Мяу, или Береги хвост смолоду! (общий файл)

Пока я предавалась тоске и раскаянию, речь зашла об оплате. Уловив в разговоре слово "деньги", я встрепенулась.

"Только попробуй взять с нее хоть медный грошик!" — яростно прошипела я, нервно дернув хвостом.

"Да я уж понял, не дурак", — отозвался монах. Я была так взволнована встречей с семьей и всем произошедшим, что даже не поняла: монах отвечает мне вовсе не вслух. Его голос раздался прямо в моей голове, но тогда я просто не обратила на это обстоятельство должного внимания.

Как Верд смог убедить маму, что он не берет денег за помощь ближним, что это тоже часть его обета, который ни в коем случае нельзя нарушать — для меня до сих пор загадка. На моей памяти переспорить маму не удавалась еще никому, особенно в вопросах выражения благодарности. Мама принадлежала к тем людям, которые твердо убеждены: всякий труд должен оплачиваться. А труд лекаря — оплачиваться щедро и незамедлительно. Бедный Верд, чтобы оставить родительские деньги в родительском же доме, ему пришлось пустить в ход все свое красноречие! И, может быть, даже чуточку магии. Да, наверняка без магии не обошлось: иначе мама, пусть и не заплатив, всенепременно усадила бы нас за стол и накормила до состояния "не пойду, а покачусь". Но, в конце концов, магия оказалась сильнее: нас согласились отпустить с миром.

Но уже перед самым уходом, когда все опасности, казалось бы, остались позади, мне снова пришлось пережить панический ужас быть раскрытой и безумную надежду быть узнанной.

— Хорошая у вас кошка, — мама рассеянно погладила меня по голове, когда мы уже стояли в дверях. Я замерла, боясь шелохнуться. Узнает? Не узнает? — А как ее зовут?

Теперь пришел черед замирать Ная — вопрос был обращен к нему. Н-да, как-то мы не предусмотрели такого развития событий...

— Э-э-э... Мурка! — не особенно задумываясь, решил он.

В другое время и другом месте за подобную вольность я бы выдала рыжему по первое число. Муркой меня еще никто не осмеливался называть. Фантазии у него не хватило, что ли? А еще образованный! Мог бы хоть у меня спросить, как-никак я тоже заинтересованное лицо. Хм... морда.

В общем, у меня нашлось бы, что сказать Хорьку. Но сейчас я просто пропустила этот диалог мимо ушей. Не до того мне было.

Най еще что-то говорил, но смысл его слов ускользал от моего сознания. Я смотрела на мамино лицо. Я старалась запомнить его, навсегда сохранить в памяти в мельчайших подробностях. Я знала: следующий раз, когда смогу увидеть ее, наступит ой как нескоро...

Мама еще долго стояла на крыльце, глядя нам вслед. Я старалась оборачиваться пореже, чтобы не выдать себя, но это мне не удавалось. Я боялась, что мама простудится на ветру, хотела, чтобы она поскорее ушла в дом, но обернувшись в очередной раз и увидев опустевшее крыльцо, почувствовала себя сиротой. "Я вернусь, — пообещала я закрытой двери. — Я обязательно вернусь. Вы только дождитесь меня. Пожалуйста..."

Глава 8

В Светлограде мы задержались еще на два дня: пришлось дождаться, пока портной закончит работу над Вердовыми обновками. Но и мы в это время не сидели сложа руки и лапы.

Первым делом Верд, отлежавшись и придя в себя, наведался в местный эфистский храм. Как объяснил монах нам с рыжим, церковь отпустила его в "свободное плавание", позволив выбирать путь по своему усмотрению. И все же странствия странствиями, но отмечаться во всех встречных храмах Верд был обязан. Эфистская церковь, не навязывая своим детям конкретных маршрутов, тем не менее внимательнейшим образом следила за их перемещениями, чтобы в случае войны или другого бедствия иметь возможность оперативно мобилизовать свои силы. Для этого всем монахам строго-настрого предписывалось по прибытии в город, имеющий собственный храм, непременно "в этот храм заглянуть и помахать настоятелю ручкой", как выразился сам монах.

