Божий отрок

Усадьба корабельного мастера стоит вне городских стен на берегу реки Каменки, в виду огороженной забором верфи, его же владения. Когда я со свитой заявился на двор, мастер вышел из дома на встречу. По виду Иван Одинцович Варяжко оказался возрастом за пятьдесят, с крепкой коренастой фигурой с брюшком, сильными руками, типичным русским лицом, черной с проседью шапкой волос и коротко стрижеными усами, и бородой. Сразу видно серьезный мужик.

Посмотрев в его лицо, я понял: откажет и напросился на разговор с глазу на глаз. Оставив свиту на дворе, я прошел за хозяином в светлицу.

— Азм есмь князь Угличский Вадим. Царь Руси обязал меня построить большие корабли для плавания из Белого моря в Английские земли.

— Азм лодейщик Иван Варяжко, не ведаю чем государю пособить в сём деле потому на моем заводе больших кораблей не ладют.

— Иван Одинцович, исполняя государев указ, опросил азм лучших мастеров Суздаля и все в един голос сказывают: ежели кто и одолет сеё дело, то Варяжко. Потому к тебе пришел.

— Уволь князь. Азм старый ужо тако не строил никогда больших ушкуев. А каковую лодью желает государь? — Поинтересовался мастер.

— Семьдесят пять аршин длиной и двадцать шириной.

Сидящий несколько боком при этих словах корабел развернулся ко мне всем телом, с пораженным видом. В нынешние времена самым большим был корабль данов на Варяжском море длиной сорок, а шириной десять аршин.

— Таковые и не ладит никто. Да и нельзя устроить таковой велицый корабь, потому волной поломает его пополам.

— Все когда-то в первый раз деется, Иван Одинцович. Сказывают, ты за деньгой не гонишься, у тебя видно и так все есть. Тебя слава прельщает. Всем окрест ведомо, або лодии от Варяжко, от прочих отличаются будто шелковина от поскони. От того ты и берешься токмо за особливо красивые корабли для вятших людей. — Я подумал и решил пойти ва-банк.

— А ежели тако тебе реку: коли построишь ты корабли, что желает государь, то об том будут помнить все люди на Руси и вовеки не забудут!

— Что же тута славного до Английских земель дойти? Из наших суздальских купцов Семен Крапива хаживал в стольный город ихний: Лендон, правда, купно с немцами. Людишек, сказывал тама уйма, тока все вшивые, грязные како свиньи и воняют пакостно.

Усмехнувшись столь точному описанию теперешней Англии, я продолжил нажим.

— А ну побожись, або никому не скажешь по то, что нынче тебе поведаю. Тока гляди мужик, коль кто про тайну прознает, государь тебе голову то снимет.

Заинтригованный корабел поклялся на нательном кресте.

— Корабли сии пойдут за океан, два месяца плыть, аль три. Там земля лежит неведомая, огромная, больше Руси раз в сто. Уйдут за море сыновья царские с войском, дабы там, вдали построить новое православное царство. А сказывать об том никому нельзя потому как коли туда немцы придут али гишпанцы, то крови тамошние жители море прольют, а уж коли англичане прознают. Вовсе беда. Сии людишки, сказывают де христиане, а по делам их — дети Сатаны! Азм знаю, Господь поведал.

— Поклянись, про земли далекие. — Попросил корабел.

Я, достав крест, поклялся и приложился к нему губами.

— Тода так, коли государь поставит меня головой над кораблем большим, тогда согласен азм. И людей артельных на то найду и корабли построю!

— Быть по сему. — Хлопнул я рукой по столу. — Азм голова над строительством кораблей по царскому велению. Быть тебе Иван Одинцович моим товарищем.

— Ты государь мой, водку пьешь? — Спросил меня мастер.

— А то! С удовольствием.

— Ну, тогда сделку обмыть надобно.

Я отпустил свиту устраивать лагерь, а сам под обещанную баньку, приложился к пиву, которое поднес хозяин в ожидании стола.

Наутро мы с корабелом сидели и обсуждали будущий парусник. Я как сумел на бумаге изобразил пропорции и структуру каркаса корабля.

— Три мачты? — Все удивлялся корабел. — Куды столько?

— Судно вельми огромное. Коль больше поставить мачт, то и парусов можно много повесить и корабль ходче пойдет по волнам.

— Не выдюжит дерево столько парусов, поломается.

— Слыхал азм делают мачты из разных деревьев и клеят вместе, от того оно крепче становится, и обручи железные поставить можно.

— Делают тако, обаче уж больно большая мачта надобна.

— Иван Одинцович, для дел корабельных могу выделать множество гвоздей с резьбой и плашки с резьбой для стяжки корабельных частей. Из хорошего уклада, сделаю.

— Из уклада и не надо. Поржавеет за год. Из бронзы смогешь?

— Из бронзы и проще. Дам пластины, вороты, пилы, топоры, могу сделать лесопилку на водяном колесе.

— Сие надо всенепременно, а ни то мы сей кораблик лет десять ладить будем.

Оставив полномочия Ивану и оделив его необходимой казной, я отправился на север.

Вместе с воеводой Годотой, поставленным царем на устройство верфи, мы построили целый город. Две дамбы для лесопилок на притоке Северной Двины, большие амбары с печами, бараки для плотников, хорошие, теплые, церковь, даже баню с бассейном на зиму. Берег был завален дубовыми и сосновыми стволами, которые начали завозить еще прошлой зимой и на больших расшивах продолжали доставлять с верховьев Двины. Мне пришлось съездить в Тулу за станками, специалистами и материалами для стройки. Вернувшись в ноябре, я застал бурлящий людьми завод. Плотники построили водяные колеса и амбары для лесопилок. Так что запустить их в дело удалось до ледостава. Над водобойными колесами также был устроен отапливаемый амбар, поэтому их использовали даже в лютые холода.

Мастера всю зиму занимались кораблем. Саму закладку сделать не успели, но плотники в амбарах выкладывали длинные толстые бревна, из которых потом вырубались шпангоуты. Клеили части мачт и реев на будущие корабли, прикидывали, сколько тысяч аршин канатов уйдет на такелаж и сколько полотна заказать на паруса. На лесопилках заготавливали доски на палубы и борта кораблей. Работы много, хватит еще не на один год. Сильно помогали монахи недалеко расположенного Михаило-Архангельского монастыря. Они же и принесли весть о кончине государя. Царь Руси Всеволод Юрьевич по прозванию Большое Гнездо, на зимней охоте сильно застудился, слег и сгорел от жара за несколько дней. Я, оставив дело на старшин, направился в столицу.

Добиться приема у нового, пока не коронованного царя Константина Всеволодовича мне удалось далеко не сразу. Во Владимире за несколько месяцев прошли значительные перестановки среди правящей верхушки. Многие достойные люди ушли, а на их место прилепились ростовские бояре, спесивые и надменные не по делу. Константин питал слабость к Ростову Великому, где сидел на столе с детских лет, и желал перенести туда столицу. Ростовские бояре крутили молодым государем, как хотели. Так бывает, у сильного отца, слабый духом сын. Не сказать, что Константин был вовсе тряпка, но его окружение было из недостойных людей. Я пришел на прием к государю и по его результатам надолго оказался в тюрьме. Дело было так.

Глава 7

Перед входом в палаты меня попросили сдать оружие. Я на мечах-то не мастак, для меня холодное оружие вещь статусная, но при Всеволоде Юрьевиче такого не бывало. Сдал, конечно, и меч, и нож.

Войдя в светлицу, я увидел сидящего в креслице Константина и его бояр.

— Здравствуй государь на долгие годы. Прими скорбь мою по батюшке твоему, мир праху его.

— Аааа, Вадим? Ты где был? Почто подле отца моего не случился ко времени?

— По государя велению службу справлял на Белом море, корабли ладил.

— Не ко времени тебя на Белое-то море понесло. Не ко времени. Вот что, бояри мои сказывают, ты де на руки подарки брал великие, або про то отцу моему не доносил.

— Когда такое было? У нас с твоим батюшкой уговор был, со всех дел мною начатых мне четверть положена. Подарки брал азм, как не брать, токмо три четверти великому князю отдавал. Истому спроси.

Константин озадаченно обернулся на бояр. Те что-то горячо зашептали ему на уши.

— Где Истома? — Спросил я.

— Сказывают, пропал.

— Как так первый человек твоего отца пропал? Искали?

