— Я расследую это дело. — Секундин развернулся и стал подниматься на трибунал. — Авва Пафнутий, не сомневайся: эти дела отвратительны мне так же, как и тебе. И никому не позволено самовольно селиться в крепостях. Я отправлю туда разведку. Приходи через две недели, и я расскажу все, что удалось выяснить.

Одноглазый поклонился.

— Благодарю тебя, славный стратилат. Будь по слову твоему.

Секундин уже на трибунале провёл взглядом по строю притихшей свиты.

— А в разведку отправятся... — Его взгляд остановился на Маркиане. — Кто тут у нас любитель чёрных девок? — спросил он по-латыни вполголоса. — Кого отправить в пустыню к горячим блеммийкам? Тебя, гвардеец?

— Это был я, господин! — благородно вмешался Фригерид.

— Значит, пойдёшь и ты. Маркиан за старшего. Проверить слух о самовольном занятии крепости, и если подтвердится — всех нарушителей арестовать. Задача ясна?

— Да, господин, — непослушными губами проговорил Маркиан.

— 2

В Риме светало. Войско Алариха рекой горящих факелов ещё втягивалось в Соляные ворота. Передовые части растеклись по Саллюстиевым садам и грабили императорские усадьбы. Те, кто не успел к этому лакомому куску, взялись за богатые частные дома на Квиринале и Виминале. Многоголосый вой убиваемых и насилуемых звучал над термами Диоклетиана, базиликой папы Либерия и всем шестым округом от квартала Граната до площади Белых Кур. Дымы первых пожаров тянулись в ясное рассветное небо. Слух о прорыве уже пронёсся по всему Риму и возбудил панику. Горожане бросились искать убежища в церквах, в безумии давили, топтали, убивали друг друга.

Над Фиваидой солнце поднялось уже высоко. Плиты двора принципия Первого Валентинианова легиона ещё лежали в тени, но свет заливал западную колоннаду.

Маркиан и Фригерид вышли из легионной канцелярии во двор. Оба были в лёгкой одежде из египетского льна — плащах, брюках и подпоясанных воинским поясом туниках с нашитыми вертикальными полосами узоров. Плащ у императорского гвардейца был щегольского красного цвета, по углам серебристые парчовые аппликации, а у герула попроще, выцветший грязно-жёлтый. На голову, под иллирийские фетровые клобуки, оба заправили платки от солнца, отчего выглядели слегка по-арабски. Маркиан держал папирусные документы — подорожные и предписания комендантам крепостей оказывать содействие. Фригерид с Маркианом подобрали прислонённые к стене копья и щиты, закинули щиты на ремни за спины и не спеша направились в сторону базилики. Документы надо было подписать у дукса, который всё ещё восседал на трибунале и принимал посетителей. А ещё надо было добиться у командира охраны — непосредственного начальника — чтобы им выделили оруженосца и вьючного коня.

— Ну и что ты обо всём этом думаешь? — спросил Маркиан. — О нашем поручении?

— Повезло, — ответил Фригерид.

— Серьёзно? Таскаться по пустыне и искать каких-то колдунов?

— Скоро местный новый год. А сразу после нового года — сбор налогов. В такое время нет ничего лучше, чем отсидеться в пустыне.

— Мы же не платим налогов, — удивился Маркиан.

Фригерид глянул на него, вздохнул и покачал головой.

— Мы не платим, брат, мы заставляем платить, — объяснил он терпеливо. — Мытарь без вооружённой охраны не выжмет из египетского мужика ни денария. Знаешь, какие три фразы на египетском я выучил? "У меня нет денег", "я уже уплатил, но потерял расписку" и "не бейте, я всё уплачу". Тебе бы понравилась такая работа?

— Нет, — признал Маркиан.

— Вот и для меня это хуже чем нужники чистить. Так что я доволен. В пустыне очень хорошо!

