Свет и Тень

1

Окно спальни бесшумно отворилось. Показавшаяся в оконном проеме голова замерла. Человек прислушался, и затем осторожно заглянул внутрь. Была глубокая ночь. Свет полной луны, отражавшейся в зеркале, и блеск бронзовых ручек трюмо на миг заслонил темный силуэт мужчины, неслышно скользнувше-го в комнату.

На широкой кровати с резными деревянными ножками, разметавшись на белых простынях, спала девушка. Измятая ночная рубашка приоткрывала стройные изящные лодыжки. Длинные волосы спящей рассыпались по подушке, темным ореолом окружая миловидное личико.

Проникший через окно человек ступал неслышно и еле дышал. Он поставил у окна небольшой ящик и двинулся к двери. Толстый ковер глушил и без того осторожные шаги. Мужчина подошел к двери и нажал на ручку, убедившись, что она заперта. Ключ торчал в замке, и он довольно улыбнулся. Затем приблизился к девушке и замер возле кровати. Судя по ровному дыханию, она крепко спала. Незнакомец увидел свое отражение в зеркале и приветственно помахал рукой в черной перчатке. Черная маска хорошо скрывает лицо. Если девушка проснется, то не узнает его. Но она вряд ли проснется.

Он обошел кровать, повернув набок голову, словно художник, разглядывающий понравившуюся панораму. Девушка шевельнулась, и он быстро скользнул в сторону, скрывшись за цветной китайской шир-мой. Нет, все спокойно, она крепко спит. Мужчина расстегнул пуговицу на сюртуке и из внутреннего кар-мана достал крошечный пузырек. Осторожно открутил крышку, прижал к горлышку кусочек ваты и пере-вернул бутылочку.

Сделав три быстрых шага, он очутился возле девушки и поднес вату к ее лицу. Подождал немного. Затем снова пропитал вату жидкостью из пузырька и вновь проделал тоже самое. Так он действовал до тех пор, пока пузырек не опустел. Мужчина спрятал пузырек и ждал, слушая ее дыхание и поглядывая на часы. Пожалуй, теперь пора.

Он осторожно сжал пальцы на ее ладони. Девушка не реагировала — пары эфирной смеси сделали свое дело. Можно немного расслабиться. Где-то в коридоре четыре раза гулко пробили часы. Мужчина остановился, прислушиваясь, но дом спал. Он откинул в сторону простыни и замер над распростертым телом. Чудесная поза! Такой она и останется, он не станет ничего менять. Он аккуратно снял с нее ночную рубашку. Тело хозяйки спальни безвольно поворачивалось в его руках, но, раздев, он уложил девушку так, как она лежала прежде, и отступил, любуясь прекрасным телом. Луна играла с тенями на изгибах бедер, отсвечивая на безукоризненной коже и ныряя в манящую тьму живота.

— Да, именно так! — возбужденно прошептал мужчина. Он отошел к окну, поднял продолговатый ящик, оставленный там, и подтащил к постели. Нагнулся, что-то щелкнуло, и возле кровати возникла высокая тре-нога. Мужчина водрузил на нее фотоаппарат и навел на спящую. Отлично. Он засунул в аппарат тонкую пластинку и насыпал порошок магния на специальное блюдце. Чиркнула спичка, порошок с шипением вспыхнул, на миг ярко осветив комнату. Готово!

Он быстро и четко собрал аппарат в ящик, затем склонился над девушкой и поцеловал в губы, ста-раясь запомнить запах ее кожи и волос. Возможно, завтра он встретится с ней на улице, поздоровается, а она, как и раньше, улыбнется, показывая ровные коралловые зубки, и скажет: 'Здравствуйте, мистер Уо-терс.' Все останется как раньше, с одной лишь разницей: теперь она будет с ним всегда, нагая, беспомощная и доступная, даже не подозревающая о том, как близко он знает ее...

Уотерс одел девушку в ее рубашку, в последний раз оглянулся и перелез через подоконник. Часы пробили четверть пятого.

2

Как восхитительна осень! Когда дымку утреннего тумана растворяют лучи лениво поднимающе-гося солнца, и она пятится прочь, скрываясь за деревьями парка. Когда лужи, как огромные зеркала, отра-жают расползающиеся тучи и редких прохожих, расплываясь под колесами проезжающих кэбов. Когда влажный лондонский воздух ударяет в голову, и ты жадно дышишь, забывая о делах...

Уотерсу нравилась осень, особенно такая. Как истинный лондонец, он не унывал от череды дождливых пасмурных недель и умел радоваться ярким солнечным дням. Сегодня он даже оделся по-другому: черный повседневный сюртук сменил на светло-коричневый, и старую, но по-прежнему любимую трость поменял на новую, с резной головой хамелеона. Этот день обещал новые знакомства. Уотерс чувствовал это, и вышел из дома с радостной, но все же сдержанной улыбкой.

Его дом стоял на Хилл-стрит, своим началом упиравшейся в Гайд-парк. Как обычно по воскресень-ям, туда двигалась прогуливавшаяся публика. Он быстро сошел с крыльца, но скрыться в толпе не успел.

— Мистер Уотерс, добрый день!

Он остановился и повернулся, приподнимая шляпу:

— Добрый день, мисс Полиш.

Его соседка, девица девятнадцати лет, стояла у металлической ограды и улыбалась ему. Когда она это делала, чудные ямочки на щеках невольно притягивали внимание и заставляли улыбаться в ответ. Глаза ее блестели ярко и как будто вызывающе, и Уотерс не мог смотреть на них более одного мгновенья.

— Замечательная погода, мисс Полиш.

— О да, сэр.

Она была дочкой галантерейщика, эмигранта из восточной Европы, и папа души в ней не чаял. Об этом знала вся улица, не раз наблюдавшая, как отец балует дочку, привозя из торговых вояжей самые мод-ные платья. Вот и сейчас мужчины поворачивали головы, провожая глазами ее стройную фигурку, а жен-щины цеплялись взглядом за фасоны и кружева. Нет, семья Полиш была небогата, и жители Хилл-стрит не-доуменно пожимали плечами, удивляясь расточительности главы семейства. Уотерс даже слышал, что будто бы мистер Полиш намеренно наряжает дочь, чтобы произвести впечатление на богатых мужчин и выгодно выдать замуж. Но Уотерс не слишком верил этому, ибо был свидетелем, как Анна (так ее звали) весьма холодно обошлась с одним молодым человеком, судя по одежде, достаточно состоятельным, но недостаточно воспитанным. Тогда ее глаза сверкнули так грозно, что Уотерс, случайно проходивший мимо, был изумлен. Но с ним она была неизменно мила и приветлива.

— Мы с отцом идем в парк, — сказала она. — Вы, случайно, не туда направляетесь?

— Нет, — соврал он, — я иду по делам. Извините, мисс Полиш, я спешу.

— Как жаль. До свидания, мистер Уотерс.

— До свидания.

Пришлось идти в другую сторону. Вот некстати. Ладно, зайду в парк с другой стороны и буду осто-рожен, подумал он. Анна непохожа на обычных лондонских девушек, и если заметит его в парке, то запро-сто подойдет и спросит о делах, и предложит прогуляться вместе, а у него действительно дела. Да и отец ее, с тех пор как они познакомились, не уставал при встрече звать Уотерса в гости. Джонатан понимал, что это — жест благодарности. Однажды, зайдя в лавку Полиша, он стал свидетелем безобразной выходки. Какой-то офицер в ярости разбрасывал носовые платки и топтал ногами разлетевшиеся по полу пуговицы. Мистер Полиш не препятствовал разгрому, тихо съежившись в углу комнаты. Но Анна не испугалась негодяя:

— Как вы смеете! Пойдите вон!

— Что? Ты еще будешь что-то говорить, мерзавка! — заорал вояка, и вошедший в лавку Джонатан не мог позволить ему продолжать. Схватив офицера за китель, он отшвырнул его к стене:

— В чем дело, мистер? Извольте уйти, если вас просят!

— Ах ты, крыса сухопутная, я проучу тебя! — посетитель замахнулся, но отлетел, пропустив апперкот в голову. Джонатан брал уроки бокса, и получалось у него неплохо. Получив чувствительный удар в грудь, Уотерс ответил быстрым хуком, попав точно в висок. Хулиган зашатался. Не медля, Уотерс схватил его за руки, сжал их и вытолкал грубияна из лавки. Хозяин рассыпался в благодарностях, а Анна смотрела как на героя, чего Джонатан не понимал. Он не сделал ничего особенного, любой джентльмен поступил бы точно так же. Ему даже стало неловко заходить в лавку, если вдруг требовались носовые платки или новый гал-стук, так как мистер Полиш буквально переворачивал все вверх дном, чтобы угодить дорогому клиенту.

Он свернул на Миддл-стрит, здороваясь с изредка встречавшимися знакомыми. Что ж, чтобы по-встречать интересную девушку, необязательно идти в парк, иногда достаточно просто прогуляться по горо-ду. Уотерс не обращал внимания на семейные пары или девушек, идущих под руку с мужчинами. Он не же-лал иметь дел ни с чьей собственностью. Девушка должна принадлежать только ему.

Юная рыжая ирландка понравилась сразу, едва он увидел ее. Она шла с подружкой, слишком не-взрачной, чтобы о ней говорить, и невзрачность эта выгодно оттеняла его выбор. Девушки прогуливались не спеша, изредка останавливаясь у витрин, чтобы обменяться мнениями о выставленных там платьях и шляпках. Они щебетали, как две беззаботные птички, и Уотерс улыбнулся такому сравнению. Девушка была слишком юна, в его коллекции еще не было таких молоденьких, и Джонатан почувствовал азарт. Она будет его! Непременно!

Он прогуливался вслед за ними, останавливался и смотрел на часы. Время ланча, а девчонки не торопятся домой. Наконец, они пошли назад. Уотерс проводил подружек до церкви, и там они расстались. Подружка вошла в какой-то дом, рыжая пошла дальше, и Джонатан медленно следовал за ней. Запомнив, где она живет, Уотерс зашагал домой. Круглое живое личико стояло перед глазами, и он с замираньем серд-ца представлял, как будет выглядеть этот ангел в постели на белых простынях.

Вернувшись домой, он наскоро поел и поднялся наверх. Помимо спальни, на втором этаже находи-лась лаборатория, где он проявлял и печатал снимки, а также галерея — любимое место отдыха и его страсть.

Эту дверь он всегда тщательно запирал, несмотря на то, что дом принадлежал ему, и в нем редко бывали посторонние. Знакомым и друзьям, заходившим к нему, он говорил, что за дверью пустая комната для прислуги, ключи от которой он потерял.

Дверь отворилась, впуская хозяина. Посреди комнаты стояло одинокое кресло, шторы были задер-нуты так плотно, что внутрь не проникало ни лучика. Джонатан зажег несколько свечей, стоявших на брон-зовом подсвечнике в виде танцующей восьмирукой женщины. Приятель Уотерса привез ее из Индии и по-дарил ему. Уотерс сел в кресло и дождался, пока пламя свечей успокоится. Он не хотел разглядывать свои творения при солнечном свете. Только ночами, при луне, или днем в этой темной комнате он мог вспомнить и почувствовать все, что чувствовал тогда...

Вот его первая фотография. Леди Фостер. Его первая и последняя любовь. Уотерс думал, что всегда будет любить ее. Как он был молод и наивен! Она вышла замуж и уехала в Америку. Пусть. Никакой муж и никакой океан не помешает им быть вместе. Он будет наслаждаться ее телом всегда...

Вот еще одна. Он не знает ее имени. Полное, налитое страстью тело словно изогнулось в экстазе, а лицо закрывает тень от закинутой за голову руки. Божественный ракурс, достойный кисти Рембрандта или Тициана...

