Божий отрок

Божий отрок.

Глава 1.

Меня зовут... Как же меня зовут в этот раз? Как меня звали в первый раз? Какой он первый? Я возрождаюсь в новой жизни, и помню прошлые. Наверное, так происходит со всеми, только человек приходящий в мир младенцем, без осознания, без воли и разума, память теряет. Взрослея и понимая себя человек, может и смог бы принять свои прежние жизни, но их уж нет, забылись. А я почему-то попадаю в тела, получающие второй шанс, наверное, поэтому все помню. Вот как-нибудь переселюсь в младенца и стану как все. Всегда думал, что в идее индуизма что-то есть. Уже жил какой-то страдалец цепью перерождений и помнил прежние. Кто? Кто устраивает этот круговорот душ?

На этот раз мне попалось тело десятилетнего сына вечно хмурого и не разговорчивого мужика по имени Осип Лютый. Теперь меня зовут Вадим. Отец моего нынешнего вместилища много пьёт, но запои все еще не сказались на его рассудке и крепком телосложении. Судя по многочисленному боевому оружию и броне, что я видел в сундуке, раньше он был удачливым воином, но сломанная и неправильно сросшаяся правая рука не позволила больше следовать воинской стезёй.

Двор у Осипа не богатый. Топящийся по-черному старый деревянный дом с сенями, чуть углубленный в землю и ею же обсыпанный для тепла, пристроенный сарай из жердей, крытый соломой, давно заброшенный пустой хлев, неказистого вида. Даже собаки нет. Окрест, на полдня пути, лишь непролазная чащя. Река рядом. Тихо. Вокруг никого. В этом-то и моя проблема — не затеряться.

Пара дней прошла в тягостном молчании. Я, стараясь быть незаметным, хлопотал по дому, прибирал, стирал, кормил десяток кур. Но в этот раз скрыть себя не удалось, как давеча. Здесь на дворе всего два человека: Осип и я. Изменения поведения и привычек не скроешь, да и навыков к домашней работе у меня нет.

Как рассвело, откушали каши из полбы и вареных яиц, но выйти из-за стола Осип мне не позволил. Сам встал, дошел до двери, подпер её лавкой, после чего, вернулся, и резким ударом, вогнав в столешницу нож, уставился на меня.

— Ты кто есть? Держишь себя не по чину, абы боярин какой, али князь. Словеса речешь словенские, ано не русским обычаем, а будто болгарин? Смерти моей не желаешь, вижу: почивать ложишься без опаски, в еду зелий не суешь, обаче чую: не мой ты сын. Мож ты обвертень? Токмо как крест носишь, да молитву творишь, и батюшка тебя честным христианином признал. Сказывай, не то порешу и кол осиновый уж готов у меня!

Мною, конечно, были замечены косые взгляды мужика, вот только куда деваться? Вокруг дремучий лес. Ну, сбегу наугад, явлюсь на крестьянский двор, какой найду, только окрестные земли поднадзорны тому же Осипу и меня тут же вернут обратно. Бежать куда дальше? Так лесами волки и медведи, здесь не двадцатый век с почти истребленной фауной. Так что побег отпадает. Упереться и сослаться на болезнь не выйдет — Вадим был единственным выжившим ребенком у калечного дворянина. Уж отец-то сына своего знает. Так что продумывать неизбежный разговор я принялся практически сразу после воскрешения.

— Не оборотень азм. Господом богом послан для спасения русского люда. Уж прости Осип, токмо сын твой помер. Моя душа в теле его оказалась не своей волей, так горние силы пожелали.

— Стало быть, ты сына мово кончил. — Сказал сам себе воин и взялся за нож.

Я, стараясь сохранить спокойствие, ответил:

— Твой сын к моему рождению был мертв уже три дня. Услышь — Господом послан азм для спасения Русской земли.

— От какой такой напасти?

— Помысли самое страшное горе. Самую великую беду на Руси?

— Голод многолетний, черная смерть?

— Хуже, войско поганое, три раза по сто тысяч всадников! Пройдет оно по Руси и останется от городов и сел лишь дым и пепел. Весь люд мечами посекут, селения выжгут, храмы порушат, камня на камне не оставят! Мужей, жен, стариков и детей, всех от мала до велика, изничтожат, али в полон уведут, для тяжкой доли и забав. Ты не в силах и помыслить сколь много люда русского поляжет в землю — бессчетно!

— Не может того статься! Господь не попустит.

— Окромя Господа есть и диавол. Мою православную душу, Господь прислал. А врази презлые, кои придут на Русь и есть поганые, потому как от диавола.

— Как же ты желаешь спасти Русскую землю?

— Мудрости мне Господом дадены многая.

— Мне словес мало. Надобно дабы Вседержитель дал знак мне об тебе, де явлен вышними силами, а не диавольским измышлением.

— Что же — выложил я свой козырь на стол. — Божией волей могу азм руку тебе исцелить, ано коли сомневаешься ты в Господе, в наказание станет это для тебя болью страшной!

— Прям излечишь? Прям стане как прежде? — не поверил мне Осип.

— Станет. Богом клянусь.

— Тода живи, — после заминки ответил мне мужик. — Токо коли обманул меня, горло вырву тебе.

Для начала расспросил нынешнего отца о прежней жизни. Я единственный выживший ребёнок. Братья и сестра померли, кто в младенчестве, а кто, дожив до пяти-семи лет. Осип — крепкий мужик возрастом за тридцать, сидит на хозяйстве боярина из свиты владыки Владимирского стола. Раньше Лютый состоял в гриднях при великокняжеском дворе, хаживал в походы, участвовал в междоусобных войнах. Как-то из такого набега привез полоняницу, которую сделал своей женой. Та, родив ему четырех детей, померла. Осип запил и в следующей стычке получил боевым топориком по деснице. Да так неудачно, что и наруч не уберег. В походе не доглядел, и кости предплечья срослись неправильно. Правой рукой владеть не смог и за прежние заслуги боярин оделил его деревенькой, да посадил смотреть за крестьянами на вотчинной земле. Осип не тиун, то есть за хозяйством не доглядывает, за ним охрана нескольких деревенек и двух сел, расположенных по берегам ближних рек от лихих людишек и татей.

Я попросил засучить рукав и осмотрел увечную руку. В результате удара боевого топора поврежденной оказалась нижняя треть локтевой кости предплечья. Закрытый полный поперечный перелом со смещением. Непонятно почему деформацию не вправили сразу. Позже прошло неправильное сращение кости предплечья. В результате травмы рука потеряла функциональность.

— У тебя деньги есть? — Спросил я калеку.

— Чего сие?

— Ну, серебро, золото?

— Злата нету, сребра три гривны с добычи воинской в тайнике схоронены.

— Как же ты их не пропил?

— Вскую? Смерды жалуют бражкой, коли попросишь, ано и стребовать можно завсегда. Азм голова над ими. Кто супротив вякнет, не гляди на десницу увечную, у меня и шуйца тяжела.

— Значит, слушай: дабы излечить тебе руку, надобно мне кое каких вещей. Самое дорогое это пластина и особые гвозди из золота.

— Ты чего несешь, какое золото?

— Тебе рука надобна?

— Вестимо. Азм ноне как полмужика. Здоров как тур, а десницы нету.

— Значит, меня слушай. Во мне не ребятенок малой сидит, а старик. Токмо ты об сем никому не сказывай. Говори, мол, Господь возвернул тебе сына с божьим благословением.

Перечень для операции получился изрядным. К пластине и заготовкам под винты требовались воротки для кости, несколько скальпелей, зубило, молоток, зажимы, бинты, крепкое вино и много чего ещё, но окрыленный возможностью снова стать здоровым увечный воин был согласен на любые траты. Через несколько дней, собрав из дома все ценные вещи, кроме боевого оружия, он уплыл на старом насаде по реке на торжище в стольный Владимир, увозя с собой вырезанные из дерева модели потребных для операции приспособлений и инструментов.

