Товарищ гвардии король

Запущенный механизм переселения работал вот уже почти два года, изредка пробуксовывая, когда какой-нибудь не в меру ретивый сенатор вдруг заинтересовывался, почему вроде бы прибыльное на первый взгляд дело оборачивается для Соединённых Штатов несколькими миллиардами чистых убытков ежемесячно. Некто Гарри Трумэн немало попортил крови бескорыстным эмиссарам Соломона Боруховича Сагалевича, пытаясь выставить их альтруизм и филантропию в дурном свете. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не вмешались независимые аудиторы, после визита которых господин Трумэн долго не мог спать в темноте. Впрочем, в кливлендской клинике для душевнобольных свет не выключался никогда.

Лаврентию Павловичу младшему приходилось проявлять чудеса изворотливости, поддерживая на плаву доллар, готовый рухнуть в любую минуту. Сейчас он стоил двенадцать копеек, но, судя по всему, шло к тому, что скоро за него будут просто давать по морде, что категорически не устраивало советское правительство, ещё не успевшее потратить американскую валюту.

За воспоминаниями и размышлениями Сталин незаметно для себя задремал, и проснулся только тогда, когда автомобиль остановился. Он посмотрел в окно — две машины сопровождения съехали с дороги на обочину, а ещё одна, замыкающая колонну, в двух сотнях метров позади парила из-под открытого капота.

— Что случилось, товарищ Филиппов? — спросил Иосиф Виссарионович у сидящего на переднем сиденье начальника своей охраны.

— Радиатор закипел, товарищ Сталин, — доложил тот, убирая в карман кителя миниатюрную, весом не более полутора килограммов, рацию.

— Говорил я Семёну Михайловичу, чтобы на "Волгу" пересаживался. Нет, ему на "Паккарде" видите ли привычнее. А вы куда смотрели, Виктор Эдуардович?

Подполковник виновато улыбнулся, но оправдываться не стал, так как вопрос был явно риторическим. Он никак не мог повлиять на Будённого и объяснить, что американский хлам пятилетнего возраста не выдержит скорости, задаваемой стадвадцатисильными монстрами производства Нижегородского автомобильного завода. Да, для езды по городу и на ближнюю дачу "Паккарды" ещё годились, да и были весьма комфортабельными, но при выезде на шоссе разница чувствовалась сразу. Машина Семёна Михайловича начала отставать ещё у Дубны, и пришлось снизить скорость до восьмидесяти километров в час. А сейчас и вовсе остановились.

— Ладно, свяжитесь с товарищем Будённым — пусть перебирается к нам, — решил Сталин. Потом уточнил: — Где мы находимся?

Филиппов с какой-то непонятной радостью ухмыльнулся, и показал рукой на громадный транспарант, натянутый над дорогой.

" Петушки поддерживают решения 17 съезда ВКП (б)"

— Тьфу! — Иосиф Виссарионович открыл дверку и аккуратно плюнул на асфальт. — Какую гадость повесили. Вот только сексуальной революции, о которой так долго говорил генерал-майор Раевский, у нас в стране и не хватало.

— Что вы говорите о революции, товарищ Сталин? — подошедший Будённый наполовину не расслышал, и потому был категоричен: — Опять троцкисты воду мутят? Расстрелять к чёртовой матери!

— Кого, Семён Михайлович?

— А всех виноватых, — пояснил командующий бронетанковыми войсками, довольно поглаживая усы.

— Так может с вас начать? — предложил вождь.

— Меня-то за что? — удивился Будённый. — Мне на мировую революцию всегда было наплевать.

— Я не про это, — Сталин похлопал по карминам в поисках трубки. — Вот что мне скажите, Семён Михайлович... Почему ваша машина в нарушение всех инструкций ехала последней? А если бы террористы? И как это допустили вы, товарищ Филиппов?

Подполковник попытался объяснить, но Будённый опередил.

— Откуда в Советском Союзе террористы? Тем более всё согласовано с начальником вашей охраны. Никаких нарушений.

