Живые статуи

Жизнь одна, но сумей прожить её не зря.

Обретя сердце ты сможешь получить покой.

Пролог

Последний посетитель кладбища спешил поскорее покинуть это место, пока не село солнце. Так было всегда. Какие-то глубинные инстинкты гнали людей в преддверии заката. Никто никогда даже помыслить не мог о прогулке в темноте между этих ухоженных могил. Даже смотритель на ночь запирался в своем доме, закрывал наглухо ставни и не выходил до восхода, плюя на все предписания по охране. Ему, прожившему не один десяток лет в такой близи со смертью, было предельно ясно, что никто не покусится на его вотчину.

Когда старый смотритель наконец закрыл ворота на тяжелый замок и поспешно скрылся за дверью собственного дома, последний луч солнца на мгновение ярко блеснул среди мраморных изваяний и неохотно ушел вслед за породившим его светилом.

Старик в доме успел закрыть ставни и не увидел, как стоящая прямо напротив его окон статуя прекрасной девушки приобрела странный румянец на щеках. В быстро сгущавшихся сумерках он мог бы увидеть, как эта непозволительная, яркая краска всё сильнее расползается по лицу статуи. И вот уже волны волос обрели цвет морозного каштана, а прозрачная, почти невесомая одежда, с таким искусством выполненная неизвестным автором, заколыхалась на ветру, сделавшись небесно-голубого оттенка.

Если бы кто-то прикоснулся сейчас к этому странному изваянию, то ощутил, как с каждой секундой ледяной холод мрамора сменяется сперва едва заметным теплом, а затем и появляется та знакомая присущая лишь живому телу мягкость.

Густые, теперь чёрные ресницы девушки затрепетали, и её грудь сделала первый судорожный вздох. Она проснулась, но ещё не спешила менять позу или выдавать своего состояния. Быстро моргнула, смачивая глаз, чуть подняла взор, чтобы проверить домик смотрителя, и, убедившись в неизменности окружающего, с наслаждением, наконец, потянулась. Это был знак всем остальным её друзьям, друзьям по несчастью, что их время пришло и можно, не опасаясь, заняться своими делами. Их было как всегда уйма, а времени до рассвета с каждой минутой всё меньше.

Глава 1

Утро. Уже который день неприятно моросит прохладный осенний дождь. Мелкие капли прибили все запахи к жидкой скользкой кашице под ногами. И сидеть бы дома в тепле у зажжённого камина, а приходится находиться на богато украшенном кладбище, кутаясь в чёрный плащ, который не мог согреть замёрзшее тело и тем более заледеневшую душу. Противная сырость уже проникла даже под тонкий слой весьма дорогого чёрного шёлкового платья. Кто бы мог подумать, что чёрное мне пригодится так скоро. К сожалению, более тёплой одежды необходимого траурного цвета просто не нашлось в моём гардеробе, а матушка настояла, что скорбь должна быть выражена в каждом предмете одежды.

Священник заунывно читает молитву по преждевременно почившему моему жениху, восхваляя скорбящим замогильным голосом достоинства светлого достопочтенного мужа. Все делают вид, что горюют по нему. И даже пригласили плакальщицу, которая завывает, заламывая в нелепом наигранном жесте руки рядом со склепом, куда собираются заточить никому более не нужное тело.

Скорблю ли я? Нет. По этому высохшему высокому старикашке, с отвисшими щеками и шершавыми губами, елозящими по моей руке в тщетной попытке изобразить поцелуй, которого батюшка мне сосватал? Боже упаси! Но я ведь должна раскаиваться в грехе, который совершала каждый день, будучи поставленной в известность о нашем союзе — я искренне желала ему смерти, узрев его во всей "красе", представляя, что самое место ему на кладбище. Каждый день мечтала, как окажусь свободна от этих ненавистных уз. И вот теперь его душа свободна от старого бренного немощного тела! Так возрадуемся над воссоединением его с Господом нашим!

Святой отец вряд ли меня простит за столь дерзкие мысли. Да и я сама себя — тоже. И как бы покорна не была, а словно во мне незримо присутствует бес, наталкивая на такие вот думы и желания.

— Дочь моя, не хочешь ли ты сказать пару слов о своём благородном женихе? — спрашивает он, словно почувствовав мой презрительный взгляд. Я тут же опустила долу очи, показывая смирение, и слегка наклонила голову, пряча возмущение на своём лице.

Не правда, он ещё не был моим мужем! Мы ведь не венчались в церкви, а значит, подписание договора не делает его моим супругом. И я действительно рада, что не пришлось исполнять супружеский долг.

Но такая паническая мысль, что возможно это — правда, пролила мои первые горькие слёзы. Как же отец мог так поступить со своей любимой дочерью? Ну и что, что почивший — его учитель, которому он не смог отказать, многим ему обязан, но я ведь не чужой человек.

Я мотаю в ответ головой, вытирая платочком непрошеные, готовые пролиться дождём солёные капли.

— Хорошо, дитя моё. Приходи после службы в храм, облегчить душу свою.

С трудом удаётся проглотить возникший сухой ком в горле. Отчего так плохо на душе? Неужели я ощущаю вину за свои мысли? Но разве в порядке вещей молодой девушке мечтать о постели с дряхлым старикашкой?

Перед глазами стоит пелена, дождь, кажется, усилился. Уходят последние люди, хлопая меня по плечу и выражая поддержку словами, которые не долетают до моего разума.

— Ты идёшь? — спрашивает взволнованная матушка.

Хочу уйти отсюда поскорее, но окоченевшее тело не слушается. Что со мною такое?

— Я немного побуду здесь, — говорю странным, словно не своим голосом.

Мне нужно подумать о своей греховности. Что если всему виной именно пожелание смерти жениху? Я, конечно, не верю в то, что мысли настолько материальны, но ведь всем воздаётся по заслугам. Пожалуй, стоит разобраться в чувстве вины и угомонить свою совесть. А здесь тихо, никого нет, никто не будет лезть со своими соболезнованиями и не нужной поддержкой.

Хорошо хоть дорожки вымощены булыжником, и, если не заходить за ограды, то и не испачкаешься в грязи.

И я тенью скольжу между гранитными надгробиями и белыми мраморными изваяниями, точно призрак, сменивший белые одеяния на чёрные.

Осторожно, чтобы отвлечься от самоедства, рассматриваю каменные изваяния из-под капюшона сквозь чёрную вуаль. Скорбящих ангелов, невинных милых младенцев, плачущих женщин, накрытых тонкой полупрозрачной тканью. Интересно, как ваятель смог передать такую детальность? Каждая складочка, каждый вышитый цветочек кружева изумительно тонко видны. Не на всех памятниках, а лишь некоторых. Я стою несколько мгновений перед полуобнажённой женщиной, накрытой прозрачной сеткой вуали. И как ей не стыдно расхаживать тут в таком виде! Ой, что это я? Не думаю же я, что эта статуя — живой человек да ещё и ходит иногда меж могильных камней. От таких мыслей поёжилась.

Иду медленно дальше, хотя хочется побыстрее уйти, но сил нет идти быстро. Стараюсь отогнать ощущение, что этих всех людей просто заколдовали, как в сказках или легендах, так любимых батюшкой — превратили в камень одним взглядом Медузы Горгоны... Ведь такая участь — хуже быстрой смерти. А если так, то душа остаётся в статуе или всё же улетает на небо?

На выходе с погоста, я встречаюсь взглядом с каменным мужчиной, почти спрятавшимся за высокой елью и каким-то кустарником. Красив. Высокий лоб, правильные черты лица. И даже борода и кудрявые волосы, собранные сзади в небольшой хвост, говорят о том, что это не ранее такой модный парик, а настоящие волосы, где выбита рукой мастера каждая волосинка. Одежда не соответствует современной моде, и я читаю надпись на надгробии. Стёрлись уже имя и фамилия, остались лишь годы жизни, вот только не понятно какого столетия. Мало прожил. Всего двадцать семь лет. Ясно, отчего так облачён он — старая статуя, раз уже и сколы на надгробии имеются. Разве что на самом изваянии нет ни трещинки, ни повреждения. Одет он несколько странно. Как воин, держащий в одной руке шлем, в другой — опущенный меч. Римский воин, ведь ноги голые, наши воины в портах ходили, под воинским облачением одежда не разбери какая, выше колен. Туника? Поверх доспехи в виде металлических пластин и нагрудника. На ногах у него сандалии. На плечах лежит плащ, заколотый какой-то брошью с грифоном, далее развевающийся на спине, точно крылья. Воин стоит на небольшом возвышении, почти полностью погрузившимся в землю, и ощущение, что он готов сойти с него прямо ко мне, глядя на меня своими белёсыми правдиво изображёнными глазами. Насколько я помню из уроков искусства, мёртвых обычно изображают без радужки, просто в веках белое глазное яблоко. А тут разве что цвета не видно.

Захотелось рассмотреть его поближе. Я вхожу по едва заметной тропинке, отмечая, что никто не ухаживает за поросшей сорняком могилкой. Может, мне самой тут прибраться? Не положено. Дать поручение слугам? И хоть не велено обсуждать волю хозяев, а сплетни всё равно поползут. Ещё скажут, что умом тронулась после смерти супруга.

Странно только, что тропинка едва заметная, но есть. Кто-то сюда приходит? Что ж не прибрались до сих пор?

Подхожу к самому подножию изваяния. Можно даже различить едва заметные надписи на доспехах. И шлеме. Позабытая руница да арабская вязь. Довольно странно. Я думала римляне на латинском языке разговаривали. Сквозь юбочку доспехов, по-другому не знаю, как обозвать пластины, свисающие с нагрудника с изображёнными на нём грифонами, была видна ткань. Я наклонилась, чтобы разглядеть поближе. Основа и уток даже проглядываются. И вышивка по подолу, и мрамор очень тонкий, не толще обычной грубой ткани. Даже осторожно потрогала, ощущая выпуклости и впадинки. Поразительно. Стоит ли говорить, что руки и ноги были хорошо проработаны, что в общем-то не редкость сейчас. Но детальность и тут поражала воображение. Я даже сжала свою кисть, стараясь проследить каждую жилу, изгиб пальчиков. И даже сосуды просвечиваются. Но и у статуи видны были все жилки, складочки, ногти, ямочки, мышцы, и даже какие-то повреждения — едва заметные шрамы, бугорки. Разве что волосяного покрова кожи нет.

Я прикоснулась к его сжатым вокруг рукояти меча пальцам, провела по ним, ощущая несколько грубоватую обработку, словно передана шершавая кожа, а местами влагу от мороси.

Внезапно услышала треск сухой ветки, заставивший замереть меня на месте. Стало отчего-то страшно. А потом послышались голоса.

Хорошо, что тут скрытое место. Я прислушалась.

— ... и как тебе? — послышался один хриплый голос. — А невестушка Ипполита оказалась с секретом?

— Кровь этой дряни в ней сильна, — сказал второй низким голосом.

Они говорили не громко, но довольно близко и явно обо мне, вызывая в душе сильный страх. Поэтому я почти прижалась к древнему воину, стараясь слиться со статуей, и не выделяться, хотя контраст между белым мрамором и чёрным траурным нарядом мог привлечь внимание. Вся надежда была на то, что за деревьями я всё же не видна. Повернуться в их сторону я побоялась, ведь движение могли заметить.

А ещё от мокрой статуи веяло холодом, который проникал в меня всё глубже. Но постепенно чувства притуплялись.

— Считаешь могут быть трудности?

— Пожалуй, стоит приглядеться. Нужно выяснить, что ей известно и по возможности привлечь к нашему делу.

— Я с удовольствием займусь этим, такие формы стоят моего непосредственного внимания.

— Хорошо, развлекайся, но не особо привязывайся, в любой момент её могут приказать устранить, — этот второй, который был судя по всему главным, ненадолго замолчал. И я уж думала, что на этот разговор закончен, когда вновь услышала его хриплый голос: — Щенок приехал?

— Наши задержать смогли его только на трое суток. Может в скором времени явиться. Этот подонок ушел от наблюдателя.

— Проследи, нам только неожиданностей не хватает.

— Хорошо.

Они замолчали. Потом послышались удаляющиеся шаги, и наступила тишина. Я какое-то время ещё находилась в той же позе, а когда попыталась отринуть от статуи, это не сразу удалось. Казалось, одежда прилипла к изваянию. Я медленно подняла взгляд и посмотрела в глаза воина. Они были направлены в даль.

— Что ты в меня вцепился? Отпусти, — отчего-то вымолвила я тихо.

Ну вот, совсем сбрендила, с камнем разговариваю.

Я вновь осуществила попытку освободиться. На этот раз мне это удалось без особого труда. И лишь руку, которую я по-прежнему сама сжимала, не смогла разжать. Ну вот. Я даже присела, стараясь поближе разглядеть, за счёт чего она не отлепляется. И увидела, что место прикосновения к запястью воина подёрнулось белым цветом, сливаясь с мрамором. Вот теперь чувства вернулись, и я по-настоящему испугалась.

— Леся, не подобает молодой девушке разгуливать одной, — услышала голос батюшки, И в ужасе отдёрнула руку. По телу пронёсся вздох облегчения. — Я понимаю, ты растеряна, но не стоит переохлаждаться в такую погоду. Поехали, милая, нам ещё на службу надобно.