Правда, Вердово "заглянуть" несколько затянулось — он пропадал в храме полдня, признаться, я даже забеспокоилась, не случилось ли с ним чего. Но нет — монах вернулся на постоялый двор к вечеру, живым и здоровым. И хмурым. Свое дурное настроение он списал на усталость (мол, долго петлял по городу, прежде чем отыскал обитель Огнеликого) и лег спать, едва осеннее солнце коснулось земли.

У меня не нашлось причин не верить монаху, но где-то в глубине кошачьей души все же шевельнулся неугомонный червячок сомнения. Перед тем, как Верд ушел, я лично подробнейшим образом рассказала ему, как добраться до храма, и могла поклясться: с дорогой у монаха не должно было возникнуть трудностей.

Эта мысль мучила меня остаток вечера и следующее утро, но я упорно отгоняла ее от себя. В самом деле, нельзя же быть такой подозрительной, видеть во всем подвох! Ну, заблудился монах в незнакомом городе, свернул не в тот проулок — с кем не бывает?!

Но значимость посещения Вердом храма, сколь бы велика она ни была, не шла ни в какое сравнение с важностью другого дела, выполненного нами (а если быть откровенной — то мною) в эти два дня: я, вспомнив о дальней дороге и неизбежных трудностях и лишениях, нас ожидающих, потащила спутников на рынок за провизией. Не знаю, о чем думали монах и рыжий, но забота о хлебе насущном, кажется, волновала их меньше всего. Не напомни об этом я — скитаться бы им по архельдским лесам на голодный желудок! Мужчины — что с них взять?

Я так и заявила Хорьку и монаху по пути к торговому раю. "Правда, хорошо, что у вас есть такая замечательная кошка?" — прибавила я, безо всякого стеснения напрашиваясь на комплимент.

Но Най лишь беззаботно махнул рукой, мол, справились бы и без тебя, а Верд промолчал. Сомневаюсь, что он вообще меня слышал. После визита в храм монах стал непривычно хмурым и неразговорчивым, часто задумывался о чем-то своем, и размышления эти его явно не веселили. Най и так и этак пробовал расспросить монаха, что, собственно, случилось, но вразумительного ответа так и не добился.

Ну и пусть его молчит. От скрытности еще никто не умирал, а вот от голода — было дело. К счастью, что-что, а голодная смерть в ближайшее время нам не грозила. В кармане Ная радостно звенели монеты, и этот звон ласкал слух лучше самой сладкой музыки.

В отличие от Верда, я пребывала в прекрасном расположении духа. Для этого имелись свои причины. Во-первых, я знала, что отец пошел на поправку, и его состояние уже не вызывает опасений. Этой новостью я была обязана Найлиру — рыжий не поленился заглянуть к моим родителям, поинтересоваться состоянием своего "пациента".

Во-вторых, после встречи с семьей я больше не чувствовала себя сиротой, всеми брошенной и забытой. Да, я знала, что кошкой я к родным не вернусь, об этом нечего было и думать. Но уже сама мысль о том, что мне есть куда возвращаться — пусть не сейчас, пусть в далеком будущем, — приятно грела душу и придавала решимости до этого будущего дожить.

Словом, в сложившейся ситуации меня радовало решительно все. Даже количество заработанных Вердом денег: не много и не мало, в самый раз, чтобы запастись предметами первой необходимости. Вы, конечно, можете заметить, что денег много не бывает. Как бы не так! Излишек наличности порой тоже грозит неприятностями!

На эту мысль, сам того не подозревая, меня навел Найлир. Еще на постоялом дворе, пересчитав финансы, он с грустью заметил:

— Этих грошей, конечно, хватит, чтобы собраться в дорогу. Но лошадей на них уже не купишь!

— Вот еще выдумал! Зачем тебе лошади? Пешком намного удобнее! — запальчиво возразила я.

Я немного лукавила. На самом деле я исходила из соображений удобства не спутников, а своего собственного. Будь у Ная и Верда лошади, мне пришлось бы ой как несладко. В качестве всадницы ни одна лошадь меня бы не приняла, нечего и мечтать (а хоть бы и приняла — я сама ни за какие коврижки не соглашусь ехать верхом!), а если бежать следом...

При необходимости любая кошка, тем более такая крупная, как я, может бежать быстро-быстро. Но недолго. И даже самая захудалая кляча, уступающая мне в скорости, даст сто очков вперед в выносливости. Нет, что ни говорите, а в моих интересах было, чтобы монах и рыжий оставались безлошадными как можно дольше!

Так что лошади были нам совсем ни к чему. И мое счастье, что кони в Архельде дороги, а Най с Вердом не смогли заработать и на пару престарелых кляч!

Любой рынок начинается с запаха. В особенности — рынок светлоградский. Этот запах разливался в воздухе задолго до появления в поле зрения собственно рынка. Такого букета я не встречала больше нигде: ни на крошечных рынках в многочисленных архельдских деревеньках, ни в торговом квартале Береженьска, ни на Триозерской ярмарке. Непередаваемая смесь запахов скотного двора, архельдской кухни, восточных пряностей и общественной уборной висела в воздухе тяжелым облаком. И над всем этим витал рыбный дух.

Светлая — река, давшая название городу, — всегда была полноводной и богатой на рыбу. Поговаривали, что в прежние времена можно было поймать окуня или щуку голыми руками, просто зайдя в воду. Так ли это, доподлинно мне неизвестно, но светлоградским рыбакам и сейчас живется неплохо — во всяком случае, такого рыбного изобилия, как на нашем рынке, вы не увидите больше нигде в Архельде.

Рыбные ряды широким кольцом опоясывали рыночную площадь, и часто недобросовестные продавцы, не мудрствуя, бросали испорченный товар прямо у ограждения. Городские власти пытались бороться с этим возмутительным явлением, но не преуспели. Штрафы, угрозы заключения под стражу — ничто не возымело действия. У рыночного забора по-прежнему то там, то здесь виднелись зловонные кучки, а запах речной рыбы, свежей и не очень, несмотря на усилия дворников, намертво въелся в окрестные дома, камни мостовой и самый воздух.

Унюхав знакомый дух, я с грустью подумала о том, что еще год назад я наверняка сморщила бы нос и сказала, что на рынке стоит жуткая вонь. Сейчас запах показался мне восхитительным. Как все-таки изменчива жизнь...

Следом за запахами пришли звуки. Тут и там звенели монеты, били по рукам, заключали сделки, торговались и возмущались качеством купленного товара, кричали, не жалея голоса, зазывалы, пели вездесущие ромалэ. В рыночную симфонию дополнительным аккордом вплеталась разноголосица живого товара: блеяние, мычание, кудахтанье, ржание...

Стоило нам войти — и я едва не спятила от рухнувшей на мою бедную голову лавины звуков. О, как остро я позавидовала в эту минуту своим спутникам, не наделенным чутким кошачьим слухом! Если бы у меня были руки, я непременно закрыла бы ими уши, чтобы не оглохнуть. Увы, лапы для этого не годились, пришлось довольствоваться возможностью прижать уши к голове. Шум немного отдалился, зазвучал приглушенно, будто сквозь стену, и я облегченно вздохнула — снова можно жить!

И наконец — краски. О, мне не хватит слов, чтобы описать многоцветье светлоградского рынка! Представьте себе все цвета, которые вы знаете, все их оттенки и сочетания, разбавьте получившуюся палитру блеском драгоценных металлов, живой игрой огня и холодным мерцанием стекла — и вы получите лишь слабое подобие открывшейся нам картины.

Рынок навалился на нас со всем своим шумом и блеском, оглушил, растоптал и лишил рассудка. А иначе как объяснить внезапную тягу к расточительству, возникшую у моих спутников?

Никогда прежде мне не доводилось подозревать себя в скаредности, но в этот день я почувствовала себя настоящей скупердяйкой. Мои спутники не переставали меня удивлять — я едва успевала удержать от необдуманной покупки одного, как оставленный без присмотра второй уже норовил расстаться с деньгами самым глупым образом. Ну, ладно Най — у него на лице написано, что он привык сорить деньгами, да и молод еще — ветер в голове, не научился ценить каждый грош. Но Верд! Взрослый, многое на своем веку повидавший — а туда же, ведет себя, как мальчишка, которому впервые дали карманные деньги, и ему не терпится их потратить! В такой компании мне ничего не оставалось, как брать распоряжение финансами в свои лапы.

"Ну вот скажи, зачем тебе еще один кинжал? — увещевала я Верда, задумчиво крутившего в руках дорогущий клинок. — У тебя уже есть один!"

— Оружие никогда не бывает лишним, — рассеянно отвечал монах. Оружейник, посчитав, что фраза обращена к нему, принялся разливаться соловьем, расхваливая свой товар. Еще бы ему не разливался! Чувствует близкую выгоду, старый мошенник! — Да и Най у нас безоружным ходит. Нехорошо...

С этим было трудно не согласиться. Путешествовать с одним лишь перочинным ножом за пазухой по меньшей мере глупо, даже при Наевой ловкости. Но тратить такие деньжищи на какой-то там кинжал?!

"Купи ему что-нибудь попроще, — посоветовала я. — Все равно не пригодится. Рыжий быстро бегает".

Кстати, а куда подевался сам Хорек?

Най обнаружился неподалеку — у лотка с магическими безделушками. Я подоспела как раз вовремя: рыжий еще не успел потратиться, но судя по азартному блеску в глазах, от покупки его отделяли считанные мгновения.

Первым делом я вгляделась в ценники. Мама дорогая! Бежать, скорее бежать отсюда! И Найлира увести!

"Ты спятил? — сварливо осведомилась я. — Зачем тебе этот хлам?! Да еще по таким запредельным ценам! Это ведь чистый грабеж!"

— Много ты понимаешь в магическом искусстве! — пробормотал себе под нос, чтобы не слышал продавец, рыжий.

"Да уж побольше твоего! Во всяком случае, сразу вижу, что нам ничего из этого барахла не нужно!"

Рыжий на мои слова не отреагировал, и тогда я пустила в ход последний довод: "Иди-ка лучше к Верду, он как раз для тебя оружие выбирает!"

— Серьезно? — стоило Хорьку услышать об оружии, и он мигом забыл про все остальное. — Где?

Ну, хвала Двуликой! Наконец-то этот рыжий балбес соизволил отойти от опасного прилавка!

Правда, рядом с оружейной палаткой Най тоже не задержался. Он лишь мельком взглянул на кинжал, который все еще изучал монах, и уставился куда-то поверх Вердова плеча. Я проследила за его взглядом, но ничего примечательного не обнаружила.

— Я скоро вернусь, — заявил Най незнакомым, странно напряженным голосом, не вдаваясь в объяснения.

Верд рассеянно кивнул, и рыжик зашагал к рыбным рядам.

Я увязалась следом. Конечно, он не звал меня с собой. Но ведь и не запрещал идти за ним, верно?

Человек, к которому приблизился Найлир наружности был самой неприметной: невысокий, не худой и не толстый, одет как горожанин средней руки, в руках — объемистая корзина. Чем он так заинтересовал рыжего, я не могла взять в толк. Разве что знакомый?

Горожанин стоял к нам спиной — он с величайшим вниманием разглядывал лежащую на прилавке тушку речного сома, ожидая, когда освободится продавец.

Хорек не придумал ничего лучше, как подойти к человеку сзади и молча положить ему ладонь на плечо. Тоже мне шутник! Да за такое в зубы получить недолго!

Незнакомец отчетливо вздрогнул и, кажется, присел от неожиданности.

— Я слышал, на скачках в этом месяце победил Королевский Ястреб, — быстро произнес Най, склонившись почти к самому уху незнакомца. Он говорил так тихо, что даже я со своим нечеловеческим слухом еле расслышала.