— Не понял...

— Да вот..., — Семён Михайлович достал такую же, как у Филиппова рацию и крикнул в неё: — Эй, величество, вылезай, уже можно!

Где-то неподалёку вдруг дружно взревели мощные дизеля, и на дорогу, ломая кусты на обочине, выползли две бронированные туши в камуфлирующей раскраске. На одной из них откинулся люк, из которого быстро вылез танкист в непривычно чистом, даже со стрелками на штанинах, комбинезоне. Он спрыгнул на асфальт, мягко спружинив, и строевым шагом подошёл к Сталину.

— Гвардии капитан-полковник фон Такс по вашему приказанию прибыл!

— Я разве что-то приказывал? — удивился Иосиф Виссарионович. — Кстати, товарищ танкист, а почему у вас такое странное звание?

— Он в нашей армии капитан, а в своей полковник, — пояснил Будённый.

— Постойте, — Сталин вгляделся, узнавая знакомое лицо. — Так вы тот самый фон Такс?

— Так точно, тот самый.

— Но вы же баварский король?!

— Ну и что? — пожал плечами Людвиг Эммануил фон Такс. — В первую очередь я советский танкист, а уж потом всё остальное.

— Как сказал! — восхитился Сталин. — Нет, как сказал! Не слова — песня! А здесь какими судьбами?

— Испытываю новые танки.

— Ага, — подтвердил Будённый. — Где я ему на полигоне настоящую грязь найду? Вот, пригласил прокатиться с нами.

Иосиф Виссарионович нахмурился.

— Это что, значит наши дороги хуже, чем ваш танковый полигон?

— Э-э-э..., не совсем, — спохватился Семён Михайлович, поняв, что сказал лишнего. Но отступать было поздно. — Так точно, товарищ Сталин, хуже. Стоит только свернуть с шоссе, так одни ямы и колдоёбины.

— Выбоины, — поправил фон Такс с немецкой педантичностью.

— Правильно говорите, товарищ король! — Будённый энергично взмахнул рукой, будто рубанул шашкой. — И виновные в этом непременно должны быть выибаны.

Сталин громко фыркнул и поперхнулся табачным дымом. Потом, прокашлявшись, с подозрением покосился на транспарант:

— Что-то эта местность на людей странно влияет. Поехали отсюда. Командуйте, товарищ подполковник.

Глава вторая

Жизнь казалась халвой,

Но приехал конвой,

Объяснить что пора

Поделиться с Москвой.

А не то вертикаль

Снова станет кривой -

Это не по фэн-шую.

Сергей Трофимов.

Лето 36-го года. Трасса Москва — Нижний Новгород.

Машина тронулась, и Иосиф Виссарионович, нахмурившись, посмотрел на Будённого.

— Рассказывайте.

— О чём? — командующий бронетанковыми войсками всем своим видом показывал искреннее недоумение.

— Обо всём! И в первую очередь о том, почему я узнаю о визите руководителя дружественной страны, тем более короля, только случайно? Как вы это можете объяснить?

— Так он частным образом приехал, товарищ Сталин. Вроде как в командировку. Ведь мы же не требуем от каждого председателя райкома, попавшего в Москву по своим надобностям, переться в Кремль с докладом?

— Что-то я вас не понимаю, товарищ Будённый. Неужели вы хотите сказать, что независимое, ещё раз подчёркиваю — независимое Баварское королевство, для нас не более чем районный центр? Категорически не согласен с такой постановкой вопроса. Когда мы планировали создание этого государства, не вы ли с товарищем Сагалевичем убеждали меня, что оно будет безусловно суверенным и не потребует дополнительных финансовых вливаний из нашего бюджета?

— А разве требует? — удивился Семён Михайлович.

— Как же? — Сталин прищурился. — Неужели фон Такс приехал просто покататься на танках? Сколько вы ему обещали?

— Двести штук. Но, товарищ Сталин, это же не бесплатно!