Чуть осунувшийся отец был со мною строг, но в его голосе сквозила нежность и забота. Пожалуй, он прав, к тому же своевольничать женщине на людях не положено. Я ещё раз взглянула на молодого красивого воина, который своей бородой несколько выбивался из образа римского легионера, и вышла с погоста.

По дороге к карете я осмотрела свою ладонь. Никаких следов мрамора. Показалось? Ну ведь не может это быть правдой! Рука просто онемела, побледнела, вот и всё. Сейчас кровь разгоню по жилам и покалывание пройдёт!

Я надела на ходу перчатку, которую держала во второй руке, после чего подала руку брату, приглашающего занять своё место в нашей карете.

Всю дорогу до храма мыслями я была на погосте. Пыталась вспомнить детали подслушанного разговора и старалась не думать о мраморном воине.

Потом разговор забылся, ведь была служба в храме, а после меня приглашал святой отец исповедаться, но я не согласилась. Живот сводило от голода, времени уже было довольно много. Обед мы пропустили. На дворе уже сгущались сумерки. И зачем растягивать все эти церемонии? В такие мгновения я ненавидела всю эту показную набожность, считая это лишь средством для выколачивания денег. Мы ведь жертвуем на храм, а священник старается отработать полученное. Вот только почему мы должны страдать, тратя драгоценное время на слушание проповедей или отстаивая службу?

Когда мне действительно понадобится воспользоваться услугами храма, я приду, потому что того будет требовать душа. А сейчас у меня были другие потребности, например, удовлетворить голод. Знаю, чревоугодие считается грехом, с которым следует бороться. Но я не набиваю себе живот до отвала, а ем весьма скромными порциями.

Наконец, служба завершилась. Гости быстро разъехались, осталась лишь наша семья, которую задержал святой отец.

Спустя еще половину часа мы отправились в обратный путь. Я грустно вздохнула, прижалась к окошку, стараясь просто не глядеть на своих, не хотелось разговоров.

Послышалось ржание лошадей, и я увидела, как карету настигают какие-то всадники. Сердце ушло в пятки. Неужели преследование? Вдалеке маячил погост.

Кучер продолжал гнать лошадей. Но потом резкий толчок и остановка, прямо напротив кладбища. Стало страшно. Я едва удержалась на своём месте, не в силах отвести взгляд от творящегося за окном. Уже окончательно стемнело, и видны были лишь мимолётные движения. Слышался звон металлического оружия, словно за окном кто-то с кем-то сражался.

— Леся, не высовывайся! — велел отец. — Отодвинься от окна.

Брат, готовый броситься в любое мгновение в атаку, достал из-за голенища сапога кинжал. Отец тоже не сплоховал, приготовив дубинку, припрятанную под скамьёй.

— Пошёл! — услышала чей-то повелительный голос снаружи, после чего карета тронулась.

Было страшно. Кто нас сейчас везёт? Неужели мы направляемся в логово к нападающим?

Глава 2

После нападения мы продолжали двигаться, что заставляло переживать смешанные чувства. Кто, что, зачем? Но по прибытии к нашему городскому дому, на сердце отлегло. Значит, ничего не случилось, и нас всё же кто-то защитил. Вот только кто? Но этим вопросом я не долго задавалась, решив не накручивать себя. Ничего ведь не произошло, значит — всё в порядке. Про то, что видела в окно, я никому не сказала. Зачем заставлять их волноваться? Просто какая-то заминка произошла, мы ведь даже не остановились. Мало ли что в темноте показалось кучеру. А уж о своих впечатлениях я старалась молчать, потому как спишут наверняка на потрясение после похорон.

Неделю спустя к себе в кабинет меня вызвал батюшка, посчитав, что первое потрясение, связанное с кончиной моего жениха, уже прошло. Я думала, что речь зайдёт о нападении на карету, ведь всё это время ни словом не обмолвился никто и мне уже начинало казаться, что это всё моё воображение, которое подтолкнул недавно подслушанный на погосте разговор. Вот только речь зашла о другом. Об Ипполите Николаевиче. И пусть союз наш не был признан перед Богом, от наследства отказываться не стоило. Это вызвало во мне волну негодования, ведь тут даже уважение к человеку получается не испытывал он. Как можно говорить о деньгах, если только-только похоронили человека. Ну не испытывала я к нему ничего, но тут с трудом подавила свои чувства и прикусила язык. Как пояснил отец, юридически договор начинал действовать с момента подписания, и мои клятвы в церкви не играли никакой роли для вступления в силу документов, ведь договор был заключён от имени опекуна, коим являлся мой отец.

Также батюшка поставил меня в известность о завещании, составленном незадолго до кончины Ипполита Николаевича на меня с девичьей фамилией, разве что после подписания договора, я величалась его супругою.

— Милая, пойми, Ипполит Николаевич, мой глубокоуважаемый наставник, умирал. Годы всё же взяли своё да и проявившаяся в последние месяцы странная болезнь заставили его срочно искать возможность обезопасить свой капитал и особо замечательную коллекцию древностей, — увещевал батюшка, на прорвавшееся, наконец, наружу моё негодование. Ведь за те две недели, что я ходила в невестах этого противного старика, мне так и не удалось поговорить об этом с ним.

Пока он говорил, во мне появлялись всё новые чувства, например, обида от поступка отца со мною и разочарование.

— Но почему именно я? — сдерживая слёзы, спросила и опустила очи долу.

— У него не было близких родственников, а наследникам он не доверял, всё сокрушался на безалаберную молодёжь, живущую только кутежом и развратом. Ипполит Николаевич очень боялся, что редкости будут проданы в счёт карточных долгов. А тут такая возможность — напоследок увидеть объединение наших коллекций, — с горячечным блеском в светлых глазах, рассказывал он. О, да, я знала насколько батюшка бывал взволнован, стоило речи зайти о хотя бы одной мелочи, указывающей на его редчайшие находки. Он становился действительно одержимым, будто нечистый вселялся в него в эти мгновения и управлял всеми побуждениями. Это и пугало и восхищало меня в нём. Теперь ясно, какова была истинная причина такого легкого отказа от любимой дочери. Давешняя жгучая обида на семью сменилась легкой грустью. Я всё не могла понять, неужели деньги или какая-то коллекция важнее дочери и её душевных переживаний?

Батюшка был уверен, что старый наставник не собирался слишком часто пускаться во все тяжкие по исполнению супружеского долга, ведь мог запросто умереть от несвойственной ему физической нагрузки. Главное, что мне недолго было мучиться в качестве законной супруги Ипполита Николаевича, можно было и потерпеть. Всё так цинично звучало из его уст, что мне стало нехорошо, и чувство вины за пожелание скорейшей гибели жениху потихоньку уходило. А я ведь мечтала о великой любви, и никогда не думала, что отец даже не поинтересуется, согласна ли я замуж за кандидата на роль жениха. Мой мир крошился на мелкие кусочки, а ведь Господь меня уберег от полного падения.

Под конец родитель порадовал, что я должна принять приглашение на бал, которое получила ещё до смерти Ипполита Николаевича. Венчания ведь не было, а потому скорбеть особо долго мне не положено, да и в обществе ничего не известно о моей помолвке. По современным меркам я незамужняя девушка, и должна вести себя соответственно, разве что можно выразить лёгкий траур по дальнему родственнику. Меня, правда, должен был сопровождать жених, но теперь эта роль достанется старшему брату, Александру.

— Иди, милая, готовься к балу, — отпустил меня отец.

Я молча сглотнула, присела в небольшом поклоне, и вышла из кабинета, с покорной гордостью тихонько прикрыв дверь, хотя в душе обида клокотала точно бушующее штормовое море в Тавриде*, куда мы выезжали с семьёй каждое лето в свою усадьбу.

— Милая, всё в порядке? — встревожилась матушка. Она тоже была не против моего брака с Ипполитом?

— Матушка, скажи, каково твоё мнение что до моего замужества?

— Давай после поговорим, как ты немного успокоишься?

Я молча кивнула и пошла в зимний сад. Отец всегда говорил, что серьёзные разговоры лучше проводить уже утихомирив первые страсти, чтобы не обидеть в пылу дорогих тебе людей. Сев под деревце, стала глубоко дышать, стараясь отрешиться от дурных мыслей.

Придя к душевному равновесию, я едва шевелящимися губами испросила у Ипполита прощение. Надеюсь, что его там ждёт лучшая жизнь, и из всех моих близких, он мне казался самым честным. Он не принуждал ни к чему, прося разрешения даже перед поцелуем руки, и, пусть втихомолку обстряпал дельце, но с женщиной не особо принято считаться в наше время, тем паче не с несостоявшейся нелюбимой женою.

Решила наведаться в храм, чтобы очистить свою душу от тёмных мыслей и пошла искать Алексея. Брат всего два дня назад приехал из кадетского корпуса в увольнительную, а я по нему так соскучилась. Он с готовностью поддержал моё предложение, и, накинув полушубки, мы отправились верхом на конную прогулку. По дороге в храм мы старались избегать малоприятной темы и обсуждали в основном его обучение в кадетском корпусе.

Я всматривалась в столь милые сердцу черты лица, ведь скоро он уедет на полевые испытания, и нам не скоро доведётся увидеться. Да и сердце замирало при одной только мысли о возможных опасностях, всё же мой младший братик, хоть и такой уже взрослый — настоящий воин.

Чтобы отвлечься, мысли свернули в странное русло. Дворяне редко носили длинные волосы, лет сто тому назад в моде были косы у мужчин. После крестьянского бунта с Пугачёвым, когда полегло очень много дворян и их семей, мода изменилась. Длинные волосы были уже не в моде. Редко кто отпускал небольшой хвостик. Вот и братья мои стриглись по плечо, но поскольку тёмные волосы у них вились, я завидовала их кудряшкам. Мне приходилось завивать локоны с помощью слуг, и длинные волосы зачастую едва скрывали мою шею.

Замужние дамы не гнушались стричься, и ниже лопаток волосы уже не носили. Но встречались и молодые девушки, имевшие короткие, завивающиеся пышные причёски. Ради моды на блондинок даже осветлялись перекисью водорода.

Я сейчас наслаждалась, аномально тёплым солнышком, внезапно выглянувшим уже столь поздней осенью, ласкает моё лицо, пока я скачу в женском седле, укутанная в тёплый плащ, не смотря на обманчивую погоду. Вот-вот первый снег выпадет и наступят холода, ещё неделю назад непроглядный дождь сбил последние листья с деревьев. А эти дни было тепло, словно бабье лето вернулось, хотя для здешних мест оно было не свойственно. Но порывы холодного ветра налетали так же внезапно, как и туман, поэтому не хотелось заболеть.

Мы уже почти доехали до места назначения, как я увидела мелькнувшую неподалёку тень, словно нас кто-то обогнал, а затем вновь поравнялся с нами. Но стоило мне обернуться, как его и след простыл. В виду недавних событий это насторожило меня.

— Ты видел? — спросила у Лёшки.

— Что?

— Мелькнувшее что-то?

— Может птица?

— Размером с человека? — привела довод я.

— Ну, может тебе показалось. У страха глаза велики, — отшутился брат.

Я картинно закатила глаза и больше не поднимала эту тему, да и уже приехали. К тому же не хотелось пугать брата, ведь, похоже, он ничего не знает о нападении. Неужели всё же разгулявшееся воображение?

Унявши бешеную скачку сердца, я пошла исповедоваться Святому Отцу, на ходу отмечая попрошаек звонкой монетой. Была б моя воля — не давала б им. Ведь руки-ноги есть, а работать не хотят. Но не положено жадничать дворянам, поэтому деваться просто некуда — не хочется прослыть скрягой.

Но в церкви почувствовала себя значительно спокойнее и постаралась забыть об этом эпизоде. Всё же в страхе жить я не привыкла.

— Здравствуй, дочь моя! Что-то тебя давно не было видно в храме Господнем! — голос мужчины в возрасте с белой бородой до груди и чёрной сутане звучал с упрёком.

— Простите, Святой Отец, я не могла собраться с духом. Смерть жениха подкосила меня. Да и с погоста я уезжала в весьма расстроенных чувствах.

Я не лгала, не знаю, что именно напугало меня там, на кладбище, то ли сгустившийся мрак, который точно предзнаменование навис над погостом. Чёрные тучи, и крупные капли дождя словно создавали завесу, через которую не стоило проходить. И лишь отъехав подальше от кладбища, мы покинули пределы горечи природы. А может подслушанный разговор окончательно выбил из колеи привычной жизни, не давая отрешиться на службе от непрошеных мыслей о незримой угрозе. А может попытка напасть на нашу карету. Интересно, кто это сделал и зачем? Но всё вкупе добило и без того расстроенную меня. А ещё мне было ужасно стыдно за все свои мысли. Но это не отрицало того, что я не хотела иметь его своим мужем. Оттого мне было совестно, и в день похорон, вернувшись домой, я пыталась спрятаться от разгулявшейся стихии под тёплым одеялом, стуча зубами, а перед глазами почему-то всё время стояла странная, будто живая фигура древнего воина. Забылась сном я не скоро. А с восходом солнышка хворь, как рукою сняло. И я перестала себя накручивать, забыв на время про мрачное кладбище.

— Пойдём, дочь моя. А брат твой не хочет облегчить душу?

— Как-нибудь обязательно, — пообещал Алексей, пройдя со мною в храм.