Джонатан повернулся в кресле и посмотрел на противоположную стену, где висела последняя фотография. Беззащитная и целомудренная поза только сильнее оттеняла наготу девушки. Ее грудь, как два окруженных тенями острова, невольно притягивала взгляд, и сгусток тьмы плавал в манящей впадине живо-та...

Уотерс сидел, как султан из сказок 'Тысячи и одной ночи', окруженный прекрасными обнаженны-ми наложницами. Он владел ими и мог выбрать любую из десятка, и провести с нею ночь, и гладить, и смотреть. Игра света и тьмы вводила его в экстаз, и в колеблющемся свете свечей тела шевелились и дыша-ли. Зачем ему знать, где эти девушки, если они всегда будут с ним, здесь, в его галерее! Он мог придумывать им любое имя, представлять дикой амазонкой или загадочной русской царицей, своей рабыней или по-велительницей...

Этот мир слишком сложен и требует слишком многого, думал Уотерс. Он не желает жить по этим правилам, он, Джонатан Уотерс, имеет свой мир, свою вселенную, где есть лишь два цвета: черный и белый. Изучив искусство фотографии, Уотерс открыл тайну, скрытую в нем. Многоцветье ослепляет человека, ув-лекает коварным разнообразием жизни и отношений. Ведь сказано: есть 'да' и 'нет', а остальное — от лу-кавого! Есть белое и черное, есть свет и тень, и только с ними можно увидеть истину. Но он понимает! И сам выберет тех, кто будет с ним в его вселенной. Навсегда.

3

Чтобы забраться в чужой дом, да еще именно в ту комнату, куда нужно, Джонатану приходилось хорошо потрудиться. С некоторыми девушками из галереи он был знаком и бывал у них дома. Узнать, где находится спальня, не представляло особого труда. Сложнее оказывалось с теми, кого он совершенно не знал. Иногда он мог познакомиться с юной леди, иногда нет, и тогда через прислугу вызнавал местораспо-ложение комнат в доме. Но этот путь был опасен: Джонатан читал популярные рассказы Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе, и понимал, что лишние свидетели совершенно не нужны. Тогда он сильно рисковал, ведь достаточно ошибиться лишь раз, оставить какие-то следы — и в случае расследования эти люди тотчас укажут на него. Хотя какое расследование? Он ничего не крадет, никого не убивает, и никогда не оставляет следов. По крайней мере, Уотерс мог узнать о последствиях ночного визита от знакомых. Но никто ничего не замечал, лишь девушки спали непривычно долго, а у одной утром разболелась голова. Никто не видел и не слышал его присутствия, и Джонатан гордился собой. Лишь раз он забыл поставить на место стул, ото-двинутый ночью, и весь следующий день ходил в ужасе, но затем понял, что такую мелочь спишут на при-слугу или рассеянность хозяйки.

Проблемы в его деле возникали самые разные, но Джонатан Уотерс был чрезвычайно целеустрем-ленным человеком, и не боялся препятствий. Подчас его хитрости и уму мог позавидовать любой взломщик. Однажды почти три недели ему приходилось появляться по ночам у вожделенного дома и отборным мясом прикармливать собаку, которая, в конце концов, радовалась ему, наверное, больше чем хозяину, вряд ли баловавшего пса такими деликатесами. В другой раз пришлось лезть по дереву на второй этаж, где спала его красавица, а затем на веревке поднимать тяжелый аппарат.

Эфирную смесь для усыпления Джонатан раздобыл у аптекаря, причем купил целую пинту. На удивленный вопрос, зачем ему столько, ответил, что он — естествоиспытатель, и жидкость ему нужна для опытов. За щедрое вознаграждение аптекарь подробную проконсультировал Уотерса, какие дозы эфира можно считать безопасными, как им пользоваться и как хранить. Естественно, аптекарь этот жил не в Лон-доне, Джонатан и здесь был чрезвычайно осторожен. Рекомендации аптекаря он запомнил наизусть, и все же проверил действие эфира на себе. Все оказалось верно: примерно через пять минут после вдыхания эфирных паров расслабленное сознание расплывалось, и Уотерс погружался в сон. Что тогда говорить о уже спящем человеке? И все же Джонатан остерегался давать девушкам слишком большую дозу снотворного, и специально для этого заказал пузырек с накрепко притертой крышкой, в который помещалось ровно столько жидкости, сколько необходимо.

Уотерс исследовал дом славной рыженькой феи и пришел к выводу, что пробраться туда будет не-просто. Дом окружал невысокий кирпичный забор, в основание которого была встроена крепкая решетка в виде острых римских копий. Отец рыжеволосой был явно не бедным человеком. За забором протянулся не-большой сад, и деревья заслоняли некоторые окна, не давая Уотерсу возможность, прогуливаясь, отмечать для себя расположение комнат. Он потратил несколько дней, пока однажды не заметил знакомого кондите-ра, выходившего из заветного дома. Уотерс разговорился с ним и узнал, что дочке хозяина скоро исполнит-ся

четырнадцать, и они заказали торт по этому случаю. Джонатан признался, что ему понравился этот дом с садом, и он подумывает его купить. Кондитер, часто бывавший в доме, ответил, что хозяин вряд ли станет продавать его. Тогда Джонатан поинтересовался расположением комнат, ссылаясь, что ему надо это знать, прежде чем торговаться. Так он узнал, где находится спальня.

Но был еще забор, и с таким препятствием он столкнулся впервые. Решетка в виде копий была серь-езной преградой. Нет, преодолеть ее он бы смог, но ведь он понесет с собой тяжелый аппарат. А если при-дется убегать? Вторжения в частный дом не всегда проходят так гладко, как хотелось бы. А в этом случае хороший помощник был просто необходим. Нужен напарник, подумал Уотерс, человек надежный и не за-дающий вопросов. Но где такого найти? Искать в своей среде бессмысленно и опасно. Не то, чтобы он не доверял друзьям, но как они отреагируют на его тайную страсть? К тому же они никогда не взламывали ничего, кроме пробок на бутылках вина...

Уотерс пришел к мысли, что лучше всего подойдет человек из низших слоев общества, не отяго-щенный моралью и за деньги готовый на все. Или почти на все. В поисках такого человека Уотерс заходил в далеко не безопасные районы города, бывал на рынках и в порту. Одни казались ему чересчур грубыми или туповатыми, другие слишком опасными, третьи — не вызывающими доверия. С некоторыми он даже не решался заговорить. Наконец, Джонатан понял, что ищет, сам не зная, кого. Но ему помог случай.

Проходя мимо кузнечной мастерской, Джонатан мельком услышал разговор двух мужчин, стояв-ших у дверей:

— Инструмент будет готов к субботе, — сказал один, невысокий крепыш с рыжими бакенбардами. На нем был прожженный кожаный фартук, что вкупе с вывеской указывало на род его деятельности. Второй был детина немаленького роста, широкоплечий, с твердым немигающим взглядом.

— Надеюсь, он не согнется, как в прошлый раз?

— Не согнется, Джек.

— Прошу меня извинить, джентльмены, — Уотерс подошел к ним и приподнял шляпу. — Кажется, здесь занимаются кузнечным делом?

— Это так, сэр, — подтвердил человек в фартуке. — Что вам угодно? Могу сделать практически все.

— А... сломать?

— Сломать? — мужчины переглянулись. — А что нужно сломать?

— Железную решетку.

— Решетку? Где?

— У меня дома. В подвале есть старая решетка. Я потерял от нее ключи и...

— Я могу взяться, сэр, — сказал здоровяк. — Меня зовут Харрис.

— Отлично. Давайте отойдем и обсудим это дело.

Харрис и кузнец перекинулись недоуменными взглядами.

— Хорошо, сэр, — сказал Джек.

Они шли по улице, и Джонатан никак не мог придумать, как объяснить верзиле, что ломать придет-ся не решетку в подвале собственного дома, а железную изгородь на улице, чтобы проникнуть в чужой дом. Наконец Уотерс собрался с духом и начал:

— У меня есть одно дело. Не знаю, сможете ли вы помочь...

— Говорите, мистер, я не из болтливых, — доверительно проговорил Джек, и Джонатан приободрился:

— Мне нужно, чтобы вы помогли мне сломать решетку, но не в подвале, а... Мне нужно пройти в один дом, где... Позвольте не объяснять. Нужно просто ночью сломать ограду.

Джек внимательно слушал. На лице его не отразилось ни единой мысли, ни страха, ни презрения, и Уотерс почувствовал, что нашел нужного человека.

— Я дам вам пять гиней, если вы поможете мне. Вам нужно будет только сломать решетку. Справитесь? С виду вы человек сильный.

— За пять гиней, сэр, я сломаю любую решетку и вдобавок ребра тому, на кого укажет ваша милость.

— Отлично, но ломать ребра не придется, только решетку, — улыбнулся Уотерс. — Вот вам гинея в зада-ток. Встретимся завтра ночью, в три часа, на мосту рядом с Ковентри-кросс.

Уотерс хотел протянуть будущему напарнику руку, но замялся, подумав, стоит ли обмениваться рукопожатием с подобным проходимцем. К облегчению Джонатана, Джек словно не заметил этого и, кив-нув напоследок, скрылся в одном из переулков. Возвращаясь домой, Джонатан вдруг подумал, что на-прасно отдал громиле задаток. Такие люди, как он, вполне могут взять деньги и не выполнить своего обе-щания. Деньги пропадут, и винить в этом можно только себя. А вдруг он пойдет в полицию? Эта мысль за-ставила Уотерса вздрогнуть. Нет, этот верзила наверняка не захочет иметь с полицией никаких дел. Его физиономия вызовет подозрение у любого нормального человека.

4

Джек, так звали громилу, явился в назначенное место и был приятно пунктуален.

— Здравствуйте, мистер, — сказал он, неслышно появившись из тьмы. В руках он держал какой-то сверток. Заглядевшись на воду Темзы, Уотерс вздрогнул от неожиданного приветствия, но быстро овладел собой:

— Здравствуйте. Вы готовы?

— Я всегда готов, — осклабился верзила.

— Тогда идем.

Они подошли к дому ирландки.

— Мне нужно проникнуть в дом, — сказал Уотерс. — Но решетка здесь довольно крепкая, вверху, как вы видите, острые пики...

— Пустяки, — Джек развернул холстину, покрывавшую сверток, и бросил ее наземь. В руках его осталось странное приспособление, напоминавшее огромные каминные щипцы. — Тут дел на одну минуту, сэр. Смотрите по сторонам, а решеткой займусь я.

Он вставил приспособление между прутьев, что-то в нем подкрутил, вставил стальной рычаг, при-налег — и два прута легко разошлись в стороны, открывая достаточно свободный даже для верзилы Джека проход.

— Вот и все.

— Отлично! — Джонатан не скрывал восхищения. Вот бы ему такой инструмент! Но железяка выглядит тяжелой, а, кроме нее, еще и аппарат тащить... Нет, помощник необходим. — Вы честно заработали свои деньги.

— Вот уж не знал, что взлом — честное занятие, — ухмыльнулся верзила. — Жаль, что полиция так не ду-мает.

Уотерс сжал зубы. Этот мужлан ничего не понимает, и не стоит объяснять.

— Вот ваши четыре гинеи, — холодно проговорил он и протянул взломщику деньги.

— Спасибо, сэр, — монеты исчезли в огромной ладони быстро, словно их и не было. — Знаете, что, сэр, эти следы, — он указал на погнутую решетку, — могут привлечь внимание полисменов.

— И... что же делать? — спросил Уотерс.