— Вот как? И откуда у Баварского королевства такое богатство? Только не говорите, что король нашёл клад в своём саду или получил беспроцентный кредит от Соломона Боруховича. Оба варианта настолько фантастичны, что даже не будем и рассматривать.

— А если с процентами?

— Смеётесь? После Рижского аукциона вряд ли можно найти в Европе столь наивных людей. По моему мнению, товарищ фон Такс не производит такого впечатления.

Будённый самодовольно улыбнулся. В той истории и ему удалось заработать малую толику. Так, пустяки конечно, но пару-тройку дивизий можно будет перевооружить на полгода раньше запланированного. Славный удалось провернуть... э-э-э... как его там? Нет, не штрудель. А, неважно.

Всё началось ещё два года назад, когда незаслуженно забытая Латвия вдруг озаботилась своей безопасностью. По правде сказать, ей особо ничего не угрожало, да и что может угрожать стране, окружённой исключительно миролюбивыми соседями? У Балтийской Федерации даже армии своей не было, обходились немногочисленными пограничными войсками. А у Антона Ивановича Деникина и мысли такой не возникало — обидеть чем-то сопредельное государство, территория которого и так невзначай сократилась до разумных, с точки зрения Сагалевича, пределов.

К нему и обратились. А что ещё делать пожилому экономному еврею, если Латвия неожиданно для себя (кстати сказать — неожиданность тоже обошлась недёшево) вдруг стала ужасно воинственной и решила всеми силами отстоять свою независимость от возможной советской угрозы? Правильно — дать на это денег. Ведь даже древние этруски, воюя с римлянами под лозунгом "Свобода или смерть", предпочитали золото и тому и другому. Латыши второй пункт всё же вычеркнули, предусмотрительно выбрав первый и последний. Свободу они решили защитить сами, а деньгами должен был снабдить Сагалевич. Иначе для чего вообще существуют евреи?

Но Соломон Борухович не был человеком доверчивым, и не мог просто так отдать свои кровные людям, не привыкшим ими распоряжаться. Сколько помнила история — латыши всегда жили на чьём-то иждивении. То на немецком, потом на шведском и русском поочерёдно. Странно было бы ждать от них финансовой аккуратности. И потому предложил товарный кредит под скромные сорок процентов.

В Риге целый год царила эйфория и оживление, подкреплённые громким бряцанием оружием. А потом приехали представители Балтийской Федерации и испортили весь праздник, попросив предъявить предмет залога. Но форма к тому времени слегка поизносилась, консервы незаметно съелись, патроны частично расстрелялись, винтовки в большинстве продались на сторону, а оба торпедных катера вообще исчезли в неизвестном направлении, обогатив командующего флотом на кругленькую сумму... И кредиторы обиделись.

Будённый улыбнулся, вспоминая, как семнадцатая и двадцать вторая отдельные танковые бригады судебных приставов, при поддержке парашютного десанта понятых предъявили латвийскому правительству исполнительный лист. После короткой процедуры банкротства в Риге появился внешний управляющий в звании генерал-майора, а среди должников был проведён аукцион за право не отрабатывать долги на стройках народного хозяйства. Список возможных объектов и географическую карту любезно предоставило советское правительство.

— Улыбаетесь? — голос Сталина прервал приятные воспоминания. — Разве я спросил что-то смешное?

— Извините, — лицо Семёна Михайловича приобрело подчёркнуто серьёзное выражение. — Так, о своём задумался.

— Вот это вы зря, — упрекнул Иосиф Виссарионович. — Привыкайте мыслить другими категориями — сначала о Родине, а потом о себе.

— Виноват, — согласился Будённый. — В последнее время все мысли только о танках.

— Вот именно, — Сталин выдержал долгую паузу, рассматривая какую-то деревушку за окном автомобиля. — Вы так и не рассказали, чем будет рассчитываться товарищ фон Такс за поставки военной техники.