— Я хотела поставить свечу за упокой моего... — слёзы сами хлынули из глаз. Эко, так недолго прослыть плаксой. И вроде бы совестно, но не до такой же степени.

— Хорошо, дитя моё. А после пойдём исповедуешься.

Исповедь звучала примерно так: я очень горевала, что муж прожил так мало, намекая на то, что и потомков после себя не оставил. Это было искренне, разве что я соболезновала самой себе, что он на другой не женился и вот ей и не оставил таких вот маленьких детишек с маленькими пальчиками.

Ну и всё в таком духе. Что жалела, не узнав его получше, что боялась, как бы моя грусть от новости о скором замужестве поначалу могла пагубно сказаться на здоровье моего жениха, подкосить его.

Выходя из храма под руку с Алексеем, я осознала, что на душе мне действительно стало легче.

Не так давно, ещё перед смертью Ипполита Николаевича, мы переехали в город, как обычно поступали к зиме. Я была без ума от Петербурга, но мне не хватало плодовых деревьев, которыми был богат наш сад в загородной усадьбе. Зимой, правда, все деревья стояли голые, лишь пара елей радовала глаз густой тёмно-зелёной шубой из иголок. Но я так скучала именно по заснеженному простору, по которому очень приятно было бегать, кататься на санях, играть в снежки. Всё это было мне недоступно в городской черте, я, правда, уже давно выросла из того беззаботного возраста, когда не возбраняется молодой даме столь неподобающе вести себя. Об этом я часто с лёгкой ноткой грусти вспоминала.

Петербург же был красив сам по себе: разноцветные дома, незаметно переходящие друг в друга, радовали лепниной, балкончиками, изваяниями. А те же атланты и кариатиды, подпирающие своды, немного раздражали своей однообразностью. Хотя и здесь иногда творцы могли применить воображение и изменить привычные формы статуи. Я всегда поражалась мастерством ваятелей: передаче выражений лица, фигуры, словно застывшие в движении. Если ансамбль изваяний не был однообразным, то можно было долго стоять напротив здания и любоваться, стараясь разгадать смысл композиции. Женщины были более свободны в своих движениях, формах, одеждах. Видела даже одну, словно отлучившуюся от своих обязанностей по подпиранию крыши, и болтающую с другой статуей. Ещё радость доставляли всевозможные лавочки, магазины, кондитерские, выставки, музеи.

По возвращении из храма, мы в кругу семьи пообедали, и мама предложила выбраться по магазинам, чтобы присмотреть новые украшения к балу, ведь статус мой так внезапно изменился, а у меня не было даже подходящих случаю перчаток.

По дороге следовало ещё заехать за невестой брата Александра — кузиной Лизаветой, как я её называла. Эта весёлая, открытая девушка, на два года меня старшая, была моей самой близкой подругой.

— Матушка, вы хотели поговорить, как я успокоюсь, — удобно устроившись в карете, начала давешний разговор.

— Да, милая, пожалуй, сейчас самое подходящее время, — со вздохом начала родительница.

— Как вы относились к моему союзу с Ипполитом Николаевичем? — спросила я, сразу переходя к делу, внимательно наблюдая за реакцией уже не очень молодой женщины, при этом в её дымчатых волосах так и не было седины, а на лице почти не было морщин, разве что от улыбки. Надеюсь, я не хуже буду выглядеть в её летах.

— Ох, милая, я говорила твоему батюшке, что надо спросить сперва у тебя. Объяснить всё, рассказать, убедить, но чтобы последнее слово было за тобой. Но этот неуступчивый человек не хотел ничего и слышать. Всё повторял, какая это удача для нашего рода, — гневно сверкнула глазами матушка, видимо, она до сих пор сердилась на отца за эти слова, — он настоял на том, чтобы ты узнала всё уже после подписания бумаг. Ещё и мне велел молчать.

— Матушка, — я всхлипнула, уже не в состоянии сама переживать все эти эмоции вновь и держать их в себе, — получается, что батюшке важнее было состояние Ипполита, чем моё счастие?

— Просто мужчины к исполнению супружеских обязанностей относятся несколько иначе, чем мы, — скорбно проговорила она, подсев ко мне на скамью и утешающе погладив по плечу.

— Получается, батюшка предал меня. И вы тоже.

— Прости меня, Лесенька, — обняла меня мама, а я уткнулась в её меховой воротник, как когда-то в детстве, перебирая мягкую лисью шерсть. Слушала, как стучат колёса по мостовой, кряхтит карета на поворотах и ухабах, да ржут кони. — Я хотела тебе всё рассказать, но твой батюшка стребовал с меня обещание, которое я не могла нарушить.

Я грустно вздохнула и отстранилась. Да, обещания мы все редко давали, стараясь увильнуть от них, ведь однажды данное слово держали всегда — слово чести нарушить было нельзя. И хоть я обижалась теперь на обоих родителей, но понимала, что матушка поступить иначе просто не могла.

Но отец, как он мог променять дочь на коллекцию. Я, наверное, этого никогда не пойму, ведь не испытываю ни к чему такой огромной тяги. Даже свою полочку с фарфоровыми животными собирала просто из стремления походить на отца, а не потому, что мои глаза загорались при виде какой-то безделушки. Но ведь это — всего лишь вещи. Гораздо важнее люди и живые существа, чем бездушные куски переработанных материалов. Пусть бы они и несли на себе наслоения веков и историй, но всё равно не вызывали во мне того отцовского трепета. Да, с детства меня приучили относиться к вещам крайне бережно. Вот братья постоянно рвали свою одежду, но что с них взять — мальчишки! Я даже делала своим куклам наряды, перешивая свои детские вещи, стараясь не выбрасывать ни кусочка ткани, или же отдавала слугам. И девочки бегали в моих старых платьях, важничая и подражая нашим манерам. Так забавно было это наблюдать. Вот умыть-принарядить — и никакой разницы вообще не видно между дворянским ребёнком и крестьянским. Хотя, может, просто слуги жили подле нас и знали все манеры.

Примечания по главе:

Таврида* — В русских источниках конца XVIII — начала XX веков Крымский полуостров именовался также как 'Таврида', отсюда название Таврической губернии. Современное же название полуострова происходит, вероятно, от тюркского слова 'кырым' — вал, стена, ров.

Глава 3

После разговора с матушкой на сердце немного отлегло. Всё же предательства обоих родителей я бы плохо пережила. Карета остановилась, вырывая меня из задумчивости. Мы подъехали к дому кузины, которая тут же выбежала, словно давно поджидала нас, и села в нашу карету.

— Доброе утро, сударыни, — поздоровалась она с улыбкой на беззаботном лице.

Я всегда поражалась её живой и подвижной натуре. Она никогда не могла усидеть на месте, и, играя с нею в детстве, мне приходилось двигаться в её ритме жизни и совершать порою безрассудные поступки. Я тоже была любопытна, но всё же старалась не нарушать установленные правила, хотя соблазн всегда велик, особенно, когда Лизавета рядом. Как раз это мне и нравилось в ней, а ещё пшеничного цвета волосы и яркие горящие задорным блеском голубые глаза. Уж не знаю, повезло ли Александру с нею, или наоборот, но порою я сочувствовала брату с такой-то невестою. Но с другой стороны, её появление всегда озаряло суровые, серьёзные черты лица брата мягкой улыбкой, его высокий лоб переставал хмуриться, а светло-карие глаза наполнялись теплом. И тогда, глядя на его преображение, я понимала, что лучшей пары ему не сыскать.

— Ты только погляди! — воскликнула Лиза из кареты, когда мы проезжали мимо небольшого столпотворения мужчин возле одной из книжных лавок. — Они все за книгами стоят?!

Я отодвинула занавеску со своей стороны и тут же спряталась, увидев старого знакомого. Моя головная боль. Уж очень настырный кавалер, надеюсь, что он не заметил меня и в этот раз не узнает мой родовой герб.

С ним в прошлом году на балу познакомились, и мне пришлось подарить ему целый танец. Он и на два других настаивал, но у него так отвратительно пахло изо рта и шуточки были не очень приятные, а ещё прижимался ближе, чем дозволено, что я, сославшись на плохое самочувствие, отказала, из-за чего больше не станцевала ни одного танца. Надеюсь, что на этот раз меня оминёт сие "счастие". Одним из кавалеров на этот бал у меня был брат, а вот два оставшихся, надеюсь, будут приятными мужчинами.

Карета остановилась на перекрёстке, пропуская поперечное движение, и я, недолго думая, шепнула матушке пару слов и выскользнула из экипажа, утянув за собою кузину, которая только порадовалась очередной авантюре, да ещё не ею придуманной. В заднее окошко кареты я видела, как настырный кавалер взял экипаж, то ли преследуя нас, то ли просто наши пути так нежданно совпали, но рисковать я не стала, а матушка уж как-нибудь выкрутится.

На улице, пока движение по мостовой было несколько оживлённым, мы скользнули в первую попавшуюся лавочку.

И я краем глаза заприметила, как из преследовавшей нас кареты вывалился преследователь. Значит, всё же заприметил. Но, надеюсь, что он не видел, куда мы сунулись.

Я уже собиралась отойти от витрины, как увидала, что поклонника берут под локотки двое здоровяков и тащат в какой-то проулок. От неожиданности даже вздрогнула и поспешила вглубь магазина.

Очутились мы в довольно странной лавкес какими-то металлическими бочками, трубами и прочим. Что же это такое? Никогда в подобном месте не бывала. Мне стало любопытно. Тут было жарко, захотелось раздеться.

К нам тут же подскочил молодой симпатичный парень:

— Здравствуйте, сударыни! Чем могу быть полезным столь очаровательным девушкам? Давайте сюда ваши полушубки, — он галантно предложил свои услуги, и мы сняли верхнюю одежду.

— Добрый день, скажите, пожалуйста, а что это за странное место? — не удержалась задать вопрос я.

— Это магазин для инженеров и механиков, — спокойно и гордо подбоченившись ответил парень, ничуть не смутившись, что мы явно не по адресу пришли и купить ничего не сможем. — Давайте я проведу для вас экскурсию.

— Как интересно! А у вас какие-нибудь новинки есть? — спросила Лизавета, решив поддержать меня.

— Всё по последним достижениям! Вот это паровой котёл, его можно установить на сельскохозяйственную машину; а это бумагопрядильная машина; а вот здесь у нас имеются разные инструменты для механиков.

— Хотите сказать, что уже возможно пахать землю с помощью такого чуда техники? — округлив глаза спросила Лиза, с неподдельным интересом рассматривая непонятные агрегаты.

— Он ещё не опробован, но в этом направлении ведутся крупные исследования, всё вполне возможно. Пока он используется в неподвижных паровых машинах, но не за горами то время, когда и экипажи будут двигаться посредством паровой тяги. Просто пока привилегии на производство такого рода транспорта не удаётся получить, хотя теоретическая база уже имеется, — со вздохом сказал юноша. Сразу было понятно, что он ратует за все эти технологические новшества и принимает близко к сердцу отказы правительства. Молодой инженер?

Помнится, я как-то глядела что нужно, чтобы поступить в технологический университет. Если стипендиатов до ста тридцати, то они принимаются без вступительных испытаний. А вот ежели больше, то назначаются конкурсные состязания по математике, физике и естественной истории. Так что вполне реально, на мой взгляд, при должных знаниях и окончании гимназического курса, поступить и окончить университет, и возможно этот молодой увлечённый человек один из таких слушателей курса. Ещё я заметила выбеленного сединою старичка, дремавшего за прилавком. Присматривает? Сын-внук ещё слишком мал, чтобы оставить того одного?

По окончании осмотра всех технологических новинок, нас провели к чёрному ходу, по просьбе Лизаветы, заметившей, что я от кого-то пряталась тут, то и дело поглядывая на вход, и вывели на другую улочку, где мы смогли быстро разыскать нашу карету, ожидающую нас на углу. Матушка пошла в кофейню, и мы к ней присоединились.

— Ну как? — поинтересовалась я, усаживаясь напротив неё, хотя уже сомневалась в том, что ухажёр наведывался к ней, ведь видела, как того увели. Но не спросить просто не могла.

— Он-таки за тобою охотился. С трудом удалось отвязаться, сославшись на моего ревнивого супруга, который может вызвать на дуэль столь прыткого ухажёра благопристойной замужней дамы.

Мы с Лизаветой рассмеялись. Матушка у меня при желании любого может поставить на место, а с виду такая тихая дама. Хотя мамин ответ спустя минутку заставил задуматься: неужели я обозналась, и те двое, с виду бандитов, увели совсем не моего поклонника?

Хотя, если честно, мне было глубоко плевать на него. Он не являлся мне родственником и мне совершенно не нравился, поэтому даже его скоропостижная смерть в переулке меня бы не взволновала.

К нам подошёл подавальщик и принял заказ на воздушные пирожные и чашечку кофе. После чего пришлось изложить матушке наши приключения в стране паровых двигателей. Рассказывала в основном Лизавета, она любила подробности: взгляды, жесты, охи да ахи описывать. А я задумалась о том, что возможно в недалёком будущем и правда кареты будут самоходны. А может даже и воздух удастся покорить не только при помощи воздушных шаров.

Когда заказ был съеден, мы отправились исполнять первоначальную причину нашей прогулки, ведь мы собирались за модными деталями к туалетам на бал.

