Живые статуи

— Леся, не высовывайся! — велел отец. — Отодвинься от окна.

Брат, готовый броситься в любое мгновение в атаку, достал из-за голенища сапога кинжал. Отец тоже не сплоховал, приготовив дубинку, припрятанную под скамьёй.

— Пошёл! — услышала чей-то повелительный голос снаружи, после чего карета тронулась.

Было страшно. Кто нас сейчас везёт? Неужели мы направляемся в логово к нападающим?

Глава 2

После нападения мы продолжали двигаться, что заставляло переживать смешанные чувства. Кто, что, зачем? Но по прибытии к нашему городскому дому, на сердце отлегло. Значит, ничего не случилось, и нас всё же кто-то защитил. Вот только кто? Но этим вопросом я не долго задавалась, решив не накручивать себя. Ничего ведь не произошло, значит — всё в порядке. Про то, что видела в окно, я никому не сказала. Зачем заставлять их волноваться? Просто какая-то заминка произошла, мы ведь даже не остановились. Мало ли что в темноте показалось кучеру. А уж о своих впечатлениях я старалась молчать, потому как спишут наверняка на потрясение после похорон.

Неделю спустя к себе в кабинет меня вызвал батюшка, посчитав, что первое потрясение, связанное с кончиной моего жениха, уже прошло. Я думала, что речь зайдёт о нападении на карету, ведь всё это время ни словом не обмолвился никто и мне уже начинало казаться, что это всё моё воображение, которое подтолкнул недавно подслушанный на погосте разговор. Вот только речь зашла о другом. Об Ипполите Николаевиче. И пусть союз наш не был признан перед Богом, от наследства отказываться не стоило. Это вызвало во мне волну негодования, ведь тут даже уважение к человеку получается не испытывал он. Как можно говорить о деньгах, если только-только похоронили человека. Ну не испытывала я к нему ничего, но тут с трудом подавила свои чувства и прикусила язык. Как пояснил отец, юридически договор начинал действовать с момента подписания, и мои клятвы в церкви не играли никакой роли для вступления в силу документов, ведь договор был заключён от имени опекуна, коим являлся мой отец.

Также батюшка поставил меня в известность о завещании, составленном незадолго до кончины Ипполита Николаевича на меня с девичьей фамилией, разве что после подписания договора, я величалась его супругою.

— Милая, пойми, Ипполит Николаевич, мой глубокоуважаемый наставник, умирал. Годы всё же взяли своё да и проявившаяся в последние месяцы странная болезнь заставили его срочно искать возможность обезопасить свой капитал и особо замечательную коллекцию древностей, — увещевал батюшка, на прорвавшееся, наконец, наружу моё негодование. Ведь за те две недели, что я ходила в невестах этого противного старика, мне так и не удалось поговорить об этом с ним.

Пока он говорил, во мне появлялись всё новые чувства, например, обида от поступка отца со мною и разочарование.

— Но почему именно я? — сдерживая слёзы, спросила и опустила очи долу.

— У него не было близких родственников, а наследникам он не доверял, всё сокрушался на безалаберную молодёжь, живущую только кутежом и развратом. Ипполит Николаевич очень боялся, что редкости будут проданы в счёт карточных долгов. А тут такая возможность — напоследок увидеть объединение наших коллекций, — с горячечным блеском в светлых глазах, рассказывал он. О, да, я знала насколько батюшка бывал взволнован, стоило речи зайти о хотя бы одной мелочи, указывающей на его редчайшие находки. Он становился действительно одержимым, будто нечистый вселялся в него в эти мгновения и управлял всеми побуждениями. Это и пугало и восхищало меня в нём. Теперь ясно, какова была истинная причина такого легкого отказа от любимой дочери. Давешняя жгучая обида на семью сменилась легкой грустью. Я всё не могла понять, неужели деньги или какая-то коллекция важнее дочери и её душевных переживаний?

