Заброшенная дорога

— Ах вот оно что! — Маркиан понимающе покивал. — Ещё одна. Везёт нам сегодня на посвящённых жрецов...

— Ты с ней поговори — сразу поймёшь, что не врёт. — Фригерид повернулся к водоносу: — И где она теперь?

— А тут рядом. Хороший дом, сад. У неё теперь богатый покровитель — Никанор, начальник таможни. Но сама ещё работает. Проводить?

Маркиан покосился на Фригерида.

— Девушка точно захочет тебя видеть? После всего, что ты учинил?

— А то! — Герул самодовольно приосанился.

— Ну тогда пошли. — Маркиан вручил водоносу монету.

Они развернулись. И увидели в просвете улочки единственного человека, долговязого в длинной белой тунике.

Долговязый дёрнулся, заметался, бросился прочь — и нырнул в боковой проулок.

Маркиан и Фригерид не сказали ни слова. Даже не переглянулись. Сработал инстинкт преследования: убегает — догнать.

Придерживая мечи, чтобы не болтались, они рванули по улочке.

Проулок, куда метнулась белая фигура, служил помойкой. Фригерид бежал впереди, Маркиан следом, поскальзываясь на арбузных корках, хрустя фисташковой скорлупой, распугивая крыс и воробьёв. Белая туника мелькнула в конце проулка и скрылась за углом.

Воины добежали до развилки и встали. Вправо и влево уходили совершенно одинаковые глинобитные проходы, узкие и замусоренные.

— Куда этот пёс дёрнул? — спросил Фригерид. И тут справа захлопал крыльями, взлетел с противным карканьем ибис.

Преследователи бросились туда, перескакивая через высохшие добела нечистоты, рыбьи потроха, финиковые косточки.

Далеко бежать не пришлось. Переулок упирался в тупик между оградами двух пальмовых садов. Долговязый в белой тунике пытался перелезть через ограду. Ему хватило роста ухватиться за верх, но не хватило силы подтянуться на руках, и он бессильно шаркал ногами в скользких сандалиях по серому саману ограды. Фригерид и Маркиан остановились и стали с интересом наблюдать.

— Ты бы сандалии скинул, — посоветовал герул, — цепче будет.

Долговязый с ужасом обернулся. Лицо было молодое, гладкое, с узкой чёрной бородкой-подковкой и тонкими усиками, волосы чёрные и длинные. Он послушался, сбросил сандалии, и вправду босиком сразу полез ловчее.

— Ты его знаешь, брат? — спросил Фригерид.

— Первый раз вижу. — Маркиан пожал плечами. — Я думал, это кто-то из монахов, но нет.

Герул неторопливо подошёл к беглецу — тот уже завалился животом на верх ограды, ещё секунда и перелезет, — ухватил за щиколотки и сволок. Долговязый завизжал, падая. Не теряя времени, Фригерид подсечкой уложил его на живот, навалился сверху и заломил руку. Тот завизжал громче. Свободной рукой Фригерид вздёрнул его за волосы.

— Кто такой? — рявкнул он. — Зачем за нами шёл? Кто послал?

Боль и паника в глазах долговязого сменились отсутствующим выражением.

— Господи Отче величия, — забормотал он, — спаси мя и очисти, и силы на одоление супостатов даруй, на Тебя же единого, Господи жизни и света и пяти небес, аз грешный уповаю...

Фригерид резко ткнул его лицом в землю и повозил.

— Кончай блажить! Последний раз спрашиваю по-хорошему, дохлятина: кто такой? Зачем за нами шёл? Кто послал?

— Полегче, брат, — вмешался Маркиан в роли доброго следователя. Подобрал плащ, чтобы не испачкать в помоях, присел возле парня и мягко заговорил: — Ты, приятель, не бойся. Ты ничего плохого не сделал. Ну следил за нами, ну побежал от нас. Необычно, подозрительно, но это не преступление. Мы тебя не накажем. Объяснись и ступай своей дорогой. Кстати, меня зовут Флавий Эмилий Евдоксий Маркиан. А ты, приятель, кто и откуда?

Фригерид снова вздёрнул парня за волосы. Лицо было в грязи, из носа текла кровь, но в глазах светилась молитвенная отрешённость.