Необходимость именно золотой пластины для коррекции перелома была вызвана инертностью этого металла. Титана здесь нету, железо поржавеет, от серебра и меди можно получить сильнейшее отравление. Так что выбор не велик.

На дворе стоит июнь, новый год начался несколько месяцев назад. В нынешние времена отсчет нового года начинают с марта. На самом-то деле наиболее правильный обычай: новая жизнь, новый год.

С деньгами тоже нелепица: денег нет, ну практически. Вся внутренняя торговля меновая. Определенным денежным эквивалентом являются шкурки ценного пушного зверя: куницы, соболя, бобра и белки. Монета на Руси не чеканится вовсе, а та, что приходит с востока и из Европы не имеет между собой весового соответствия. Поэтому, когда дело касается серебра, пляшут от веса. Одна серебряная гривна слитком, весом чуть больше двухсот грамм, равна четырем гривнам кун. Одна гривна кун равна двадцати ногатам, или пятидесяти резанам. При этом серебряная гривна новгородская тяжелее на сорок грамм киевской. Так что монетное серебро, приходящее в страну от международной торговли, не используется во внутренней в виде номинальных денежных единиц, в расчет принимается сам вес благородного металла.

Через пару недель Осип вернулся из столицы. С ним по уговору из Владимира прибыл кузнец. Мне понадобится помощник, батя нынешний уж больно здоров, и коли начнет буйствовать или ворочаться во время операции, в общем, помощник нужен.

Осмотрев привезенный инвентарь, посетовал на грубость исполнения, но тут уж делать нечего, придется работать с тем, что есть.

Наутро пациент с кузнецом вынесли стол на двор.

— Глянь ко батя: на сосне Богородица сидит! — воскликнул я, указывая на пушистые ветки. Осип, оторопев от такой чепухи, уставился на дерево. Кузнец, по уговору, выдал смачный прямой в челюсть, и увечный мужик рухнул как подкошенный. Вся надежда была на удар опытного кулачного бойца, анестезии-то нету. Развлечений на Руси не густо: скоморохи с дудками, певцы-сказители, народные гуляния по праздникам, да кулачные бои один на один, стенка на стенку, и свальный бой. Так что народ русский кулаками махать любил и умел.

Уложив с помощью коваля беспамятного на божью ладонь, я обрил поврежденную руку и привязал пациента к столешнице. Кузнец с любопытством наблюдал за действом.

Сломанная рука была зафиксирована на груди. Продезинфицировав участок разреза, приступил к операции. На самом деле текущая процедура была не очень сложной. Легкая доступность к травмированному участку сильно облегчала дело. На подобную операцию с ногой я бы не подписался. Сломав с помощью инструментов, неправильно сросшийся перелом и зачистив его от костной мозоли, наложил золотую пластину и обозначил места для сверления. В общем, самая сложная часть в самом сверлении и была. Пластина встала прочно, фиксация обломков кости удалась, так что, ушив разрез, я, после перевязки, наложил выструганные по форме деревянные лубки, и замотал руку полотном. Вся операция заняла чуть более двух часов.

— Николижды таковых чудес не видывал азм. — Выдал мужик преклонных лет сиплым голосом. — А вправду сей бирюк сказывал, або ты мертвый был три дни, а опосля Господь тебя возвернул?

— Вправду, тако и было.

— А чего тебе Господь поведал? — Простодушно спросил кузнец.

— Тайны великие открыл, ране был азм простецким юнотой, а ныне и язык латинян ведаю, другое всякое, и руку самолично отцу починил.

— И че, заживет теперя?

— А то? Вскую резать-то понапрасну? Тако можно есчо одну руку пришить. Тебе лишняя рука не надобна?

— Ты того... Малец, не балуй. — Тяжело посмотрел на меня кузнец.

— Да пошутил азм, дядька. Како сказано в Писании: человек сотворен по образу и подобию Господнему, потому и лишние руки ноги ему не надобны.

