Ещё одна сказка

Куда же мы идём?

Когда мы подошли к первому подъезду, я машинально обернулась на неожиданный свет, задвигавшийся за спиной, но дети, тоже коротко оглянувшись, стремительно уволокли меня за угол дома. И я рассмотрела лишь, что у нашего подъезда остановились, кажется, три машины, подъехавшие с другой стороны дома. Прислушавшись к себе, хотела пожать плечами. Почему-то не страшно.

Дети уже отвели меня за дом, и теперь мы шли по пешеходной дороге параллельно проезжей части, мимо следующего по улице дома. Пройдя несколько шагов, я вдруг чуть не засмеялась: не знаю, куда они ведут меня, но им я доверюсь! И только сейчас, оживившись на вечернем прохладном воздухе и в непривычной, даже странной ситуации, я вдруг начала думать.

Появились странные мысли и вопросы, которыми я раньше не задавалась. В основном денежного свойства.

Откуда у моих детей деньги на спортивные сумки? Я им не давала.

Откуда у них форма не только для тренировок, но и для соревнований, на которые они довольно часто ездили? Краем уха не раз слышала, что на соревнования вообще нужны довольно большие деньги, а у меня дети таких не спрашивали. Нет, пару раз было, конечно, что спрашивали, но... Только сейчас я осознала, что они всегда обходятся своими.

Потом вспомнилось, как на последний день рождения они подарили мне замечательные осенне-весенние ботинки — высокие, мягкие. Они сообщили, что купили подарок для меня на чёрном рынке, опять-таки с рук, хоть и ненадёванные. А когда я рассеянно спросила, на какие шиши они сумели купить довольно-таки отличную вещь, они не обиделись, а посмеялись, что сумели скопить карманные деньги — из тех, что я им давала из папиной пенсии. Я ещё тогда подумала, что мои дети прагматичны, но это им, живущим на пенсию по потере кормильца и на мою не самую большую зарплату, в плюс.

А сейчас я словно просыпалась, вспоминала, и вопросы накапливались с огромной скоростью. И мне... Мне становилось страшно.

Затем, когда мы перешли дорогу, я заморгала на школьный забор, вдоль которого шли и за которым темнели кусты и деревья, сливающиеся в сумерках в чёрные тени. Зачем мы здесь? Дети хотят спрятать меня в школе? Глупости... Школа наверняка уже закрыта в такое время... Повернули пешеходной дорожкой, уходящей вниз. Нет, всё правильно — мы идём к калитке на школьный двор, но зачем?!

Но прошли металлическую калитку в заборе и остановились там, где забор образует угол. Дети зорко огляделись. Но здесь, в темноте (с одной стороны — жилой высотный дом, поблёскивающий редко освещёнными окнами, с другой — этот угол пришкольного участка, почти чёрный из-за старых деревьев), можно ли что разглядеть?

— Давай, — шепнула Катя Андрею. — Залезай, а я тебе передам сумки.

Отогнутые прутья забора меня не удивили. Такое всюду можно увидеть: все дети — любители по-своему сокращать путь в школу или ещё куда-нибудь...

Сын шмыгнул между прутьями и протащил за собой рюкзак. Потом Катя передала ему оставленный на дорожке саквояж.

И тут я очнулась.

— Дети, — неуверенно сказала я. — Вы думаете...

— Мама, мы уже не думаем, а действуем, — деловито сказала Катя. — Лезь за Андреем. Там всё узнаешь.

Пока я стояла на территории пришкольного участка и смотрела, как Андрей подхватывает вещи, передаваемые ему с улицы сестрой, какие только дикие мысли не приходили в голову! Вплоть до такой, что у них где-то здесь сооружён шалаш, в котором они, как истинные романтики, какими бывают только подростки, собираются спрятать меня от какой-то беды, связанной с их мелким (я очень на это надеялась) хулиганством. И лишь один вопрос приводил в ужасающее недоумение: а при чём тут швейная машинка?!

Наконец дети оказались рядом со мной и снова навьючились вещами, опять-таки отдав мне лишь продуктовую сумку.

— Ну, мама, — снова по-взрослому сказал Андрей, — настал момент истины.

По-моему, настал момент не истины, а момент, когда я всерьёз начала опасаться за свой плащ. Боярышник (насколько я помнила — он рос по всему периметру пришкольного участка) всегда обладал страшными, длинными и жёсткими шипами и уже проскрипел по моему рукаву — и я, похолодев, расслышала тихий и злорадный треск ткани. Зачем они меня уговорили надеть этот длинный плащ! Он же почти новый!

— Дети, — испуганно обратилась я к ним, — пожалуйста!..

— Мама, ты не бойся, — сказала Катя ласково, так что я испугалась ещё больше. — Тебе надо всего лишь сделать ровно три шага вот сюда, между деревьями. — И она указала на смутно видневшиеся в темноте два ствола.

— И что потом?

— Если ничего не получится, возвращаемся домой и вызываем полицию, — пожал плечами всё тот же резко повзрослевший сын.

На это возразить было нечего. Ну, уж три-то шага ступить мне нетрудно. Вздохнув на всякий случай, я тщательно отсчитала предложенные три шага.

И с третьим шагом остолбенела на месте, поначалу зажмурившись от яркого света, ударившего по глазам, привычным к вечерней тьме. По инерции сделала ещё шаг, и внезапно что-то прохладное легонько скользнуло по щеке. Отпрянула и осторожно разлепила ресницы. Я стояла и разглядывала светлый, солнечный вечер в чьём-то саду. Кажется. Потому что стояла не возле двух стволов боярышника, а рядом с яблонькой, чья потревоженная ветка, усыпанная бело-розовыми цветами, пахнувшими на меня сладко-холодным ароматом, покачивалась рядом с моей головой, ссыпая нежные лепестки на мои плечи и в не очень пока густую траву.

Потом меня заставили очнуться от столбняка, нечаянно пихнув в спину.

— Мам, шагни ещё немножко вперёд, а? — попросил пыхтящий от тяжести Андрей.

— Ага! Ага! — радовалась где-то за спиной Катя. — Я же говорила, что это мама, а не папа!

— Ну, я бы не был так уверен, — солидно возражал сын. — А вдруг они оба?

— Дети! — беспомощно воззвала я. — Вы о чём?

— Мама, мы рядом с местом, где можно поговорить, — терпеливо сказала Катя, когда Андрей, оставив рядом со мной футляр с швейной машинкой, снова пропал в кустах. — Если ещё немного пройдёшь вперёд, то окажешься на дорожке. А там мы с тобой дойдём до дома, в котором всё и узнаешь. А пока иди, пожалуйста. Нам ещё багаж перетаскивать.

Пришлось тоже набраться терпения. Хм. Дорожка, на которую я вышла, стоила того. Она была выложена узорными плитками, кое-где вылетевшими, и с обеих сторон огорожена низкими бордюрами, местами обвалившимися. И эти плитки... В общем, я долго на их узор любовалась и только потом обратила внимание на сад. Он, вперемешку заросший сорняками: сухими и жёсткими, оставшимися явно с прошлого лета, и травами, которые только-только начинали вытягиваться, — видимо, давно нуждался в заботливых и работящих руках. Оглянулась: дети видны, потому что в высокой и густеющей траве, между ползучими лозами кустов, обвивших какие-то металлические опоры, протоптана тропинка. Кажется, мои двойняшки здесь часто бывают?

Я молчала, потому что дети обещали всё объяснить. И потому, что они рядом. Рядом вся моя семья. Но чуть ли не перед глазами вертелся один-единственный вопрос: как?! Как из позднего вечера, из глухого уголка пришкольной усадьбы, я перенеслась сюда — в яркое угасание дня и в чужой сад?!

Наконец дети выложили все вещи, которые взяли с собой, и Андрей обошёл меня, так целеустремлённо зашагав по тропинке, что я без слов поспешила за ним. Правда, раз остановившись, попыталась, обернувшись к Кате, помочь ей с грузом, но дочь нетерпеливо мотнула головой:

— Мам, здесь всего пара шагов!

Пришлось покориться и последовать за сыном. Дорожка оказалась очень удобной. Достаточно широкой, чтобы высокие и густые декоративные кусты с гроздьями сиреневых и фиолетовых цветов, не всегда до конца распустившихся, с обеих сторон склонялись к узорным плиткам, но не мешали идти. Вела дорожка неровно, постоянно сворачивая то за один куст, то за другой. Только я открыла рот, чтобы спросить, долго ли нам ещё, как дорожка повернула в очередной раз.