— Ты мне суету не твори. Надо будет, сыщем. Ты вот что. Вельми благодарен азм тебе за заводы твои, стекло, там железо и прочее все, токмо волю ты взял великую. Мне невместно с тобою дела вести отныне. Станешь с боярами моими совет держать.

— Государь, к чему мне бояри твои. Они в делах моих не смыслят ни шиша. Сколь азм бояр не видал, то воры. Дядю твоего Андрея Боголюбского его же бояри порешили.

Как встрепенулись советники государевы. Эх, мне бы смолчать, но привык я уже с Всеволодом Юрьевичем разговор в открытую вести.

— Ты, страдник, замолкни! — Встрял один из них. — Княжий чин тебе не по заслугам дали. Видано ли дело, дабы худородный юнец равным кровным Рюриковичам был. Сказывал, азм тебе государь, сей варнак, под твой престол копает. Сие он, паскудник, твоему отцу внушил, дабы ему дочь князя полоцкого в жены отдал. И не божий он вестник, ибо во церквах и не видали его. Окаянник он, холопий сын.

Константин молчал.

— Что же ты молчишь, государь мой. Разве мало пользы азм Руси принес? Мало серебра в твою казну насыпал? Ты кому веришь? Своему князю, коий все силы царству твоему отдает, али мордам этим жирным? Что-то азм сии бороды под Ригой не видал.

Поток брани и угроз захлестнул меня как океанская волна.

— Молчать! — Строго приказал спустя какое-то время Константин. — Так решим, заводы твои мы в казну заберем, тебе велю ехать в Углич. Там сиди безвылазно.

По моей памяти Константин ненадолго пережил отца, так что удаляться от двора мне было нельзя. Поэтому я пошел на обострение.

— Вот чего реку тебе. Господь меня послал для служения Руси. Коль супротив меня встанешь, долго не проживешь!

— Стража! — возопили бояре в голоса. Ворвавшиеся гридни живо меня скрутили, хотя я и не сопротивлялся особо.

— Помни Константин: божья кара. Божья кара!

Меня поволокли куда-то за двери.

— В темницу его. — Теперь понятно куда.

Темница. Детинец Владимира в городе Мономаха стоит на высоком холме. Здесь даже в подземелье холодно, но не сыро. Охапка сена. Скудная пища, вода. Факел днем горит в коридоре. Скука. Новости только от охраны. Кто-то рассказал про междоусобицу между Константином и Юрием. Юрий проиграл. Вина разбавленного дали на коронацию Константина. Боярин приходил тот мордатый, глумился всяко. Однажды батя пришел.

— Вадим, Вадим.

— Кто здесь?

— Осип, отец твой. Подымайся, уходим. — Шепотом позвал меня он.

— Ты как тут?

— С рижских земель возвернулся. Како прознал про тебя в цепях, так и пошел.

— Не могу азм уйти, Осип. Мне дело надо закончить, беду от Руси отвести. А коль сбегу, веры мне не станет.

— Уходи, прибьют тебя здесь. — Посоветовал мне воин.

— Не прибьют, бояре душу тешат тем, что здеся князь угличский вшей кормит. Да и государь приказа убить не даст. Боится он меня. Ты как сюда проник? Сторожей побил?

— Да нет, братанич на воротах стоит. Он пустил.

— Ты вот что Осип, люди надежные есть во Владимире?

— Есть. Почитай вси старые бояри и вои вси из гридней, да мужей княжьих. Иуды средь воинов не выживают. Вси ростовских еле терпят. Будто не русичи, а жиды какие. Воруют страшно, а Константинка будто и не видит. Ростов погорел сильно, вот они видно и тянут соки со всей Руси.

— Ты Осип гляди, за государем. Внегда меня станет звать, без промедления приди с дружиною. Надобно так. Мы должны спасти государя. И Русь спасти.

Осип ушел, и время снова встало. Сколько прошло дней, месяцев, лет? Уже и борода отросла, и одежды завшивели совсем, а главное время уходило. Необходимое, невосполнимое.

Что делать в тюрьме? Вспоминать, молиться, мечтать. Из прошлого всплывало в основном время Всеволода, становления производств, походы, сражения в Риге, коронация. И кушать, конечно, тоже хотелось, много и вкусно.

