Свет и Тень

1

Окно спальни бесшумно отворилось. Показавшаяся в оконном проеме голова замерла. Человек прислушался, и затем осторожно заглянул внутрь. Была глубокая ночь. Свет полной луны, отражавшейся в зеркале, и блеск бронзовых ручек трюмо на миг заслонил темный силуэт мужчины, неслышно скользнувше-го в комнату.

На широкой кровати с резными деревянными ножками, разметавшись на белых простынях, спала девушка. Измятая ночная рубашка приоткрывала стройные изящные лодыжки. Длинные волосы спящей рассыпались по подушке, темным ореолом окружая миловидное личико.

Проникший через окно человек ступал неслышно и еле дышал. Он поставил у окна небольшой ящик и двинулся к двери. Толстый ковер глушил и без того осторожные шаги. Мужчина подошел к двери и нажал на ручку, убедившись, что она заперта. Ключ торчал в замке, и он довольно улыбнулся. Затем приблизился к девушке и замер возле кровати. Судя по ровному дыханию, она крепко спала. Незнакомец увидел свое отражение в зеркале и приветственно помахал рукой в черной перчатке. Черная маска хорошо скрывает лицо. Если девушка проснется, то не узнает его. Но она вряд ли проснется.

Он обошел кровать, повернув набок голову, словно художник, разглядывающий понравившуюся панораму. Девушка шевельнулась, и он быстро скользнул в сторону, скрывшись за цветной китайской шир-мой. Нет, все спокойно, она крепко спит. Мужчина расстегнул пуговицу на сюртуке и из внутреннего кар-мана достал крошечный пузырек. Осторожно открутил крышку, прижал к горлышку кусочек ваты и пере-вернул бутылочку.

Сделав три быстрых шага, он очутился возле девушки и поднес вату к ее лицу. Подождал немного. Затем снова пропитал вату жидкостью из пузырька и вновь проделал тоже самое. Так он действовал до тех пор, пока пузырек не опустел. Мужчина спрятал пузырек и ждал, слушая ее дыхание и поглядывая на часы. Пожалуй, теперь пора.

Он осторожно сжал пальцы на ее ладони. Девушка не реагировала — пары эфирной смеси сделали свое дело. Можно немного расслабиться. Где-то в коридоре четыре раза гулко пробили часы. Мужчина остановился, прислушиваясь, но дом спал. Он откинул в сторону простыни и замер над распростертым телом. Чудесная поза! Такой она и останется, он не станет ничего менять. Он аккуратно снял с нее ночную рубашку. Тело хозяйки спальни безвольно поворачивалось в его руках, но, раздев, он уложил девушку так, как она лежала прежде, и отступил, любуясь прекрасным телом. Луна играла с тенями на изгибах бедер, отсвечивая на безукоризненной коже и ныряя в манящую тьму живота.

— Да, именно так! — возбужденно прошептал мужчина. Он отошел к окну, поднял продолговатый ящик, оставленный там, и подтащил к постели. Нагнулся, что-то щелкнуло, и возле кровати возникла высокая тре-нога. Мужчина водрузил на нее фотоаппарат и навел на спящую. Отлично. Он засунул в аппарат тонкую пластинку и насыпал порошок магния на специальное блюдце. Чиркнула спичка, порошок с шипением вспыхнул, на миг ярко осветив комнату. Готово!

Он быстро и четко собрал аппарат в ящик, затем склонился над девушкой и поцеловал в губы, ста-раясь запомнить запах ее кожи и волос. Возможно, завтра он встретится с ней на улице, поздоровается, а она, как и раньше, улыбнется, показывая ровные коралловые зубки, и скажет: 'Здравствуйте, мистер Уо-терс.' Все останется как раньше, с одной лишь разницей: теперь она будет с ним всегда, нагая, беспомощная и доступная, даже не подозревающая о том, как близко он знает ее...

Уотерс одел девушку в ее рубашку, в последний раз оглянулся и перелез через подоконник. Часы пробили четверть пятого.

2

Как восхитительна осень! Когда дымку утреннего тумана растворяют лучи лениво поднимающе-гося солнца, и она пятится прочь, скрываясь за деревьями парка. Когда лужи, как огромные зеркала, отра-жают расползающиеся тучи и редких прохожих, расплываясь под колесами проезжающих кэбов. Когда влажный лондонский воздух ударяет в голову, и ты жадно дышишь, забывая о делах...

Уотерсу нравилась осень, особенно такая. Как истинный лондонец, он не унывал от череды дождливых пасмурных недель и умел радоваться ярким солнечным дням. Сегодня он даже оделся по-другому: черный повседневный сюртук сменил на светло-коричневый, и старую, но по-прежнему любимую трость поменял на новую, с резной головой хамелеона. Этот день обещал новые знакомства. Уотерс чувствовал это, и вышел из дома с радостной, но все же сдержанной улыбкой.

Его дом стоял на Хилл-стрит, своим началом упиравшейся в Гайд-парк. Как обычно по воскресень-ям, туда двигалась прогуливавшаяся публика. Он быстро сошел с крыльца, но скрыться в толпе не успел.

— Мистер Уотерс, добрый день!

Он остановился и повернулся, приподнимая шляпу:

— Добрый день, мисс Полиш.

Его соседка, девица девятнадцати лет, стояла у металлической ограды и улыбалась ему. Когда она это делала, чудные ямочки на щеках невольно притягивали внимание и заставляли улыбаться в ответ. Глаза ее блестели ярко и как будто вызывающе, и Уотерс не мог смотреть на них более одного мгновенья.

— Замечательная погода, мисс Полиш.

— О да, сэр.

Она была дочкой галантерейщика, эмигранта из восточной Европы, и папа души в ней не чаял. Об этом знала вся улица, не раз наблюдавшая, как отец балует дочку, привозя из торговых вояжей самые мод-ные платья. Вот и сейчас мужчины поворачивали головы, провожая глазами ее стройную фигурку, а жен-щины цеплялись взглядом за фасоны и кружева. Нет, семья Полиш была небогата, и жители Хилл-стрит не-доуменно пожимали плечами, удивляясь расточительности главы семейства. Уотерс даже слышал, что будто бы мистер Полиш намеренно наряжает дочь, чтобы произвести впечатление на богатых мужчин и выгодно выдать замуж. Но Уотерс не слишком верил этому, ибо был свидетелем, как Анна (так ее звали) весьма холодно обошлась с одним молодым человеком, судя по одежде, достаточно состоятельным, но недостаточно воспитанным. Тогда ее глаза сверкнули так грозно, что Уотерс, случайно проходивший мимо, был изумлен. Но с ним она была неизменно мила и приветлива.

— Мы с отцом идем в парк, — сказала она. — Вы, случайно, не туда направляетесь?

— Нет, — соврал он, — я иду по делам. Извините, мисс Полиш, я спешу.

— Как жаль. До свидания, мистер Уотерс.

— До свидания.

Пришлось идти в другую сторону. Вот некстати. Ладно, зайду в парк с другой стороны и буду осто-рожен, подумал он. Анна непохожа на обычных лондонских девушек, и если заметит его в парке, то запро-сто подойдет и спросит о делах, и предложит прогуляться вместе, а у него действительно дела. Да и отец ее, с тех пор как они познакомились, не уставал при встрече звать Уотерса в гости. Джонатан понимал, что это — жест благодарности. Однажды, зайдя в лавку Полиша, он стал свидетелем безобразной выходки. Какой-то офицер в ярости разбрасывал носовые платки и топтал ногами разлетевшиеся по полу пуговицы. Мистер Полиш не препятствовал разгрому, тихо съежившись в углу комнаты. Но Анна не испугалась негодяя:

— Как вы смеете! Пойдите вон!

— Что? Ты еще будешь что-то говорить, мерзавка! — заорал вояка, и вошедший в лавку Джонатан не мог позволить ему продолжать. Схватив офицера за китель, он отшвырнул его к стене:

— В чем дело, мистер? Извольте уйти, если вас просят!

— Ах ты, крыса сухопутная, я проучу тебя! — посетитель замахнулся, но отлетел, пропустив апперкот в голову. Джонатан брал уроки бокса, и получалось у него неплохо. Получив чувствительный удар в грудь, Уотерс ответил быстрым хуком, попав точно в висок. Хулиган зашатался. Не медля, Уотерс схватил его за руки, сжал их и вытолкал грубияна из лавки. Хозяин рассыпался в благодарностях, а Анна смотрела как на героя, чего Джонатан не понимал. Он не сделал ничего особенного, любой джентльмен поступил бы точно так же. Ему даже стало неловко заходить в лавку, если вдруг требовались носовые платки или новый гал-стук, так как мистер Полиш буквально переворачивал все вверх дном, чтобы угодить дорогому клиенту.

Он свернул на Миддл-стрит, здороваясь с изредка встречавшимися знакомыми. Что ж, чтобы по-встречать интересную девушку, необязательно идти в парк, иногда достаточно просто прогуляться по горо-ду. Уотерс не обращал внимания на семейные пары или девушек, идущих под руку с мужчинами. Он не же-лал иметь дел ни с чьей собственностью. Девушка должна принадлежать только ему.

Юная рыжая ирландка понравилась сразу, едва он увидел ее. Она шла с подружкой, слишком не-взрачной, чтобы о ней говорить, и невзрачность эта выгодно оттеняла его выбор. Девушки прогуливались не спеша, изредка останавливаясь у витрин, чтобы обменяться мнениями о выставленных там платьях и шляпках. Они щебетали, как две беззаботные птички, и Уотерс улыбнулся такому сравнению. Девушка была слишком юна, в его коллекции еще не было таких молоденьких, и Джонатан почувствовал азарт. Она будет его! Непременно!

Он прогуливался вслед за ними, останавливался и смотрел на часы. Время ланча, а девчонки не торопятся домой. Наконец, они пошли назад. Уотерс проводил подружек до церкви, и там они расстались. Подружка вошла в какой-то дом, рыжая пошла дальше, и Джонатан медленно следовал за ней. Запомнив, где она живет, Уотерс зашагал домой. Круглое живое личико стояло перед глазами, и он с замираньем серд-ца представлял, как будет выглядеть этот ангел в постели на белых простынях.

Вернувшись домой, он наскоро поел и поднялся наверх. Помимо спальни, на втором этаже находи-лась лаборатория, где он проявлял и печатал снимки, а также галерея — любимое место отдыха и его страсть.

Эту дверь он всегда тщательно запирал, несмотря на то, что дом принадлежал ему, и в нем редко бывали посторонние. Знакомым и друзьям, заходившим к нему, он говорил, что за дверью пустая комната для прислуги, ключи от которой он потерял.

Дверь отворилась, впуская хозяина. Посреди комнаты стояло одинокое кресло, шторы были задер-нуты так плотно, что внутрь не проникало ни лучика. Джонатан зажег несколько свечей, стоявших на брон-зовом подсвечнике в виде танцующей восьмирукой женщины. Приятель Уотерса привез ее из Индии и по-дарил ему. Уотерс сел в кресло и дождался, пока пламя свечей успокоится. Он не хотел разглядывать свои творения при солнечном свете. Только ночами, при луне, или днем в этой темной комнате он мог вспомнить и почувствовать все, что чувствовал тогда...

Вот его первая фотография. Леди Фостер. Его первая и последняя любовь. Уотерс думал, что всегда будет любить ее. Как он был молод и наивен! Она вышла замуж и уехала в Америку. Пусть. Никакой муж и никакой океан не помешает им быть вместе. Он будет наслаждаться ее телом всегда...

Вот еще одна. Он не знает ее имени. Полное, налитое страстью тело словно изогнулось в экстазе, а лицо закрывает тень от закинутой за голову руки. Божественный ракурс, достойный кисти Рембрандта или Тициана...

Джонатан повернулся в кресле и посмотрел на противоположную стену, где висела последняя фотография. Беззащитная и целомудренная поза только сильнее оттеняла наготу девушки. Ее грудь, как два окруженных тенями острова, невольно притягивала взгляд, и сгусток тьмы плавал в манящей впадине живо-та...

Уотерс сидел, как султан из сказок 'Тысячи и одной ночи', окруженный прекрасными обнаженны-ми наложницами. Он владел ими и мог выбрать любую из десятка, и провести с нею ночь, и гладить, и смотреть. Игра света и тьмы вводила его в экстаз, и в колеблющемся свете свечей тела шевелились и дыша-ли. Зачем ему знать, где эти девушки, если они всегда будут с ним, здесь, в его галерее! Он мог придумывать им любое имя, представлять дикой амазонкой или загадочной русской царицей, своей рабыней или по-велительницей...

Этот мир слишком сложен и требует слишком многого, думал Уотерс. Он не желает жить по этим правилам, он, Джонатан Уотерс, имеет свой мир, свою вселенную, где есть лишь два цвета: черный и белый. Изучив искусство фотографии, Уотерс открыл тайну, скрытую в нем. Многоцветье ослепляет человека, ув-лекает коварным разнообразием жизни и отношений. Ведь сказано: есть 'да' и 'нет', а остальное — от лу-кавого! Есть белое и черное, есть свет и тень, и только с ними можно увидеть истину. Но он понимает! И сам выберет тех, кто будет с ним в его вселенной. Навсегда.

3

Чтобы забраться в чужой дом, да еще именно в ту комнату, куда нужно, Джонатану приходилось хорошо потрудиться. С некоторыми девушками из галереи он был знаком и бывал у них дома. Узнать, где находится спальня, не представляло особого труда. Сложнее оказывалось с теми, кого он совершенно не знал. Иногда он мог познакомиться с юной леди, иногда нет, и тогда через прислугу вызнавал местораспо-ложение комнат в доме. Но этот путь был опасен: Джонатан читал популярные рассказы Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе, и понимал, что лишние свидетели совершенно не нужны. Тогда он сильно рисковал, ведь достаточно ошибиться лишь раз, оставить какие-то следы — и в случае расследования эти люди тотчас укажут на него. Хотя какое расследование? Он ничего не крадет, никого не убивает, и никогда не оставляет следов. По крайней мере, Уотерс мог узнать о последствиях ночного визита от знакомых. Но никто ничего не замечал, лишь девушки спали непривычно долго, а у одной утром разболелась голова. Никто не видел и не слышал его присутствия, и Джонатан гордился собой. Лишь раз он забыл поставить на место стул, ото-двинутый ночью, и весь следующий день ходил в ужасе, но затем понял, что такую мелочь спишут на при-слугу или рассеянность хозяйки.

Проблемы в его деле возникали самые разные, но Джонатан Уотерс был чрезвычайно целеустрем-ленным человеком, и не боялся препятствий. Подчас его хитрости и уму мог позавидовать любой взломщик. Однажды почти три недели ему приходилось появляться по ночам у вожделенного дома и отборным мясом прикармливать собаку, которая, в конце концов, радовалась ему, наверное, больше чем хозяину, вряд ли баловавшего пса такими деликатесами. В другой раз пришлось лезть по дереву на второй этаж, где спала его красавица, а затем на веревке поднимать тяжелый аппарат.

Эфирную смесь для усыпления Джонатан раздобыл у аптекаря, причем купил целую пинту. На удивленный вопрос, зачем ему столько, ответил, что он — естествоиспытатель, и жидкость ему нужна для опытов. За щедрое вознаграждение аптекарь подробную проконсультировал Уотерса, какие дозы эфира можно считать безопасными, как им пользоваться и как хранить. Естественно, аптекарь этот жил не в Лон-доне, Джонатан и здесь был чрезвычайно осторожен. Рекомендации аптекаря он запомнил наизусть, и все же проверил действие эфира на себе. Все оказалось верно: примерно через пять минут после вдыхания эфирных паров расслабленное сознание расплывалось, и Уотерс погружался в сон. Что тогда говорить о уже спящем человеке? И все же Джонатан остерегался давать девушкам слишком большую дозу снотворного, и специально для этого заказал пузырек с накрепко притертой крышкой, в который помещалось ровно столько жидкости, сколько необходимо.

Уотерс исследовал дом славной рыженькой феи и пришел к выводу, что пробраться туда будет не-просто. Дом окружал невысокий кирпичный забор, в основание которого была встроена крепкая решетка в виде острых римских копий. Отец рыжеволосой был явно не бедным человеком. За забором протянулся не-большой сад, и деревья заслоняли некоторые окна, не давая Уотерсу возможность, прогуливаясь, отмечать для себя расположение комнат. Он потратил несколько дней, пока однажды не заметил знакомого кондите-ра, выходившего из заветного дома. Уотерс разговорился с ним и узнал, что дочке хозяина скоро исполнит-ся