— Этими, — командующий бронетанковыми войсками неопределённо покрутил рукой, — как их там... аннексиями и контрибуциями.

— Чем?!

— А что, нельзя? Вроде это только пролетариям запрещено, но баварский король по происхождению вовсе наоборот...

Сталин шумно выдохнул и негромко отдал приказ начальнику охраны:

— Товарищ подполковник, передайте сигнал остановиться. Очень уж поговорить кое с кем захотелось.

Филиппов бросил в рацию несколько коротких фраз, заглушённых шумом мотора, и через несколько минут машины затормозили у придорожной шашлычной. Подобные заведения появились на всех оживлённых трассах ещё прошлым летом, и пристальное внимание фининспекторов гарантировало, что собачатину второй категории здесь не подадут. Корейская и китайские кухни в Советском Союзе как-то не прижились.

Будённый первым выскочил из автомобиля и, видимо решив оттянуть неприятный разговор, решительно зашагал к стоявшим под навесом столикам. Навстречу командующему уже спешил небритый тип в огромной кепке и засаленном халате когда-то белого цвета. На солнце блеснули шампура, зажатые в руке. От неожиданности Семён Михайлович схватился было за кобуру, висевшую на поясе, но многолетняя выучка вдруг перехватила контроль над телом и включила рефлексы. Уход с линии предполагаемой атаки, резкий удар по ногам, в солнечное сплетение с правой... И вот уже поверженный противник лежит, уткнувшись носом в берёзовые кругляши, которыми вымощена площадка перед шашлычной, а торжествующий победитель приставил к затылку наградной маузер.

— Звание, номер части, фамилия командира? Как пройти к вашему штабу? Тьфу... Документики попрошу, гражданин.

— Что происходит, товарищ Будённый? — голос подошедшего Сталина прервал экстренный допрос.

— Да вот, — радостно ответил самый главный советский танкист, передавая пленного подоспевшим охранникам. — Он на меня... А я... Да супротив полного георгиевского кавалера... Помню с турками как-то...

Подполковник Филиппов тем временем быстро обыскал повисшего между двумя сержантами незадачливого террориста и протянул Сталину сложенную в несколько раз бумажку.

— Временное гражданство? — Иосиф Виссарионович неторопливо развернул справку. — Теодоро де ла Борзо, бывший подданный Испании... Выдана... Печать, подпись... Беженец?

— Си, сеньор, — полузадушено пискнул тот. — От кровавого режима.

— От которого? — уточнил Сталин, не дав договорить.

— Сразу от всех, сеньор.

— Это почему?

— Видите ли, я писатель... И за своё творчество приговорен к расстрелу и франкистами и республиканцами.

— Вот как?

— Си, сеньор. У меня тут есть книга...

Подполковник тоже не стал дослушивать. Он коротко кивнул подчинённым, и через минуту один из сержантов уже вернулся, держа добычу двумя пальцами на вытянутой руке.

— Ох, ё-ё-ё-ё..., — выдохнул Будённый. — За такую обложку и я бы расстрелял. Это по-испански? А как переводится?

Смущённый общим вниманием писатель пробормотал что-то себе под нос.

— Что? — не расслышал Семён Михайлович. — "Встреча каки с клизмой"? Футуристично.

— Отпустите, — приказал Сталин, возвращая документы. — Кто из нас в молодости не ошибался? Не будем мучить талантливого человека.

— Добить? — оживился Будённый.

— Зачем? А кто нас будет сегодня кормить?

Семён Михайлович не то чтобы не доверял подполковнику Филиппову, но вошёл внутрь первым, держа в руке всё тот же наградной маузер. И сразу взгляд зацепился за яркое пятно на стене.

— Это ещё что за антисоветчина?

Большой плакат гласил:

"Блестят

очков фининспектора

стёкла,

Исполнены

правдивой смелости.

И барана едят

в полушубке тёплом

рабоче-крестьянские

челюсти!"

Испанец вздрогнул и побледнел: