Последняя Дщерь Зимы(2.0)

Парнокопытные уроды бросались вперед со свойственным им безумием, но люди держались. Отбрасывали их щитами, кололи и кромсали, умирая один за другим, сжимая круг, но не пропускали тварей в его центр, к царице.

А Катерина колдовала. То, что она пыталась сотворить, не было обычным заклинанием, но жуткой помесью мастерства ледяных колдуний и ворожбы унгольских ведьм.

Когда-то давно юная царевна вбила себе в тогда еще черноволосую голову, что хочет узнать чудное колдовство кочевниц. И со всем пылом молодости, кой не могло остудить даже холодное мастерство, которому она тогда еще только начинала обучаться, Катерина поклялась себе, что пойдет в ученицы к самой известной из отшельниц — полумифической Ягайе-Бабе.

Найти старуху в избе, что гуляет по лесам, было сложно, а уговорить взять в ученицы господарку — да еще и ледяную колдунью, с которыми у ворожей были натянутые отношения еще со времен завоевания Кислева — и того труднее, но Катерина своего добилась, древняя ведьма согласилась обучить её. Чего стоило царевне пережить это обучение, история умалчивает, да и не столь много мастерица природной магии могла передать идущей путем убийственных морозов, тем не менее, Катерина взяла от неё все, что только могла, и творимое ею сейчас было страшным следствием этой науки.

Магия кипела вокруг неё, связывая воедино её жизнь, холод, подпитываясь скверной мертвого чемпиона и его проклятого клинка. Реальность звенела от силы, а кусочек эмпирея, в который вцепилась воля Катерины, визжал под молотом разума, постепенно приобретая совершенно иную суть.

Царица вознамерилась создать настоящего демона. Холодного мстителя Кислева, который будет рвать отродий хаоса даже после того, как и от земли и от народа не останется и следа.

Он станет проводником гнева мертвой земли, душа Катерины и души последних воинов Кислева сольются в основу его сущности, а плененный во льду дух Фейдая и боевое стадо зверей станут первой едой новорожденного.

Вокруг бушевала морозная буря. Солдаты, удерживающие козломордых, уже превратились в идеальные ледяные статуи, а их противники в груды осколков. В центре бури Катерина пылала белым пожаром, перекачивая в эфемерную пуповину последние крохи сил. Еще немного, и она сама сольется с чудовищем, что должно будет отправиться на вечную битву против полчищ северян и их жаждущих богов.

Катерина уже не могла ничего видеть или слышать, тело стало не способно воспринимать реальность, а суть зациклилась лишь на одном последнем действии.

Вот, сейчас самое время. Практически оледеневшая колдунья подняла волшебный клинок, что всю историю Кислева переходил от царицы к царице, и вонзила себе в грудь. Душа, пропитанная холодом, нехотя оторвалась от распадающейся оболочки. Сейчас она исчезнет в пучине, став последним штрихом существа, и...

— Амбициозно, девонька! — рыкнул кто-то рядом и расхохотался. — Я так горжусь тобой, Катька! Воистину достойный конец.

Маленький сгусток сияющей энергии, недавно бывший Катериной Бокхи, вздрогнул, непонимающе переливаясь всеми оттенками синего и белого. Голос? Что? Как? Почему он такой знакомый?

Чувствуя прикосновение теплой руки, она постепенно начинает воспринимать окружающее.

Перед Катериной возвышается кислевитский воин, облаченный в броню и меха, его обветренное лицо обрамляет густая черная борода. Он с добротой смотрит прямо на неё.

Воин выглядел ровно так же, как в тот последний раз, когда Катерина видела его. Перед тем, как повел свое воинство против курганского нашествия и пал в бою.

— Папа, — каким-то образом произнесла она, несмотря на отсутствие горла.

Да, это был именно он. Царь Борис Красный. Её отец.

— Очень и очень горжусь, — повторил он, протянув руку и положив ей на голову.

Голову... что?..

Бесформенная энергия эмпирея изменилась, приняв привычные физические очертания. Они были на маленькой полянке посреди дремучего хвойного леса, а она сама стала... собой. Вот только не такой, какой Катерина давно привыкла видеть себя в ледяных зеркалах своего чертога. Не величественной царицей с алебастровой кожей и водопадом снежно-белых волос, а маленькой девчонкой с черными косами, которая едва доставала отцу до пояса.

— Хах, все же ты это славно придумала, — продолжил Борис, посмотрев куда-то вбок. — Нет, какой смачный харчок в рожи этих обжорствующих уродов! Хрен им, а не души последних защитников Кислева! Да еще и проблема для их очередного всеизбранника (И как они там его на четверых делят? Ума не приложу), которая даже может обернуть эту партию в нашу пользу. Красиво!

Проследив за его взглядом, Катерина увидела, что всего в паре шагов от них полянка обрывается, сменяясь медленно вращающимся вихрем силы мороза. Вихрь мерно увеличивался и уменьшался, словно где-то в его глубине находился спящий титан. Её неимоверно тянуло к вихрю... подойти ближе... стать его частью...

— Ой-ёй, а, ну-ка, погоди. — Отец схватил её за плечо, когда Катерина качнулась в сторону обрыва. — Может, я и сказал, что придумка хороша, но это не значит, что её не нужно подправить. Собственно, ради этого меня сюда и отпустили.

— Кто? — непонимающе спросила Катерина, уставившись на отца широко открытыми глазами.

— Урсун, кто ж еще? — ответил Борис. — Неужто ты, доча, уже позабыла, чьим жрецом был твой непутевый папаша? Хотя он еще постоянно поминал какую-то старую перечницу, ну да это уже его собственные божественные дела.

— И что же такое ты хочешь изменить? — сухо осведомилась Катерина, с сомнением посмотрев на него. Она практически не сомневалась, что это и правда он, такую смесь грубоватого отцовского духа и благословения Урсуна невозможно было с чем-то спутать. Тем не менее, следовало соблюдать осторожность, ведь никто не мог сказать наверняка, на какие уловки способны твари реки душ в своей вотчине. Ей хотелось броситься к нему на грудь, разрыдаться и, всхлипывая, рассказать обо всех ужасах, которые она видела, о смерти друзей и родни, о величайшем разорении их родины, о гибели народа, который она должна была вести в будущее... но необходимо держать себя в руках. Хотя... возможно, это все самообман, и она в любом случае ничего не сможет противопоставить обитателю эмпирея на его территории.

— Все очень просто, — буднично произнес мертвый царь. — Я занимаю твое место, а ты отправляешься в путешествие по тайной тропке, которую вынюхал Урсун. Твоему чудному творению в любом случае для завершения понадобится душа из рода первых цариц, но ведь она совершенно не обязательно должна быть твоей.

— Что? — выдохнула Катерина, не веря собственным ушам, а потом неожиданно взбесилась. — Ты что там, в своем посмертии, совсем берега потерял, дурень старый?! Иди и проспись вместе со своим поддатым богомедведем, который нализался забродившего меда! Я не для того все это затеяла, чтобы ты собой жертвовал!

К эфемерным глазам подступили злые слезы. Как он смеет... как он смеет даже думать о том, чтобы умереть во второй раз?! Это её жизнь, и она может делать с ней все, что хочет! Окончательная смерть вслед за собственной страной была бы только справедлива. Но нет, она продолжает жить. Города разрушаются, народ гибнет, земля гниет, а она продолжает жить. И вот теперь еще и отец... нет, так не должно быть... НЕТ!.. Почему она так несдержанна? Это не достойно ледяной ведьмы.

— Охо-хо, не расстраивайся, медвежонок, все идет, как и должно быть. Я достаточно пожил и там и здесь, а тебе еще стоит побарахтаться. В конце концов, "Кислев — это люди", верно? — хмыкнул Борис, легонько щелкнув её по носу. — Я бы даже сказал, Кислев — это люди и земля, а кто лучший шанс на продолжение существования обоих, как не человек, являющийся сердцем нашей земли? Этому миру даже в случае нашей победы остаётся немного, так что считай это путешествие возможностью унести наше наследие подальше отсюда. Да и вообще, по тем колдобинам вряд ли пройдет кто-то другой. Остальные либо слишком слабы, либо слишком привязаны к этому гниющему месту, у тебя же должно получиться.

Он внимательно посмотрел на неё и вытер грубой рукой её слезы, после чего отступил на шаг назад.

— Ну, вот и все, тебе пора. Иди и не поминай нас лихом, уж мы еще повоюем!

Катерина рванула к нему, но натолкнулась на мягкую преграду. Клочок иллюзорной реальности, на котором находилось её эфемерное тело, начал удаляться от вихря.

— Отец... — прошептала Катерина, пытаясь вцепиться ногтями в невидимую преграду. — Отец!

Вокруг сгущалась тьма, а её виденье начало блекнуть.

— Ну что, зверек, поможешь нам подпортить халяву нескольким зажравшимся выродкам? — донесся до неё голос Бориса, обращенный к чудовищной воронке холода, которая в ответ подалась ему навстречу, будто приглашая войти.

Последнее, что видела Катерина, прежде чем лишилась чувств, была фигура её отца, прыгающая в вихрь.

* * *

267 год от Завоевания Эйгона

Винтерфелл

Вокруг царила мягкая тень, которую прорезали редкие лучи летнего солнца, умудряющиеся пробираться между плотно сплетенных ветвей деревьев, в воздухе витали запахи хвои и влажной земли. Высокие стройные страж-древа стремились вверх, сходясь в вечном противостоянии с могучими дубами и неуступчивыми железностволами. А над всеми ними, словно мудрый седой старец, наблюдающий за этим молчаливым поединком, возвышалось сердце-древо, прорезая коричневые, черные и зеленые краски своим могучим стволом цвета слоновой кости и кроваво-красными листьями. Оно всматривалось в неведомые глубины прошлого древесным ликом, что в стародавние времена вырезали на нём дети леса, и свидетельствовало приход будущего, которое каждое мгновение проносилось мимо него, становясь прошлым.

То была богороща Винтерфелла — три акра первозданного леса, древнее место, которое существовало здесь с незапамятных времён. Она помнила песни юрких детей леса, что играли в ее ветвях, и их сражения с великанами, видела пришествие на эту землю людей, и как укладывался первый камень в основание замка вокруг нее, чувствовала холод Долгой Ночи и лучи нового рассвета. Сменяли друг друга короли, рушились и возводились империи, а богороща продолжала стоять, главу за главой записывая историю этого края.

Среди деревьев послышались шаги, под которыми сминался мягкий подлесок. По роще двигались двое, неспешно приближаясь к сердце-древу. Широкоплечий мужчина с короткими темными волосами и ровно подстриженной бородой, облаченный в богатые темно-серые одежды, вел под руку невысокую женщину в длинном платье. Её волосы цвета вороньего крыла были заплетены в толстую косу. Плечи обоих укутывали роскошные плащи с вышитыми лютоволками. На руках взрослые несли двух маленьких детей, заботливо завёрнутых в тёплую ткань.

Рикард Старк мягко придерживал свою супругу Лиарру, шагал по богороще, осторожно переступая через могучие корни. Два месяца назад его любимая жена произвела на свет замечательных близнецов, мальчика и девочку. Совсем непросто было выносить сразу двоих детей, да и роды дались Лиарре тяжело, поэтому даже спустя это время она все еще была слаба и бледна, что сильно беспокоило Рикарда. К счастью, супруга потихоньку все же шла на поправку. Сегодня был день наречения, и они все вместе пришли в богорощу, чтобы представить своих детей пред ликом старых богов.

Он помог жене перебраться через очередное препятствие и повел дальше к виднеющемуся впереди сердце-древу, под которым чернело пятно небольшого озера.

По традициям Севера общение между богами леса и людьми проходило в уединении и не терпело больших сборищ. Исключением была свадьба и еще несколько праздников, когда у сердце-древ собиралось много людей, но наречение в их число не входило: в этом случае могли присутствовать лишь родители и дети. К югу от Перешейка церемонии наречения детей лордов превращались в настоящие представления, на которых септоны игрались со своими цветными стеклышками, создавая радужное сияние, кропили новорожденных благоухающими маслами, и вообще развлекали народ, как только могли. Но Север был не таков — здесь мало кому интересны выступления этих скоморохов и зазывал, за кривляньями которых невозможно почувствовать присутствие богов... или там просто нет никакого присутствия?

За свою жизнь Рикарду не единожды приходилось участвовать в религиозных праздниках веры Семерых, и ни разу он не ощущал чего-то, хоть отдаленно похожего на то, что чувствовал, стоя перед ликом сердце-древа. По его мнению, даже в Великой септе Бейлора, которую он посетил во время коронации Эйриса II, не было ни толики божественного, лишь бьющая в глаза бессмысленная роскошь и туманящие разум благовония, призванные скрыть душевную пустоту. Старку было невдомек, поклоняются ли южане иллюзорным идолам, или Семиликому просто глубоко плевать на их почитание, точно он знал лишь одно — в отличие от богов (или бога, поди разбери) андалов старые боги Севера никогда не покидали своих последователей, наблюдая за ними глазами древесных ликов. Пусть они и не проявляли себя, но Рикард был убежден, что это тихое внимание было во сто крат дороже всех септонских церемоний вместе взятых.

Когда они подошли к сердце-древу, Лиарра устало вздохнула и осторожно присела на один из его корней, что вздымался из земли на целых полметра.

— Лиарра, как ты? — тут же обеспокоено спросил Рикард, чуть крепче сжав ее ладонь. — Все хорошо? Боли не появились? Мейстер говорил, что такое может случиться.

— Ах, нет-нет, Рикард, все в порядке, — произнесла она, слегка улыбнувшись. — Я просто немного притомилась, сейчас все пройдет.

— Хорошо, — ответил он с облегчением в голосе. — Тогда отдохни, а я сейчас все приготовлю.

Рикард отпустил жену, после чего передал ей второго ребенка. Оказавшись в руках матери, малыш тут же радостно заулыбался. Усмехнувшись этой картине, мужчина приступил к делу. Он вытащил из-за пазухи небольшую деревянную чашу с затейливой росписью, подошел к озеру и, присев, зачерпнул в неё немного воды. На мгновение задержался у берега, вглядываясь в темную гладь, потом поднялся и направился к сердце-древу. Там он собрал в чашу немного красного сока, который испокон веков сочился из глаз лица, высеченного в белой древесине. Лорд Старк уважительно склонил голову перед ликом богов, сделал несколько шагов спиной назад, после чего поставил чашу на землю прямо напротив лика.

Выпрямив спину, мужчина снял со своих плеч плащ, свернул его несколько раз и бросил на землю рядом с чашей.

— Вот и все, — произнес он, обернувшись к жене.

— Хорошо, — ответила Лиарра, мягко покачивая близнецов. — А что это ты плащ на землю бросил, м? Когда мы приносили сюда Брандона и Эддарда, ты так не делал. Негоже вносить в ритуал наречения всякие посторонние вещи, — строго сказала она.

— О, моя леди жена, это ради твоего блага. Земля влажная и холодная, а ты еще не совсем оправилась после родов, — ответил Рикард, подходя к ней и забирая обоих малышей из ее рук. — Думаю, боги простят мне это мелкое отступление от традиции. В конце концов, важнее всего дух, а не внешние украшения.