Обойти пришлось несколько магазинов. В одном мы набрели на меха, и всё — матушка запропала. У неё была слабость к соболям, долго выбирала, а я присмотрела себе муфточку и воротник к своей шубе. Ещё заглянули в лавку английских и французских благовоний, тут уж Лизавету было не уговорить покинуть царство ароматов — у нее имелась внушительная коллекция разнообразных духов. Себе взяла там лишь один флакон — лёгкий запах розы и жасмина. И только напоследок мы попали куда нужно, уже не отвлекаясь на мелочи. Я подобрала себе фиолетовые лайковые перчатки, означающие лёгкий траур по почившему дальнему родственнику. Не удержалась и купила себе также и красивую брошку ввиде трёх распустившихся бутонов роз, ещё ленты под сиреневое платье.

На этом мы удовлетворились нашими покупками, и отправились домой, ведь время было позднее, и скоро начнёт темнеть.

Вечером в малую гостиную, где мы с матушкой сидели и вышивали у камина, заглянул отец и попросил зайти к нему в кабинет. Я отложила пяльцы и, извинившись перед расстроившейся родительницей, поспешила выполнить просьбу.

— Леся, присядь, — кивнул на кресло батюшка. — Сегодня доставили сопроводительные документы на коллекцию Ипполита Николаевича. Приведи их в порядок, чтобы я мог поскорее в них разобраться, — в его голосе было нетерпение, что вызвало во мне раздражение, но взглянув на такого привычного отца, я поняла, что больше не сержусь на него. У него есть увлечение, и это, наверное, хорошо.

— Как скажете, — улыбнулась, испытав радость от возможности снова окунуться в привычную работу. А то в последнее время отец не прибегал к моей помощи сначала в связи с предстоящим замужеством, а потом щадя мою растревоженную душу. — В каком виде вам предоставить сведения?

— По мере ценности экспонатов. Ещё сделай сравнительную выборку по временным отрезкам с моей коллекцией, а я уже потом подумаю, как всё скомпоновать, — складывая документы во внушительного размера папку, давал указания батюшка, а я лишь кивала. — Я рад, что ты уже готова приступить к своим обязанностям.

— Я тоже рада быть вам полезной, батюшка, — улыбнулась, прижав к себе стопку листов, и удалилась.

У меня не было своего кабинета, хоть я и являлась официальной помощницей отца, и часто мне разрешалось работать в его кабинете, поэтому сейчас я направилась к себе в комнату и, сев за бюро, начала просматривать материалы. Всегда любила неторопливо и вдумчиво всё изучать, вот и на этот раз читала все документы перед тем, как приступить к структурированию.

Когда я почти закончила, то наткнулась на странный, сложенный вчетверо листочек, будто ненароком затесавшийся в эти ровные ряды бумаг. Я, подивившись, медленно его раскрыла, и оттуда выпал маленький серебряный ключик, размером с мой ноготок на мизинце. Во мне всё так и встрепенулось от предвкушения, не знаю почему, но чувства нахлынули неизбежной волной и грозили снести все мои мысли. К щекам прилила кровь, а сердце учащённо забилось. Я сразу нафантазировала себе какую-то страшно-романтическую древнюю тайну, которая передавалась только избранным и несла с собой угрозу. О таких приключениях я не раз читала в романах и украдкой мечтала о чём-то таком, работая с батюшкой со старинными предметами.

Подрагивающими пальцами развернула листочек и увидела посередине мелким почерком написанные загадочные две строчки:

"Красотою сердца ядовитый взгляд,

Обретёшь ты силу, повернув назад".

Я пять раз перечитала эти слова, но так ничего и не поняла. Какая-то нелепица! Затем взяла ключик и положила на ладонь, чтобы лучше рассмотреть. Тоненький, с резным навершием. Такой мог бы быть от маленького ларчика или тайного отделения. Но определенно открывает что-то такое же миниатюрное. Я вздохнула, как бы разгадать эту тайну. Очень уж хотелось всё узнать. Любопытство меня распирало, заставило встать и пройтись по комнате, в задумчивости зажав находку в кулаке. Отдавать ли отцу? Ведь скорее всего он про него не ведает, иначе не отдал бы так просто мне документы. А вдруг там нечто очень важное и батюшка, узнав о моем самоуправстве, разозлится.

И тут я внезапно вспомнила, что за день до внезапной кончины Ипполита Николаевича мне доставили его последний подарок, который так и остался лежать в дальнем сундуке не распакованным, настолько мне было всё противно от этого человека. Я метнулась с канделябром к заветному сундуку и быстро нашла там коробку, перевитую красной лентой. А вдруг это да что-либо значит? Как же интересно!

В белой картонной коробке оказалась маленькая деревянная шкатулка с резной крышкой, с инкрустацией лазурью и кварцем. Очень красиво и дорого. Я её открыла — пустая, обычная шкатулка для мелких драгоценностей. Несколько старомодная, но мне пришлась по душе, даже как-то обидно от этого стало. Я её покрутила в руках и вдруг сбоку под моим большим пальцем подался в сторону один камушек. Быстро развернула и нашла в том месте спрятанное отверстие. Во рту пересохло от напряжения. У меня впервые было что-то такое интригующее.

Ключик идеально подошел, и через секунду щёлкнул замок. У шкатулки отделился кусочек днища, и я смогла открыть скрытое отделение. Там что-то мерцало. Я двумя пальцами аккуратно достала длинную серебряную цепочку, оканчивающуюся круглым медальоном. Зачем такую простую вещь так усиленно прятать? Да ещё и дарить мне?

Отложила уже ненужную шкатулку и, поставив устойчиво на пол канделябр со свечами и усевшись прямо там на полу как простолюдинка, стала на раскрытой ладони рассматривать свою находку. Тонкий диск со странным изображением. Я внимательнее пригляделась и с удивлением узнала на нём изображение головы Медузы Горгоны. Как странно! А под головой были странные непонятные символы, неизвестной мне азбуковины*.

Несколько минут я, ни о чем не думая, просто любовалась красивой вещицей, а потом, поддавшись внезапному порыву, надела медальон на шею и спрятала под платье. Он лёг как раз немного ниже крестика, так что никто не сможет его увидеть.

Приложив руку к груди я облегченно вздохнула и встала — нужно вернуться к работе, а батюшке об этом знать не следует. Могут же быть у меня свои секреты.

Примечания по главе:

азбуковина* (Даль) — чужие, нерусские, незнакомые письмена.

Глава 4

Всё следующее утро я занималась документами, перебирая их в удобном для батюшки варианте и структурируя на своё усмотрение. Что странно, среди описания различных находок мне попалась странная, много раз зачёркнутая и переписанная записка, в которой аккуратным, уже таким знакомым мне бисерным почерком, можно было прочесть окончательный вариант послания:

"Моя милая дражайшая супруга. Все эти лета ты поддерживала меня, не упрекая за труд во благо Родины и наших Предков, хотя это время полностью должно было принадлежать тебе. Ты навсегда останешься в моём сердце, О. П. Моя любовь".

Кому же адресована эта записка, и как она попала в эти бумаги? Разве Ипполит Николаевич был ранее женат? А инициалы подозрительно созвучны с моими. Очередная загадка. Сколько же их было у этого старого, замкнутого человека?

Матушка суетливо собиралась на бал, постоянно заглядывая ко мне то за одним советом то за другим и укоряя за безделие, по её мнению. А я лишь отмахивалась, мне торопиться было ни к чему.

— Мамочка, скажи, а то нападение, что совершили на нас две недели назад... — начала я, при очередном мамином появлении.

— Какое нападение?! — сделала удивлённые глаза родительница.

— Ну как же, когда мы с кладбища возвращались... — решила продолжить я, но мама быстро перебила.

— Это всё переживания, милая, всё хорошо! — и она подошла и обняла меня, словно у меня умопомрачение случилось в виду похорон.

А для меня это было сродни удару под дых. Неужели всё показалось? Но ведь отец с братом выхватили тогда оружие, готовые отразить атаку, которой не было. Но развивать тему я не стала. Ладно, раз говорят, что не было, так и быть, сделаем вид, что это правда.

Матушка не задержалась, но уже реже стала ко мне наведываться, видно уже не желая меня тревожить.

Когда я вышла к обеду, не смогла сдержать улыбку при виде мелькнувших юбок отпрянувшей от брата Лизаветы, её щёки сразу покрылись стыдливым румянцем. Она быстро подскочила ко мне и, взяв за локоть, начала быстро рассказывать последние новости, но то и дело бросала лукавые взгляды на Сашку. Ох, уж этот братец! Уже успел уговорить мою подружку на пару поцелуев, и о чём она только думает.

Мы шумной компанией спустились в столовую, где уже собрались гости, которых всегда привечали в домах. Но что-то отца не было видно, хотя обычно он не опаздывал. Вообще считал пунктуальность сродни добродетели, ведь что может быть ценнее времени, и негоже его красть у других и тем более у самого себя.

Мы расселись по местам и оживленно переговаривались, ожидая появления главы дома. И батюшка вскорости появился необычно задумчивый и в компании незнакомого молодого человека. Судя по всему, они до этого были в кабинете и решали важные вопросы, но что-то я этого сударя не припомню. Я с интересом рассматривала его, а он в свою очередь внимательно оглядел присутствующих. Он был красив: высокий лоб, синие глаза, густые брови, прямой нос, аккуратные бакенбарды придавали некоего лоску его узкому лицу, выравнивая недовольно кривящуюся линию тонких губ, острый подбородок выдавал упрямый характер. Его короткие чёрные волосы завивались небольшими кудрями.

— Бобров Герман Олегович, — представил его отец. — Прошу любить и жаловать, — и обращаясь уже ко мне добавил: — Леся, поухаживай за нашим почётным гостем, развлеки беседой.

С чего это батюшка так расстарался? Хотя, судя по фамилии, этот нежданный гость имеет какое-то отношение к моему почившему жениху. Ох, неужто ещё что-то случилось?

— Леся, как же тебе повезло. Какой он красивый, не то что твой бывший жених, — мигом зашептала мне на ухо Лиза, а я на эти слова только внутренне содрогнулась. Как-то не готова я вот так сразу вновь становиться заложницей обстоятельств.

— Олеся Павловна, как вы себя чувствуете? — спросил севший рядом Герман Олегович.

— Хорошо, спасибо. Неужели я так плохо выгляжу, что вы заподозрили у меня недуг? — ответила я несколько резко, но вся эта ситуация немного нервировала.

— Нет, что вы. Вы само очарование, сударыня. Просто, это такое несчастие потерять жениха накануне свадьбы, — проговорил он мягко, а глаза так цепко следили за моей реакцией, что я невольно поёжилась. Неужто знает о женихе, чужих ведь в помолвку не посвящали. Точно, родственник Ипполита, причём раз в курсе событий, значит, однозначно что-то нужно.

— Смерть — всегда тяжкое бремя. Но я утешаюсь тем, что Ипполит Николаевич сейчас в лучшем из миров, — кротко ответила я, чтобы он не задавал более провокационных вопросов. В самом же деле, не поведаю же я ему о своём истинном отношении к сей трагедии.

— Да, мой дражайший дядюшка был исключительным человеком. Мы с вашим батюшкой давеча его поминали. А вы хорошо сами его знали? Много ли он вам рассказывал о себе? — елейно улыбаясь, всё сыпал вопросами Герман Олегович.

Что-то не нравятся мне его намёки, сразу вспомнилась вчерашняя находка. Может, он прознал об этом медальоне и собирается стребовать его с меня? Ну нет, как бы он узнал, тут же себя успокоила.

— К моему глубочайшему сожалению, я почти не общалась с женихом, всеми делами заправлял батюшка, — опустив глаза и приняв самое простодушное выражение лица, ответила я.

— Да-да, конечно. Такой прелестной девушке не гоже забивать голову всякими скучными вещами, — поспешно согласился Герман Олегович и сменил тему: — Я слышал, вы будете сегодня на балу у Меньшовых.

— Мы ответили согласием на их приглашение, — уклончиво проговорила я.

— О, тогда будете ли вы столь любезны подарить мне танец? Мне посчастливилось тоже быть приглашенным и как чужой в этом славном городе буду рад встретить там знакомое лицо, — порывисто заговорил он.

— Герман Олегович, простите, что вмешиваюсь, но моя дочь с превеликим удовольствием отдаст вам танец и не один, — внезапно обратился к нам отец.

Я гневно сжала в руках столовые приборы, есть резко расхотелось. Почему такой вопрос он решает за меня?

Остаток трапезы я молча ковырялась в тарелке, так и не попробовав стряпню, не особо прислушиваясь к беседе мужчин, невесело думала о своём. И чего отец рассыпается в любезностях? Племянничек ведь прав не имеет на наследство или всё же имеет? Но коллекция по договору всё равно принадлежит нашей семье, так чего же батюшке переживать?

По завершении обеда Герман Олегович поблагодарил за радушие отца с матушкой, пожал руки братьям, поцеловал мою руку и удалился. На душе после его присутствия осталась неясная тревога, хоть он и хорошо воспитанный красивый молодой мужчина, а от его синих холодных глаз у меня подкашивались коленки.

— Батюшка, я могу с вами поговорить? — успела окликнуть уходящего отца.

— Да, милая, пойдём.

Уже в кабинете я, едва сдерживаясь от тревоги и негодования, старалась очень тщательно подбирать слова, чтобы не наговорить отцу того, о чём могу пожалеть, ведь пока все мои мысли — сплошные догадки. Возмущаться я стану, если они подтвердятся.

— Батюшка, могу я узнать причину, по которой нас навестил Герман Олегович?

— Никогда не сомневался в твоей проницательности, — немного устало проговорил он и грузно опустился в кресло, пригладил седые волосы, поправил пенсне и, прочистив горло, заговорил: — Сударь Бобров прибыл предъявить свои права на наследство, в частности он желает оспорить законность подписанного нами договора.

Я затаила дыхание и, распахнув широко глаза, внимательно слушала отца, а он, так и не дождавшись от меня наводящих вопросов, со вздохом продолжил:

— Герман Олегович просмотрел договор и с большой неохотой принял его условия, согласившись решить дело миром. Правда, с одним условием, что ты станешь его женой.

Я задохнулась от возмущения, в глазах потемнело, я судорожно вцепилась в подлокотники. Так, дыши, Леся, дыши! Считаю про себя до десяти, стараясь побороть нахлынувшие чувства.

— Только не говорите, что согласились? — воскликнула я. Хотя и так уже знала ответ, он был очевиден по поведению Германа за столом, по реплике отца. О, Господи! Как мне всё это выдержать?

— Лесечка, послушай, это завидная партия. С наследством Ипполита Николаевича состояние Германа Олеговича утроилось. Он красив, обходителен, что ещё нужно молодой девице? — искренне принялся меня увещевать он.

— Любовь! — вскричала в отчаянии я, а затем как будто во мне что-то лопнуло и хлынул поток обрывочных мыслей и растревоженных чувств: — Батюшка, разве я не была прилежной дочерью? Разве не покорилась вашей воле при первом замужестве? Моя судьба была бы исковеркана, но я не противилась, помня о долге перед семьей. И разве не отдала этот долг сполна? — внезапно осознав, что именно наговорила, прикрыла в испуге рот ладонью. Ох, зря я всё высказала, зря, но сдаваться так просто была не намерена.

Отец гневно вскочил со своего места, подошёл ко мне, но увидев решимость перемешанную со страхом в моих глазах, понял, что с меня довольно. Первое, что я заметила — растерянность, а после такую же решимость.

— Олеся, больше не смей так со мною разговаривать! — сухо сказал он, а потом смягчился и ласково произнес: — Пусть Герман поухаживает за тобой, познакомитесь ближе, возможно, он станет люб тебе. Вдруг именно он — твоё счастие. Родителям всё же виднее.

Батюшка гордый, он не признает своей ошибки, будет хвататься за последнюю соломинку. Я в отчаянии прикусила губу, чтобы не расплакаться. Он меня не слышит!

— Как пожелаете, — я поднялась, под строгим взглядом отца присела в реверансе и, больше не говоря ни слова, выскользнула из кабинета.

В душе клокотала злость и обида.

— Олеся? — матушка попыталась меня перехватить, допытаться, что случилось, но я, наплевав на приличия, приподняла юбки и вихрем побежала в свои комнаты. Не желаю никого видеть! Просто не желаю. Оставьте все меня в покое!

В своей комнате заперлась, чтобы меня никто не беспокоил, и, упав на кровать, всласть наплакалась в подушку, чтобы никто не видел и не слышал. Всё же слёзы мои никто не должен видеть, так матушка учила. Как бы больно или обидно ни было, нельзя никому показывать свою слабость.

Мне не позволено выйти замуж за того, кого я полюблю. А всё упирается в деньги, будь они прокляты! Сейчас я ощущала себя скованной по рукам и ногам, и плевать на то, что по статусу я выше крестьян. Они хоть сами женятся, не без отцовского благословения, но обычно он не препятствует их счастию. Так чем же я хуже? Я ведь уже принесла в отцовскую копилку то, что он хотел. Так чего же не даст мне свободы выбора?

Горькие слёзы промочили подушку, но я не замечала этого.

Хотелось назло отцу влюбиться в первого встречного и убежать с ним. Да кто ж позволит? Наверное, лучше вообще запереть своё сердце от чувств, быть холодной и ничего не чувствующей очаровательной дамой, эдакой кокеткой, которая сама разбивает мужские сердца. Наигранно улыбаться, благо, отточена вся мимика до совершенства, и чувства я умею скрывать. И танцевать-танцевать-танцевать, наслаждаясь самим танцем и не обращая внимания на кавалера.

Пока пороть горячку не стоит. Танцы обещаны Герману? Пусть так. Подговорю Александра стать мне вторым кавалером. Ну а третьего партнёра я постараюсь сама выбрать. И пусть не прилично даме приглашать кавалера, но ведь можно устроить всё как бы ненароком, очаровав собою, "случайно" столкнувшись с тем, кто мне нравится.

Да, пожалуй, так и поступлю.

Я уже успокоилась, теперь нужно "поразить" красотой и безупречностью манер весь высший свет сегодняшнего вечера.

Матушка постучалась в мои покои, когда я уже стояла перед зеркалом, любуясь своим отражением. Не дурна собою: волосы не без помощи служанки уложены незаметною косою вкруг головы, накрытой сиреневыми лентами, а кончики спускаются красивыми локонами до плеч; карие глаза, при ближайшем рассмотрении, вовсе не карие, а зелёные с коричневым ободком, завершающим радужку глаза, и такими же лучиками устремляющиеся к зрачку; широко распахнутые веера длинных чёрных ресниц бросают тень на розовые щёки; а красивые дуги чёрных слегка выщипанных бровей делают глаза визуально ещё больше; прямой чуть закруглённый внизу на кончике нос; овальное лицо, красивые средней толщины губы. Я улыбнулась очаровательной незнакомке в зеркале, ведь сегодня меня обычной не будет, так я решила, и получила в ответ удовлетворённую улыбку. Милая, красивая, что ещё надобно, чтобы поразить всех? В ушах были по две цепочки с жемчужинками на каждой.

На тонкой длинной шее красовалось такое же жемчужное колье, красивой сеткой обрамляющее скромное декольте платья. Не случайно я выбрала именно этот гарнитур, он лучше других скрывал тончайшие две цепочки — с крестиком и медальоном, которые опускались в лиф. Почему-то у меня и мысли не возникло снять находку с шеи. Она будто сроднилась со мной, стала неотъемлемой частью.

Бледно-сиреневое атласное платье начиналось с мягкого корсета без пластин, подчёркивающего достоинства моей фигуры, утягивающего живот и подчёркивающего грудь. Рукава были спущены, оголяя плечи. А от середины талии шла пышная юбка с кринолином такого же цвета. На руках выше локтя были фиолетовые лайковые перчатки. Я отошла чуть подальше, оценивая свой вид целиком. Неплохо!

— Я готова, — крикнула я за дверь, стучащему на этот раз Сашке. Вот нетерпеливый какой! Надела шляпку, схватила веер, после чего пошла на выход, стуча каблучками бальных атласных бареток, озвучивая своё присутствие.

— Как хороша! — всплеснула руками матушка, увидав меня на лестнице под руку с братом.

— Мама! — укоризненно бросила я. — Вы и сами сегодня писаная красавица!

Она довольно улыбнулась и подала знак слуге, чтобы накинул полушубок. На её немного раздавшейся с годами фигуре отлично сидело кремовое бархатное платье с тёмной вышивкой по подолу, оттенённое рубиновым ожерельем и такими же серьгами. Тёмно-каштановые волосы были высоко подобраны, оголяя молодую шею. Белые перчатки, перьевой веер в тон платью. Красива, и не скажешь, что уже не юна. И только причёска намекала на то, что мама замужем.

Отец ждал уже во дворе, дав распоряжения кучерам, поэтому мы большой шумной толпой, сели в карету и сразу же отправились на бал. А я решила сегодня более не думать о дурном, а в точности выполнить своё намерение — развлекаться от души.

Глава 5

Музыка была расслабляюще великолепной, множество красивых пар кружилось в танце, словно снежинки в лунном свете. Александр с Лизой радостно присоединились к ним, я с некоторой завистью проводила смеющуюся и лучащуюся счастьем подругу взглядом и начала украдкой осматривать гостей. Всё же план свой я стойко была намерена выполнить.

Тут заметила как ко мне уверенно устремился молодой человек, в котором я с сожалением распознала Германа Олеговича. Это ж надо, какое невезение! Почему он так быстро меня нашел?

— Олеся Павловна! Вы очаровательны, просто нет слов! Ангел, спустившийся с небес! — преувеличенно восторженно воскликнул он и приложился к моей ручке.

— Благодарю, сударь, — как можно вежливее ответила я.

Герман был красив, в чёрном распашном фраке на французский манер, белоснежной рубашке с воротником стойкой и белой розой в петлице. Я едва подавила улыбку, ох уж эти модники. Но, хорош! Многие дамы не откажутся от его общества, да и манеры его всегда на высоте. Правда, цепкий, совсем не праздный взгляд, меня немного настораживал и не давал проникнуться симпатией к этому молодому человеку. Да и его странные, неизвестные мотивы и планы на мой счёт откровенно пугали.

Ведь зачем ему жениться, если он даже не знаком с предполагаемой невестой. И, судя по батюшкиному объяснению, он таким образом пытался не завладеть коллекцией, а наоборот, отдать её моему отцу. Зачем ему я? А ведь если вспомнить подслушанный на кладбище разговор, это может иметь смысл. Неужели он один из этих злодеев? Верить в это не хотелось, но и положительным он мне не казался.

— Позвольте пригласить вас на следующий танец? — обаятельно улыбнулся он.

Я чуть не заскрежетала зубами. Какой шустрый! А я даже не успела записать в висящий на изящной цепочке у пояса агенд оставленные за Александром танцы. Нехотя отцепила бальную книжечку и раскрыла на подходящей странице.

— Хорошо, следующий танец ваш, сударь, — записала я его имя напротив вальса.

— Премного благодарен, — учтиво склонил он голову, а затем довольно добавил: — Я бы ещё был безмерно счастлив составить вам компанию в мазурке.

Я удивленно захлопала ресницами и смогла лишь кивнуть, записывая в агенд и второй танец за Германом Олеговичем. Вот совсем не ожидала, что такому с виду важному и серьезному господину захочется танцевать такой быстрый и весёлый танец. Это совсем не вязалось вместе с моим восприятием этого человека. Может, я ошибаюсь? Хотя, нет! Ишь, что удумал! В жёны меня хочет, даже не познакомившись. Я незаметно фыркнула своим мыслям. Но мужчина уже подставил мне руку, затянутую в белоснежную перчатку, и мне пришлось положить сверху свою и проследовать в гущу ожидающих начала музыки пар.

Кавалер, ловко вальсируя, развлекал меня непринуждённой светской беседой на ничего не значащие темы, а я, как и положено украдкой заглядывала ему в глаза. И в эти моменты я успевала замечать постоянно разные оттенки эмоций в его синих глазах. То интерес, то снисходительность, а иногда и откровенное пренебрежение. И это было странно. Ведь я не меняла своей линии поведения, а он будто постоянно оценивал меня с новой стороны. И мне это с каждым разом всё меньше нравилось, но одновременно становилось жутко любопытно, чем вызвала подобное отношение.

Когда музыка смолкла, Герман Олегович отвел меня на то место, где пригласил, и, не имея от меня некоего поощрения, удалился, напомнив о мазурке. Оставшись одна, раскрыла веер и начала обмахиваться, пытаясь выровнять дыхание после танца и волнения, незаметно поглядывая на гостей. Мне же ещё следует найти подходящего кавалера. Неспешно двинулась вдоль стен, здороваясь со знакомыми и улыбаясь своим мыслям.

Взгляд скользнул по группе беседующих мужчин, а затем резко метнулся обратно, цепко и упоительно впившись в лицо одного из них. Ого! Этого не может быть! Он был необычайно похож на так поразившую меня в день погребения Ипполита Николаевича статую воина. Широкий разворот плеч, высокий рост. Только волосы коротко, по-модному острижены, но черные и немного вьющиеся. Аккуратная чёрная бородка, переходящая в усы, придавала ему вид уверенности и солидности. Он весело рассказывал, активно жестикулируя, а собеседники периодически разражались хохотом. Но вот мужчина на миг смолк, пока минует очередной приступ смеха у его компании, и быстро, удивительно внимательно, обвёл совершенно серьёзным взглядом окружающих. А я не успела отвести свой. Наши взгляды встретились, и он удивленно поднял брови, расплылся в улыбке и подмигнул. И как всё это понимать?

Я смутилась, прикрыла часть лица веером, скрывая улыбку, чуть наклонила голову, потупила взор и стремительно зашагала дальше, чтобы скрыть разрумянившиеся щёки. Надо срочно отыскать Сашку и Лизу! Да, точно!

Вдруг мне преградила путь тёмная фигура и весёлый низкий голос спросил:

— Сударыня, куда же вы так спешите?

Я возмущённо подняла на незнакомца глаза, это ж надо так бесцеремонно подойти первому, без представления, но весь пыл на гневную отповедь иссяк, так и не зародившись. Это был именно тот человек, которого я только что так увлеченно рассматривала. Разом пропали все слова и мысли, и я вновь покраснела, снова прячась за веером.

— Вы так милы, — улыбнулся он. — Позвольте представиться, Стригин Денис Борисович.

— Донская Олеся Павловна, — пролепетала я, не зная как себя вести в таких случаях. Но вдруг во мне пробудился огонь противоречия. Но я же сама хотела поступить почти подобным образом. И даже лучше, что он первым подошёл. Всё же такое поведение для меня было слишком непривычным, но я выдохнула, набираясь смелости, и мягко улыбнулась ему: — Признаюсь, вы меня смутили.

— Как я рад, что ещё в силах смутить молодую прекрасную даму. Да-да, и не смотрите на меня столь укоризненно. Я говорю истинную правду. Ваш пристальный взгляд, пронзил моё сердце и не выходит у меня из мыслей вот уже... — он на мгновение замялся, будто что-то подсчитывая, — восемь минут!

Я рассмеялась. Какой ужас! Целых восемь минут!

— Прошу меня простить, за столь откровенное внимание, — уже более свободно улыбаясь и глядя в его карие смеющиеся глаза, сказала я, — но я вас спутала с одним знакомым. Вы очень похожи.

— Вы разбиваете мне сердце! — печально покачал Денис Борисович головой, а затем лукаво улыбнулся, — разве я не единственный в своем роде! Просто непростительно, что есть некто похожий на меня.

— Сударь, да вы сама скромность! — воскликнула я в притворном восхищении, с радостью поддерживая игру.

— Как замечательно, что вы это заметили! Скажу вам по большому секрету, — он перешёл на шёпот, наклоняясь ко мне и обжигая своим дыханием мою шею, — я тут единственный такой замечательный. А потому вы просто не можете отказать мне в танце! — заговорщицки подмигнул мне.

— Мазурку я уже обещала, — не смогла скрыть сожаления в голосе, но предвосхищая попытавшегося что-то сказать Дениса Борисовича, добавила, — но следующий танец у меня свободен.

В конце концов, решила я быть другой сегодня или не решила? Кавалер довольно улыбнулся и предложил мне локоть. Скоро уже должен кончиться танец, и тогда мы сможем станцевать вместе. А до того, он продолжил весело отвешивать мне комплименты, причем с такой лёгкостью и изобретательностью, что я постоянно улыбалась. На душе было легко и тепло. Вот всегда бы так замечательно проводить время.

Нам выпало танцевать кадриль. Мы смеялись, переговаривались и весело скакали. Денис, а он попросил обращаться к нему по имени, ведь, как сказал, совершенно не древний старик, чтобы хорошенькие девушки называли ещё и отчество, был очень ловким, легко проделывал все па и помогал мне. И было так приятно и безмятежно. Не хотелось ничего вспоминать. Вот бы этот танец никогда не кончался!

Но музыка смолкла, Денис с горящими странным блеском глазами поцеловал мою руку и направился к столам, точно угадав мои мысли о напитках. Горло пересохло, после такого динамичного танца, я тяжело дышала и с охотой опиралась на предложенную руку мужчины. И, если сначала я думала, что ему за тридцать, то сейчас так не была в этом уверена. Слишком весёлым и беззаботным он казался. Но в то же время, в мыслях постоянно всплывал тот его быстрый взгляд, уж точно не присущий праздным людям. Загадочный кавалер! Мечта всех девушек. Я про себя захихикала.

Когда Денис подал мне стакан сока, за спиной раздалось деликатное покашливание.

— Кхм, Олеся Павловна, скоро будут играть мазурку, — сказал Герман Олегович.

Я обернулась, едва успев скрыть раздражение. Зачем его нелегкая принесла? Так же всё хорошо было.

— Герман Олегович, я рада, что вы такой предусмотрительный, — не смогла удержать ехидной усмешки.

— Олеся... — вдруг он осёкся, замолчал и воззрился на мою грудь.

Я вспыхнула. Каков наглец! Мельком глянула на себя и ахнула. Мой медальон выскочил из надёжного убежища и сейчас красовался поверх платья. Я поспешно его спрятала и гневно посмотрела на племянника жениха. А он же, прищурившись, рассматривал меня, и в глазах его больше не было ни капли теплоты. Острые, неподвижные синие клинки, вспарывающие подноготную, разрывающие душу. Я испугалась, сделала шаг назад. Вдруг вперед выступил Денис, и примирительно проговорил.

— Это я виноват, все силы Олеси истратил на кадриль.

Герман дёрнул уголком плотно сжатых губ и будто через силу посмотрел на моего кавалера, чтобы тут же, едва заметно, оскалиться. Я увидела, как у Дениса удивленно взлетели брови, затем в глазах отразилось некое понимание, и они утратили прежнюю весёлость и открытость, резко посветлев, что выдавало гнев мужчины. Что происходит?

Денис и Герман буравили друг друга взглядами, упорно не замечая озадаченной меня. Это становилось невозможно смешно, но и одновременно странно. Вдруг висок пронзила острая боль, а живот скрутило спазмом. Я заметила, что кавалеры вздрогнули и поморщились, а в следующий миг по залу разнеслись гневные крики и металлический звон. Я удивленно выглянула из-за спин мужчин и озадаченно воззрилась на развернувшееся происшествие. Двое незнакомых щеголеватых франта яростно накинулись друг на друга, держа в руках длинные кинжалы. Выкрикиваемые ими слова были абсолютно мне не понятны, что наводило ещё больше страха. Вдруг в нашу сторону ринулась красивая темноволосая девушка и схватила Дениса за локоть, её лицо было чрезвычайно озабоченным, а глаза предельно серьёзными.

— Дэн, быстрее, ты должен остановить Илию! — быстро заговорила она.

— С кем он, Олли? — на ходу спросил Денис.

— Один из северных, недавно в городе, — успела прокричать вслед ему девушка.

— Почему не доложили? — хмуро спросил Герман с необычными властными нотками в голосе, что я не удержалась и вопросительно глянула на него.

— О... — оценивающе взглянула на племянника моего почившего жениха странная незнакомка. — Куратор?

— Герман Олегович, — холодно представился он.

— Да что же это происходит? — наконец решилась я подать голос, во все глаза глядя, как Денис Борисович ворвался в гущу схватки и в одно движение перехватил обоих зачинщиков за запястья. Звон выпавших клинков почти не был слышен в гаме окружающего веселья. Тут только я поняла, что именно меня так смутило — никто не обратил на произошедшее ни малейшего внимания. Как же так? Бал продолжался, гости шутили, танцевали, играла музыка. Но такого просто не может быть!

— Олеся? — ошарашенно всмотрелся в меня Герман, а в глубине глаз разгорался странный, немного пугающий огонёк. — Ты это видишь?

— Конечно, — возмущённо сверкнула глазами я, разве можно всё это не увидеть.

— Этого не может быть! Или... — его взгляд метнулся к вырезу моего платья, но вдруг ко мне шагнула девушка, вроде Денис назвал её Олли, я ещё успела подумать какое странное имя, как её ладонь легко легла мне на плечо, а тихий проникновенный голос начал говорить.

— Ничего страшного, мальчики повздорили, с каждым бывает. А ты лучше слушай музыку, какая она весёлая, на душе сразу теплеет, и все тревоги уходят. Видишь, как люди танцуют, кружатся, кружатся...

Под странным успокаивающим голосом, я перевела взгляд от эмоционально выясняющей отношения троицы мужчин на кружащиеся пары. Постепенно в глазах начало мутнеть, фигуры становиться всё зыбче, а мои веки тяжелее.

Я встрепенулась, сидя на мягком диванчике, а рядом со мной заливисто щебетала Лизавета, рассказывая, как ей нравится на этом балу. Непонимающе посмотрела на её довольное лицо. Как я здесь оказалась? Ничего не помню! Последнее воспоминание, что Герман и Денис Борисович прожигают друг друга взглядами. А что было потом? Мне стало плохо? Возможно... хотя раньше со мной такого не случалось.

— Лиза, а как я здесь оказалась? — растерянно спросила подругу.

— Тебя привел Герман Олегович, сказал что ты очень устала и немного разыгралась мигрень. Ты разве не помнишь? — озадаченно спросила она. — Хотя, не замечала за тобой раньше головные боли.

— Что-то такое припоминаю... — пробормотала я. И правда, какие-то образы обрывками вертелись в голове, но ухватить я их не могла. — Наверное, переутомилась.

— На, выпей, — Саша протянул мне бокал с чем-то. Я принюхалась к напитку, и от этого голова стала болеть ещё сильнее, а пальцы сами собой разжались. Брат успел подхватить сам бокал и убрать, но красная жидкость медленно растекалась по моему платью.

— Ничего, Павел Михайлович уже послал за каретой, скоро будем уезжать, — встревожено глядя на меня, сказала Лиза. Ну и слава Богу! Скорее бы этот бал кончился! Хотя, надо признать, что Герман Олегович оказался не таким уж и неприятным человеком, да и Денис Борисович заинтересовал меня, хотя совершенно не понимаю, чем именно. Особенно его схожесть с тем римским воином на кладбище. Ох, надо будет сходить ещё раз посмотреть на него, да и повод у меня имеется.

Глава 6

Я неудобно тряслась в карете, напротив сидела матушка. На улице уже стемнело, и было невыносимо холодно. Я жалась в тёплую шубку, но первые заморозки особенно плохо переносятся. А ведь вчера было ещё тепло. А сегодня уже снег выпал, первый, который не стаял. В окоченевших руках я сжимала отцовскую рукопись, большей частью писанную моей рукой, ведь у батюшки не очень разборчивый почерк.

Он дал мне очередное задание: заключить предварительный договор, отдав в печать описание его экземпляров, дополненных коллекцией Ипполита Николаевича. Последние две недели я только тем и занималась, что переписывала выдержки из записок покойного. К сожалению, большинство его записей просто не вошло в брошюрку, которую собирался издать отец.

Было немного страшновато в первый раз заниматься столь важным вопросом, договариваясь от имени отца. Раньше поручения были порядка отвезти-забрать конверт, лично в руки. А сейчас придётся договариваться. Интересно, это свидетельство отцовского доверия или просто так совпали обстоятельства? Было ещё тревожно на душе, ведь ещё и поздно выехали, правда, и днём солнышка на было, но засветло не так страшно. Ведь сплетни про нападающих на богатые экипажи грабителей уже подтвердились и не раз. Пусть и физически, вроде бы, никто не пострадал, кроме как одного кучера, который полез в драку и получил кулаком в лицо, но всё равно было страшновато, особенно мне, ведь я помнила предыдущее нападение на карету, пусть сейчас мимо погоста мы и не проезжали.

Батюшка же сказал, что, к сожалению, на этой неделе он не может встретиться, у него вечерние занятия в университете, а днём не работает начальство типографии. А откладывать в долгий ящик издание брошюры не стоит. Поэтому я уже заранее злилась на это начальство, с которым мне предстояло встретиться.

Да и на кладбище я успела побывать, правда, днём. И опять же не одна, а с матушкой и братом. А после, как возложили цветы на могилку покойного, попросила дать мне какое-то время побыть одной. Наведавшись к воину, в очередной раз удостоверилась в схожести Дениса и воина. А после по-быстрому вырвала все сорняки, постаравшись не испачкаться. Вот только это слабо удалось, пришлось оправдываться, ссылаясь на то, что подскользнулась на скользкой земле и едва не упала.

Страшно. Ветер заунывно свистит, задувая в щели холодный пронизывающий воздух. И почему не сделать обогреваемые кареты? Паровые котлы ведь давно изобрели, вот и поставили б их на машины. Если не могут додуматься сделать машину самоходной, так хотя бы обогрев изобрели.

Пальцы от холода уже не слушались. А спрятать я их не могу в муфточку, ведь рукопись помнётся. А отпустить её я не рискнула. Всё же много труда в неё вложено. Мало ли чего: внезапно открывшаяся дверца, налетевший порыв Борея*...

Я поёжилась и поменяла руки, стараясь теперь отогреть в меху левую. Мы остановились.

— Тпру! — послышался голос кучера. Сердце пропустило удар. Неужели грабители? — Приехали!

Послышался облегчённый вздох матушки, да и у меня невольно вырвался. Кучер подал мне руку, а затем родительнице. Она бы меня подождала в карете, если б не было так холодно да и не хочется подвергать её опасности, одну. Я конечно не думала, что смогу противостоять одна грабителям, но когда ты находишься один при нападении — особенно страшно. Хотя, с другой стороны, другие не подвергаются опасности. Да и надолго я, ведь не просто забрать пакет надобно.

В трёхъярусном скромном домике с надписью "Типография В. Оболенского" в каждом окне горел свет. Слышались голоса и даже смех, а также периодический стук. Мы вошли под звук звенящего колокольчика.

— Доброго здоровья, сударыни! — поклонился нам молодой парень, обувая валенки в сенях и собирающийся выйти на улицу. — Чем можем быть полезны?

— Нам назначена встреча.

— Тогда проходите на третий ярус. Я бы провёл, но заблудиться там невозможно — лестница всего одна, — и пусть парень улыбался и казался доброжелательным, я услышала в его голосе лёгкую насмешку. — Позволите ваши шубки?

Хоть тут и было теплее, чем на улице, но я изрядно намёрзлась, поэтому лишь отрицательно покачала головой да и матушка меня поддержала.

В двери, отделяющей сени от дома, было вставлено прозрачное стекло, чистое, что казалось и вовсе оно отсутствовало. Это было в диковинку. Сиротливо окинув через него взглядом лестницу, подметила скромную ковровую дорожку на ней. Странно, я думала типография не так выглядит. И приёмная находится на первом этаже. А тут обычный дом, одно из помещений которого отведено под сени. Не поленились ведь. Это заслуживало уважения.

— Как пожелаете, — он хмыкнул. — Но у нас жарко. Коли ничего боле не надобно, я пойду по делам?

Учтивый, но какой-то неправильный. Разве так челядь разговаривает с хозяевами или их гостями? Правда, на слугу он не похож, скорее на служащего тут. Подмастерье?

— Да-да, конечно, извините, что задержали вас, — не хотелось бы, чтобы парню устроило начальство взбучку из-за нас. Он нахлобучил на голову шапку-ушанку, поднял воротник тулупа и покинул помещение, обдав нас холодным порывом ветра и тучей снежинок.

Мы прошли внутрь.

Тут же было несколько открытых помещений, где работали разные ребята. Много молодых, но и пожилые имелись. Они доброжелательно поздоровались, приподнимаясь со своих мест, и садясь обратно. Продолжая свой разговор и боле не обращая на нас никакого внимания. Я решила не отрывать их от дел, и проследовала на лестницу. Матушка молча следовала за мною, что было для неё несколько странно. Хотя, я ещё ни разу с ней не заходила в помещение вот так, по поручению отца.

Поднявшись на нужный ярус, мы отметили довольно скромное помещение, с софою для важных гостей, и несколькими стульями. Свет от канделябров и общей люстры создавал довольно яркий эффект, словно вовсе не темно на улице. На окнах были закрытые простецкие занавески. И весь пол застелен красным дешёвым ковром. Также имелся небольшой столик на колёсиках.

— Добрый вечер, сударыни. Изволите раздеться? — послышался приятный низкий голос.

Я подняла взгляд на говорившего.

А, ещё один парень на побегушках. Разве что одет в простую рубаху с вышивкой. Крестьяне уж не вышивают, разве что на свадьбу.

— Доброго здоровья, раздеваться не будем, холодно.

— Чаю, кофий?

Мама попросила кофий, а я согласилась на чай. Мне лишь бы согреться. Ещё не хватает заболеть. Тут веяло теплом, но от этого только становилось ещё зябше.

— Вы сообщите хозяину, что у него клиенты?

Молодой человек натянуто улыбнулся, хотя в глазах была сталь.

А мне сделалось отчего-то стыдно, лицо бросило в жар.

Увидев моё замешательство, он исправился, сказав, что тот уже ждёт.

Затем написал какую-то записку и вложил в небольшую стеклянную трубочку, после чего открыл в стене заслонку по размеру диаметра контейнера и бросил туда. Послышался звук трения, после чего всё смолкло, а молодой человек продолжил свои дела, изучая содержимое полок с книгами.

А спустя несколько минут, показавшихся мне вечностью, послышался звон колокольчика прямо из стены. Мужчина подошёл к ней и открыл другую большую заслонку. Там находился чайник с двумя чашками на подносе. Матушке протянули на блюдечке чашку с кофием, а мне галантно налили свежезаваренный ароматный чай. Я смаковала каждый глоток вкусной горячей жидкости, а вот к сладкому даже не притронулась. А потом распахнула глаза и встретилась с внимательным взглядом всё того же служащего. Отчего-то смутилась и едва не поперхнулась.

Чай на удивление очень ароматно пах. Тело не только согрелось, но стало жарко. И я предпочла снять шубу.

Молодой человек же ходит туда и обратно, что-то носил в кабинет, выходил и вновь приходил.

Проходя мимо и заметив, что чашки наши опустели, он предложил добавки.

— Благодарю, но сперва дела.

Матушка решила остаться в приёмной, чуть приоткрыв полы шубы, но отказавшись полностью снять её, и продолжила наслаждаться кофиём. Довольно дорогое удовольствие, не каждый может себе позволить купить для семьи, не то, что всех гостей потчевать. Ведь везли зёрна из Нового Света*.

Я поправила скромное платье, хоть и дорогое, но без лишних украшений, почти облегающее фигуру. Волнуюсь. Сглотнула. Не впервой выполнять поручения батюшки. Я справлюсь! Вздохнула и постучала в кабинет.

— Входите, — услышала всё тот же голос молодого человека.

И я, поборов волнение, вошла.

— Здравствуйте, — поприветствовала я хозяина типографии, окидывая взглядом помещение в поисках оного.

Кабинет был невелик, скромно обставлен. Но я бы не сказала, что мебель дешёвая, хотя и без помпезности. Добротный письменный стол, два кресла с моей стороны и одно напротив, у задёрнутого плотной коричневой занавеской окна. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами и бумагами. И потчевавший нас молодой человек что-то брал с полки и выкладывал из небольшого ящичка.

Я ещё раз окинула помещение быстрым взором, стараясь найти здесь ещё одного человека, но так и не заметила никого, кроме нас двоих.

— Простите?

— Присаживайтесь, сударыня. В это время редко встретишь молодую не обедневшую дворянскую девушку, ведущую какие-то дела.

— В это время? А разве раньше было по-другому?

— По всякому было. Если не углубляться в историю, вполне лет так семьсот назад было равноправие между мужчинами и женщинами.

— Неужели? Слабо верится, что в языческой Руси такое было возможно.

— Всякое было. Вера никак не влияет на культурность и развитие, точнее наоборот влияет, но многобожие тут точно никоим боком.

— Вы что-то имеете против христианства? — я удивлённо приподняла бровь.

— Мы ведь тут собрались не вопросы веры обсуждать, — жёстко сказал он, в глазах появилась сталь.

— Куда? — неуверенным голосом спросила я, осознавая, с кем разговариваю и намекая на одно из кресел. Он ведь хотел сменить тему. Я не против. Неужели дела так плохи, что слуг не имеется и приходится одеваться пусть и в добротную одежду, но столь скромную?

— Куда хотите. Я могу и постоять, — он опёрся руками о стол, нависая надо мною, а мне вдруг так неуютно стало под его пронизывающим взглядом, что захотелось провалиться сквозь землю. Но заметив моё замешательство, молодой человек присел напротив меня. — Так что именно вы хотели? Могу я взглянуть на рукопись?

— Да, конечно, — я протянула ему бумаги, заметив, что моя рука немного дрожит.

"Успокойся, Олеся! Он же вовсе не страшный", — сказал мне внутренний голос. Я невольно согласилась, что молодой человек лет так тридцати, не больше, с коротко подстриженной бородой и усами, вьющимися волосами, собранными в небольшой хвост, правильными чертами лица и тёмно-серыми глазами, выглядел не опасно, если не брать в расчёт ширину его плеч, и рост поболе моего на целую голову. Но как-то он в моих глазах увеличился в размерах, как я узнала, что он — хозяин. Стал больше и страшнее. А ещё он казался мне смутно знакомым, но я не могла понять, где могла его видеть.

Молодой человек достал из стола свои бумаги, перелистывая при этом рукопись и не обращая на меня никакого внимания.

— А цензура уже подписана? Ах, да, вижу, — бормотал он себе под нос. — Цензура, сейчас никуда без неё. Свободы слова нет. Хотя... её никогда нет, даже если об этом все трубят.

Может, зря батюшка обратился в эту типографию, если дела у них так плохи, да и этот господин не внушает мне доверия? Странный какой-то. Разговаривает сам с собой. Успеют ли напечатать до разорения, а может закроются раньше назначенного сроку? Выручить заказом, конечно, хотелось, но червячок сомнения имелся.

Меж тем молодой человек пододвинул к себе счёты и принялся что-то вычислять, записывая полученные цифры на чистый лист желтоватой не очень качественной бумаги.

— По предварительной оценке рукопись будет стоить... — он озвучил цену, и я согласно кивнула. Батюшка ограничил стоимость договора, сказав, что типографий много, конкуренция имеется. — Скажите, а снимки будут или нет? Я заметил указания на них.

— О, да, батюшка просил оговорить отдельно их наличие и цену, — я облегчённо вздохнула. Ну вот, чуть не забыла, если б не напомнили... Батюшка бы расстроился. Волнуюсь, слишком волнуюсь, то и дело теребя подол платья и наблюдая за владельцем через опущенные ресницы.

Цена была названа за один снимок, и уточнил господин Оболенский лишь их количество. Сроки были названы в три месяца. Договор сегодня подписывался лишь на получение рукописи, что до остального — нужна личная встреча с автором. Заодно и уточнят они детали, когда присылать фотографа и прочее.

Ещё с час мы провозились с выбором формата печати, обложки, шрифта и других деталей. Если честно, я изрядно притомилась. Не отказалась бы ещё от чашечки чая, на этот раз с чем-нибудь сладким.

— Вы верно устали, можем отложить некоторые вопросы до личной встречи с вашим отцом. Или продолжим. Принести чаю?

— А слуги это сделать не могут?

Молодой человек на мгновение поднял непонимающий взгляд, затем переменился в лице. И промелькнула в глазах злость, как мне показалось. Но он тут же взял себя в руки, скрываясь за холодной маской.

— Вам принести чаю? — вежливость и ничего боле.

— Да, если позволите, — голова уже начинала кружиться, поэтому отказываться не буду.

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Послышался разговор его с матушкой, после чего наступила зловещая тишина. Что его покоробило? Я же ничего такого не спросила. Вот, неладный, я же забыла про нищету и отсутствие денег на челядь. Какая же я глупая!

Господин Оболенский появился бесшумно и довольно неожиданно, что я даже вздрогнула.

— Прошу прощения за мой вопрос, я право слово, не хотела вас обидеть. Я всё понимаю, — постаралась извиниться за вырвавшиеся ранее слова.

— И что же вы понимаете?

Я бросила взгляд на обстановку.

— Ах, это? Нет, ничего вы не понимаете, но, прошу, оставим тему, — в голосе слышатся стальные нотки.

— Как скажете. На чём мы закончили?

Про себя решила, что не буду заговаривать о том, что у меня в глазах уже рябит, от огромного выбора деталей к изданию, не говоря уже о том, что мне постоянно задавали вопросы личностного характера, как зовут автора, адрес и всё такое.

Чай мне всё же принёс владелец типографии после звоночка, раздавшегося из соседнего помещения. Я сняла перчатки и взяла из его рук блюдечко с чашкой и второе с пирожком.

И он сам заполнял все бумаги, стараясь больше ни о чём не спрашивать. Я лишь в конце подписала документы о сдаче рукописи. Я была рада избавиться от неё и переложить ответственность на другие плечи за её сохранность. Батюшка так трясся, да и дороги небезопасны. Хорошо, что я не надела украшений и денег взяла только чтобы расплатиться за издание рукописи. А того, что осталось — уже не так жалко.

Уходя из кабинета я заметила довольно крупную надпись в рамочке над дверью, напротив рабочего места В. Оболенского:

"Жизнь одна, но сумей прожить её не зря. Обретя сердце ты сможешь получить покой".

Что это значит? Безусловно слова хорошие. Это его кредо?

Задержалась ненадолго в уборной на этом же этаже, чтобы припрятать бумаги под корсет, пока матушка беседовала с владельцем. Там было чисто, но без изысков. Скромно. Кусочек мыла на рукомойнике с зеркалом и две закрытых кабинки.

На улицу я чуть ли не выбежала, когда мне отдали мои бумаги. Старалась вдохнуть холодный воздух и освежить свою голову. Бр... Отчего такой неприятный осадок от общения с ним? Наши отношения так обострились от ненароком брошенной фразы.

В карете мы с матушкой молчали. Точнее молчала я, а вот родительница не умолкала. Какой красавчик, какой обходительный. И богатый.

— Матушка, вы о чём? Вы видели эти захудалые занавески и ковры? А мебель? И где только он их откопал? На помойке?

— Ты ошибаешься, Лесенька. Нельзя судить человека по одёжке. Да и его внешний вид весьма опрятен и костюмчик дорогой. Просто в народном стиле, без погони за модой. Владимир Оболенский очень богат. Да, не без причуд, но у него есть на то основание. Всё же трагедия в семье. Его жена погибла с два года назад. С тех пор он нелюдим, и в высшем свете не появляется. Полностью нагрузил себя работой, наверное, чтобы не думать о ней. Всё же он сильно её любил. Говорят, она была очень красива.

Я прикусила губу от досады. Так вот как дело было! Но это не объясняет его реакцию на обронённое мною по неосторожности слово. Хотя, я ведь не знаю всей подноготной. Может, покойная жена распустила слуг или ещё что... Так, о мёртвых либо хорошо, либо ничего.

Примечания по главе:

Борей* — северный ветер древних греков.

Новый Свет* — Соединённые штаты Америки.

Глава 7

Когда мы с матушкой возвращались домой, карета внезапно остановилась. Дверцы распахнулись, и внутрь ворвался морозный воздух вкупе с людьми в масках. Неужели разбойники? Разворот плеч был огромным, глядя на бандита, стало сложно дышать.

— Украшения давайте сюда! — на нас наставили два пистолета.

Сердце ушло в пятки. Было страшно. Ведь что две женщины могли сделать даже против одного вооружённого типа? А их было не меньше трёх.

— У нас нет украшений! — сказала я. Ведь действительно оделась очень скромно, да и денег уже почти не было.

Но такой ответ не удовлетворил душегуба. Он с силой распахнул мой полушубок, отрывая пуговицы, оголяя мою шею, на которой были лишь тонкие цепочки с крестиком и медальоном. Последний я не хотела отдавать, и испугалась особенно сильно. Только не его!

