Шпилька

— Я слушаю вас, господа, — важно сказал Генри. Спайра оглянулась на Джозефа и сделала жест пальцами — мол, притащил меня сюда, сам и отдувайся. Джозеф тяжело опустился на стул и принялся излагать дело.

Из банка они вышли через два часа. Спайра была безмятежна и аккуратно поправляла перчатки. Перчатки, кстати, были красивые — черная кожа, кружевные вставки, закрывали только ладони, пальцы оставляя голыми. Джозеф покосился на них и рывком посадил жену в седло. Он был зол. Представление, которым они в очередной раз побаловали окружающих, было занимательным и скромным. 'Муж-самодур и смирившаяся жена', — вот как оно называлось. Плюс ко всему, ему еще пришлось тащиться к Законникам, заново излагать свои мысли, тащить Законника в банк. Спайра к Законникам не пошла, мотивируя это тем, что ей не хочется смущать людей своим видом. Джозеф ехал к Законникам и представлял, как Генри сейчас юлит и кружит вокруг Спайры, и наливался злостью по самые уши.

Наконец, процедура была закончена, Спайра получила доверенность, ловким движением убрала ее за корсаж и поднялась. Законник отбыл, Генри попытался было предложить чаю, кофе и еще какие-то услуги, но осекся под взглядом Джозефа.

— Ты доволен? — какое-то время они ехали молча, но надолго ее не хватило.

— Доволен. — Буркнул он и снова повел носом. Этот цветочный аромат, черт бы его побрал совсем! Все умные мысли выветрились из головы и он снова принялся ее обнюхивать. На этот раз она ничего не сказал — просто прикрыла глаза и откинула голову ему на плечо. Он вздохнул, маясь непонятно от чего и потерся подбородком об гладкую бледную щеку.

* * *

На следующее утро Джозеф объявил нам с дедом, что у него есть заказчик, и он через два дня отбывает в Сковородку. Дед дернул плечом, а я растерялась, не зная, как реагировать. С одной стороны, уезжает, и ладно. Мне спокойнее, дергать никто не будет, от работы отвлекать. А работы у меня непочатый край, между прочим! С другой стороны, я уже к нему привыкла как-то. Скучать, конечно, не буду, но....

— Если ты не против, я бы хотела посмотреть твое снаряжение, — мирно сказала я. Джозеф подозрительно на меня глянул, но повода отказать, видимо, не нашел.

— Ну, позавтракаем, да посмотришь.

Дед молча шуршал у плиты, не вступая с нами в разговор. Я временами поглядывала на его ссутуленную спину и почему-то радовалась, что останусь не одна в этом доме. Странно, обычно одиночество меня никак не волновало.

— Ты надолго?

— Этот тип хочет посмотреть Храм Трех богов, — Джозеф принялся за кофе. — Если все будет путем, то мы доберемся туда за три недели. Ну, четыре. Плюс обратно столько же.

— Понятно, — прикинула я, сколько у меня времени. — А что это за Храм? Никогда не слышала.

— Храм как Храм, — пожал плечами Джозеф. — После Ералаша в Пустыне много всяких непонятных штук появилось.

— Ты так говоришь, будто застал его, — ехидно вступил дед. Джозеф закатил глаза.

— Дед, а ты же застал, — больше утвердительно, чем вопросительно сказала я. Дед погладил усы и кивнул.

— Застал. Мне десять лет тогда было.

— Я пошел, — сообщил Джозеф и поднялся. — А вы общайтесь.

— Иди-иди, — проворчал дед.

— Как это было? — осторожно спросила я. Мало ли, вдруг ему не хочется разговаривать на эту тему, а я со своим любопытством....

— Страшно, — усмехнулся дед. — Враки это все, что небо было не видно, что темно было, или наоборот, молнии там всякие. Враки, не было такого ничего. Белый день, а от того еще страшнее.

Я подумала, и согласилась. Когда страшное происходит днем — страшнее. Жутче как-то.

— Вот представь, сидишь ты себе на крылечке, смотришь, как куры по двору ходят. А вдруг, раз — и нет ничего.

— Как... нет? — не поняла я.

— Да вот так. Как будто кто-то рисунок с песка стер. Вот, вроде только был и двор, и куры, и маманя белье развешивала. И нет ничего — ни двора, ни кур, ни мамани, ни неба, ни земли. Как будто в сплошную белую простынь все провалилось. А потом простынь рвется, и обратно тебе и куры и двор и маманя и небо с землей. Только у курицы вместо глаз пуговицы, дерево из стены растет, у мамани на головы не волосы, а перья, а простынь в стенке тазика и не вытащить ее никак — внутри жести она.

— Кошмар какой, — пробормотала я, не рада уже сама, что начала этот разговор.

— Кошмар. Папаша потом долго ждал, что маманя будет яйца откладывать. Так и не дождался, — хрипло засмеялся он.

— А мама....

— Заикалась долго, а потом — ничего, отошла. Из дома только больше не выходила никогда. — Дед допил свой адский кофе и налил заново кружку.

Я сидела и не знала, куда девать глаза, по спине гуляли мурашки. Я все пыталась представить десятилетнего мальчишку, на глазах которого мать пропала, а потом появилась снова. Сморгнув слезы, я виновато отвела взгляд. Дед усмехнулся и потрепал меня по руке.

— Все слишком перепуталось. Не только у нас! Везде перепуталось. Что там умники говорили, почему этот Ералаш случился?

— Из-за неконтролируемого потока Силы вокруг земли. И из-за того, что некому было эту Силу использовать.

— Во-во. Отродясь у нас колдунов не было, про что и речь. А потом — как грибы после дождя полезли! — восхитился дед. — Про звезды еще что-то было, я уж не помню.

— Парад планет был, — откашлялась я. Меня немного отпустило. — Ткани миров сошлись, произошло... ну, как будто короткое замыкание.

— Тряхануло будь здоров, — согласился дед. — Ох, и кавардак был, когда все стряслось! Одно слово — Ералаш. Крылатые когда первые появились, у нас их чуть хором не перебили, паника такая была — ты бы видела, — дед засмеялся хриплым смехом. — Только я тебе знаешь, что скажу?

— Что?

— Человек такая скотина, которая ко всему приспосабливается. Вот мы ко всему и приспособились. И отлично устроились, я так скажу!

— Это точно, — от дверей сказал Джозеф. Сколько он там стоял — не знаю. — Дед, я, кажется, упряжку сломал.

— Упряжку, — медленно повторил дед. Джозеф кивнул. — Упряжку, говоришь.

Я с облегчением вздохнула. Джозеф специально отводил деда, отвлекал, уводил разговор в сторону. Успешно, к слову сказать — они уже во дворе ругались. Я потерла лоб, потом прижала ладони к горящим щекам. Дура. Не зря дядя никогда не хотел разговаривать со мной на эту тему. Впрочем, он никогда особо со мной не разговаривал — на любую тему.

* * *

Он с тоской посмотрел на точеную попку, обтянутую черной тканью, и тяжело вздохнул. Спайра увлеченно копалась в нижнем отделении шкафа, недовольно бурча что-то себе под нос. Недовольна она была им, разумеется. Им, его очками, респиратором, плащом, ботинками, палаткой — словом, всем, что он обычно брал с собой в Сковородку.

— Давай сюда очки, — решительно велела она, тряся перед носом каким-то куском кожи. Он еще раз вздохнул и отдал очки. — Сядь вон туда, не смотри под руку, — снова велела она. Джозеф начал злиться, но тем не менее, сел, куда она показала, скрестил вытянутые ноги, руки сложил на груди и стал смотреть на нее.

— Вон в той коробке лежит вощеный шнур, возьми кусок и сделай себе нормальную шнуровку на ботинках, — проворчала она, не отрываясь от процесса.

— Спайра, мне тридцать пять лет, а не пятнадцать, — раздраженно сказал он, но шнур, тем не менее, вытащил и даже отмерил.

— Это здорово. Ты меня старше на восемь лет, — хмыкнула она.

— Отлично, — согласился он, ковыряясь с ботинками. Ботинки были заслуженные — удобные, внутри мягкие, снаружи прочные — никакая змея и змеенос не прокусят. Шнурки, правда, потерлись. Но это же не повод тыкать его носом, как маленького!

— Господи, что ты со стеклами сделал, — вздохнула она, поднимая упомянутые стеклышки на свет.

— Ты зачем их вытащила, — возмутился он, мигов забыв про шнур и ботинки.

— Затем, что надо твои очки привести в порядок! Или ты хочешь ослепнуть?

— Не хочу, но разбирать-то их зачем было? Вполне можно было стекла и так протереть! — завелся он. Спайра презрительно хмыкнула.

— По ним видно, что ты их именно 'просто протираешь'. Очевидно, полой плаща. Когда видимость становится совсем нулевой и идешь ты по приборам!

— Какая, к черту, видимость!

— Нулевая, — хладнокровно отозвалась она и опустила на лицо свои очки. — Не подходи сейчас, я с реактивами работаю.

— Не собирался даже, — буркнул он и вернулся к шнуркам. На столе что-то шипело, воняло, скрипело и бренчало. Закончили они одновременно — он заново зашнуровал ботинки и полюбовался на свои ноги. Спайра стащила с лица очки, свесив их на грудь и подняла со стола что-то переливающееся и красивое.

— Иди, примерим. Кажется, я с ремешком не угадала. — Она смешно дернула носом. Джозеф с подозрением уставился на совершенно новые очки в руках Спайры.

— Что это?

— Твои очки, которые я привела в божеский вид. Теперь я не боюсь, что ты ослепнешь и мне всю жизнь придется водить тебя на поводке, — ворча, Спайра водрузила ему на нос очки, дотянулась до затылка, стала закреплять ремешок. Джозеф прислушивался к ощущениям. Края плотно прилегали к лицу, как будто закупоривая глазницы. Нигде не жало, не терло, не мешало, видимость была замечательная, хоть и затемненная, но так и полагалось — среди бела дня в пустыне без таких очков и правда делать нечего. Если, конечно, не хочешь, чтобы жена тебя всю жизнь водила на поводке.

— Здорово, — искренне сказал он. — Спасибо тебе, — он стащил очки, тоже повесив их на грудь. Подумал и дотронулся губами до ее губ, которые были совсем рядом. Губы были сухими и теплыми, удивленно дрогнули. Глаза тоже удивленно распахнулись, и тогда он рассердился — на себя, на нее, на всех подряд. Положил руки на талию, потянул на себя. Она неуверенно положила ладошки ему на плечи. И почему ему казалось, что она холодная — теперь эти ладошки казались ему огненными, прожигающими ткань рубашки. Наверное, и на теле следы останутся....

— У тебя талия как у куколки, — сказал он, просто, лишь бы что-то сказать, не молчать. Она чуть улыбнулась и посмотрела вниз. Он тоже посмотрел. Его ладони казались еще больше. Он свел большие пальцы вместе. Между средними осталось пару сантиметров, не больше.

— Это у тебя руки большие, — кашлянув, ответила она. От громкого стука они вздрогнули оба. Она хотела отойти, но он напряг руки, и она осталась стоять рядом.

— Что это такое?

— Дед. Костылем в потолок стучит, — пояснил Джозеф и нехотя убрал руки. Она тут же отошла к двери к лестнице, свесилась через перила и вопросила:

— Дед?

— Обедать идите! — откликнулся дед, что-то роняя на кухне.

— Пошли обедать, — обернулась она к нему и первая стала спускаться. Он плелся сзади, рассматривал узкую спину в белой блузке и мрачно вспоминал, какая она на ощупь. По всему выходило — то ли бархатная, то ли шелковая, то ли еще какая. Но хотелось проверить и уточнить. Усмехнувшись собственным мыслям, он только головой покачал.

— После обеда разберемся с твоим оружием.

— Вот к моему оружию ты близко не подойдешь, — тут же вспылил он. Спайра смерила его удивленным взглядом из-за плеча, фыркнула и поинтересовалась:

— Почему? — дед уже сидел за столом, прислушиваясь к их светской беседе.

— Потому что ты тут же все раскритикуешь, будешь язвить, ворчать, все разберешь, начнешь чинить или еще что-нибудь придумаешь! — на одном дыхании выпалил он и перевел дух. Спайра с дедом посматривали на него с совершенно одинаковыми выражениями лиц — снисходительного интереса.

— Спелись, — простонал он и упал на стул. — Не дам, понятно?

— Понятно. Можно, я тебе тогда дам то, что считаю нужным? Пользоваться, или нет — сам решишь.

— И тогда ты от меня отстанешь? — быстро уточнил он. Дед отчетливо хмыкнул.

— На какое-то время, — согласилась Спайра. Потом улыбнулась и решила пояснить, — я к тебе уже привыкла. Мы с тобой подружились, можно сказать. И мне не хотелось бы... чтобы с тобой что-то случилось, дорогой друг.

Он молча наворачивал жаркое, но при ее словах кусок встал поперек горла. Какая, к черту, дружба?! Не бывает дружбы между мужчиной и женщиной, это все знают! Потом он скис окончательно. То есть, она в нем видит не мужчину, а... друга. Бесполое существо, с которым хорошо болтать и которого можно не стесняться. Прекрасно.

Он отодвинул от себя тарелку. Аппетит пропал начисто. Даже мысль о том, что она за него беспокоится — больше не грела.

Слава богу, ему завтра в Сковородку.

* * *

Мы с дедом стояли на крылечке и смотрели, как Джозеф выходит за ворота. Я хмурилась — все мне казалось, что он что-то забыл, не взял. В последний момент, пока он не видел, я сунула ему в рюкзак маленький клубок бытового заклинания. Наспех нацарапанная на бумажке инструкция прилагалась. Чистая вода в неограниченном количестве в пустыне точно лишней не будет.

Я перевела взгляд на деда и вздохнула.

— Дед, пошли чай пить, — бодро сказала я, беря его под руку. Дед кивнул и тяжело оперся на костыль. — Может, все-таки, кухарку наймем? — робко заикнулась я, и дед тут же взбеленился:

— Через мой труп! Еще чужой тетки тут не хватало! Начнет ворчать, лезть вовсе щели, учить меня вздумает! Думать забудь даже, Спайра!

Слава богу, выражение лица у него теперь было воинственное, усы встали щеткой, и костыль стучал куда бодрее. Я виновато кивала и радовалась молча.

Когда Джозеф уходил, не оборачиваясь, бодро насвистывая что-то под нос, я поняла одну вещь. Каждый раз, когда он уходит — дед с ним прощается. Как будто навсегда. Потому что не знает — вернется внук или нет. Горло у меня опять сдавило, и я мрачно отхлебнула из кружки. Дед возился с чайником.

— Дед, ты как к прогрессу относишься?

— Никак, — фыркнул он. — Я здесь, прогресс там где-то, мы друг к другу никак не относимся!

— Здорово, — ухмыльнулась я. Дед с подозрением на меня уставился.

— Это ты чего задумала, а?

— Прогресс привнести, — созналась я, улыбаясь. — Ты как?

— Прогресс, говоришь, — прищурился дед, вытягивая больную ногу под стол. — А и неси его.

— Сейчас приду, — я быстро смоталась к себе, взяла карандаш с бумагой.

— Это чего? Письма будем писать?— любопытный дед заглядывал мне в руки и кажется, совсем не грустил.

— Нееет, — протянула я, расчищая себе место. — План дома рисовать будем! Ты-то всяко лучше знаешь дом!

— Понятное дело, раз я его строил, — фыркнул дед, садясь рядом. — Давай, с флюгера начинай.

— Дед, а пустырь за домом чей? — поинтересовалась я, накидывая план дома.

— Ничейный, — дед пожал плечами. — Там же безродная земля.

— Это хорошо, — задумалась я. Потом пририсовала к заднему двору еще пустырь, там обозначила некое строение.

— А такого нет там, — решительно заявил дед.

— Нет, так будет, — хмыкнула я.

— И что будет?

— Маленькая-маленькая, совсем крошечная электростанция, — скромно сказала я. Дед поперхнулся кофе и уставился на меня.

— Ну, ты даешь, — восхищенно протянул он. — А еще чего будет?

— Водопровод, — мечтательно протянула я. — Первым делом.

— Пока до нас трубы дойдут, ты состаришься, — фыркнул дед, с интересом смотря, как я быстро чиркаю на обороте бумаги цифры. — Это чего?