Они поднялись на трибунал. Маркиан с папирусом стал пробираться к Секундину сквозь строй офицеров и чиновников. Дукс выслушивал очередного просителя. То был коротенький толстощёкий араб в греческом, классически драпированном плаще, но в арабском головном платке с обручем. Он взволнованно говорил на своём каркающем языке, а молодой толмач переводил:

— Амр сын Убайда говорит, что 28 числа месяца месори в его дом вломились три ромейских воина, по облику скифы. Воины сказали, что ищут какого-то разбойника. Они были пьяны. Амр сын Убайда готов клятвенно присягнуть перед изображением августа, что его ограбили на восемнадцать тысяч драхм...

Секундин слушал терпеливо, но уже немного устало. Не поворачивая головы к Маркиану, он протянул ладонь. Маркиан подал папирус, а секретарь с другой стороны подсунул чернильницу, калам и дощечку-подпорку. Араб всё говорил, и толмач продолжал:

— Амр сын Убайда может доказать уликами, что они осквернили его домашнее капище, разбили его идола Аль-Илаха, избили его самого и надругались над его наложницами. Амр сын Убайда говорит, что трибун легиона не принял жалобу, и вся его надежда только на тебя, славный дукс...

С подписанными документами Маркиан стал пробираться к командиру охраны Беримунду.

— Не дам ни оруженосца, ни коня, — буркнул тот, не дожидаясь просьбы. — У нас через два дня переход в Фивы, самим нужно.

— А нам на своём горбу таскать и щиты, и копья? — полушёпотом возмутился Маркиан.

— На кой вам щиты и копья? Вы идёте в разведку, а не драться в строю. Езжайте налегке, не нужен вам никто. Всё, иди, — Беримунд мотнул головой, отмахиваясь как от мухи.

— А командир-то нам завидует, — сказал Маркиан Фригериду, когда выбрался из толпы свитских. — Придётся ехать одним и налегке... А ты чего спрятался? — (Действительно, герул не стал подходить к Секундину и Беримунду, а скромно стоял за спинами). — Уж не ты ли отличился в доме того араба?

— Нет, конечно. Но мало ли что ему в голову взбредёт? — Фригерид горделиво пригладил длинные усы. — Облик-то у меня скифский!

Приятели спустились с трибунала и направились к воротам, что выводили на главную улицу лагеря.

— А знаешь? Я теперь тоже думаю — мне повезло, — сказал Маркиан. — Наконец-то поручили настоящее задание! Я уже месяц в Египте, а не делаю вообще ничего! Секундин меня держит просто для престижа: императорский гвардеец в свите! Один раз послал поздравить с днём рождения александрийского префекта — вот и вся служба. А меня зачем сюда направили из Константинополя? Чтобы я набирался воинского опыта, готовился стать командиром...

— Тебя выперли из Константинополя, чтобы освободить место в дворцовой страже для какого-нибудь сенаторского сынка.

Маркиан хмыкнул.

— Что бы ты в этом понимал. Я сам сенаторский сынок. У меня отец был наместником Верхней Мёзии.

— Правда? А мой грабил Верхнюю Мёзию.

— Так наши отцы могли быть знакомы! — обрадовался Маркиан. Они зашли в свою казарму, оставили в оружейной щиты и копья, взяли шлемы и кожаные сумки со сложенными панцирями. — Ладно, что теперь? В конюшню за лошадьми?

— Пока не нужны. Нам до Максимианополя всё равно плыть по Нилу. А там почтовых возьмём.

— Значит, идём на пристань и нанимаем барку? — Они вышли из казармы и направились по главной улице к преторианским воротам.

— Не торопись, брат. Куда так рвёшься? Подумай, у нас месяц не будет ни бабы, ни глотка вина. Пойдём оттянемся напоследок!

— Месяц? — удивился Маркиан. — Погоди, я смотрел дорожник. До Максимианополя спускаться по Нилу полдня, до каменоломен Клавдия пять переходов. Туда-обратно уложимся самое большее в две недели...

— И вернёмся в разгар налоговой кампании? Нет уж, брат. Может, насчёт месяца я загнул, но спешить не будем. Тем более что срока нам не поставили. Пошли к Евмолпу! Заодно познакомлю с Аретроей, помнишь, я рассказывал?

— Ты всё про свою эфиопку?

— Не разочаруешься, брат, клянусь. — Лицо Фригерида расплылось в мечтательной улыбке.

Они вышли из преторианских ворот на главную улицу Коптоса, что вела от ворот Калигулы к пристани на Большом канале. Улица была широкая, по-римски обстроенная портиками для тени, но по-египетски немощёная и пыльная. Солнце уже сильно припекало. Шли утренние — от рассвета до сиесты — часы оживления городской жизни, но из-за несчастливого дня эпагомен прохожих было меньше обычного. Тянулся караван ослов с дровами для бань, сабейские купцы в чёрно-белых полосатых хламидах шествовали в церемониальной процессии с пением гимна.

Фригерид и Маркиан повернули на север, к великому храму Мина и Исиды. Ворота с циклопическими пилонами из розового песчаника выходили на главную улицу, как и ворота меньших храмов Осириса и Геба, расположенных южнее. Все храмы были давно закрыты и заброшены, и мало-помалу растаскивались на камни для новых построек, но башни пилонов ещё высились над городом во всём величии.

— Может, по кубку пива для разгона? — Маркиан кивнул на вывеску с изображением Ра, наливающего пиво Сехмет.

— Не люблю египетское, но давай, — согласился Фригерид. — Бывают чудеса, иногда попадается и приличное.

В душной полутёмной пивной без столов и стульев не было посетителей. Воины устроились за стойкой. Неторопливая пожилая египтянка подала миску варёной капусты, по глиняному кубку с густой жёлтой мутью, и по соломинке. Фригерид через соломинку втянул в себя немного жижи. Скривился:

— Никаких чудес. Медвежья моча!

Маркиан тоже глотнул, изучающе посмаковал.

— Нет, не медвежья, — сделал он вывод. — Я бы сказал, скорее гиппопотамья. Здесь нет медведей, брат. Это же не Германия.

Фригерид глянул на него пристальнее и нахмурился.

— Намекаешь, что германское пиво — медвежья моча?

— Нет, конечно, брат. Я ничего дурного не хочу сказать про германское пиво. — Маркиан вытряхнул из соломинки осадок и отпил ещё. — Я вообще про германское пиво знаю только одно: пиво бывает иллирийское.

Фригерид нахмурился сильней и положил руку на рукоять кинжала.

— Шутки шутками, иллириец, но не переходи границы.

— Ладно-ладно. Сойдёмся на том, что вот эту сладкую кашицу только египтяне могут считать пивом. — Маркиан отставил кубок с толстым слоем осадка и брякнул о стойку бронзовой монетой. — Всё, пошли к твоей чёрной Венере.

— Срежем через храм, — предложил Фригерид.

Портиком главной улицы они дошли до храма Мина и вступили в тень изрезанных рельефами пилонов. Когда-то створы ворот открывались только для жрецов, но теперь от ворот осталась одна гранитная рама, и кто угодно мог войти в церемониальный двор бывшего святилища. Через двор к следующей паре пилонов — входу в собственно храм — вела аллея колоссов Мина. Чёрная краска давно облупилась на изваяниях бородатого бога плодородия с торчащим фаллосом. Между колоссами бродили зеваки-приезжие, глазели на иероглифы и потирали на счастье фаллосы, отполированные до блеска. Вокруг зевак увивались местные попрошайки, торговцы вразнос и непрошеные помощники. Вот и к Маркиану с Фригеридом подлетел юркий паренёк с подбитым глазом, зачастил:

— Мои господа, славные ромейские воины! Я бывший жрец Мина, посвящённый в мистерии. Я покаялся и принял святое крещение, и ради Христа совершенно бесплатно покажу вам храм, идолов, подземелья, где язычники творили свои нечестивые обряды, расскажу тайные мифы для посвящённых, объясню философский смысл иероглифов, и ещё только у меня вы узнаете, где продают доподлинные мумии фараонов, а где...

— Пшёл! — шикнул Фригерид, и паренька сдуло.