Батюшка был уверен, что старый наставник не собирался слишком часто пускаться во все тяжкие по исполнению супружеского долга, ведь мог запросто умереть от несвойственной ему физической нагрузки. Главное, что мне недолго было мучиться в качестве законной супруги Ипполита Николаевича, можно было и потерпеть. Всё так цинично звучало из его уст, что мне стало нехорошо, и чувство вины за пожелание скорейшей гибели жениху потихоньку уходило. А я ведь мечтала о великой любви, и никогда не думала, что отец даже не поинтересуется, согласна ли я замуж за кандидата на роль жениха. Мой мир крошился на мелкие кусочки, а ведь Господь меня уберег от полного падения.

Под конец родитель порадовал, что я должна принять приглашение на бал, которое получила ещё до смерти Ипполита Николаевича. Венчания ведь не было, а потому скорбеть особо долго мне не положено, да и в обществе ничего не известно о моей помолвке. По современным меркам я незамужняя девушка, и должна вести себя соответственно, разве что можно выразить лёгкий траур по дальнему родственнику. Меня, правда, должен был сопровождать жених, но теперь эта роль достанется старшему брату, Александру.

— Иди, милая, готовься к балу, — отпустил меня отец.

Я молча сглотнула, присела в небольшом поклоне, и вышла из кабинета, с покорной гордостью тихонько прикрыв дверь, хотя в душе обида клокотала точно бушующее штормовое море в Тавриде*, куда мы выезжали с семьёй каждое лето в свою усадьбу.

— Милая, всё в порядке? — встревожилась матушка. Она тоже была не против моего брака с Ипполитом?

— Матушка, скажи, каково твоё мнение что до моего замужества?

— Давай после поговорим, как ты немного успокоишься?

Я молча кивнула и пошла в зимний сад. Отец всегда говорил, что серьёзные разговоры лучше проводить уже утихомирив первые страсти, чтобы не обидеть в пылу дорогих тебе людей. Сев под деревце, стала глубоко дышать, стараясь отрешиться от дурных мыслей.

Придя к душевному равновесию, я едва шевелящимися губами испросила у Ипполита прощение. Надеюсь, что его там ждёт лучшая жизнь, и из всех моих близких, он мне казался самым честным. Он не принуждал ни к чему, прося разрешения даже перед поцелуем руки, и, пусть втихомолку обстряпал дельце, но с женщиной не особо принято считаться в наше время, тем паче не с несостоявшейся нелюбимой женою.

Решила наведаться в храм, чтобы очистить свою душу от тёмных мыслей и пошла искать Алексея. Брат всего два дня назад приехал из кадетского корпуса в увольнительную, а я по нему так соскучилась. Он с готовностью поддержал моё предложение, и, накинув полушубки, мы отправились верхом на конную прогулку. По дороге в храм мы старались избегать малоприятной темы и обсуждали в основном его обучение в кадетском корпусе.

Я всматривалась в столь милые сердцу черты лица, ведь скоро он уедет на полевые испытания, и нам не скоро доведётся увидеться. Да и сердце замирало при одной только мысли о возможных опасностях, всё же мой младший братик, хоть и такой уже взрослый — настоящий воин.

Чтобы отвлечься, мысли свернули в странное русло. Дворяне редко носили длинные волосы, лет сто тому назад в моде были косы у мужчин. После крестьянского бунта с Пугачёвым, когда полегло очень много дворян и их семей, мода изменилась. Длинные волосы были уже не в моде. Редко кто отпускал небольшой хвостик. Вот и братья мои стриглись по плечо, но поскольку тёмные волосы у них вились, я завидовала их кудряшкам. Мне приходилось завивать локоны с помощью слуг, и длинные волосы зачастую едва скрывали мою шею.

Замужние дамы не гнушались стричься, и ниже лопаток волосы уже не носили. Но встречались и молодые девушки, имевшие короткие, завивающиеся пышные причёски. Ради моды на блондинок даже осветлялись перекисью водорода.

