Пролог
...Служить Артемии всеми силами души. До последней капли крови, до последнего вздоха — вот истинное стремление моего сердца...
(слова присяги выпуска Высшей Королевской Академии)
В этом году март выдался непривычно холодным, скованным ледяным дыханием зимы. И казалось, ни голубоватые отливы неба, пробивающегося через седую, загустевшую сиропом, пепельную хмарь облаков, ни особый, ощущающийся в атмосфере хрустальный перезвон, ни стволы деревьев, кора которых начала принимать красноватые отливы, не могли растопить замерзшее сердце.
— Служить Артемии всеми силами души...
Морозный воздух студил лёгкие, превращая дыхание в облака пара. Посреди оседающих на землю редких снежинок чётко и соразмерно звучали слова клятвы выпускников — ставшая уже традицией присяга, и сегодня один за другим несколько десятков юношей и девушек, закончивших обучение, приносили её своей стране и королю.
— До последней капли крови...
На площади, придавая действу особый оттенок важности, стояла тишина, изредка нарушаемая осторожными движениями. Простые, но тщательно выверенные фразы звучали звонко и торжественно, словно наполненные изнутри хрустальным льдом — серебристым сиянием зимы, особым значением, глубинным смыслом.
— До последнего вздоха...
Высокий худощавый юноша в меховом плаще, наброшенном поверх белой парадной формы, краснея и волнуясь, пылко клялся служить своей стране, подтверждая верность королю и короне, обязуясь приложить все усилия для поддержания благосостояния и процветания... И многое другое, из чего обычно состоят подобные спичи, которые никто не слушает, но все изображают внимание, за лавиной оваций скрывая облегчение, что очередная пытка словом наконец-то закончилась и можно полюбоваться, как молодой человек гордо поднимается на застеленный коврами помост, чтобы получить золотую шпагу из рук одного из приглашённых королевских представителей.
В пору юности Его Величество посещал подобные мероприятия сам, но, быстро заскучав, перекинул нудную обязанность на своих подчинённых, один из которых — личность весьма известная в широких кругах — делал это с педантичной регулярностью.
Сегодня в саду Королевской Академии собралась огромная толпа приглашённых. Выпускной день — событие незаурядное. Отмечаясь в начале лета, торжество всегда проходило пышно и с особым размахом, пафосное великолепие которого было предназначено скорее пустить пыль в глаза, чем реально обосновать, зачем понадобилось всё это роскошество.
Но Королевская Академия — место, куда невозможно попасть простым смертным, и подразумевая большое скопление народа, устроители не жалели денег на торжества.
Частично расходы покрывались из королевской казны, но, разумеется, большую часть доходов приносили карманы щедрой аристократии, для ублажения избалованного внимания которой, собственно, и предназначались подобные мероприятия.
Приглашённые сановники и знать чинно сидели, удобно расположившись в изящных креслах, расставленных в переднем ряду. Торжественной строгой линией стояли у помоста учителя, все до одного парадно одетые, великолепные, гордые за своих питомцев.
Семь лет провели воспитанники в стенах Академии, и теперь каждому из них предстояло выпорхнуть из гнезда на волю.
Так было и так будет всегда... Так повелось ещё исстари, со времён основания Академии, и уже тридцатый выпуск покидал эти стены, чтобы влиться в ряды правящей элиты и достойно служить своей стране.
— Клянусь служить Артемии всеми силами души...
Королевский представитель — элегантный мужчина неопределённого возраста с тёмными глазами и густой гривой волос, щедро раскрашенных благородной платиной, уныло созерцал происходящее действо, и трудно было понять, какие мысли бороздят просторы его сознания.
Роскошное кресло, затканное фиолетовым велюром, приятно согревало спину подушками, но тёплый плащ не спасал от холода, заставляя ставленника неуловимо ёжиться. Да и не только его. Вызывая у выстукивающих зубами собравшихся вполне понятное недоумение: какая муха укусила ректора, решившего провести выпуск в марте. Но никому бы не пришло в голову задать подобный вопрос вслух.
"Король умер, да здравствует король!"
И сидевший в кресле человек понимал это как никто другой.
А уж если королевский представитель изволил терпеть и улыбаться, что говорить об остальных?
Худые пальцы, затянутые в кожаные перчатки, машинально ласкали элегантную трость, а злые языки уже вовсю обсуждали очередной наряд выставляющего себя на обозрение мессира.
Грандин Мистраль... Есть имена, которые знает каждый, есть имена, которые произносятся с благоговением и шёпотом, а есть такие имена, которые просто боятся произносить.
Грандин Мистраль — королевский представитель, правая рука Его Величества, первый министр и просто "тень короля".
Сейчас "тень короля" откровенно скучала, но вряд ли возможно было заподозрить подобное, глядя на это бесстрастное внимательное лицо со светской маской особой полуулыбки, выражающей одновременно доброжелательный интерес и лёгкий налёт неуловимого превосходства.
Чуть хмурясь, с внутренней брезгливостью циника, слишком хорошо представляющего цену подобных обещаний, выслушивал он слова присяги, которую один за другим торжественно приносили своей стране пятьдесят юных воспитанников.
— Служить Артемии всеми силами души...
Глаза гостя казались потухшими. Но изредка, за внешней непроницаемостью зеркального равнодушия, вспыхивали короткие искристые молнии, оживающие, стоило взгляду коснуться каменных стен, пробежать по задрапированным окнам второго этажа и скользнуть к отреставрированной недавно крыше. С неё убрали резные бортики, сделав края покатыми, изменили центральный фасад, и только на самой макушке по-прежнему протыкал небо изящный шпиль с алым флагом Артемии, над которым, вскинув трубу к небу, насмешливо крутился золотой флюгер — ангел.
Когда-то, много лет назад, министр знал другого ангела — дерзкого выскочку, оставившего яркий след на скрижалях его памяти. Прошли годы, следы присутствия стёрлись из жизни, а может быть, их никогда и не было, этих следов, просто ему очень хотелось верить. И каждая трещина на фасаде здания, каждый кирпич, снова и снова кричали ему о былом, о тех ярких сумасшедших днях юности, когда они наивно верили в идеалы. Самонадеянные глупцы, не знающие и не понимающие, как жестоко умеет обтёсывать жизнь.
— Служить Артемии всеми силами души...
Министр незаметно зевнул и лениво поправил полу плаща, демонстрируя столь безупречную элегантность манер, что стоящий рядом с его креслом юный протеже Юлиус Паскаль, на данный момент являющийся звездой Академии и должный в будущем стать преемником министра, воспринимался неловким и невзрачным. Впрочем, на фоне этого высокомерного, но в тоже время удивительно притягательного человека, не потеряться представлялось трудным.
Есть люди, обладающие особым харизматичным магнетизмом, и Грандин Мистраль, несомненно, относился к их числу.
И хотя волосы его отливали сединой, а в чёрных глазах стыла серебряная старость, невозможно было поверить, что этому человеку, известному стране под пугающим прозвищем Серый кардинал, давно перевалило за шестьдесят.
В прошлом Мистраль также являлся выпускником Академии и стал преемником Рандо — первого министра страны, получив его пост. Теперь, следуя сложившейся традиции, юный Паскаль, которого министр самолично выделил за незаурядные способности, займёт его должность и приложит все усилия ради блага и процветания Артемии.
Это было как нельзя кстати. Король умер, а юный принц, единственный из отпрысков королевского дома сумевший избежать чёрной лихорадки, являлся почти ровесником Юлиуса.
Паскаль, несмотря на откровенную молодость, оказался умён и сметлив — качества, ценные сами по себе, а при отсутствии излишней щепетильности, которой так часто болеют юнцы, протеже и вовсе воспринимался идеальной кандидатурой.
Серый кардинал был доволен своим выбором, и сейчас взгляд его, мимолётно задерживаясь на преемнике, наполнялся теплом и далёким отсветом чего-то забытого. Немного горького. Но знавшие его близко (а таких были единицы), могли утверждать, что эту горечь Серый кардинал не променяет ни на какие сокровища мира.
Поговаривали, что много лет назад, будучи выпускником, Грандин Мистраль сумел осуществить мечту своего патрона министра Рандо и избавить страну от мучительного двоевластия, вызвав противника на дуэль и прикончив особо изощрённым способом.
Но, вероятно, это являлось не более чем сплетней.
Дуэли подобного уровня резко осуждались королём, чутко заботившегося о сохранении цвета аристократии, и вряд ли Его Величество, допустил бы подобное безнаказанно. К тому же, открытое убийство воспринималось слишком грубо, прямолинейно, и совсем не вязалось с теми тонкими и изысканными методами, которые предпочитал Серый кардинал.
Уже ни для кого не представлялось секретом, кто стоял у руля правления при дряхлеющем и тяжелобольном короле. Так же, как ни для кого не являлось тайной, кто встанет у правила при юном принце, который на данный момент шагу не может ступить без этого загадочного и явно необыкновенного старика, тщательно и умело подготавливающего почву новой политической арены.
Никто не знал о нём ничего, кроме того, что он разрешал знать о себе сам. Его боялись за диктаторские наклонности, но в то же время уважали, ибо какими бы страшными методами не пользовался этот жуткий, абсолютно лишённый всяческих эмоций человек, ясно было одно: он действовал на благо Артемии.
— Клянусь! — прозвучал эпилог последней клятвы, и ректор, дождавшись благосклонного кивка Серого кардинала, начал заключительную речь.
Мужчина отстранённо смотрел на ряды склонившихся перед ним голов, но было ясно, что мысли его блуждают где-то далеко. И лишь когда раздалось:
— А теперь в знак чистоты ваших помыслов обменяйтесь бокалами! — он внезапно очнулся и вздрогнул.
На одно мгновение на бледном, сохранившем следы былой красоты лице вдруг проступили болезненные, почти судорожные эмоции, и в эту секунду глаза его ожили. Дрогнули льдины зрачков, наполняясь неожиданным светом, и замерли, устремляясь куда-то вдаль.
И словно улавливая внезапную перемену, хмурое мартовское небо прорезали лучи солнца, упали на крышу, раззолачивая фигуру ангела, и в резком свете неровных теней на одно мгновение пригрезилось, что там, на покатой крыше стоит человек...
Глаза Серого кардинала прищурились, а губы сложились в короткую непонятную усмешку, а затем расслабились, прошептав что-то почти неслышимое и заставив молодого Паскаля посмотреть на своего патрона в совершенном изумлении, ибо за все семь лет общения он никогда не видел старика таким. А затем до его слуха донеслось что-то и вовсе невероятное:
— Пятьдесят лет! — сказал Грандин Мистраль, и на губах его продолжала блуждать всё та же невероятная, похожая на затаённый солнечный луч, улыбка, почти нежная, и, вместе с тем, удивительно горькая.
— Ири Ар, — вполне отчётливо расслышал Паскаль и задохнулся от изумления, осознав, каким тоном было произнесено имя ВРАГА.
Глава 1
"Благо Артемии превыше всего" -
надпись на воротах Высшей Королевской Академии
Грандин Мистраль всегда ненавидел Ири Ара и поклялся, что однажды наступит день и час, когда он уничтожит его — своего извечного врага и соперника.
С самого первого дня их встречи, с того самого дня, когда они впервые встретились в Академии Братьев короля, Мистраль Грандин возненавидел этого человека всеми силами души.
Ири Ар умрёт, и эта смерть стает самым счастливым событием в моей жизни!
Когда король Артемии издавал указ об образовании, один из пунктов гласил:
"Артемия нуждается в верных надёжных людях — тех, кто послужит опорой королевскому трону и поможет привести страну к светлому будущему"
Академия Братства была создана как место, где будут воспитываться и обучаться те, кто когда-нибудь примет управление страной и займёт ключевые посты власти. Юные представители сорока древнейших родов представляли собой элиту названную "Братством короля". Но даже среди элиты имелись и достойные, и те, кто не обладал никакими талантами. Академия отсеивала последних и безжалостно выкидывала за борт. Учиться даже в обычном классе Академии считалось достижением, но самым высшим почётом было признание "сияющим". Именно в "сияющих" — людях, обладающих уникальными способностями и талантами, король Артемии видел будущее страны.
* * *
**
В десять лет Мист Грандин прошёл сложнейший государственный экзамен и был зачислен в Академию как самый молодой студент, имеющий высший статус и право называться "сияющим", в двенадцать он считался общепризнанным королём класса, в пятнадцать — всей Академии.
Его слово было законом, за ним постоянно следовала толпа прихлебателей, девочки и девушки присылали ему любовные записки и длинные восторжённые послания. Порой послания присылали не только девочки. Мист никогда не обращал на них внимания. Впрочем, точно так же, как никчёмные дурацкие записки, он, по большей части, игнорировал или презирал всех окружающих его людей, считая их попросту недостойными своего великолепного сияния.
Как у представителя древнего аристократического рода Мистраль, у него были деньги, а своими выдающимися способностями признание он обеспечил себе сам.
Страна виделась ему местом, которым однажды, заполучив высокий пост министра, он будет управлять. Грандин не видел в этом ничего одухотворённого или животрепещущего — это была просто работа, которая помогла бы ему достичь вершин власти и утолить собственное тщеславие. Не потому, что ему было это нужно, а потому, что Грандин привык быть первым во всём.
Любимым выражением Грандина, введённым в моду, было:
"Я слишком хорош, чтобы позволить себе оказаться вторым"
Грандин никогда не делал ошибок и всегда доводил всё начатое до конца. Грандина любили, им восхищались, ему завидовали, но лишь поверхностно. Настоящих чувств к Мистралю не испытывал никто, потому что блистательный Грандин не признавал эмоций.
"Разум помогает нам отличаться от животных и преодолевать свои глупые порывы и инстинкты. Позволить себе потерять голову способны лишь дураки"
Грандин не был дураком.
Грандина ненавидели и любили женщины. Любили те, кто не знал его, ненавидели те, с кем однажды он разделял ложе.
В любви Грандин представал столь же искусным, как и в остальных областях, но ни одна из женщин не могла сказать, что когда-нибудь ей выпадала возможность оказаться на желанном ложе второй раз.
Стало знаменитым высказывание маркизы Сенжаль:
"Провести ночь с прекрасным, но ледяным Грандином всё равно что оказаться в райских садах. Остаться с ним до утра — значит добровольно принять на себя участь изгнания с небес на землю. К сожалению, эту глупость невозможно не совершить..."