Маркиан следом за ним проталкивался между лотками коробейников. Хотя почитание Мина давно прекратилось, храм ещё хранил атмосферу культа плодородия. На лотках теснились фаллические статуэтки, горшочки с афродизиаками и приворотными зельями, кочаны латука для повышения мужской силы. Маркиан и Фригерид наконец выбрались из толпы торговцев к пролому в храмовой стене, и сквозь пролом вышли наружу, на улочку.

Ранее она принадлежала священному кварталу Мина и была застроена одинаковыми глинобитными домиками для младших жрецов и храмовой прислуги. Теперь в них располагались публичные дома. Было утреннее затишье, большинство девушек отсыпались после трудовой ночи, но некоторые всё-таки сидели на лавочках под соломенными навесами, полусонные и скучающие, обмахивались веерами и вайями пальм. Здесь были в основном смуглые египтянки и арабки, но немало и эфиопок разных оттенков чёрного, и даже одна индианка с цветной точкой на лбу. Сидели кто в небрежно наброшенных, просвечивающих накидках, кто в одних набедренных повязках. У всех были густо насурмлены веки и выкрашены хной ногти, сверкали браслеты на руках и ногах, бусы во много рядов лазурита, коралла и дешёвого жемчуга. Клиентов не было. Лишь мальчишка-водонос со связками кувшинчиков на коромысле брёл по улице, покрикивая: "Вода, холодная нильская вода!"

При появлении двух римских воинов улица оживилась. Засверкали призывные улыбки, замахали руки в звенящих браслетах, отовсюду полетели заученные "хайре", "аве" и даже готское "heils, skapja fukkan!" Маркиан и Фригерид переглянулись и приготовились, что сейчас их начнут хватать и затаскивать силой. Но случилось неожиданное. Какая-то египтяночка с искусственными лотосами в волосах с ужасом показала на Фригерида:

— Девочки, это тот рыжий!

— Тот рыжий! Идёт тот самый рыжий! — пронеслось по улочке.

Всё переменилось как по волшебству. Девушки вскакивали и скрывались в домах. Хлопали двери, ставни, стучали засовы. Минута, и улица опустела — один мальчишка-водонос далеко впереди бренчал своими кувшинчиками.

— Однако, — изумился Маркиан, — у тебя здесь репутация...

— Боятся! — Герул самодовольно расправил усы. — Иногда слишком большой размер — тоже недостаток... — Он бодрился, но было видно, что и для него происходящее — полная неожиданность. — Знаешь, я в прошлый раз у Евмолпа немного погулял, — признался он смущённо. — Немного лишнего погулял. Дело было в мае, как раз выдали наградные на двухлетие воцарения августа, и потом, этот проклятущий хамсин нагоняет такую жажду...

— Понятно, — сказал Маркиан. Они шагали по безлюдной, замершей в молчании улице. — Что ты здесь натворил?

— Если честно, почти ничего не помню. После того как вышвырнул из окна того александрийского содомита с его евнухом — не помню вообще ничего. Но никого не убил... кажется... — Фригерид остановился перед выгорелым дотла, почернелым остовом дома. — А вот это, — тихо проговорил он, — было заведение Евмолпа.

— 3

— Нет, никого не убили, — сказал мальчишка-водонос, поглядывая с опаской на Фригерида. — Тот... рыжий воин, похожий на тебя... только пальцы кому-то сломал и ухо откусил... Нет, и не сгорел никто. Когда дом загорелся, оттуда и так уже все сбежали. А Евмолп переехал в бывший храм Гарпократа. Нанял монахов, чтобы изгнали беса, а потом прямо внутри устроил заведение. Хотите, провожу?

— Не пустит, — качнул головой Фригерид. — Ни за что не пустит. Аретроя всё ещё у него?

— Мероитка-то? Ушла, — охотно поделился сведениями водонос. — Она ведь свободная, вольноотпущенница. Сказала, что не будет работать в храме. Кощунство, мол.

— Она язычница? — поинтересовался Маркиан. — Не то чтобы для меня это было важно...

— Она посвящённая жрица, — гордо сказал Фригерид. — Знает иероглифы!