Получив от очнувшегося Осипа плату за услуги, мастеровой на небольшом дощанике, который отец притащил на буксире нашей лодки, уплыл к себе во Владимир на Клязьме.

Теперь пациенту предстоял долгий период реабилитации. Выструганную кузнецом деревянную альтернативу гипсу можно было периодически снимать для перевязок и осмотра, естественно больному в это время было запрещено двигать рукой и кистью, но вы бы видели детскую радость здоровенного мужика, который смотрел на свою исправленную руку. Еще по прошлой жизни я замечал, как организмы средневековых людей боролись за жизнь, так что, даже не имея антибиотиков, можно было надеяться на успех лечения.

Деревянные опорки с прооперированной руки сняли, через два месяца. Постепенно Осип начал разрабатывать кисть. По плану весной можно будет вынуть пластину из руки.

Между тем жизнь продолжалась, Осип на лодье, ходил по деревням и однодворкам расположенным по берегам рек, следя за порядком, я хлопотал по хозяйству. Также заложил бурты из крапивы и известняка для образования селитры. Порох все одно понадобится, так чего тянуть?

В декабре к нам приехал нежданный гость. Симон, игумен Рождественского монастыря во Владимире, с охраной и служками. Само собой, священник ехал не прямо за мной, ему стоило только приказать и безвестного отрока мигом доставили бы ко святейшему двору. Проездом шёл, так заглянул по пути проверить слухи.

Осип, запахнув лучшую меховую рубашку и опоясавшись, выбежал во двор встречать известного честностью и разумом мужа.

С уважением проводив сановного служителя церкви в дом, он усадил гостя на лавку, ближайшая челядь черноризца осталась у сенных дверей. Поклонившись на красный угол, и осенив крестом Осипа, игумен принялся за меня.

— Нукось отрок подь сюды, — позвал священник.

— Благослови владыко. — Я подошел под его руку. Тот строго посмотрев, перекрестил.

— Люди рекут, або умер ты, а опосля с того света возвернулся, тако ли?

— Господь помиловал владыко.

— Осип, верно ли мертвый был сын твой?

— Истинно государь, бездыханный. Три дни. Азм и могилу справил на погосте, подле женки своей и детишек, або прежде померли. Да и отец Варсонофий, отпевал Вадима и сам видал: помер. Он Псалтирь читал по обычаю, а сынок-то возьми и поднимись! Старик поначалу испужался было, або опосля испытал на крепость веры, а Вадим и зачти молитвы коих и не знал вовсе, и языцы стал ведать иноземные, и чин православный благолепный блюдет и грамоту разумеет, а ране не способен был к чтению и счету. У меня в хозяйстве книг нету, вестимо. Да вот десницу увечную излечил. — Показал руку Осип.

Игумен, осмотрел место операции, пощупал находящуюся внутри золотую пластину, потом взял меня за плечи жесткими длинными пальцами, повертел, послушал сердце.

— Может поблазнилось вам? Ах да, молитвы и грамота? Ну, а ты чего поведаешь, отрок? — Обратился ко мне черноризец.

— Господь меня возвернул. Велел известить, або ждут Русь горести великие, коли не станут слушать голос Господень.

— Энто ты что ли голос Господень? — Удивился нахальству игумен.

— А еще повелел учредить Патриаршество на русских землях.

— Эвона, — поразился старик. — Кто ж тебе такие речи присоветовал?

— Господь! Цареградское царство падет и только Русь сохранит истинное православие.

— Ты откель ведаешь або Царьград пал?

— Царьград пал? Сей град возродится и сызнова поднимет крест православной веры, токмо придут люди с восхода и возьмут Царьград и станет он служить бесерменским царям, и только Русь останется незыблемой твердыней истины Христа во веки веков.

— Нда. — закряхтел старик. — А ну ко зачти молитву святому Спиридону Саламинскому.

Всех молитв вестимо не упомнишь, но эту я почему-то помнил. Хотя, в самом деле, из прошлой жизни принес с собою богатый запас по богословию. Отчитав молитву, я посмотрел на старца. Тот был поражен.