Перестали ко мне гости захаживать. Позабыли про меня, оставили тут в казематах гнить. Наверху дела шли неважно, свеи начали набегать на Колыванскую землю. Придут, пограбят и назад. Мешало это тамошнему народу страшно. Ростовские бояре по-прежнему тянули жилы из Руси. Взяли под себя лучшую торговлю. Заводы мои, кои пока работают. Прибыль тянут, как последний день живут, работяги от скудности разбегаются. Так их цепями приковывать стали. А в казну серебра не дают. Сказывают недород и с того работный люд мрет и бежит. Однажды ко мне пришел боярин Ланцов.

— Сидишь, песий сын. Азм самолично пришел на тебя глянуть. Ты нелюдь. Господом прикрываешься. Азм роду древнего. Мои предки у Рюрика копье держали. Мы Ланцевы всех князей знали. Азм наперво подумывал або ты есть бояр Стирнинковых затея. Токмо их вотчина во Киеве-городе. Обаче сии сукины дети от кормчего Олафа исходят, самого князя Рюрика. А сие и тогда почитай бояре были. Ты-то сосунок супротив меня. А Олафа наследки хитры, едва великими князьями не стали.

— Ты, боярин чего пришел ко мне?

— Понять желаю, чего ты есть за человек. К великому князю Всеволоду в доверие втерся, сребром, златом его закрома наполнил, державу помог собрать сильнейшую. Чего ты себе-то алкал? Вскую старанья твои? Сребра не брал, земель, чинов не искал.

— У меня, боярин все есть. За державу сердце болит. Придут мунгиты и не станет Руси.

— Сызнова ты за свое? Признай, або не будет никоих мунгитов?

— Будут, будут. Придет поначалу небольшое войско. Побьет половцев, а те страшась, приползут к царю просить мира и подмоги. И пошлет государь войско, а в сражении половцы побегут, и русское войско через то побьют. А через десять лет придут мунгиты с сотнями тысяч мечей, и пожгут города русские. В наших землях набольшие города о сорок-пятьдесят тысяч жителей, значит боевого войска тысяч десять. А их сто тысяч супротив каждого по очереди. Камнеметами заборола побьют, стены поломают и города в крови утопят. Во церквах укроются остатние. Молиться будут истово. Тама их мунгиты и пожгут. Сказываешь, есть у тебя наследки? Не станет их у тебя. И сребро ты не для себя сбираешь. Для мунгитов! Ступай боярин, ступай. Молись. Проси Господа, дабы простил тебе сребролюбие, корысть и гордыню безмерные. Не мешай мне молитву творить. За Русь. За себя. За тебя.

Странно, но боярин ушел безсловно, то ли впечатленный нарисованной картиной то ли страшась Господа.

Снова потянулись дни, череду которых можно было понять только по смене охраны. И снова пришел боярин Ланцов. Его слуги принесли на этот раз большой подсвечник и кресло, в которое он и сел.

— Вот что 'божий человек', сушь на Руси встала страшная. Колыванская земля, рижская, новгородские волости, Псков, Тверь, Москва. Ростов Великий так погорел, або ни жилищ, ни церквей не осталось. Хлеб вздорожал безбожно, голод. Такоже свеи начали набегать на колыванскую землю. Убытки с того великие. И ляхи с уграми не успокоятся никак. Может сие быть кара Господня?

— Ты боярин, ведаешь про Рюриковы времена?

— Вестимо. Мы, старое боярство, от воинов князя счет ведем. Внегда ярл Рюрик из Бирки на Волхов дракарами пришел, иже с ним пять кормщиков и сто семьдесят два кригара было. Ярл за добычей шел на Русь, токмо Новгород откупился дарами богатыми, и опосля отдал Ладогу в обмен на защиту от диких фелагов. Ты ратай, твой дед огнище жег, а мои предки Русь собирали. Не ведаю, откель ты многие ремесла ведаешь, и за единение Руси тебе поклон. Без тебя Всеволод нипочем бы на сие не решился. От того и живешь. Из заслуг твоих и милости моей. Вот коли б ты с отцом своим на побег пошел, тогда не взыщи, порешил тебя. А тута государь за твою голову меня Ола Солвиговича Ланцова ответчиком поставил. Уж коли ты присмирел тако и сиди тута под доглядом.