Я сейчас наслаждалась, аномально тёплым солнышком, внезапно выглянувшим уже столь поздней осенью, ласкает моё лицо, пока я скачу в женском седле, укутанная в тёплый плащ, не смотря на обманчивую погоду. Вот-вот первый снег выпадет и наступят холода, ещё неделю назад непроглядный дождь сбил последние листья с деревьев. А эти дни было тепло, словно бабье лето вернулось, хотя для здешних мест оно было не свойственно. Но порывы холодного ветра налетали так же внезапно, как и туман, поэтому не хотелось заболеть.

Мы уже почти доехали до места назначения, как я увидела мелькнувшую неподалёку тень, словно нас кто-то обогнал, а затем вновь поравнялся с нами. Но стоило мне обернуться, как его и след простыл. В виду недавних событий это насторожило меня.

— Ты видел? — спросила у Лёшки.

— Что?

— Мелькнувшее что-то?

— Может птица?

— Размером с человека? — привела довод я.

— Ну, может тебе показалось. У страха глаза велики, — отшутился брат.

Я картинно закатила глаза и больше не поднимала эту тему, да и уже приехали. К тому же не хотелось пугать брата, ведь, похоже, он ничего не знает о нападении. Неужели всё же разгулявшееся воображение?

Унявши бешеную скачку сердца, я пошла исповедоваться Святому Отцу, на ходу отмечая попрошаек звонкой монетой. Была б моя воля — не давала б им. Ведь руки-ноги есть, а работать не хотят. Но не положено жадничать дворянам, поэтому деваться просто некуда — не хочется прослыть скрягой.

Но в церкви почувствовала себя значительно спокойнее и постаралась забыть об этом эпизоде. Всё же в страхе жить я не привыкла.

— Здравствуй, дочь моя! Что-то тебя давно не было видно в храме Господнем! — голос мужчины в возрасте с белой бородой до груди и чёрной сутане звучал с упрёком.

— Простите, Святой Отец, я не могла собраться с духом. Смерть жениха подкосила меня. Да и с погоста я уезжала в весьма расстроенных чувствах.

Я не лгала, не знаю, что именно напугало меня там, на кладбище, то ли сгустившийся мрак, который точно предзнаменование навис над погостом. Чёрные тучи, и крупные капли дождя словно создавали завесу, через которую не стоило проходить. И лишь отъехав подальше от кладбища, мы покинули пределы горечи природы. А может подслушанный разговор окончательно выбил из колеи привычной жизни, не давая отрешиться на службе от непрошеных мыслей о незримой угрозе. А может попытка напасть на нашу карету. Интересно, кто это сделал и зачем? Но всё вкупе добило и без того расстроенную меня. А ещё мне было ужасно стыдно за все свои мысли. Но это не отрицало того, что я не хотела иметь его своим мужем. Оттого мне было совестно, и в день похорон, вернувшись домой, я пыталась спрятаться от разгулявшейся стихии под тёплым одеялом, стуча зубами, а перед глазами почему-то всё время стояла странная, будто живая фигура древнего воина. Забылась сном я не скоро. А с восходом солнышка хворь, как рукою сняло. И я перестала себя накручивать, забыв на время про мрачное кладбище.

— Пойдём, дочь моя. А брат твой не хочет облегчить душу?

— Как-нибудь обязательно, — пообещал Алексей, пройдя со мною в храм.

— Я хотела поставить свечу за упокой моего... — слёзы сами хлынули из глаз. Эко, так недолго прослыть плаксой. И вроде бы совестно, но не до такой же степени.

— Хорошо, дитя моё. А после пойдём исповедуешься.

Исповедь звучала примерно так: я очень горевала, что муж прожил так мало, намекая на то, что и потомков после себя не оставил. Это было искренне, разве что я соболезновала самой себе, что он на другой не женился и вот ей и не оставил таких вот маленьких детишек с маленькими пальчиками.

Ну и всё в таком духе. Что жалела, не узнав его получше, что боялась, как бы моя грусть от новости о скором замужестве поначалу могла пагубно сказаться на здоровье моего жениха, подкосить его.

Выходя из храма под руку с Алексеем, я осознала, что на душе мне действительно стало легче.

Не так давно, ещё перед смертью Ипполита Николаевича, мы переехали в город, как обычно поступали к зиме. Я была без ума от Петербурга, но мне не хватало плодовых деревьев, которыми был богат наш сад в загородной усадьбе. Зимой, правда, все деревья стояли голые, лишь пара елей радовала глаз густой тёмно-зелёной шубой из иголок. Но я так скучала именно по заснеженному простору, по которому очень приятно было бегать, кататься на санях, играть в снежки. Всё это было мне недоступно в городской черте, я, правда, уже давно выросла из того беззаботного возраста, когда не возбраняется молодой даме столь неподобающе вести себя. Об этом я часто с лёгкой ноткой грусти вспоминала.

Петербург же был красив сам по себе: разноцветные дома, незаметно переходящие друг в друга, радовали лепниной, балкончиками, изваяниями. А те же атланты и кариатиды, подпирающие своды, немного раздражали своей однообразностью. Хотя и здесь иногда творцы могли применить воображение и изменить привычные формы статуи. Я всегда поражалась мастерством ваятелей: передаче выражений лица, фигуры, словно застывшие в движении. Если ансамбль изваяний не был однообразным, то можно было долго стоять напротив здания и любоваться, стараясь разгадать смысл композиции. Женщины были более свободны в своих движениях, формах, одеждах. Видела даже одну, словно отлучившуюся от своих обязанностей по подпиранию крыши, и болтающую с другой статуей. Ещё радость доставляли всевозможные лавочки, магазины, кондитерские, выставки, музеи.

По возвращении из храма, мы в кругу семьи пообедали, и мама предложила выбраться по магазинам, чтобы присмотреть новые украшения к балу, ведь статус мой так внезапно изменился, а у меня не было даже подходящих случаю перчаток.

По дороге следовало ещё заехать за невестой брата Александра — кузиной Лизаветой, как я её называла. Эта весёлая, открытая девушка, на два года меня старшая, была моей самой близкой подругой.

— Матушка, вы хотели поговорить, как я успокоюсь, — удобно устроившись в карете, начала давешний разговор.

— Да, милая, пожалуй, сейчас самое подходящее время, — со вздохом начала родительница.

— Как вы относились к моему союзу с Ипполитом Николаевичем? — спросила я, сразу переходя к делу, внимательно наблюдая за реакцией уже не очень молодой женщины, при этом в её дымчатых волосах так и не было седины, а на лице почти не было морщин, разве что от улыбки. Надеюсь, я не хуже буду выглядеть в её летах.

— Ох, милая, я говорила твоему батюшке, что надо спросить сперва у тебя. Объяснить всё, рассказать, убедить, но чтобы последнее слово было за тобой. Но этот неуступчивый человек не хотел ничего и слышать. Всё повторял, какая это удача для нашего рода, — гневно сверкнула глазами матушка, видимо, она до сих пор сердилась на отца за эти слова, — он настоял на том, чтобы ты узнала всё уже после подписания бумаг. Ещё и мне велел молчать.

— Матушка, — я всхлипнула, уже не в состоянии сама переживать все эти эмоции вновь и держать их в себе, — получается, что батюшке важнее было состояние Ипполита, чем моё счастие?

— Просто мужчины к исполнению супружеских обязанностей относятся несколько иначе, чем мы, — скорбно проговорила она, подсев ко мне на скамью и утешающе погладив по плечу.

— Получается, батюшка предал меня. И вы тоже.

— Прости меня, Лесенька, — обняла меня мама, а я уткнулась в её меховой воротник, как когда-то в детстве, перебирая мягкую лисью шерсть. Слушала, как стучат колёса по мостовой, кряхтит карета на поворотах и ухабах, да ржут кони. — Я хотела тебе всё рассказать, но твой батюшка стребовал с меня обещание, которое я не могла нарушить.