от нас не дождаться "ни в жисть". Ей-богу, так и сказал!

Это окончательно примирило Корина с моим присутствием в стенах его трактира.

Тут-то и пришла пора понять, сколь опрометчиво мы с Хорьком согласились на условия Верда.

Свободных комнат в наличии было всего две. Одна — крошечная тесная клетушка под чердаком за смешные деньги, вторая — роскошные апартаменты размером с военный полигон. "Полигон" стоил столько, что у меня глаза полезли на лоб. И не у меня одной! Услыхав цену, Най поспешно утащил Верда в сторонку — уточнить, так ли необходима монаху отдельная комната для бесед с Огнеликим.

Увы — наши с рыжиком заверения в том, что во время утренних молитв мы будем спать или по крайней мере вести себя тихо-тихо, монаха не убедили. "Рядом не должно быть никого — и точка!" — заявил он таким тоном, что стало понятно: какие бы доводы мы ни привели, все будет бесполезно. В конце концов Верд настоял на своем, и Наю пришлось скрепя сердце выложить совсем не лишние серебрушки за дополнительную комнату.

Дождавшись улаживания вопросов найма, я немедленно потребовала признания моих заслуг в виде сытного обеда.

— И как в тебя столько вмещается? — со вздохом пробурчал Най, опуская передо мной третью по счету тарелку гречневой каши с мясом. Кашу я недолюбливала, но мяса в ней было много, и она пахла бараниной, а кроме того, так выходило сытнее, чем мясо без гарнира. И дешевле. — А еще говорят, что желудок у кошек маленький... Врут, наверно.

Я на миг отвлеклась от миски, подняла голову и серьезно ответила:

— Мы, кошки — особенные существа. Да будет тебе известно, у нас в желудках есть пятое измерение, в которое лишняя еда складывается. Как кладовая, чтобы про запас наесться.

Монах за столом поперхнулся гречкой. Най смерил меня недоверчивым взглядом. Я же, как ни в чем ни бывало, вновь опустила голову к миске. И, в полном соответствии с собственными словами, принялась наедаться про запас. Кто знает, когда мне удастся так вкусно поесть (и вообще поесть) в следующий раз?..

Я поняла свою ошибку позднее, когда мы уже вышли на улицу. Наверное, пятая тарелка каши все же была лишней. После столь плотного обеда спать хотелось неимоверно. Глаза слипались сами собой, лапы не слушались, а в голове засела одна-единственная мысль: "Найти бы где-нибудь укромное местечко, свернуться клубочком и поспать часок-другой..."

Да кто бы меня спрашивал! Мне оставалось лишь послушно шагать за монахом и рыжим, время от времени указывая им путь и притворяясь самой обычной кошкой. Разве что крупнее домашних мурлык.

В том, что Светлоград был моей родиной, отыскались свои плюсы — и довольно скоро. Не знай я, где цены ниже, а продавцы — честнее, мои спутники в два счета остались бы без гроша в кармане. Так случилось с трактиром, история повторилась и с портняжной лавкой.

— Вот то, что нам нужно! — воодушевленно провозгласил Най, завидев яркую вывеску над богатой резной дверью.

— Сдурел?! — я в последний момент успела схватить Хорька зубами за штанину и потянуть назад. — Там тебя не то что не оденут — без штанов оставят! У Кларины Мэй самые высокие цены в городе — чтобы оплатить какой-нибудь шейный платок, нам троим придется продаться в рабство!

— Ну... Тогда... Туда? — рыжий уже менее уверенно кивнул на дверь поскромнее и вывеску победнее.

— У Сейнира плохо шьют. В этой одежде ты и за город выйти не успеешь — все по швам разойдется.

— И что ты предлагаешь?!

— Идите за мной, — важно проронила я, чувствуя себя по меньшей мере предводительницей маленькой армии.

Лавка, к которой я привела своих спутников, располагалась в средней части города — там, где дома были уже ниже и скромнее, чем в центре, но и на окраинные трущобы еще не походили. Здесь даже была своя маленькая площадь — со статуей правителя, как полагается, чтобы местные жители в любое время могли вознести ему хвалу.

Неброский кирпичный домик ничем не выделялся в ряду таких же неприметных зданий. Не зная, над какой дверью искать ножницы, цеховой знак гильдии портных, можно было пройти мимо. Не сомневаюсь: не будь рядом меня, монах и рыжик непременно прошляпили бы нужную лавку. Что бы они без меня делали?! Пропали бы, как пить дать, пропали...

В портняжной лавке царила блаженная тишина, после уличного многоголосья она казалась оглушающей.

Посетителей, кроме нас, не наблюдалось, и я перевела дух. Можно хотя бы здесь не опасаться косых взглядов и чужой острой памяти.

— Чего желаете? — вежливо поинтересовался портной, поднимая взгляд от потрепанной книги.

Приглядевшись, я прочла название на обложке: "Магистры тоже плачут". Пышнотелая девица под надписью, из прекрасных голубых очей которой скатывались слезы, размером с виноградину каждая, очевидно, изображала как раз магистра. Или магистрессу?..

К моему присутствию портной отнесся на удивление спокойно, флегматично проводив меня взглядом. Я, не злоупотребляя оказанным доверием, чинно села у ног Ная и застыла изваянием.