— Я мог бы подежурить тут... еще за одну гинею. Если увижу кого-то — сразу подам знак.

— Хорошо, ждите. Я буду через полчаса.

Самое трудное и опасное — влезть в окно спальни. Ведь спящая еще не под действием эфира, и лю-бой звук мог разбудить ее. Джонатан подтягивался медленно и осторожно, тело было напряжено, как паро-вой котел под давлением, но руки и ноги знали свое дело хорошо. Он почти перевесил тело через карниз, как вдруг девушка шевельнулась. Уотерс моментально упал назад и повис, уцепившись пальцами за карниз. Он провисел с минуту, напрягая слух, но в комнате все было тихо. Джонатан ежедневно тренировался с тя-желыми гантелями, и мог провисеть на карнизе сколь угодно долго, но сегодня он был не один. На улице ждал напарник, и следовало поторопиться.

Наконец он оказался в комнате. Окинув взглядом помещение, Уотерс еле заметно покачал головой: здесь не было ни ширмы, ни еще чего-нибудь, за чем можно было бы спрятаться в случае, если хозяйка про-снется. Это плохо. Значит, надо скорее усыпить ее. Он прокрался к кровати и вытащил флакончик с эфи-ром...

Через пять минут девушка крепко спала, и Джонатан принялся устанавливать фотоаппарат, предва-рительно подперев дверь комнаты стулом, чтобы избежать чьего-нибудь случайного вторжения. Раздевая юную ирландку, Уотерс почувствовал необычайное возбуждение, его просто трясло от волнения, словно он открывал величайшую в мире тайну. Перед ним лежала практически девочка: стройные ножки с едва наме-тившимся пушком на животе и узкими бедрами, еле заметная грудь. Он вспомнил ее темные, кажущиеся совсем взрослыми глаза, ее взгляд, брошенный как будто мельком, но поразивший его так, словно он — за-глотившая наживку рыба, а она — умелый рыбак, вовремя подсекший добычу. Тот взгляд и это тело! Вот что заставило вспыхнуть его сердце! Как жаль, что их не соединить вместе! Но ведь он — художник, он мо-жет и должен попробовать...

Время бежало быстро, а он все не мог решить, как снимать. Обычно он все продумывал заранее, прокручивал в голове мельчайшие подробности, чтобы не терять времени, но сейчас... Сейчас Джонатан Уотерс растерялся как мальчишка, впервые увидевший женскую плоть. Все расчеты и фантазии улетучи-лись вместе с парами эфира, и он застыл в ступоре, не зная, какое положение придать спящей красавице. Одни позы казались ему банальными, другие непристойными, не подходящими такой юной девушке, как она. Такого напряжения мыслей он не испытывал давно. Уотерсу не смотрел на часы — он хорошо чувство-вал течение времени и знал, что оно на исходе. Впрочем, он имел еще один, запасной флакончик, но исполь-зовать его не хотел. И вдруг понял, какой хотел ее видеть.

У него не было времени даже на вздох облегчения. Джонатан приподнял девушку и усадил на край кровати, подоткнул под спину подушку, пригладил волосы... Вспышка магния на краткий миг озарила спальню, и Джонатан быстро собрал камеру в футляр. Уложив девушку на место и накрыв одеялом, Уотерс внимательно оглядел комнату и направился к окну. В последний момент вспомнил о стуле, подпиравшем дверь, и вздохнул, вытирая мгновенно взмокший лоб. Вовремя, едва не забыл! Он убрал стул на место и пе-ремахнул через подоконник.

— Надеюсь, вы там не наследили, мистер? — спросил Джек, когда Уотерс, крадучись, перебежал сад и про-тиснулся через дыру в решетке.

— Нет, в этом я уверен, — пробормотал Джонатан. Перед глазами до сих пор стояла завораживающая фи-гурка спящей красавицы. — Единственный след — эта решетка.

— Сейчас его не будет, — верзила вытащил свое устройство, зацепил коваными крючьями за края разогну-тых прутьев и сильно потянул. Пруты прогнулись в обратную сторону и стали на место. Кроме нескольких отметин на крашеном металле, следов от взлома почти не осталось.

— Отличная работа, Джек, — сказал Уотерс. — Я не ошибся в тебе.

— Спасибо, сэр, — Джек беспокойно огляделся по сторонам. — А теперь надо уходить. Скоро поедут кэбы в сторону вокзала.

— Я могу еще на вас рассчитывать? — спросил Уотерс.

— В любое время, мистер. Вы знаете, где меня найти.

Джек исчез, и Джонатан облегченно вздохнул. Он чувствовал себя не в своей тарелке, ведь впервые в своем совершенно интимном деле доверился незнакомому человеку. И хорошо, что этот Джек любит деньги и почти не задает вопросов. Очень хорошо.

На следующий день Джонатан Уотерс пребывал в отличном расположении духа. Фотография юной ирландки удалась на славу, и он раз за разом с восторгом вспоминал ее едва наметившуюся грудь и дивные ноги, заставлявшие трепетать сердце. Что же будет, когда она вырастет, думал Уотерс. Будет ли она столь же привлекательна, или красота зрелой женщины напомнит ему дряблую, морщинистую кожуру старого яблока по сравнению с нежной кожей персика? Вопрос был интересен. Над ним стоило поразмышлять за трубочкой ароматного табака. Он никогда не фотографировал одну и ту же девушку дважды. Почему? На-верно, потому что им больше нечего ему показать, а во-вторых, это было бы рискованным предприятием. Нет, одного раза вполне достаточно, и дважды в одну реку он не войдет.

5

После вояжа в дом юной ирландки Уотерс ненадолго оставил свое хобби. Отчасти оттого, что по-чувствовал усталость: все-таки ночные приключения отнимали много сил и эмоций. А отчасти... Впервые ему захотелось отдохнуть от своей галереи, захотелось куда-нибудь на воздух, освежиться и привести мыс-ли в порядок. Джонатан отправился к старому другу Вильяму Форсетту в его загородное поместье.

— А вы неплохо выглядите, Уотерс, — сказал Форсетт, едва увидав его. — Появляющиеся здесь лондонцы напоминают мне разваренные луковицы, а вы как будто служите на флоте: блеск в глазах и хорошая осанка.

— Спасибо, Вильям, — растерялся Уотерс. — Право, я...

— Чепуха, Джонатан. Как хорошо, что вы приехали. Я уже стал вариться в собственном соку, а ведь нет ничего хуже, если вы меня понимаете.

— Отлично понимаю.

Они пообедали и прогулялись по окрестностям. Джонатан был несказанно рад перемене обстанов-ки, и открытые сельские пейзажи приятно ласкали взгляд после тесного и многолюдного Лондона. Они раз-говаривали о пустяках, и это тоже было приятно: говорить ни о чем. Почему все должно иметь какой-то смысл, думал Уотерс, разглядывая заросшие вереском холмы, разве глупо или предосудительно поступать не думая, не рассчитывая последствия, просто так, по движению сердца?

— Почему вы не женитесь, Джонатан? — неожиданно спросил Форсетт.

— А почему не женитесь вы?

— Вы же меня знаете: я убежденный холостяк, сноб и зануда, — ухмыльнулся Форсетт. — Да я несчастную в гроб вгоню своими причудами. Но вы ведь не такой! Вы человек чувственный, достаточно посмотреть на то, как вы ведете себя здесь, на природе, чтобы понять, что вы созданы для семьи.

— Я? — удивился Джонатан.

— Именно вы.

— Как же это я веду себя?

— Вы умеете наслаждаться жизнью. Впрочем, и я умею, дело в другом. Вы способны удивляться. Да, да, это самое главное! Вот что нравится женщинам! Мне что эта река, что другая, что это дерево, что другое — все одно. Я холоден и расчетлив. А вы можете чувствовать эту разницу, видеть то, чего не видят другие. Вы — поэтическая натура. Не возражайте! Это правда, и вы это знаете.

— Ну, и что? Какое отношение...

— Прямое, мой друг, самое прямое. И будь я проклят, если это не так! — Форсетт улыбнулся широко и ра-достно. — Я завидую вам, Джонатан Уотерс. Наверно, вы счастливы. Разве нет?

Уотерс помолчал, собираясь с мыслями.

— Да, пожалуй, Уильям. Но всегда чего-то не хватает.

— Не хватает именно женщины! Настоящей женщины, — Форсетт поднял голову и поглядел на парящую в небе птицу. — Свободной, как птица. От предрассудков, от дурацких правил, которыми сызмальства заби-вают девочкам головы... Найти такую женщину, Джонатан, это найти сокровище. Но и этого мало. Женить-ся можно на ком угодно. Как сделать так, чтобы она полюбила тебя?

— Наверно, это не столь важно. Главное, чтобы ты любил ее, — сказал Уотерс.

— Для меня это важно, — сказал Форсетт. — Мне нужна женщина, которая первой полюбит меня. И тогда я полюблю ее. Только тогда.

— Интересно, — промолвил Уотерс. Он задумался.

— По-моему, это разумно, — сказал Форсетт. — Не понимаю, откуда берутся толпы глупцов, готовых сра-жаться за расположение какой-нибудь дамы? Как у Шекспира, помните? Нет ничего глупее!

— Пожалуй...

За подобными беседами время проходило легко и незаметно. Они гуляли вдоль Темзы, наслаждаясь прохладным речным ветерком, и Уотерс старался не смотреть на видневшиеся вдали лондонские здания. Так прошли несколько дней. Джонатан прекрасно отдохнул, и его вновь потянуло домой. Он страстно захо-тел пополнить свою галерею.

Вернувшись в Лондон и зайдя в тайную комнату, Уотерс почувствовал, что ему нужны новые лица и новые тела. И странно: если раньше он долго и тщательно выбирал, кому из прекрасных дам достанется честь присутствовать здесь, то теперь взгляд Джонатана притягивала едва ли не каждая встречная леди.

Нет, я не могу допустить в галерею, скажем, вот эту торговку, думал Уотерс, проходя мимо худо-сочной девицы с тонкими, поджатыми губами и выразительными черными глазками, цепко ощупывавшими каждого покупателя. Она слабо улыбнулась какому-то знакомому, и Джонатан увидел черную прореху между зубами. Да, выглядит она не слишком привлекательно, подумал он и вдруг остановился. А что есть красота? Почему, собственно, она кажется мне некрасивой? Именно кажется, именно! Кто знает, если я сфотографирую ее... возможно, мне удастся сделать незаметными ее недостатки, и в моей галерее она будет выглядеть превосходно? Эта мысль так захватила Джонатана Уотерса, что он едва не попал под проезжавший мимо кэб. Ведь многие девушки на фотографиях выглядят совсем иначе, думал он, я это знаю! И подчас гораздо привлекательнее, чем на самом деле! Что для нас красота? Симметрия? Правильные ровные линии? Вздор! Нет ничего прекрасней неровных изгибов, несимметричных линий, природа не терпит идеальных форм, и в этом высокий смысл, указывающий на задуманное несовершенство мира!

Он подумал еще немного и кивнул, соглашаясь с собой. Да, он мог бы сделать ее прекрасной, как спящая Даная, но не станет. И не потому, что оригинал некрасив. Нет! Он не согласен с обществом, судя-щим о красоте непонятно какими категориями. Ему нужно нечто большее, чем просто красота. Он должен увидеть... свет их душ... и тень их пороков. Увидеть тогда, когда человек не может скрыть их под масками, которые так любят люди. Да, свет и тень!

Наконец, он сделал выбор. Его целью стала девушка из Сити. Дом ее располагался на перекрестке улицы, и это было самым неудобным для дела местом. Без напарника совершенно не обойтись. Уотерс от-правился к Джеку.

— Я готов, мистер, — сказал взломщик. — Когда идем?

— Завтра.

Девушка напомнила Уотерсу спящую валькирию. Именно это слово как нельзя точно описывало ее. Разметавшись по простыням, она спала, но отчего-то не выглядела слабой и беззащитной, как прочие. Она выглядела... Что-то действительно сильное было в ней. Словно какое-то усилие, какой-то героический порыв владел ею, пока сон не сковал ее тело. Эта картина заворожила Уотерса. Он долго стоял возле спящей, запоминая положение ее рук и ног. Он отметил нежные, но сильные пальцы, вцепившиеся в подушку, кра-сивые, крепкие бедра, и ему показалось, будто он находится в логове спящей пантеры. Одно неверное дви-жение — зверь проснется, и тогда... Уотерс чувствовал возбуждение каждой косточкой, и кончики пальцев его дрожали, объятые невидимым пламенем. Джонатан наслаждался этим чувством, он впитывал опасность из воздуха, и она вливалась в кипящий коктейль страсти и разума. Уотерс решил ничего не менять и сфото-графировать ее так, как она спала.

Усыпив девушку, Джонатан собрался, как обычно, подпереть стулом дверь, но не успел. В коридоре послышались шаги, и они приближались. Уотерс мигом распластался на полу и залез под кровать.

— Джудит, ты спишь? — в дверной проеме показалась фигура в ночной рубашке. Голос был женским, и Уотерс решил, что это либо служанка, либо мать. В любом случае лучше не попадаться. Он вжался в пол и затаил дыхание.

Женщина вошла в комнату. В руке она держала свечу, и ее свет, падающий на пол, осветил остав-ленный Уотерсом аппарат. Джонатан похолодел.

— Ты спишь? — повторила вошедшая. — Мне послышался какой-то стук.

Джудит не отвечала, да и не могла ответить. Тщательно отмерянная порция эфира усыпила ее неза-метно и надежно. Женщина пересекла комнату и подошла к окну.

— Окно открыто, — пробормотала она. — Зачем? Ночи не такие уж теплые...

Она закрыла окно и вышла, едва не задев ногой аппарат Уотерса. Наверно, была близорукой, и дальше носа не видела.

Минут пять он провел у дверей, вслушиваясь в каждый шорох. Но все было спокойно. Вряд ли она придет еще раз. Надо действовать или уходить! А уходить без фотографии он не собирался. Заблокировав дверную ручку стулом с высокой спинкой, Уотерс принялся за дело.

Он уложился как всегда в полчаса, несмотря на неожиданное ночное вторжение. А ведь все могло плохо кончиться! Но ведь не кончилось же! Улыбаясь удаче, Джонатан выбрался за ограду и подошел к поджидавшему его Джеку.

— Все хорошо, Джек. Вот ваши деньги.

— Минуточку, сэр, — пропыхтел верзила, сдвигая раздвинутые прутья. Уотерс ждал его, поминутно огля-дываясь по сторонам. А ведь ему тоже не так легко, подумал Джонатан. Ведь полицейский может подойти и поинтересоваться, что он делает тут ночью? Но я рискую больше, ведь он не вторгается в чужие дома!

— До свидания, Джек! — Уотерс собрался идти, но могучая длань помощника, как шлагбаум, перекрыла дорогу:

— Вот что, приятель. Не знаю, как у вас, у сэров, а у нас принято делиться.

— Что? — Уотерс не сразу понял, о чем речь, но, поглядев на хитро ухмылявшегося напарника, возмущенно ответил. — Не судите обо всех по себе! Я ничего не взял из этого дома.

— Тогда для чего вы туда полезли, да еще ночью?

Джонатан смутился. Рассказать неотесанному мужлану об истинной цели ночного взлома было бы глупо и... стыдно. Уотерс избегал этого слова. Он давно убедил себя, что его увлечение ничуть не постыдно, это лишь безобидная прихоть, он сродни страстному коллекционеру, и даже выше. Он сам создает свои ше-девры, и имеет полное право владеть и любоваться ими. Он не делает ничего дурного, не пользуется беспо-мощностью хозяек спален, не берет чужого. Но что же ему ответить?

— Я дам вам еще две гинеи, и вы забудете эти вопросы.

— Э, нет, сэр! — покачал головой громила. — Может, вы на куски кого-то порезали? Я за две гинеи на ви-селицу не собираюсь.

— Я, что, похож на убийцу? — возмущенно воскликнул Уотерс.

— Тише, мистер! Я тоже не похож на дурака, — ответил Джек. — Что вы таскаете с собой в ящике?

Прямой вопрос подразумевал прямой ответ.

— Это фотоаппарат, — признался Джонатан.

— Зачем он вам, мистер? — изумился громила.

— Фотографировать.

— Что?

— А это — не ваше дело! — отрезал Уотерс. Его взгляд был столь яростен, что верзила Джек запнулся и покрутил головой:

— Тогда придется добавить...

Еще пара гиней перекочевали в карман взломщика, и он удовлетворенно кивнул:

— Спасибо, сэр. Вы знаете, где меня найти.

Джонатан посмотрел на удалявшуюся фигуру взломщика и поспешил к дому. Спать ему не хоте-лось, да Уотерс и не мог заснуть, пока не увидит прекрасную Джудит в своей галерее. Оставшиеся полночи он провел в лаборатории и упал в постель лишь под утро, измученный, но счастливый.

6

Следующий дом находился на краю Лондона, на Вестминстер-роуд. Ночь была совершенно безлунной, и Уотерс радовался удачному обстоятельству. Вдвоем с Джеком они проникли на территорию поместья и теперь тихо крались вдоль стены, осторожно заглядывая в окна. Джонатан был здесь однажды. Его привел с собой на ужин один из друзей и познакомил с очаровательной хозяйкой. Ее звали леди Барклай. Умная, начитанная, она тотчас произвела впечатление на Джонатана. Казалось, она напрочь лишена многих предрассудков, свойственных молоденьким девушкам, в беседе рассуждала свежо, смело и оригинально. Друг Уотерса был от нее в полном восторге. Да, в ней не было ни капли романтичной загадочности, в чем-то леди Барклай даже напоминала мужчину, не внешне, конечно, а той волей, той непоколебимой уверенностью в себе, что свойственны отнюдь не простым людям. Проведя в ее обществе всего несколько часов, Джонатан твердо решил добавить ее фото в коллекцию, чего бы это ни стоило! Он буквально сходил с ума от желания узнать ее ближе, увидеть ее тело и почувствовать то, ради чего он живет...

Дело прошло гладко. Собаки, которая днем бегала по окружавшему дом садику, ночью почему-то не было, и это было замечательно. Спрятаться в случае тревоги есть где: рядом находится тиковая роща. Место для действия было на редкость удачным, они с Джеком не встретили особых трудностей. Разве что Джонатан все никак не мог справиться со ставнями, но Джек достал очередное приспособление, и проблема разрешилась.

— Одного не пойму, сэр, — сказал Джек, когда они выбрались из дома и шли к оставленной за кустами дву-колке. — Как вам удается не разбудить хозяев? Конечно, двигаетесь вы ловко, нечего сказать, но, если бы вы знали, сколько парней спалились на этом деле! И все из-за того, что хозяева просыпались.

— Не проснется, даже если начнут палить из пушек, — задумчиво проговорил Уотерс и тут же прикусил язык. Распалившись от прекрасных форм хозяйки, он забыл об осторожности. Знать об эфире Джеку не сле-довало. — Просто я уверен в этом, — добавил он, но выглядело это не слишком убедительно.

— Вы просто счастливчик, мистер, — кивнул головой Джек.

Они доехали до Кингстон-роуд, и Джек вышел из двуколки.

— До свидания, сэр. А это что такое? — он поднял с пола маленький флакончик. — Пахнет странно.

Уотерс выхватил флакон у него из рук.

— Это мое лекарство. Спасибо, что нашли.

— Рад помочь, сэр, — усмехнулся Джек и зашагал прочь.

Джонатан стиснул флакончик в ладони. Идиот, еще бы в доме уронил!

На следующий день Уотерс обнаружил пропажу носового платка. Если бы не вчерашнее ночное дело, Джонатан не придал бы этому значения: ну, уронил где-нибудь на улице, с кем не бывает? Но если платок потерян на Вестминстер-роуд... От волнения у него пропал аппетит, и приходящая кухарка, готовив-шая ему еду, не скрывала недовольства, полагая, что ему не понравилась ее стряпня, хотя Джонатан всегда ее хвалил. А на платке-то его инициалы! Конечно, людей с такими инициалами в Лондоне — пруд пруди, но все-таки это плохо. Нельзя оставлять такие улики! Джонатан понимал это, так же ясно сознавая: что бы не случилось, от своего дела он не отступит никогда. И гордился этим обстоятельством, ставящим его увлече-ние выше простого хобби. Ведь мало кто из коллекционеров способен на такой риск!

Словно в тумане, он прогуливался по улицам, а перед глазами стояла фотография леди Барклай: словно чудный белый материк, с холмами и долинами, погруженный в черный океан. Ассоциация была уди-вительной, но именно эта фотография заставила Джонатана задуматься о человеке, как о маленькой вселен-ной со своими тайнами, раскрыть которые подчас не удается никому...

7

Возвращаясь от часовщика, Джонатан встретил Анну. Она была одна, в красивом голубом платье, выгодно оттенявшем ее глаза.

— Добрый день, мистер Уотерс.

— Добрый, мисс Полиш. Вы гуляете одна?

— Да, сэр.

— Где же ваш отец?

— Уехал на континент за товаром. А мне скучно, и поговорить не с кем.

— Неужели никто не обращает на вас внимания? — спросил Уотерс. — В этом платье вы выглядите просто прекрасно.

— Спасибо, мистер Уотерс, — улыбнулась Анна, и ее глаза засияли еще сильней. Вкупе с улыбкой они по-вергали Джонатана в смятение. — Как хорошо, что мы с вами встретились!

— Почему?

— Потому что иначе я не услышала бы комплимента, — она говорила по-английски правильно, но не иде-ально. Но Джонатану нравилось ее восточноевропейское произношение. В ее устах оно звучало мило.

Он улыбнулся.

— Я очень скучаю, мистер Уотерс. Не могли бы вы... сходить со мной в парк?

Его улыбка увяла. Собственно говоря, на сегодня у него не было абсолютно никаких планов. Ну, разве что поискать новую девушку для галереи... Он посмотрел на мисс Полиш. Она ждала, распахнув пре-красные глаза. Джонатан вздохнул. Нет, ее он не станет фотографировать. Они слишком... Он не мог сказать 'близки', лучше подойдет 'знакомы'. И потом, он слышал, будто отец собирается выдать ее замуж за одно-го дельца с Мэйн-стрит... Тем более.

— Вы так задумались, мистер Уотерс, — сказала она. — Я вам не нравлюсь?

— Отчего же? — возразил он. Обижать ее отказом не хотелось. — Пойдемте.

В Гайд-парке было многолюдно. Но на самых далеких аллеях, где деревья сходились, образуя полутемный даже в солнечные дни коридор, людей почти не наблюдалось. Они прошлись там, болтая ни о чем, и свернули к одному из прудов. Анна часто выпускала его руку и нагибалась то за цветком, то за травинкой. Джонатану такая непосредственность нравилась. Это действительно было нечто новое, лондонские барышни так себя не вели. Однако он удивился еще больше, когда она уселась прямо на склоне берега и принялась связывать охапку травы и полевых цветов во что-то странное...

— Что вы делаете? — спросил он, наблюдая за ней.

— Плету венок, — ответила Анна.

— Что, простите?

— Венок. Так это называется у меня на родине.

