Вторжение Тартара

ВТОРЖЕНИЕ ТАРТАРА

Уже давно в Южгороде не случалось такого ненастья, какое разразилось накануне главного праздника весны. Днем на улицах бушевал северный ветер, сгибавший в дугу могучие деревья, ломавший толстые ветки, обрывавший провода. Все небо было застлано черными тучами, холодные брызги то и дело обдавали немногочисленных прохожих. Однако разрядиться настоящим дождем тучи не спешили, словно дожидаясь ночи, для того чтобы явить городу свирепое буйство стихии. И вправду когда стемнело, неистовство бури достигло своего апогея. Ветер завывал, словно тысячи торжествующих демонов, дождь становился все сильнее, хлестал град. По улицам Южгорода бежали бурные потоки, напоминавшие небольшие реки. Время от времени ночной мрак прорезали бледные зигзаги молний, хотя грома почему-то не было. Иногда тучи расступались, являя испуганному городу лик полной Луны, насмешливо струящей бледный свет на истерзанную землю.

Большинство южгородцев сидели в своих квартирах, словно испуганные мыши в норах — плотно закрыв и занавесив окна, тщетно пытаясь спрятаться от гнева свирепых богов бури в обманчивой безопасности мерцающих "голубых экранов". Те же, кого непогода застала врасплох, кутаясь поплотнее в промокшую одежду и прижав подбородок к груди, быстрым шагом стремились к какому-нибудь убежищу. Никому из них и в голову не могло прийти поднять голову и полюбоваться свирепой красотой разгулявшейся природы. И это было правильно — мало ли что увидишь в ночном небе, когда в шуме дождя слышится чей-то вкрадчивый шепот, а в завываниях ветра — крики проклятых душ.

Эпицентр этого разгула стихий был в центре города, возле самой высокой его точки. Еще в те времена, когда Южгород только строился, посреди степи возвышался огромный курган. Но сейчас на его вершине возвышался самый большой и популярный в городе кинотеатр "Виктория". Символом его считалась возвышавшаяся здесь же статуя, изображавшая древнеримскую богиню Победы. Обычно величественное и грозное, сейчас металлическое изваяние выглядело жалко: свирепые порывы ветра, казалось, вот-вот повергнут "Викторию" на землю. А небо над кинотеатром было сравнительно чистым, словно кто-то вырезал над ним почти ровный круг, в который и смотрела на землю Луна — необычайно большая и яркая. Странный красноватый оттенок придавал ночному светилу зловещий облик, впрочем, заметить это и испугаться было некому.

И некому было обратить внимание на странное поведение туч, которые вились жгутами вокруг луны, переплетаясь подобно змеям, рассеиваясь миллиардами тончайших едва заметных линий и вновь собираясь в плотные сгустки черноты, еще более непроницаемой чем сама ночь. Это не было похоже на движение туч, переносимых ветром — нет, их движение было слишком осмысленным для природного явления. Постепенно черные клубы сливались воедино, приобретая некую форму. При этом тучи вовсе не закрывали Луну, парадоксальным образом не потеряв своей яркости, она светила и сквозь черную пелену, облекая возникающую фигуру в жуткий кровавый ореол. Одна за другой прорезали ночную мглу извилистые стрелы молний, и почти сразу же пляшущие тени на фоне луны слились в зловещий силует черной трехликой женщины в развевающемся одеянии. Три пары глаз горели яростным красным пламенем, взирая на распростершийся внизу город и страшные проклятия слышались в вое усиливающегося ветра. Впервые за тысячи лет на землю явился Великий Ужас древних и лишь боязнь ненастной ночи не позволила счастливым южгородцам встретиться взглядом с пылающими очами черного призрака. А та продолжала изрекать свои проклятья, неистовствующие ветры разносили их по всей земле и падали на город отблески бледных молний, словно скрепляя печатью эти мрачные словеса.

Ниже вершины бывшего кургана, раскинулся большой парк, отделенный от "Виктории" несколькими кварталами жилых домов. Бывший любимым местом отдыха южгородцев, сейчас парк совсем не выглядел уютным и безопасным. Столетние дубы под натиском ветра гнулись как молодые деревца, их разлапистые кроны не могли сдержать дождя, потоками обрушивающегося на землю. Огромная лужа образовалась у корней старого дуба — наполовину высохший ствол обвивал зеленый плющ, высасывающий последние соки из умирающего исполина. Сейчас дерево шаталось и трещало, все более поддаваясь натиску бури. Вот, наконец, могучий дуб накренился и с грохотом, больше напоминающим предсмертный крик, обрушился на землю. В образовавшуюся от вывороченных корней яму тут же хлынула клокочущая вода.

Черный призрак над "Викторией" поднял руку с длинными когтистыми пальцами и над землей вновь понеслись свирепые ветры, наполняя воздух колдовскими заклятиями. Черная бездомная собака, прячущаяся от непогоды под козырьком подъезда многоэтажного дома, вдруг замерла, потом подняла голову и громко протяжно завыла. Ее голос был почти неслышен в реве ветра, но его тут же подхватили сотни других псов, прячущихся в подворотнях, опрокинутых мусорных баках и в других укромных местах. Не обращая внимания на ветер и дождь они выбегали на улицы из своих убежищ и выли, сливаясь в едином торжествующем славлении Луне.

Потоки дождевой воды бежали во все стороны из переполненной ямы, когда вдруг зашевелился и сполз вниз огромный пласт сырой земли. В грязи началось какое-то движение, в ней мелькнули длинные черные нити, похожие на волосы. В следующий момент среди вздувающихся и лопающихся пузырей блеснуло что-то белое, тут же захлестнутое потоком мутной воды. Но оно появилось снова — тонкая бледная рука с длинными пальцами, слепо шарящими по мокрой земле. Острые ногти впивались в грязь, ломаясь, но все равно упорно цепляясь — за корни деревьев, пучки мокрой травы. Вот появилась и вторая рука, а вслед за ним из воды вынырнуло и лицо подземного жителя — мертвенно-бледное лицо молодой девушки лет шестнадцати. Несмотря на потоки грязи, испещрившие кожу, это лицо можно было назвать красивым, если бы не глаза — огромные, синие, они выглядели совершенно пустыми. В них не было видно не то что ни единой мысли — никакого выражения, ни одной живой искорки, которая есть даже у животных. Несмотря на это, подземная девушка продолжала выбираться наружу с упорством дождевого червя, вытаскивающего себя из норы. То вытягиваясь, то сжимаясь всем телом, она ползла вперед, пока наконец не вылезла из-под земли. Какое-то время она просто стояла на четвереньках, потом закашлялась и из ее рта хлынула грязная вода, сменившаяся жидкой грязью. Лишь когда ее вытошнило полностью, девушка повалилась на землю, жадно хватая ртом воздух. Ее небольшая упругая грудь то вздымалась, то опускалась, длинные стройные ноги конвульсивно подергивались, пока дождевые струи струились по мраморно-белому телу, смывая с него грязь. В широко распахнутых глазах девушки стало понемногу появляться осмысленное выражение, губы слегка дрогнули.

— Я-а-а — простонала она. — Ниса-а-а.

Дождь почти прекратился, ветер стих, рассеивались и тучи. Заколебался и пропал черный трехликий призрак над кинотеатром, а Луна вновь обрела свой обычный цвет. Но в старом Октябрьском парке, под сенью могучих деревьев лежала на мокрой траве обнаженная девушка, только что выползшая из-под земли. Она уже отдышалась и лежала неподвижно, глядя сквозь трепещущие ветви деревьев на зависшую в небе полную Луну. И ее глаза постепенно принимали тот же желтый оттенок, что и у приятельски подмигивающего ей ночного светила.

— Я!— повторила девушка уже уверено — Ниса!

-Шлюха!!!

-Придурок!!!

-Мразь!!!

-От такого и слышу!

-Ты мне еще поговори, курва! За лоха ты меня держишь, что ли? Я только лег вздремнуть, а она уже с каким-то сопляком в койку норовит прыгнуть. Говорили мне кенты: Вадим, она шалава конченая, а я кретин не верил.

— Хрена ты там им не верил, кентам своим, ублюдкам! Я тебе говорю: не было ничего. Мы с Серегой просто уже синие были, вот и упали на одну кровать, какая свободная была. Мы даже и не заметили, что вместе лежим, пока ты не стал орать!

-Че ты, п....шь, а?! Серега с тебя уже трусы стянул и сверху лежал, когда я вас увидел. Тоже скажешь случайно? У-у-у гадина, убил бы!

Выражение лица говорившего — плечистого бритоголового парня в кожаной куртке — в этот момент было таким, что впрямь верилось, что он легко претворит свою угрозу в жизнь. Однако убивать свою спутницу он не стал, удовлетворившись тем, что вмазал ей в глаз. Худая крашеная брюнетка в потрепанной джинсовой куртке упала в грязь, прижав руки к глазу, под которым уже начала наливаться синевой огромный "фонарь".

-Больше не звони мне — презрительно сказал бритоголовый Вадим своей бывшей подружке. — И вообще...

Он протянулся к ее сумочке, грубо вырывая ее из рук девушки. Та было попыталась сопротивляться, но лишь одного замаха было достаточно, чтобы она испуганно отстранилась. Вадим порылся в сумке, забрав оттуда сотовый телефон "Siemens" и пятисотенную купюру. Все остальное он высыпал в грязь.

-Это моя мобила и бабки мои — сказал он — Вали куда хочешь, а мой телефон и адрес забудь. И не попадайся больше мне на глаза — зашибу.

Он еще раз замахнулся, удовлетворенно хмыкнув при виде того, как испуганно отшатнулась девушка. Потом он развернулся и быстро зашагал вниз по улице, тянувшейся вдоль Октябрьского парка. По дороге он набрал чей-то номер и сейчас оживленно говорил в трубку:

-Нет, не Лена... Да, забрал я телефон у нее, сучка она... Да, как ты и говорил, с каждым встречным ... Встретимся, расскажу... Нет, давай в "Кофейне", пивка тяпнем... Ну да, отпразднуем ... Ага, до встречи...

Черноволосая Лена поднялась и с ненавистью посмотрела ему вслед. Хотя, наверное, она тоже виновата, — все же не надо было соглашаться на Серегины уговоры. Ну, кто же знал, Вадим уже был в глубокой отключке и никто не думал, что он проснется до утра — хорошо отметили Первомай, начав еще с 29 апреля. Пьянка шла такая, что и бурю накануне как-то и не заметили. Ну, решила девочка сделать себе праздник повеселее, что здесь плохого? Тем более, что Сережка мальчик молоденький и довольно симпатичный. Лена давно на него глаз положила. Да и остальная пьяная компания клятвенно заверила ее, что Вадиму никто ничего не скажет и вообще он сам виноват, нечего так нажираться. А как проснулся, так сразу и сдали ее с потрохами. Ну, а Вадим взбеленился — Лену за руку и на улицу, даже до дома не дошел, прямо на улице начал разборки устраивать.

-Чтобы тебя там менты загребли вместе с твоим стволом, урод — злобно прошипела она вслед. С надеждой посмотрела по сторонам — может хоть сейчас, кто-нибудь вступится? Но вокруг было пусто. Немногочисленные прохожие быстрым шагом проходили мимо, избегая встречаться с ней взглядом. Милые бранятся, только тешатся, а влезать в чужие ссоры — себе дороже. Да и внешний вид незадачливой любовницы не вызывал особого сочувствия, напротив заставляя с большим пониманием отнестись к ее разгневанному ухажеру. Пухлые губы с толстым слоем помады, короткая юбка, колготки в крупную черную сетку, на которых кое-где уже виднелись дырки. В общем, мало кто, глядя на все это, не мог не сделать однозначного вывода о роде занятий молодой женщины.

Впрочем, профессионалкой Елена не была, хотя вся ее жизнь, мягко говоря не являла собой пример высокой нравственности. Сама Леночка была не из Южгорода, а с одного из городов Дальнего Востока. Росшая без отца у алкоголички матери девочка с десяти лет яшкалась с местной шпаной. В двенадцать лет она впервые попробовала вина, тогда же и лишилась невинности, благо внешностью Лену бог не обидел. Столь знаменательного события в своей жизни она почти не заметила, да и в дальнейшем Лена не отличалась особой щепетильностью в этом вопросе. Мать давно махнула на дочь рукой, предоставив ее себе. Школу Лена бросила, а деньги на выпивку и всякие девичьи безделушки добывала вместе со своими друзьями, грабя в ночных переулках запоздавших прохожих и обворовывая коммерческие ларьки. Первый раз она попалась еще в пятнадцать лет, по малолетству получила два года в колонии для несовершеннолетних, но выйдя занялась тем же. Второй раз она попалась уже на краже из магазина, при этом она Лена умудрилась еще и порезать сторожа. И вроде бы порезала совсем чуть-чуть, но за это ей дали еще пять лет. Когда она вышла, алкоголичка — мать уже померла, оставив, правда, после себя кое-какие сбережения. Их хватило Лене как раз для того, чтобы уехать в Южгород — там жила ее единственная родственница — дряхлая двоюродная бабка, давно звавшая к себе родичей, чтобы хоть кто-то ухаживал за больной старухой. Леночка, надо отдать ее должное, о бабушке заботилась, даже устроилась на работу продавщицей, так что деньги водились. В благодарность старуха перед смертью отписала девушке квартиру. Но едва баба Шура умерла, Лена тут же бросила работу. С тех пор она вела праздную жизнь, время от времени сдавая свою квартиру заезжим гастарбайтерам и подругам — продавщицам, многие из которых приезжали в город из станиц. Вторым источником ее дохода были многочисленные ухажеры, которых порой бывало по нескольку человек одновременно. Нравилось это не каждому, но до сегодняшнего дня вся как-то сходило Леночке с рук. И вот надо же, именно с этим бандитом.

-Чтобы тебя посадили и отпетушили, скотина, еще раз зло произнесла она. Боязливо покосившись в сторону уходящего Вадима, в его сторону она все же идти не решилась, мало ли что. Лучше идти напрямик через парк, тогда она выйдет на трамвайную остановку. Хмель еще не до конца выветрился из Леночкиной головы, иначе она вряд ли решилась идти одна по ночному парку. Однако сейчас Лена смело шагнула под полог густых деревьев, напевая про себя для храбрости песню "Лелик" любимой группы "Фабрика".

Впрочем, желание петь у нее скоро пропало — в темном безлюдном лесу было страшно. Какое-то время она еще могла оглядываться на освещенную улицу, по которой с шумом проезжали машины. Однако потом дорога сделала поворот, и стало совсем темно, лишь вдали на освещенной центральной аллее тускло светило несколько чахлых фонарей. Вокруг раздавался стрекот и попискивание, кусты шелестели, среди деревьев мелькали какие-то неясные тени. Порой ей казалось, что кто-то неслышно крадется вслед за ней и, хотя Лена поминутно оглядывалась назад ничего там не видя, тем не менее, пугающее ощущение оставалось. Девушка изо всех сил уверяла себя, что все это ей только мерещится, тем не менее, по ее спине тек холодный пот.

Тем не менее, ничего страшного с ней не происходило, и Лена вышла на аллею целой и невредимой. А вскоре она уже и увидела огоньки трассы, даже услышала дребезжанье проезжающего трамвая. Страх постепенно отступил, уступив место иным чувствам — обиде и злости. Подойдя к ближайшему фонарю, она достала из сумочки зеркальце и вновь стала рассматривать там свою подпорченную физиономию. Ей вдруг стало жалко себя и она заплакала

— Гандон штопаный, из-за него теперь дня два на улицу лучше и не выходить, — всхлипывала она — Урод, убила бы.

— Почему ты позволяешь так с собой обращаться?— раздался вдруг голос из темноты.

Лена ойкнула и испуганно посмотрела в на темный парк. Впрочем, испугалась она не сильно — судя по голосу, там была совсем еще молоденькая девушка, намного младше Лены.