Теперь уже Катя чуть не наткнулась на меня. Поняла я это только потому, что услышала её гордое и радостное:

— Ну как? Тебе нравится? Это наш дом!

Сначала я не поняла её слов. Стояла, ошеломлённая, и рассматривала небольшое здание, похожее на шикарную дачу-двухэтажку. Слева белела дверь под отдельной, уютно округлой крышей крылечка — явный вход. Но что поразило меня больше всего: дом утопал в цветах и в кустарниках! И кустарники тоже начинали цвести! Идти по дорожке к нему — уже счастье, потому что с обеих сторон к идущему склонялись кусты, светлые от розовых и белых роз!

Дети обошли меня и заглянули в лицо — сами сияющие от счастья.

— Ну, мама! — воскликнула Катя. — Тебе нравится наш дом? Ну скажи!

— Если ты считаешь, что слишком много сорняков, — добавил Андрей, ухмыляясь, — мы устроим прополочный десант! Не беспокойся. Мы просто всё не успеваем сделать. Времени здесь всегда почему-то маловато!

— Почему... — начала я и задохнулась от странного впечатления чужого праздника, когда и радостно, и горестно, что счастье — вот оно, руку протяни, но... не твоё. — Почему вы говорите — наш дом?! Вы его купили?!

— Мам, успокойся, — уже серьёзно сказал Андрей. — Мы сейчас зайдём, покажем тебе твою комнату, потом накормим — ты же после работы не ужинала. И за ужином всё расскажем. Хорошо?

— Ага, — сказала Катя, всё ещё улыбаясь. — Андрей тебя проводит в комнату, а я ужином займусь.

Дальше всё как-то суматошно было.

Сын оставил у двери весь груз, который тащил, и открыл мне дверь. Она оказалась не заперта. Катя вошла с нами, но сразу убежала куда-то в сторону по небольшому коридору. Андрей же взял меня за руку и, забрав мою сумку и положив её у входной двери, рядом с другими вещами, повёл к лестнице.

— Осторожно, ступеньки очень крутые. Ну вот... Вот это и есть твоя комната! — сказал сын, когда мы одолели и в самом деле довольно крутую лестницу — ладно хоть перила удобные.

Комната на втором этаже заставила меня машинально шагнуть через порог. Светлая, какая-то радостная от закатных солнечных лучей, с большим окном (в две рамы) почти в пол — низкий подоконник с парой цветочных горшков на нём едва намечен. Слева низкая кровать. Справа — какая-то декоративная распорка, на которую Андрей повесил снятый с меня плащ. И комод, к которому сын поставил сумки с моими вещами, за которыми он, оказывается, сбегал, пока я оглядывалась. Сбоку от окна стоит кресло, в которое только сядь — и разглядывай всё, что происходит на улице.

Заворожённая странными и поразительно красивыми видами, я медленно подошла к окну, выходящему на сад. И встала здесь, разглядывая сквозь деревья странное поселение с такими же двух-, а то и трёхэтажными домами, каждый из которых будто нежился в пышной чаше из трав, кустов и цветов. Чуть сбоку виднеется такой же дом, очень старый и, кажется, заброшенный. Опустила глаза, приглядываясь. Перед ним — каменные плитки, затем выводящие на улицу, и дальше небольшие столбы с металлическими воротами. Кажется, передо мной двор? Соседний? И далее дорога, рядом с которой торчал низкий шест с небольшим ящичком. Почтовый?

И вздрогнула, когда на ящичек опустилась сорока. Неуверенно улыбнулась при виде того, как нервно вертит хвостом чёрно-белая птица, быстро оглядываясь. Улыбка быстро опала в изумление: сорока застыла на миг, а затем подняла крыло, из-под которого клювом выдернула белый прямоугольник и сунула в боковую щель ящичка.

Птица вспорхнула и улетела.

— Ты чего, мам?

Подошёл Андрей, обнял меня за плечо.

— Почтовый ящик, — только и сумела выговорить я — и снова затаила дыхание.

Птица вернулась и, недовольно стрекоча, снова уселась на ящичек, сбоку из которого торчал белый краешек. Оглядевшись, сорока критически уставилась на этот краешек, затем вытянула лапу и быстро запинала письмо вовнутрь. Снова улетела.

— Ну, вот, — вздохнул мой сын, впрочем, без капли сожаления. — О нашем переезде теперь все знают. Надо бы тебе, мам, побыстрей здесь обживаться. Скорее всего, это пригласительное письмо. Здесь любят знакомиться с соседями.

Вторая глава

Вместе с сыном я спустилась на первый этаж. Коридор с лестницей наверх делил этаж на два помещения. Одно — поменьше, здесь — кухня с выходом в сад и при ней маленькая кладовая. Другое помещение имело общую комнату. По бокам вместо стен высились набитые книгами стеллажи, а за ними находились два закутка, где и спали мои дети, когда бывали здесь. Катя показала: в каждом из закутков — кровать и небольшой комод для вещей, а на стене — полка с крючками для верхней одежды... Кстати, первое, в чём дети сознались: в последний год они почти не ездили на свои многодневные соревнования, потому что жили здесь.

Мебель общей комнаты так и притягивала внимание: этажерки, подвесные полки, стулья — все они отличалась лёгкостью и резными узорами. А уж стоящие у небольшого камина, уместившегося между двумя стеллажами, плетёные кресла были так хороши, что хотелось немедленно подойти к ним и сесть, расслабиться...

Меня торжественно усадили за стол, велели в первую очередь поужинать и пообещали полный рассказ за чаем с плюшками. Ещё одно потрясающее открытие! Моя дочь умеет печь вкуснейшие плюшки!

Правда, печёные вкусняшки не заставили меня забыть о главном. Сначала я помалкивала, во все глаза рассматривая богато сервированный стол

— Ну, рассказывайте, — не совсем уверенно велела затем, когда доела предложенную кашу и Катя убрала посуду, оставив лишь маленькие чайные чашки тонкого фарфора, с тончайшим узором из тёмно-зелёных листьев по бежевому фону разных оттенков, а Андрей принялся разливать чай из такого же изысканного заварного чайника.

Кажется, детям нравилось и моё потрясение, и мой плохо скрываемый восторг при взгляде на сервиз. А ещё, я заметила, они уверенно играли роль хозяев дома. Честно говоря, я втихаря радовалась, глядя на них.

Несмотря на то что они двойняшки, выглядели мои дети не похожими друг на друга. Разве что оба высокие и спортивные, что проявлялось в сильном и ловком движении. Но Андрей светловолос. Лицо у него всегда расслабленное, как будто он только что проснулся. Сонные серые глаза под размашистыми бровями только при внимательном всматривании в них поражали цепким взглядом, а большеватый рот, внешне безвольный, мгновенно твердел, едва сыну приходилось решать проблемы. А Катя темноволоса и от широколицего брата отличается тонким, скуластым лицом. Правда, глаза у неё тоже серые, зато брови тонкие, словно аккуратно нарисованные. Слегка курносый носик часто морщится — дочь любит посмеяться. Зато её пухлый рот спокойным я вижу реже. Чаще он напряжён и сосредоточенно сжат. И тогда я напоминаю Кате улыбаться, чтобы губы не выглядели слишком тонкими.

... Тем временем они начали своё повествование.

Года полтора назад у моих детей не было физкультуры — учитель заболел. Директриса пришла в физраздевалку, скомандовала переодеться, а потом оставила с классом завуча по воспитательной работе. Весной было дело, тоже в мае. Та вывела класс на спортивное поле и затеяла спортивные игры. Но класс-то десятый. Переглянулись, перемигнулись — и постепенно, по одному поудирали с урока, благо что последний. Портфели, оставленные в раздевалке, договорившись втихаря, ещё раньше выбросили из окна. Петляя, словно зайцы, запутывая след, мои дети пробирались домой кустами. И был момент, когда им показалось — они слышат за спиной голос завучихи. Дали стрекача, пробежали между деревьями — и вдруг выскочили сюда. В сад. Побрели, отметив место выхода — на всякий случай. В саду им понравилось, тем более что место оказалось не только странным, таинственным, но и очень притягательным.