— Господи света, душу предаю в руце Твоя, — проговорил долговязый и хлюпнул носом. — Сподоби мя венца мученика во имя Твое, яко апостола и пророка Мани сподобил еси. Аллилуйя, аллилуйя... Аминь, аминь, аминь...

— Манихей? — удивился Маркиан.

— Не знаю, манихей или кто, но парень крепкий, — уважительно заметил Фригерид. — Как у нас говорят, is habaith balluns. Это значит, — пояснил он по-гречески, — у него есть яйца.

— Я знаю.

— А я не для тебя говорю, я для него. Чтобы понял: скоро их не будет. — Фригерид придавил коленом спину долговязого и вытащил из ножен кинжал. — Последний раз, вот теперь уж точно последний, спрашиваю по-хорошему...

— Эй! — послышался гневный женский голос. — Вы что творите рядом с моим домом? Убивайте людей в другом месте, ради всех богов!

Фригерид поднял голову. Лицо расплылось в улыбке.

— Аретроя!

В проёме калитки садовой стены стояла девушка-эфиопка в коротком голубом хитоне, цветом кожи не чёрная, а вроде сегодняшних нубийцев — тёмного орехово-бронзового оттенка. Большие чёрные глаза сверкали гневом, но страха перед вооружёнными мужчинами в них не было. Смоляно блестящие волосы были по-гречески стянуты в узел. Медальон в виде диска, обрамлённого коровьими рогами, поблескивал тускло-золотистой бронзой между грудями в откровенном вырезе хитона. Аретроя скользнула взглядом по Фригериду, оценивающе смерила Маркиана, и гнев в её глазах сменился заинтересованностью.

— Девочка, мы никого не убиваем. — Маркиан встал с корточек и одёрнул пояс. — Просто немного допрашиваем. Мы бы занялись этим в другом месте — но так уж вышло, что мой друг Фригерид вёл меня именно к тебе.

— Твой друг остался мне должен двадцать четыре драхмы. — Эфиопка посторонилась и приглашающе указала на калитку. — Заходите, раз ко мне. И этого беднягу затаскивайте. Не надо мне нового скандала на весь город.

— А ну пошёл! — Фригерид поднял долговязого за шиворот и, согнутого в поясе, потащил к калитке.

Капая кровью из носа в пыль, манихей безропотно потащился за мучителем, но когда чуть не уткнулся лицом в декольте Аретрои, задрожал и дёрнулся назад.

— Нет! — пискнул он. — Лучше убейте! Не пойду в срамное блудилище!

— А-а, вот чем можно тебя сломать! — обрадовался Маркиан.

— Сломаем, не сомневайся... Вперёд! — Фригерид впихнул долговязого в калитку.

Маленький садик в густой тени финиковых пальм с трёх сторон окружали саманные стены. Двухэтажный дом из щербатого ракушечника выходил в сад двухколонным портиком, а сверху нависала галерея с плетёной решёткой из тамариска. Садик украшали терракотовые вазоны с цветущими в воде лотосами и статуэтки Приапа с венками на исполинских членах. Посреди были квадратом расстелены во много слоёв соломенные циновки, валялись подушки. Всё звало к неге и отдохновению, тем более что и солнце поднималось к зениту, знаменуя начало сиесты.

— Прекраснейшая Аретроя, прости за такое необычное вторжение, — сказал Маркиан, расстегивая фибулу плаща. — Сейчас мы узнаем, кто этот человек, выставим его прочь и предадимся более приятным занятиям. И чтобы нам побыстрее покончить с этим... — Он повесил плащ на фаллос Приапа и расстегнул на поясе бронзовую пряжку в форме львиной головы. — ... Я попрошу тебя об одной дополнительной услуге.

— En to prokto deka drachmai epiphora, — деловито сказала Аретроя.

— Я о другом, хотя предложение интересное. — Туда же, куда и плащ, Маркиан повесил воинский пояс с мечом и кинжалом в ножнах, подвесными кошельками и сумочками. — Помоги развязать язык этому парню. Он манихей и, кажется, дал обет воздержания. Если ты...

— Я поняла. — Эфиопка сочувственно глядела на манихея, припёртого Фригеридом к мохнатому стволу пальмы, а тот изо всех сил жмурился, лишь бы её не видеть. — Двадцать драхм за это, красавчик.

— Давай, Аретроя, покажи мастерство! — Фригерид отпустил манихея, но тот вжался в пальму и замер.

— Пойдём со мной, мальчик! — нежно позвала Аретроя. — Пойдём в дом! Да не бойся, не буду я тебя соблазнять! Пальцем не трону! Просто хочу, чтобы ты умыл лицо. Страшно смотреть на эту кровь...

С зажмуренными глазами, бормоча под нос: "Дево Света, молю, от скверны плотския оборони мя", манихей позволил Аретрое увести себя в дом. Как только они скрылись, Фригерид толкнул Маркиана в бок и спросил:

— И как она тебе?

— Хороша эфиопочка, — признал гвардеец. — И даже лицом хороша. И явно уровень повыше, чем у тех дешёвых шлюх... Хотел бы я видеть, как она развяжет язык этому бедняге...

— Как, как, — передразнил Фригерид, тоже снимая плащ. — Развяжет пояс, а там и язык развяжется. Она дело знает, скоро сам увидишь... Тянем жребий, кто первый?

— Да погоди с этим. Как-то неприятно поворачивается дело, брат. Кто-то пустил за нами слежку. Кого-то очень интересует, куда мы поедем и что будем делать.

— Думаешь, те маги из крепости?

— Или монахи, но это вряд ли. Или даже кто-то из наших. В любом случае мы вляпались в какую-то запутанную историю.

— Я бы сейчас выпил, — признался Фригерид.

— Я бы тоже. — Маркиан громко похлопал в ладоши, но никто не появился. — У неё что, нет ни одного раба?

— Есть, есть рабыня, — сказала Аретроя, выходя в сад. Вид у неё был мрачный. — Только я отправила её погулять.

— Какая ты снисходительная хозяйка, — заметил Маркиан. — Это твой покровитель-таможенник приставил её к тебе? Следить, чтобы не принимала других мужчин?

— В точку. Умница. — Аретроя села на циновку, скрестив ноги. — Но Никанор слишком скуп. Порядочной женщине на одно его содержание не прожить. И слишком глуп: приставил дешёвую рабыню, которую я перекупила за драхму с каждого гостя.

— Ладно, оставим интересные истории на потом, — сказал Маркиан. — Как насчёт нашего манихея?

— И как насчёт выпивки? — спросил Фригерид.

— Мальчишка сейчас выйдет, ему надо прийти в себя... Хотите выпить? Вино кончилось, но есть египетское пиво. Вам какого, жёлтого на дынных корках или красного двойной густоты на финиках?

Воины переглянулись.

— Нам главное чтоб покрепче, — сказал Фригерид. — Чтобы все эти финики не чувствовались. А всё-таки, что ты сделала с парнем, что ему надо прийти в себя?

Эфиопка не успела ответить. Манихей сам вышел из дома с чисто вымытым и совершенно изумлённым, отсутствующим лицом.

— Севастий, братец! — ласково обратилась Аретроя. — Сделай одолжение, спустись в погреб, принеси нам "чёрное пойло Анубиса"... Это не тот кувшин, где танцующие вакханки нарисованы, а тот, где блюющие скифы. И три кубка для питья.

От звука её голоса Севастий будто опомнился.

— Сейчас, госпожа! — Он стрелой метнулся в дом.

— Что ты с ним сделала? — поразился Фригерид.

— Сказала несколько слов, — печально ответила Аретроя. — Не волшебных. Простых слов, которые ему никто никогда в жизни не говорил. Теперь он мой. Только на кой он мне? — Она вдруг яростно прошипела: — Вот ненавижу быть такой лживой стервой! Ненавижу играть людьми. Гоните мои двадцать монет! — Глянула на Фригерида: — И твой долг. — И грубо завершила: — А если хотите binein, то с каждого ещё по тридцатке.

— Недёшево, — заметил Маркиан.

— А то! Я вам теперь не шлюха, я гетера.

Маркиан глянул на неё с интересом.

— А ты, Аретроя, не проста. Ты производишь впечатление довольно городской, даже столичной девушки.

— А ты думал? Я из Мероэ! Наши цари были фараонами в Египте, а потом тысячу лет правили всей Эфиопией, пока аксумские крестопоклонники не разграбили храмы и не похитили богов...

— И ты действительно была жрицей?

— Да, я потомственная жрица-пророчица Хатор, — Аретроя горделиво выпрямилась.

— И знаешь иероглифы?

Вместо ответа она схватила Маркиана за руку, пригляделась к резному стеатитовому медальону на кожаном браслете.

— Это что у тебя?

— Оберег от дурной болезни. Если продавец не врал, эта штучка из фараоновой гробницы. Наверное, врал, но оберег пока не подвёл ни разу...

Мероитка захохотала.

— Знаешь, что там написано? "Я любимая кошка резчика печатей Небуненефа. Во имя Маат, верни меня хозяину". Понял? Это кошачий ошейник! — Вгляделась пристальнее: — Судя по стилю, Новое царство или Саисская династия. Так что продавец не соврал — вещица действительно фараоновых времён... О! Наконец-то Севастий! "Чёрное пойло Анубиса"! Наливай! — Она звонко хлопнула в ладоши. — Тебе, братец, не предлагаю — знаю, что вам запрещено.

Севастий, с обожанием поглядывая на неё, разлил по кубкам тёмное пиво.

— Это то самое? — с опаской спросил Фригерид. — Что тогда у Евмолпа?

— То самое. — Аретроя чуток выплеснула из кубка богам и первая залпом выпила. — Севастий, братец, расскажи что-нибудь! — попросила она ласково. — Пусть эти воины узнают всё что им нужно, отвяжутся и оставят тебя в покое.

Манихей посмотрел на неё с болью.

— Но я дал клятву молчания...

— Севастий! Милый! — Ответный взгляд Аретрои был ещё жалостнее, ещё молитвеннее. — Пожалуйста, расскажи им... ради меня! Ради нашей дружбы!

Колебания терзали Севастия. Он пошагал по садику взад-вперёд, бормоча под нос молитвы Отцу света, Матери жизни, Первочеловеку, ангелам и ещё каким-то двойникам, и наконец решился.

— Аретроя! — Его голос дрожал. — Я всё расскажу. Я нарушу клятву. Но если погибнет моя душа, пусть спасётся твоя. Умоляю, поклянись, что ты оставишь блудодейство, покаешься перед совершенными, принесёшь обеты слушателей и пожертвуешь всё имущество церкви Сынов Света!

— Клянусь! — воскликнула Аретроя. Её выразительные глаза сияли религиозным экстазом.

— Поклянись своими богами!

— Клянусь своими богами! — Незаметно для Севастия она состроила пальцами какой-то знак за спиной.

— Тогда я всё расскажу. — Манихей судорожно перевёл дыхание. — Я сириец из Газы. Мои родители были людьми Света в чине слушателей. Конечно, моё рождение было для них величайшим горем, ибо нет хуже греха, чем заставить ещё одну живую душу страдать заточённой во плоти...

— Севастий, — сказал Маркиан, — не надо рассказывать всю свою жизнь. Ближе к делу. — Он отхлебнул из кубка.

— Хорошо. Когда родители умерли, я остался без средств, потому что римский закон запрещает нам наследовать. К тому же епископ Порфирий добился изгнания нас из Газы. Наша община рассеялась. Я и братья мои Фома, Фалалей, Марон, Авель, Аггей, Марана и Саламан отправились в Египет, чтобы принять обеты совершенных и поселиться в манистане в Ликополе. По дороге в пустыне на нас напали разбойники-саракены и убили моих спутников, один я чудом остался в живых. Я добрался до Александрии, и там голодал и нищенствовал, пока не встретил Ливания...

— Наконец-то дошёл до дела, — буркнул Фригерид, глотнул пойла Анубиса и стал слушать внимательнее.

— Я стал выполнять его поручения. Сначала только за деньги. Потом он принял меня в ученики. Когда Онуфрий, каллиграф, ушёл к монахам, Ливаний велел следить за ним и за этими монахами. Сегодня утром я был в лагере легиона и слышал, как дукс приказал вам найти крепость. И я решил, что теперь будет правильнее следить за вами, а не за Онуфрием.

— Ты согласовал это с Ливанием? — спросил Маркиан.

— Нет. Ливания нет в городе. Я не знаю, где он. Скорее всего, в Александрии.

— Что ты знаешь про заброшенную крепость? — вступил Фригерид.