— Зачем?

— Подождите немного, — пальчики Анны ловко сплетали полевые цветы, и Джонатан невольно засмотрел-ся на это странное для Гайд-парка действо.

— Вот теперь он готов, — она подошла к воде и нагнулась, придерживая платье. Ее тонкая рука опустила сплетенные цветы в пруд и легонько толкнула их. Венок дрогнул, но не утонул, а медленно поплыл прочь. Анна повернулась к Джонатану. Глаза ее сияли.

— Чему вы так радуетесь? — удивленно спросил он.

— В краях, где я родилась, — сказала Анна, — в один из дней лета девушки бросают в воду венки, чтобы узнать, будут ли они любимы. Они говорят имя возлюбленного и опускают венок в воду. Если он не тонет, им уготована счастливая жизнь.

— Интересная примета, — заметил Джонатан.

— Она не просто интересная, она всегда сбывается, — Анна посмотрела на него так, как не смотрела нико-гда: из-за длинных ресниц он увидел совсем иные глаза. Может, виной тому тучка, внезапно закрывшая солнце, или близость темной воды, но глаза уже не искрились, как прежде. В этот момент он узнал ее дру-гой: чем-то опечаленной и тихо грустящей о чем-то. Но Уотерс не успел спросить ее об этом. Анна вдруг улыбнулась и потянула его наверх:

— Пойдемте, Джонатан, я боюсь замочить здесь платье.

Он подал руку и помог Анне выбраться на дорогу. Они отправились дальше. Аллеи расступались. Старые вязы кланялись им, и кроны их нежно шуршали, как спадающие на пол простыни.

— Вы тоже произнесли чье-то имя? — внезапно спросил Джонатан.

— Что?

— Когда вы бросили этот... венок, вы назвали чье-то имя?

— Почему вы спрашиваете? — она взглянула на него, и Уотерс смутился. Он и сам не знал, зачем спросил.

— Извините... Я не должен был... Простите меня.

Они замолчали, думая каждый о своем, и так же молча дошли почти до выхода из парка. Здесь про-гуливалась публика, и сновали вездесущие мальчишки-газетчики.

— Ограбление на Хорсинг-кросс! — крикнул мальчишка, пробегая мимо. Джонатан остановился. Нехоро-шие предчувствия овладели им. Но это могло быть совпадением...

— Что с вами, мистер Уотерс? — спросила Анна. — Вы бледны.

— Минуточку, — сказал он, выпуская ее руку. — Мне нужно купить газету.

Он почти бегом догнал мальчишку и купил свежий номер 'Лондон Пост'. Развернув, он увидел заголовок: 'Ограбление на Хорсинг-кросс. Скотланд-Ярд ведет расследование'.

Дальнейший текст поверг его в шок. Газетчики писали, что неизвестный проник в спальню мисс Даунли и, пользуясь неожиданно крепким сном потерпевшей, похитил из комода драгоценностей на сумму шестьсот фунтов. Прибывшие на место сыщики уже опрашивают всех в округе, но пока безрезультатно. Свидетелей нет.

— Что случилось? — спросила Анна, догоняя его. — Что там пишут?

— Ограбление, — проговорил он.

— Почему оно вас так взволновало?

— Нет, пустяки. Просто показалось... по этому адресу живет один мой знакомый, — соврал Джонатан. — Оказывается, нет. Все в порядке.

— Однако вы выглядите неважно, — тревожно сказала девушка.

— Наверно, это из-за солнца, — выговорил Уотерс. — Знакомый доктор говорил, что мне нельзя бывать на жаре, а сегодня очень жарко. Пойдемте домой, Анна.

— Конечно, пойдемте!

Они вернулись на Хилл-стрит, и Уотерс был благодарен соседке, не беспокоившей его дурацкими расспросами. Она будто понимала, что все, что ему надо сейчас — это побыть одному и подумать. В знак благодарности он проводил ее до дома.

— До свидания, мистер Уотерс, — сказала Анна, тревожно заглядывая ему в глаза. — Вы уверены, что вам не нужен врач?

— Нет, со мной все в порядке. Я немного отдохну, и все пройдет.

Он приподнял шляпу, прощаясь, и двинулся к дому, но едва закрыл за собой дверь, как напускное спокойствие исчезло, и Уотерс нервно заходил по гостиной. Ограбление произошло в ту самую ночь, когда он был там! Но кто это сделал? Джонатан вспомнил усмешку своего помощника и сразу все понял. Джек! Только он мог совершить это, больше некому! Дождавшись, пока Уотерс уйдет, он проник в дом и вынес оттуда драгоценности! Черт возьми!

Идти в полицию Уотерс не мог. Если Джека поймают, он расскажет им все. Что же делать? Прежде всего — встретиться с Джеком и узнать, зачем он так поступил!

8

Паб, где обычно бывал Джек, был полон. Войдя внутрь, Уотерс не смог сдержаться и поморщился от ужасного запаха немытых тел, дешевого пива и еще черт знает чего, вызывавшего легкий приступ тошно-ты. Основной контингент забегаловки составляли пьяные матросы, вернувшиеся из плавания, хватало здесь и местных жителей, в большинстве своем каких-то подмастерьев, судя по грязным рукам и одежде. Между столами плавали облака сизого табачного дыма, и в них то появлялись, то исчезали женщины с охапками пивных кружек в руках. На вошедшего Уотерса никто не обратил внимания, кроме растрепанной девицы, сидевшей у самого входа. Поднявшись с лавки, она подошла к нему и провела ладонью по пиджаку:

— Здравствуйте, мистер. Мне кажется, вы здесь впервые.

Джонатан не отвечал ей, шаря глазами по набитому людьми залу. Заметная фигура Джека сразу бросилась бы в глаза. Его здесь не было.

— Что же вы, мистер, не отвечаете? — улыбнулась женщина. — Кого-то ищете? Не меня?

Джонатан отступил на шаг. Навязчивые манеры этой дамы пугали его.

— Я ищу Джека, — сказал он. — Такого... — Уотерс изобразил руками нечто высокое и широкоплечее.

— Ах, Джека, — протянула женщина, внимательно оглядев его с головы до ног так, что Уотерсу стало не-приятно. — Джека здесь нет.

— Я это вижу. Я ухожу, — сказал Уотерс.

— Так я могу передать ему, что вы его искали. Как ваше имя, мистер?

— Джонатан, — сказал он. — Передайте ему, что его искал Джонатан. Что у меня есть дело для него, — добавил он торопливо и выбежал из паба. Холодный воздух приятно охладил голову, и Уотерс зашагал прочь, отфыркиваясь от жуткой вони этой забегаловки.

Не успел он пройти и квартала, как дорогу заступила чья-то огромная тень. Незнакомец вышел из-за угла и молча преградил дорогу. Грабитель! Уотерс сжал в кулаке трость, готовясь пустить ее в ход.

— Не узнали, мистер? — проговорил знакомый голос. Рука с тростью опустилась.

— Это вы, Джек?

— Я, — верзила повернулся, и Джонатан узнал его лицо. — Что вам от меня нужно? Снова взлом?

— Вы — бесчестный человек! — постепенно распаляясь, заговорил Уотерс — Как вы могли залезть в тот дом и украсть драгоценности? Я же плачу вам, чтобы вы не совали нос в мои дела!

Джек молча слушал, прислонясь к стене. Его ухмылка в свете луны казалась жуткой гримасой, но он молчал, давая Уотерсу выговориться.

— Теперь полиция будет искать вас... и меня! Зачем вам понадобилось лезть туда? Ведь я хорошо платил вам, зачем воровать?

— У нас не было уговора, чтобы я не залезал в дом. Мы договаривались, что я буду помогать, молчать и не задавать вопросов. Это я исполнил. Об остальном разговора не было, — спокойно разъяснил взломщик.

Джонатан потерял дар речи.

— Да не беспокойтесь вы, мистер, мне не впервой. А полиция ничего не найдет, пусть хоть носом землю роет! Я свое дело знаю, следов не осталось. Давайте так: вы делаете там свои дела, а я — свои. Каждый получает то, что ему нужно, и всем будет хорошо! — доверительно улыбнулся Джек.

— Я не желаю быть замешанным в воровстве! — крикнул Джонатан. — Этого не будет никогда!

— Вы уже замешаны, — напомнил Джек. — Мы подельники, сэр.

— Благодаря вам! Но больше это не повторится! Я не желаю иметь с вами никаких дел!

Уотерс хотел уйти, но Джек вновь заступил дорогу.

— Бросьте вы злиться, мистер. Давайте лучше договоримся. Ведь вам же лучше будет...

— Мне не нравятся ваши условия!

— А вы скажите свои.

Джонатан задумался. Под покровом гнева лежала холодная земля его разума, и он понимал, что лучшего помощника не найти. А если искать, то неизвестно, чем поиски закончатся. Слишком рискованно и опасно посвящать в свою тайну еще кого бы то ни было. И прекратить опасное хобби он тоже не мог. Тогда как он будет жить? Но и доверять Джеку он больше не мог.

— Нет, Джек, забудьте обо мне. Больше я в вас не нуждаюсь. Я думал, вы честный человек...

— Вы идиот, мистер: какой же честный человек станет взламывать чужие дома?

— Пойдите прочь!

— Вы пожалеете об этом, мистер, сильно пожалеете, — ухмыльнулся Джек, и Джонатану показалось, что за его усмешкой таилось нечто большее, чем просто злоба.

9

— О, здравствуйте, мистер Уотерс, — мистер Полиш был в своей лавке, когда Джонатан вошел туда, наме-реваясь купить несколько носовых платков. — Что вам угодно?

— Пару носовых платков, сэр.

— Сию минуту. Если желаете, я попрошу Анну вышить на них ваши инициалы.

— Спасибо, этого не нужно, — отказался Джонатан.

— Анна, где у нас платки? — засуетился владелец лавки. — Те, которые я привез из Франции? Прекрасные платки, смею вас заверить! Вам, мистер Уотерс, как нашему постоянному клиенту, я отдам их почти даром! Анна, где они?

— Они там, наверху.

— Почему ты не принесла их сюда? — возмутился отец.

— Простите, папа, я...

— А-а, понимаю, — суровое лицо толстяка мгновенно сменилось добродушной улыбкой, — ты просто сильно обрадована! Мистер Уотерс, в нашем доме настоящая радость! Вы можете поздравить мою дочь: она выходит замуж!

— Вот как? — известие неприятно кольнуло Уотерса, и он сам этому удивился. Может быть, потому, что привык к своей соседке, а теперь она вряд ли будет стоять здесь у прилавка. А может быть, она уедет куда-нибудь к мужу, и он никогда не увидит ее.

— Да! — радостно сказал мистер Полиш. — Ее избранник — человек еще не старый и вполне обеспечен-ный. Живет в Лондоне. Свадьба через месяц!

— Мои поздравления, мисс Полиш.

— Благодарю вас, сэр, — Анна кивнула ему, но внимательному Уотерсу показалось, что улыбка ее была не слишком радостной.

— Ах, извините, мистер Уотерс, я так счастлив, что совсем забыл про ваш заказ. Я мигом!

Едва отец ушел, Анна повернулась к нему и прошептала:

— Мистер Уотерс, если б вы знали...

— Что? Что с вами, мисс Полиш? — он растерялся, увидав слезы в ее глазах. — Почему вы плачете?

— Вы думаете, я хочу выйти замуж за этого человека?

— Но вы не возразили вашему отцу, когда он...

— Я не могла ему возразить! — сказала Анна. — Тем более при вас. У него больное сердце, и если я отка-жусь от этого брака... Вы не знаете... У отца плохо идут дела, мы почти разорены, а он привык баловать меня. Мне это не нужно, поверьте, но он хочет, чтобы я была счастлива... А я убью его, если откажусь.

Джонатан стоял, ничего не понимая, тупо разглядывая полки с бельем. Вот она, жизнь. То, чего он боится и избегает. До чего же просто жить одному, не полагаясь ни на кого, принимая решения, за которые будешь отвечать исключительно сам! И сердце не за кого не болит. Разумно и удобно. Того же мнения при-держивался и Форсетт. Нет, Джонатан не был ребенком, он вырос в Лондоне и слышал множество подобных историй. Но здесь все по-другому, и он относился к Анне слишком по-дружески, чтобы хладнокровно уйти, предоставив ей самой решать свои проблемы.

— Почему вы рассказали это мне?

— Потому что мне трудно молчать! Я бы сошла с ума, если бы не рассказала об этом кому-нибудь.

— Почему мне?

— Вы единственный, порядочный человек, которого я знаю, мистер Уотерс, и я доверяю вам. И еще...

Она замолчала, глядя на него так странно, что Джонатану стало как-то не по себе. Боже мой, поду-мал он, каково ей! Ведь это ее жизнь! Вот именно — ее, ответил где-то в голове испуганный скрипучий го-лос, это тебя не касается. Ты все равно не поможешь ей, даже если дашь немного денег. А много у тебя все равно нет. Доходы от принадлежавшего Уотерсу поместья родителей слишком малы, чтобы чувствовать себя богачом, хватает лишь на собственные скромные нужды.

— Мистер Уотерс, — сбивчиво заговорила Анна, то и дело бросая взгляд наверх, где в одной из комнат ко-пошился отец, — я хочу спросить вас: вы понимаете меня? Я поступаю правильно? То есть, я знаю, что по-ступаю правильно, но хочу знать, что думаете вы?

— Сейчас, сейчас, мистер Уотерс, я уже иду! — крикнул сверху мистер Полиш. Анна, не отрываясь, смот-рела на Джонатана, а он не знал, что ей ответить. Она ждала, а он стоял молча, оглушенный ее признанием.

— Уходите! — вдруг прошептала она.

— Что?

— Уходите и забудьте все, что я вам говорила!

Джонатан ничего не понял, но подчинился ее глазам, потемневшим и яростным.

— Извините, — выдавил он и, презирая себя за молчание, стремительно вышел. Ему было стыдно, он чувст-вовал себя виноватым, но не понимал, отчего. В волнении Джонатан прошелся по улице и вошел в свой дом.

Не прошло и получаса, как в дверь позвонили. Джонатан подошел и открыл. На пороге стояла Анна.

— Вы забыли ваши платки, — сказала она. — Деньги можете занести завтра.

Она вручила ему сверток, повернулась и стала спускаться по ступенькам.

— Анна...

Мисс Полиш сделала несколько шагов и повернулась.

— Что вам угодно, сэр?

— Ничего, — сказал Джонатан, и это было правдой.

10

Шло время. Джонатан Уотерс несколько раз встречался с Анной: иногда из-за покупок в магазине мистера Полиш, иногда случайно. И всякий раз с восхищением смотрел на девушку, думая: какую смелость надо иметь, чтобы так поступить. Эта чистая, простая жертва свершалась у него на глазах так обыденно, что Джонатан терялся, и мысли, и эмоции захлестывали его разум. Нечто похожее он уже испытывал, когда пытался осмыслить библейский эпизод с самопожертвованием Христа, и восторженное, непередаваемое преклонение перед подвигом человека надолго захватило его душу.

Иной раз он вспоминал о венке, что Анна плела в парке. Она говорила, если венок не утонет, то че-ловек, чье имя она произнесла, будет ей верным возлюбленным. Но чье имя было на ее губах? Спросить об этом прямо Джонатан не смел. В конце концов, кто он такой, и зачем ему это знать? Действительно, зачем?

Уединившись в галерее, Джонатан погрузился в созерцание одной из последних фотографий. Де-вушка, сфотографированная им, была... несколько вульгарной. Нет, нет, не она сама! Ее тело! Оно дразнило и жгло его. И каждая из поз, придаваемых им той ночью, казалась ему невыразимо пошлой. Когда он брал ее за плечи, снимал ночную рубашку и двигал по кровати, ему чудилось, что вот сейчас, без усыпленного разума, это тело само схватит его, прижимая к себе... Наваждение было столь сильным, что Уотерс не сразу справился с собой и едва не загремел на пол, споткнувшись о фотоаппарат.

Да, воспоминание было приятным и мучительно-сладким, но, поглядев на ее лицо, Джонатан отпря-нул, едва не опрокинув любимое кресло: это была Анна! С минуту он стоял неподвижно, пытаясь разо-браться в мыслях. Он, что, сходит с ума? Это не могла быть Анна. Нагнувшись, он поднял с пола отброшен-ный снимок: нет, конечно, это не его соседка, и совсем не похожа. Что же это было?

11

Чем слаще счастье, тем неожиданней удар судьбы. Джонатан сфотографировал еще двух красавиц и чувствовал себя превосходно. Все прекрасно удавалось ему и без Джека, и новые девушки занимали места в галерее. Но однажды, развернув утреннюю газету, он прочитал крупный заголовок: 'Убийство на Гринвич-роуд'. В статье рассказывалось, что прошлой ночью некто проник в дом мисс Стетсон, задушил молодую мисс подушкой и украл все драгоценности. Пробежав заметку глазами, Уотерс схватился за голову. Не может быть! Он с ужасом прочитал последние строки: 'Полиция имеет основания подозревать, что все похожие ограбления, совершенные за последнее время — дело рук одного человека...'

Уотерс выронил газету, почувствовав, как страх сдавил сердце. Убийство! Дочь хозяина дома най-дена мертвой... Ведь он был там, и фотография еще живой девушки висит у него в галерее! Как же так? Это-го не может быть! И опять ограбления! Проклятье, это снова Джек! Но как? Как этот вор выследил его? От-вет напрашивался сам собой: Джек наблюдал за ним и влезал в дом сразу после того, как Уотерс уходил оттуда. Мерзавец! Но что же делать?

Оставить все как есть — убийца останется безнаказанным, и этот грех и смерть несчастной девушки лягут на него, Уотерса. Что же делать? В задумчивости он подошел к секретеру и открыл нижний ящик. В нем лежал револьвер, подаренный Уильямом Форсеттом, заядлым любителем оружия. Пистолет был заря-жен, но Джонатан никогда не стрелял из него.

Он взял в руки оружие. Найти Харриса и заставить его прийти в полицию? Вряд ли он пойдет, а вести под дулом револьвера по улице... А если он действительно расскажет им все? Как они вместе взламы-вали решетки, и как он залезал в дома? Ведь в дома-то залезал он, а не Джек! Джонатан застонал, чувствуя себя в дьявольском замкнутом круге. А если и вовсе это сделал не Харрис, а кто-то другой? Надо найти Джека! Джонатан засунул револьвер в карман и решительно вышел из дома.

Но поиски ничего не дали. Джек Харрис пропал. Его нигде не было. Ни в пабе, ни у кузницы, ни в окрестностях. И никто его не видел. Это представлялось странным, и Уотерс был почти уверен в его винов-ности, но что это могло дать ему? Лишь муки совести, ведь это же он привел Джека к дому на Гринвич-роуд!

Оставить опасное увлечение Джонатан не мог, но и допустить, чтобы Джек грабил усыпленных им женщин, тоже было невозможно. Уотерс мучительно искал выход, отбрасывая один вариант за другим. Что делать? Любое действие, подставлявшее Джека, могло повлечь за собой необратимые последствия. Бывший напарник мог с легкостью рассказать полиции все о Джонатане Уотерсе. Сначала он подумал, что смог бы дежурить на улице близ дома, но затем отверг эту мысль. Шататься целую ночь под окнами незнакомого дома, да еще со складной лестницей и фотоаппаратом под мышкой было слишком опасно. А пока Уотерс отнесет аппарат домой и вернется, вор может успеть сделать свое дело.

Случившееся надолго заставило его забыть о своем увлечении. К тому же наступила зима, и выпав-ший первый снег легко мог выдать, не скрывая следов. Зиму Уотерс не любил. Просто ненавидел. Из-за того, что не мог заниматься излюбленным делом. От этого он впадал в депрессию. А тут еще этот мучительный выбор! Джонатан почувствовал себя плохо и попросил приходящую кухарку вызвать врача.

С доктором он был знаком, приходилось встречаться, и жил он на соседней улице. Они поговорили, пошутили, врач назначил ему микстуры от жара и покой. Но затем Джонатану стало хуже, и неделю он метался в бреду, то проваливаясь в сон, то просыпаясь в горячем поту. Ему снилось, что он поймал Джека, снилась Анна и девушки с его фотографий. Анна что-то говорила ему — он не помнил что, а девушки молча окружали его, тесня нагими телами во тьму... Наконец, он почувствовал себя лучше и узнал, что Анна По-лиш действительно приходила к нему.

— Да, сэр, она приходила к вам, — подтвердила кухарка. — Она узнала, что вы больны и очень огорчилась. И попросила у меня разрешения навестить вас. Я подумала, что в этом нет ничего дурного, сэр, и разрешила. Мне не нужно было ее впускать?

— Нет, ничего, — слабо махнул рукой Уотерс. Ему стало легче, но слабость еще ощущалась. — Что она делала здесь?

— Ничего особенного, сэр. Просто немного посидела рядом с вами. Но вы почти все время спали или бре-дили.

— Бредил?

— Да, сэр, ведь у вас был жар!

'Анна прекрасная и милая девушка, — подумал Уотерс, разглядывая линии лепного потолка. — Она напоминает ангела, такая же кроткая и нежная. Но как странно, что она пришла ко мне после всего, что было'.

— Один раз, правда, вы узнали ее...

— Не помню, — прошептал Джонатан. Он и впрямь не помнил, чтобы разговаривал с Анной. Выходит, бре-дил?

— Вы не помните? Странно. Я слышала, вы называли ее по имени, думала, вы разговаривали. Потом она встала и ушла.

— Что я говорил?! — спросил он, приподнимаясь на постели. Сиделка встревожилась:

— Что вы, сэр, вам нельзя вставать! Доктор сказал: ни в коем случае!

Он поддался на уговоры и успокоился, тем более что сиделку было не переспорить. К тому же она сказала, что ровным счетом ничего не слышала, только как он называл ее по имени. В конце концов, сказан-ного не воротишь, решил Уотерс и успокоился. Доктор еще раз навестил его и уверенно констатировал, что Джонатан идет на поправку. И даже извинился, что не сразу определил степень болезни. Джонатан пошу-тил, что не видать ему гонорара. Вскоре болезнь совершенно отступила, и Уотерс с удовольствием вышел на первую прогулку.

Весна окрылила его. Прежние страхи забывались и таяли, как туман под ярким солнцем. Джонатан гулял по городу и искал новые лица. Галерея насчитывала более двух десятков фотографий, но Уотерсу было мало. Не убиваемая страсть жила в нем и требовала пищи. Но эта весна кружила голову, дни пролетали яркой, светлой каруселью. Он видел сотни прекрасных леди и не мог решить, какую выбрать. Каждая казалась интересной, каждая таила загадку. Он шел за одной, потом бросал и следовал за другой, затем останавливался, пораженный красотой третьей. Ему казалось, что Лондон открыл тайные двери, и прекрасные феи, скрывавшиеся за ними, в одночасье вылетели наружу.

Но как быть, если Джек снова ограбит усыпленную Уотерсом девушку? Этот вопрос терзал его, и Джонатан не знал, что делать. Единственное радикальное решение подсказывал револьвер. Всего одна пуля могла навсегда избавить его от опасного паразита в лице Джека Харриса. Но Джонатан Уотерс не был убийцей и не хотел им быть. И потому положение казалось безвыходным.

После болезни Уотерс встретился с Анной. Зашел в лавку Полишей и поблагодарил за заботу и уча-стие. Анна слушала его и молчала, но улыбалась так хорошо, и голубые глаза ее горели как два драгоценных камня...

Чтобы сделать им приятное, он приобрел пару перчаток, не особо нужных ему. А когда пришел до-мой и развернул сверток, на пол упал сложенный вдвое клочок оберточной бумаги. Уотерс поднял его и развернул. Всего несколько слов были в нем, написанные, без сомнения, рукой Анны. И Джонатан замер с бумажкой в руках: 'Это было ваше имя'.

12

Анна и привлекала, и тяготила его. С ней он чувствовал себя прекрасно, но в то же время неловко и скованно, зная про ее близкое замужество. Встречаясь, Джонатан не мог выдержать ее взгляда, он чувство-вал себя преступником, недостойным внимания этой чистой и прекрасной леди. Она же не знала его тайны, считала достойным человеком, настоящим джентльменом, но не могла и представить, в какой страшной истории он замешан! Да, если бы он был Форсеттом, он бы попытался влюбить в себя Анну Полиш, и же-нился бы на ней. Но он — не Форсетт! У него свой мир и свои увлечения! Его мир рухнет, если он перестанет питать его так, как делал прежде. Джонатан Уотерс жил мечтами, с ними он был счастлив и в них не боялся любить. Анне нужен другой человек, который будет любить ее, думал он, чувствуя странную, неведомую прежде досаду и грусть. Ему же нужны только фотографии, где черное — это черное, а белое — белое. У него есть мир, где нет сводящего с ума многоцветья отношений, где, повернув камеру, можно уви-деть лишь игру света и тени, и больше ничего.

Неведомые доселе чувства мучили его, он днями просиживал в галерее, надеясь, что свет и тень подскажут и помогут. Он разглядывал прекрасные тела, но в каждой из них ему мерещилась Анна... И сны! Сны тоже были раздражающе-цветными, и часто он видел Анну в том ярко-голубом платье, так идущим ее глазам...

Внезапно он понял, что делать. Он должен сфотографировать ее! Сделав фотографию, он познает Анну, и наваждение пройдет! Так всегда было, как же он не додумался до этого раньше! Он сделает это не-медленно. Сегодня же ночью! Но как быть с Джеком?

Джонатан подошел к столу и взял в руки револьвер. Пусть случится то, что должно случиться!

13

Уотерс знал, где располагается спальня Анны. Дом семьи Полиш был близнецом сразу нескольких домов по Хилл-стрит. Видимо, их строил один архитектор. В таком же доме жил один из его знакомых, и Уотерс помнил расположение комнат наизусть. Конечно, в доме была не одна спальня, но Джонатан часто видел Анну в одном из окон, справедливо посчитав, что там и находится ее комната.

В этот раз он собирался еще тщательней, чем обычно. Хорошо, что для фотоаппарата он придумал неплохое крепление, позволявшее оставить руки свободными. Теперь не нужно было втаскивать аппарат на веревке, он надежно крепился на спине.

Ровно в четыре часа ночи Джонатан вышел из дома. Никогда прежде ему не доводилось проникать в дом, расположенный так близко. Ночная улица была пустынна, ветер еле колыхал листочки на вязах, растущих под окнами соседей. Полная луна щедро заливала улицу серебром, и Уотерс невольно улыбнулся: прекрасная картина. Ну, надо действовать.

Сегодня он волновался больше обычного, наверно, из-за того, что Анна была, пожалуй, самой близ-кой из всех девушек, что он знал. Сегодня он увидит и познает ее! Уотерс притаился в тени дома и несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая разошедшееся сердце. Надо сосредоточиться! Эмоции будут потом. Он раздвинул гибкую складную лесенку и быстро поднялся на уровень окон второго этажа. Лестница была в тени, и даже случайный прохожий с трудом мог заметить ее, к тому же, поднявшись, Уотерс всегда закры-вал окно, не возбуждая таким образом возможных подозрений. Открыть нехитрые ставни было делом мину-ты. В этом деле Джонатан поднаторел, да и Джек показал ему пару полезных приемов. Осторожно, дюйм за дюймом, он открывал окно, чутко вслушиваясь в тишину ночи. Все спят. Глаза его, привыкшие к темноте, уже различали кровать Анны и ее неподвижную фигуру.

Неслышно перевалившись через подоконник, Джонатан замер на полу комнаты, прислушиваясь. Анна спала и, слыша близко ее дыхание, Джонатан снова разволновался. Натянув на лицо маску, он встал с пола и осторожно приблизился к постели.

Анна была прекрасна! Складки легкого одеяла повторяли контуры ее тела, и в щедром свете луны ока казалась чудной статуей, наполовину высеченной из молочно-белого камня. Уотерс достал пузырек с эфиром и смочил приготовленный ватный тампон. Он приблизил его к носу девушки и замер над ней, ожи-дая. Анна дышала глубоко и спокойно, и Уотерс любовался ей, не замечая боли в согнутой спине. Еще не-много эфира, еще... Он обернулся к окну и поднял прозрачный пузырек перед глазами. На дне еще остава-лась жидкость, но он покачал головой: нет, он не станет рисковать ее жизнью! Пусть доза будет меньше, чем обычно, и даже еще меньше, чем в прошлый раз... Он будет очень осторожен.

Джонатан легко коснулся ее руки и провел пальцем по изгибу локтя. Она не просыпалась. Уотерс взялся за кончик одеяла и потянул. Одеяло сползло, заставив его замереть от неожиданности: Анна спала совершенно нагой. Вид ее тела, открывшийся так неожиданно, поразил Джонатана как молния. Он даже закрыл глаза, спрашивая себя, не сон ли это. Ее ноги, и тело, и грудь посрамили милосскую красавицу, а лицо... Это лицо повлекло к себе со страшной силой и, не сдержавшись, он наклонился и поцеловал ее. На память. Чтобы помнить этот вкус и этот запах.

Анна шевельнулась, и Джонатан отступил в темный угол, проклиная себя за беспечность. Дурак! Вздумал целоваться, забыв, что эфира дал едва не вдвое меньше! Анна повернула голову в его сторону, и Уотерс замер. Вдруг она узнает его? Потом вспомнил о маске. Но она не открывала глаз, и грудь ее вздыма-лась медленно и ровно. Все же спит! Он снова подошел и вытащил аппарат. Углы его были оклеены мягкой тканью, так что случайный удар по чему-либо был практически не слышен. Установив аппарат на треноге, Джонатан внимательно осмотрел спящую девушку. Ракурс был превосходен, она простиралась пред ним, нагая и доступная, а поворот головы с распущенными волосами сочетал и негу и скромность. Это будет лучший его снимок, решил он и поджег порошок. Вспышка озарила спальню, и девушка вновь пошевели-лась. Схватив фотоаппарат в охапку, Джонатан распростерся на полу.

— Ах, должно быть, гроза, — прошептала девушка, поворачиваясь на постели. Она легла на бок спиной к Джонатану, и он не осмеливался дышать, слыша, как колотится сердце.

Уотерс не мог сказать, сколько прошло времени, прежде чем он осмелился встать. И в этот миг окно отворилось, и в проеме возникла огромная черная тень. Одним рывком Джек Харрис запрыгнул внутрь. Уо-терс изумленно смотрел на него, позабыв про оружие. В свете луны ухмылка Джека казалась страшной.

— Вы же не станете поднимать шум, ведь так? — негромко произнес взломщик. — Нам обоим полиция ни к чему.

— Ты... негодяй! — Джонатан шагнул к верзиле. — Зачем ты явился сюда?

Он надвигался на Джека и говорил, совершенно не заботясь о том, что его могут услышать.

— Ты убийца! Зачем ты убил ту женщину?

— Она проснулась и увидела меня. У меня не было выбора, — спокойно ответствовал Джек.

— Если бы ты не стал воровать, этого бы не случилось! Разве я не платил тебе?

— Ха! Я же не спрашиваю, зачем вы проникаете в дома молоденьких леди... Вам это нравится и точка. Вот и сейчас знаете, что полиция охотится за вами, а все равно за свое...

— Я никому не причиняю зла, а вы — убийца! — Уотерс подошел к здоровяку почти вплотную. Несмотря на высокий рост, он был ниже Харриса на полголовы.

— И что с этого? Позовете полицию? — усмехнулся Джек. — Скорее уж на вас подумают. Платочки терять не надо. Кстати, сэр, мне интересно: почему вы не трогаете их? — он кивнул в сторону спящей Анны, и Уо-терс мгновенно почувствовал всю беззащитность ее наготы. Теперь девушку видел не только он. Сердце взорвалось, наполнив грудь Джонатана непередаваемым сгустком чувств.

— Что, совесть не позволяет? — между тем продолжил Харрис. — В чужой дом залезть можно, а попробо-вать девочку нельзя? Ну, это ваше дело, я-то своего не упускал, все равно они ничего не расскажут...

Уотерс ударил. Бил он неплохо, но чтобы свалить Джека с ног, вместо кулаков должны быть кувал-ды. Ответный удар взорвал в мозгу настоящую бомбу. В глазах полыхнуло, Уотерс покачнулся и закрылся руками, но сделал это недостаточно хорошо. Следующий удар пришелся в висок и свалил его наземь.

— Кто здесь? — раздался голос Анны. Тени заплясали по комнате, расплываясь в глазах разноцветными пятнами. Уотерс видел, как Харрис шагнул к кровати, склоняясь над беспомощной девушкой. Анна закри-чала. Джонатан нащупал револьвер и поднял оружие. Крик сменился судорожным хрипом. Джонатан спус-тил курок. Выстрел громом прогремел в ее спальне. Уотерс успел заметить, как фигура Джека пошатнулась. Попал, подумал он и потерял сознание.

14

В комнате пахло старой бумагой и пылью. Окна здесь не протирали, наверно, очень давно — Уо-терс ничего через него не видел. Вдоль одной из стен выстроились книжные полки, заставленные книгами и папками с бумагами до самого потолка. Прямо напротив двери располагался массивный письменный стол. Он нависал над посаженным на стул Джонатаном как грозный знак английского правосудия, и львы на его резных ножках злорадно скалились. За столом сидел человек. В хорошем костюме, с четким пробором идеальных ухоженных волос. Где-то за ним, в уголке, Уотерс успел заметить притулившуюся за маленьким столиком стенографистку в черном платье. Больше в комнате никого не было. Приведший Джонатана полисмен встал у него за спиной.

— Вы можете идти, сержант, — сказал хозяин кабинета, и полисмен вышел, аккуратно затворив дверь.

— Итак, давайте знакомиться, мистер Джонатан Уотерс. Меня зовут Кинли. Я старший инспектор Скот-ланд-Ярда, — сказал человек за столом.

Уотерс молчал. Говорить, что ему очень приятно, означало соврать. Врать Уотерс не любил и по-этому с ужасом ожидал предстоящий допрос.

— Молчите? — улыбнулся Кинли. Как ни странно, улыбка его не казалась казенной, а выглядела вполне дружелюбно. — Понимаю. Оказаться в такой переделке... это, знаете ли, нелегко. Но... что сделано, того нельзя отменить не так ли, мистер Уотерс?

— Я не хотел убивать! — сказал Уотерс.

— А кто говорил об убийстве? — спросил Кинли. — Как утверждает свидетельница мисс Полиш, вы защи-щали ее от грабителя. Так что вы действовали как истинный гражданин и джентльмен... Но перейдем к делу. Мистер Уотерс, я хочу получить от вас объяснения: как вы оказались в доме семьи Полиш?

— Я прогуливался и увидел, как в дом залезает грабитель. Мы с мистером Полиш хорошо знаем друг друга, мы соседи. Поэтому я и бросился на помощь. Грабитель ударил меня, но я успел выстрелить. И... собствен-но, все.

Стенографистка зашуршала бумагой. Кинли посмотрел на Уотерса:

— Все?

— Все.

— И добавить больше нечего?

— Я же вам все рассказал: я прогуливался...

— Прогуливались? В четыре часа ночи? С револьвером в кармане?

— Это мое дело.

— Допустим. А почему, видя грабителя, вы не позвали кого-нибудь на помощь, не вызвали полицию?

— Я надеялся справиться сам... Я занимался боксом. И револьвер...

— Очень хорошо. Поступки говорят громче, чем слова — Кинли буквально сыпал поговорками. — Это ваш аппарат? — он положил на стол фотоаппарат и треногу. — Его нашли в спальне мисс Полиш.

Джонатан вздрогнул. Конечно, он сразу узнал свой фотоаппарат, но постарался не подать вида.

— Это фотоаппарат, — медленно сказал Уотерс. — Почему вы решили, что он мой?

— Его нашли рядом с вами, — пояснил инспектор. — К тому же мисс Полиш сказала, что видела его у вас дома.

По спине Уотерса разлился холод. Что же ему ответить? Что фотоаппарат — не его? Мало ли таких аппаратов в Лондоне? Но если Анна сказала им...

— Я... не знаю... мой ли это фотоаппарат. Если он мой, то... я не понимаю, как он очутился в комнате мисс Полиш?

— Действительно странно, — заметил инспектор. — Если предположить, что преступник хотел перевести подозрения полиции на вас, то откуда ему знать, что вы помчитесь на выручку мисс Полиш? Что вы гуляете в это время на улице? Удивительно, вы не находите?

— Да.

— Значит, вы признаете, что этот аппарат — ваш?

— Н-наверное.

— Когда вы в последний раз пользовались им, помните? Или когда видели его?

— Не знаю. Давно. День или два назад, — выдавил Уотерс, подумав, что аппарат ведь могли и украсть.

— Интересный аппарат, вы не находите? — инспектор демонстративно провел ладонью по ребрам коробки, оклеенной мягким бархатом. — Интересно, зачем он обклеен материей?

— Для красоты, наверное, — ответил Уотерс.

— Вы, видимо, не понимаете, где находитесь, — инспектор произносил слова мягко, но так, что Джонатан похолодел и покрылся мурашками. — Вы в Скотланд-Ярде, и должны отдавать себе отчет, что каждое ска-занное здесь слово будет иметь определенный вес в течение следствия, которое еще не закончено. Я жду от вас правды, мистер Уотерс, правды!

— Что вы имеете в виду?

Инспектор внимательно посмотрел на него.

— Вы знаете Джека Харриса?

Вот! Главный вопрос. Если ответить, что знаю, спросят, откуда, подумал Уотерс. Лучше все отри-цать. Вместе их никто не видел. Почти никто.

— Нет. А кто это?

— Это грабитель, которого вы подстрелили.

Уотерс промолчал.

— Ну, раз вы не отрицаете, что этот аппарат ваш, то, может быть, вы знаете, что было внутри?

В голове будто взорвалась бомба. Карточка-негатив! А на ней... Уотерс опустил голову. Вот и все.

— Поднимите голову! — приказал Кинли. Джонатан не подчинился.

— Поднимите голову! — неожиданно заорал инспектор. — Отвечайте!

Кинли выскочил из-за циклопического стола и оказался перед Уотерсом. В другое время и в другом месте Джонатан расхохотался бы от неожиданного контраста: полицейский агент оказался пять с половиной футов ростом и на фоне своего рабочего стола выглядел почти карликом. — Что было внутри? Ну?!

— Я не понимаю. Что там должно быть? — пробормотал Джонатан.

— Наши эксперты установили, что аппаратом пользовались. На аппарате и на полу комнаты найдены крошки магниевого порошка. Вы понимаете, о чем я?

— Нет.

— Снимок, снимок должен быть! Негатив! Но его нет. Вы что-нибудь об этом знаете?

— Нет.

— Вы упорны, мистер Уотерс. Я вижу, вы не желаете оказывать помощь следствию... Интересно, что ваши друзья и слыхом не слыхивали о вашем увлечении фотографией. Почему вы это скрываете?

Уотерс сидел, чувствуя себя обложенным, как лиса в норе. Эти ищейки говорили даже с его друзья-ми! Что еще они знают?

— Я это не скрываю. Просто я не в такой степени владею фотографией, чтобы хвастаться перед друзьями.

Джонатан почувствовал сильнейшее раздражение. Почему с ним играют, как кот с мышью?

— Мистер Кинли, могу я поинтересоваться: меня в чем-то обвиняют? На каком основании вы задаете мне все эти вопросы?!

— Платок с вашими инициалами был найден в доме ограбленной мисс Барклай. Как вы это объясните? — взгляд инспектора буквально вцепился в Уотерса. Не отводя глаз от подозреваемого, он полез в карман и извлек платок Уотерса. — Это ваш платок?

— Понятия не имею. Кто вам сказал, что это — мой платок? — Уотерс ждал этого вопроса. По пути в Скот-ланд-Ярд он вспомнил о платке, который исчез из его кармана после визита в дом мисс Барклай. В том, что это дело ловких рук Джека Харриса, он не сомневался. Джонатан решил, что тут полиция ничего не дока-жет. — Разве в Лондоне я один имею такие инициалы?

— У вас в руке была зажата черная маска, — Кинли показал ее Уотерсу. — Откуда она?

— Я сорвал ее с грабителя, — нашелся Джонатан.

— Это вы тоже позаимствовали у грабителя? — спросил инспектор, выкладывая перед Уотерсом знакомый флакончик с эфиром. — Найден в вашем кармане. Внутри эфирная смесь. Подобной смесью пользуются врачи для усыпления больных перед операциями. Зачем вам это?

— Я плохо сплю, — сказал Уотерс. — И нюхаю смесь для крепкого сна.

— Ага. Понятно. Старую птицу на мякину не поймаешь, верно, мистер Уотерс? Вы все записали? — Кинли обернулся к стенографистке. Она кивнула. — Распишитесь под вашими показаниями, сэр, и вы свободны. Но пределов Лондона прошу не покидать...

15

Окно спальни бесшумно отворилось, и Джонатан влез в комнату. Впоследствии он часто будет вспоминать свое последнее ночное предприятие, и не оттого, что оно чем-то запомнилось, а именно потому, что не запомнилось ничем.

Девушка, выбранная им, спала на широкой кровати с высоким балдахином — дорогая вещь. Уотерс действовал четко и спокойно, так спокойно, что сам себе удивлялся — обычно он сильно возбуждался, да так, что дрожали руки. Но после той ночи с Анной... Нельзя об этом думать, оборвал он себя, фотографируй! Он усыпил девушку эфиром и сделал снимок. Да, ее нагота возбуждала, однако Анна... Он раздраженно сложил аппарат в чехол и подошел к окну. Улица была пуста. Надо уходить. Уотерс нащупал ногой лестницу, закрыл окно и стал спускаться. И почувствовал, что рядом кто-то есть. Несколько теней стремительно метнулись к нему, и руки Уотерса мгновенно оказались в наручниках.

— Мистер Джонатан Уотерс, вы арестованы!

16

Дни шли, покрывая прошлое пыльной дымкой времени, но Джонатан помнил его так же отчетливо, словно все произошло вчера. Странно, но последняя сфотографированная девушка не вызывала никаких эмоций, он даже забыл, как она выглядела, чего с ним прежде не бывало. Но Анну... То, как она лежала пред ним той ночью, он помнил так, словно эту картину выжгли у него в мозгу. Допросы и суд остались в памяти дьявольским водоворотом из слов и эмоций, он старался об этом не вспоминать. Он понимал лишь одно: каким-то образом его оправдали, причастность к ограблениям и убийству доказаны не были. А покойный Джек Харрис был признан виновным во взломах и убийстве. Но тайну страсти Джонатана раскрыли, и по-тому он здесь...

Он стоял на зарешеченном балконе и смотрел на луну. Такая же яркая и полная, как и в тот день. Джонатан взялся пальцами за прутья и попытался раздвинуть. Тщетно. А жаль. Как хорошо было бы про-рваться сквозь них и упасть на камни двора, чтобы больше не страдать. Луна жгла его, но желтый свет горь-ким дымом пропадал во тьме души. Он ощущал себя тенью, жалкой тенью прошлого, когда жил и чувство-вал. Сейчас Уотерс был холоден и безразличен к окружающим как камень, который миллионы лет тащил ледник. Тащил и, наконец, бросил. Движение кончилось, и камень остался лежать у дороги, безразличный к людям, как и люди к нему. Не было ничего, что могло пробудить в нем жажду жизни.

Он услыхал за спиной шорох, но не спешил оборачиваться. Наверно, сестра пришла зачем-то. Не стоит отвлекаться. Джонатан смотрел на луну, на то, как ее свет заставляет дома и деревья отбрасывать длинные тени, и думал. Думал о том, что мир напоминает огромную живую фотографию. Днем и люди и дома тоже отбрасывают тени, но не такие, как ночью. Их слова и чувства, их поступки и желания тоже име-ют тени, различимые лишь ночью, когда белое становится черным, и свет луны показывает все по-иному... Где истинный мир, а где негатив?

Свет и тень правят миром, свет и тень. Лишь их союз являет миру формы, и содержание, и смысл. Без света не увидишь тени, без тени — красоту света. Что толку от сплошного сияния? Яркая белизна пуста и бессмысленна, как и беспросветная мгла. В них нет ничего: ни идеи, ни радости. Нет, и быть не может...

Еще он думал об Анне и ее фотографии, которой так и не увидел. Не увидел и не увидит, как и все остальные. Его галерея, скорее всего, уничтожена полицией. Все его девушки, его страсть, его жизнь... Как жить теперь, зачем? Даже если выпустят прямо сейчас, куда он пойдет, как будет смотреть в глаза людям? Да, суд оправдал его, но признал сумасшедшим. Об этом знает вся улица, на которой он вырос, все его дру-зья и знакомые. Не лучше ли остаться здесь до конца своих дней?..

Бог мой, как же мучительно вспоминать ее! Он вспоминал ее тело, непознанное никем. Он помнил каждую складочку и изгиб. Если бы эта фотография была сейчас с ним! Он не пожалел бы ничего, чтобы обладать ею! Он отдал бы все — за одну! Ибо все они стали ее тенью.

Джонатан повернулся и направился в комнату. Там было темно. Занавески на окнах кто-то задер-нул, видно, приходила сестра, они всегда так делают. Но ему нужен свет. Теперь ему нужен свет. Он устал находиться в тени. Он понял.

Джонатан схватился за портьеры и резким рывком раздвинул их. Лунный свет белой рекой хлынул в комнату, разом наполнив ее жизнью. Улыбнувшись, Уотерс повернулся и замер: на столике рядом с окном лежала большая фотография. Он тотчас узнал ее. Он слишком часто видел ее во сне и наяву, но никогда не держал в руках. Но ведь сейчас он не спит?

Он сделал несколько шагов к столу, все еще не веря глазам, и замер, споткнувшись о тень. Кто мог принести эту фотографию? Джонатан остановился и повернул голову. В мучительном полумраке на белой, будто светящейся простыне, как чудесный призрак той ночи, лежала Анна...