Бандит выдернул из декольте цепочки и протянул руку к медальону. Вот только в воздухе послышался треск, а после вспышка, словно от молнии. Душегуб замер в странной позе, словно его парализовало. Да не только его. Матушка тоже не шевелилась.

— Мама! — я выскользнула из захвата разбойника и попыталась я привести её в чувства.

Снаружи послышался звон оружия. Я запахнула ворот шубки и выглянула наружу. Один мужчина сражался с двумя другими. И он ловко орудовал кинжалом, и это при том, что у бандитов было огнестрельное оружие, ловко уворачиваясь от выстрелов. Один выстрел попал в подельника, а вот второго разбойника незнакомец убил, после чего повернулся ко мне.

Это был Герман Олегович. Он влез внутрь кареты, вытолкнув застывшего нападавшего, и пырнув его кинжалом. Жалости я не испытывала к душегубам, и считала, что их надо казнить на месте.

— Ты в порядке? — спросил он. Я согласно кивнула. — Тогда удачной дороги!

И он поцеловал ошарашенную меня в губы, после чего покинул карету.

— И никому ни слова, — бросил он не оборачиваясь.

И всё пришло в движение: карета, матушка.

Она что-то говорила, но до меня не доносились слова, лишь отрывистые звуки. А ещё в ушах свистел ветер.

Я куталась в шубку, стараясь согреться. Матушка это заметила.

— Олеся, ты как? Пуговицу потеряла? — удивилась она, заметив, что я руками держу воротник. — Ну что за ненадёжная мастерская. Обязательно нужно к ним обратиться и потребовать компенсацию.

А я не могла понять, о чём она говорит. Неужели она не видела душегубов? Но ведь они потребовали драгоценности до того, как всё замерло. Что вообще происходит? Я схожу с ума? Но ведь не мог мне привидеться Герман и его поцелуй. Я вытерла чуть влажные губы перчаткой. Точно целовал! Надо будет встретиться с ним и потребовать объяснений. Да, это самая разумная мысль!

Но моим планам не суждено было сбыться.

После встречи с издателем отец суетился больше обычного. Он сильно переживал и не знал, когда ждать "дорогих" гостей. Поэтому давал распоряжения по обустройству дома, чем очень сильно раздражал маму, которая как раз заведовала всем. И даже то, что у нас всегда был порядок, отцу то то не нравилось, то это. Срывался он и на мне, потому что последние дни я была при нём. То нужно написать, то расставить, то подготовить. Обидно было то, что сам он лишь давал указания, и даже когда чётко выполняли его требования, ему не нравилось и приходилось что-то менять. Я уже проклинала тот день, когда ему приспичило напечатать эту брошюру. По сути — даже не книга, а сколько нервотрёпки!

И вот в один из вечеров раздался долгожданный стук в дверь. Отец сам побежал встречать гостя. Послышались голоса, ничего не значащие любезности. Я же осталась в отцовском кабинете, в очередной раз просматривая список вопросов, которые нужно было не забыть осветить на сегодняшней встрече.

Голоса приближались. Причём их было не два, а больше. Говорили не очень громко, и я не могла разобрать слов. Но отчего-то вдруг начала и сама переживать. Нет, не о внешнем виде, хотя проскользнула мысль посмотреться в зеркало, которого, к сожалению, в отцовском кабинете не было. А бежать куда-то уже было поздно. Глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Всё хорошо. Мне всё равно, как я выгляжу, ведь не сватать же меня собираются. Хотя отец и в этот вопросе гонял меня несколько раз, ему казалось, что я недостаточно хороша сегодня. Я уже два раза платье меняла и три причёску.

И вдруг отчего-то захотелось насолить отцу. Всё же я не племенная кобыла, чтобы так со мной обращаться. У платья были лямки, а я их спустила на плечи, расширяя декольте. И волосы взяла распустила, вынув заколки. А что? Отцу ж хочется, чтобы я произвела впечатление.

Дверь отворилась и в кабинет вошли трое. Ну, то есть двое, помимо отца.

— Выпивку будете? — спросил отец.

— Я не пью, извините.

— А я не откажусь, — послышался знакомый голос. Я оторвала взгляд от бумаг и встретилась взглядом с недавним ухажёром.

Боги, я ведь выгляжу сейчас как портовая шлюха. Попала! Но, подавив смущение, вышла из-за стола, приветствуя гостей. Отступать было поздно!

— О, Олеся Павловна! — кавалер склонился в поклоне, целуя мою ручку. — Доброго здравия! Вы очаровательны!

Я смущённо улыбнулась.

— Здравствуйте, Денис Борисович! — тихо сказала я, опуская ресницы.

Я протянула ручку для приветствия Владимиру Оболенскому, вот только он одарил меня странным взглядом, кивнул и прикасаться ко мне не стал. Я спокойна. Спокойна!

Отец же наливал напитки и протянул один из стаканов издателю. Вот только тот стакан не взял, и я, стараясь скрыть неловкость ситуации, взяла предложенный напиток. На миг наши с Владимиром взгляды пересеклись — сколько осуждения было в нём. А я, желая сделать ему гадость, поднесла стакан ко рту. Вот только он отнял стакан и залпом осушил его.

— Сударыня, — Денис постарался сгладить напряжённость и появившееся молчание. — Вы не покажете мне коллекцию вашего отца. Я буду фотографировать экспонаты, но вначале мне хотелось бы осмотреть освещение и прочее.

— Да, конечно, — и я вложила ручку в его ладонь и прошла в смежное помещение с коллекцией.

Как я поняла, Денис Борисович внимательно осматривал каждый экспонат и делал пометки в своей записной книжке. Дорогой, надо отметить, с выгравированным золотым тиснением и золочёной перьевой ручкой. Таких было не купить в магазине, их делали только под заказ. А мелочиться производители не желали, поэтому для тех, кто не хотел тратиться на ручку, ждали обычные гусиные перья с чернильницами. У нас была такая, всего одна, отцовская. Которую он мне доверил, когда я писала его рукопись.

— Олеся, вы слишком напряжены, — сказал Денис, подходя ко мне. — Расслабьтесь.

Сзади раздалось деликатное покашливание. Я вздрогнула и повернулась, встречаясь с серыми глазами. И только сейчас до меня дошла простая истина. Я повернулась к Денису и перевела взгляд на Владимира. Да, причёски разные, у последнего более густая и длинная борода. Также отличался цвет глаз. Но в остальном — одно лицо.

— Вы братья? — удивлённо спросила я у Владимира.

— Нет, но уже столько лет знаем друг друга, что даже ближе, чем братья, — ответил Денис.

Я же не сводила глаз с издателя. Его глаза смеялись, что было удивительно.

— Олеся, проведи экскурсию для наших гостей, — сказал отец, намекая, что их стоит развлечь беседой.

— Благодарю, но мы сами, если позволите, — ответил Владимир.

Они о чём-то тихо переговаривались, осматривая коллекцию. Денис что-то говорил, а Владимир согласно кивал. Но как я ни прислушивалась, разобрать, о чём речь, была не в силах.

— Олеся Павловна, — обратился ко мне Владимир. — Вы не могли бы подойти к нам?

Я бросила вопросительный взгляд на отца и только сейчас поняла, что его нет рядом. Я наедине с двумя чужими мужчинами. Верх неприличия! В душе полыхнула обида. Почему отец бросил меня? Не то, чтобы я боялась этих двоих, просто было неловко.

— Нас заинтересовали несколько вещей из вашей брошюры, но мы их тут не увидели.

— Каких вещей? — удивлённо спросила я. Это было странно. Неужели отец не все экспонаты сюда выложил? Зачем же тогда поместил их в рукопись?

— Олень — украшение щита — скифская культура. Обкладка ножен и изображения метопы храма С в Селинунге, — спокойно сказал Владимир Петрович.

— Олень действительно был, странно, что его здесь нет. Обкладка ножен в перечне, который мне давал отец, была, но я её не видела воочию. А вот изображения, это всего лишь рисунок.

— Я могу взглянуть на него? — спросил Владимир.

Отец никаких распоряжений не давал. Оставить их одних, чтобы принести рисунок? А стоит ли гостям доверять? Что-то я стала в этом сомневаться. И как же их попросить удалиться из этого зала? Неудобно.

Не успела я оглянуться, как рядом со мной очутился издатель. Он смотрел своими пронизывающими серыми глазами прямо в душу.

Ты ведь знаешь, где всё это может быть. Отведи нас! — это был приказ, хоть и мягкий.

А я смотрела всё глубже, не в силах отвести взгляд.

— Кто вы? И что вам нужно?

— Олень, и обкладка ножен. Нужно взглянуть.

— Без отцовского разрешения я ничего не могу для вас сделать.

Было страшно. Очень. Но ещё страшнее было то, что я боролась с желанием подчиниться его воле. Его губы были так близко, что казалось ещё чуть-чуть, и он меня поцелует. И я вспомнила другой поцелуй, который отрезвил, словно ушатом ледяной воды меня окатили.

Я выставила вперёд руки. Вновь встретилась с Владимиром взглядом, даря ему свою злость.

— О как! — в его глазах внезапно я увидела удивление. — Сильная девочка, — а потом бросил своему другу: — Дэн, не советую тебе с ней играть.

И вышел из залы в кабинет отца.

— Олеся, с тобой всё в порядке? — в голосе Дениса я слышала сочувствие и тревогу. — С ним бывает сложно. Надеюсь, ты не сердишься на Владимира Петровича.

Я помотала головой. И, пропустив гостя вперёд, пошла к отцу. Он сидел за своим столом. Какой-то подавленный и уставший. Словно на него навалился груз ответственности.

Родитель молча достал из стола огромного золотого оленя и ножны с кинжалом, раскладывая перед Владимиром.

— Я заберу эти украшения.

— Да-да, конечно! — покорно сказал отец.

— Что вы себе позволяете? — вмешалась я.

— Олесечка, всё в порядке. Владимир Петрович присмотрит за ними.

— Ещё изображение храма... — напомнил издатель, не сводя с отца взгляда. Он ведь так и не обернулся к нам.

А я подбежала к столу и дотронулась до Владимира.

— Что вы с ним сделали? — заглянула в его глаза.

— Вы не понимаете, с чем имеете дело. И это может плохо кончиться для всех вас. Издавать эти страницы я не буду. И прошу отдать все копии и оригинал изображения храма.

Я хмурилась, да как он смеет разговаривать с нами в таком тоне. Кто он такой?!

— Олеся, — почти нежно сказал Денис, — отдай, пожалуйста, то, о чём речь. Поверь, так будет лучше.

— Нет!

Я выскользнула из кабинета, не в силах больше выносить обоих гостей. Как же так!

Хотелось плакать. Что они с отцом сделали? За коллекцию я не переживала. Она им была не нужна, точно знала. А почти всё, что они хотели — они получили. Хотелось плакать от безысходности.

Я прошла к окну в музыкальном зале. Было грустно. За окном шёл снег. Внезапно в стекле я увидела отражение собранного мужчины. На мгновение образ стал расплывчатым, а за его спиной я увидела колышущийся на ветру плащ.

— Отдай, девочка, пока не поздно, — услышала я стальные нотки прямо подле своего уха.

— А что будет, если не отдам?

— Боюсь даже предположить. Я надеюсь, твой отец никому не показывал экспонаты.

— Я не знаю, — отчаянно прошептала я.

Если честно, Владимир успел напугать меня. Как Ипполит вошёл в нашу жизнь на правах моего жениха, всё полетело в тартарары. И вдруг так захотелось избавиться от всей этой коллекции — причины всех моих бед. И правда, что я хватаюсь за этот экспонат, ведь мне уже противно быть разменной монетой во всём этом?

— Хорошо, — покорно ответила я.

— Вот и умничка, — можно сказать, ласково произнёс издатель.

Он шёл следом за мной. Я это ощущала спиной, чувствуя его следящий взгляд. Бесшумно вошла в свои комнаты. О приличиях я уже не задумывалась. Села за свой стол, услышала, как щёлкнул замок на двери. Мы одни. Но отчего-то я уже не боялась. А потом, когда стала перебирать оригиналы зарисовок, он забрал их у меня и стал молча изучать, отбирая некоторые, склонившись надо мною. В эту стопку легла и записка-обращение к жене. От такой близости мужчины мне было неуютно, но в то же время, словно за спиной находилась скала.

— Я заберу вот это, — он указал на отобранные бумаги. — Оно представляет ценность. Всё остальное — лишь видимость.

— Зачем оно вам?

— Мы много лет бьёмся над одной загадкой, пытаясь её разгадать. Это ключи.

— Я хочу быть в деле, — отчего-то ляпнула я, не подумав.

— Посмотрим. Пока обещать ничего не могу. К тому же, ты — невеста Германа, я не хочу с ним воевать.

Откуда он знает? Об этом ведь не объявляли в высших кругах.

— Да и не советую тебе так наряжаться, если не хочешь погубить его. Надеюсь, что Герман не узнает о твоей выходке. Не хочется его убивать.

Я подняла непонимающий взгляд на Владимира. О чём он говорит? Но по коже побежал холодок страха. Мужчина смотрел на меня спокойно, и я поняла — не шутил.

— Он проиграет дуэль. Будь уверена.

Хотелось возразить, ведь я недавно видела, как тот сражался с душегубами. Один против двоих. Но язык не хотел слушаться. Этот человек внушал опасность, которой веяло от него за версту. И ссориться с ним тоже не стоило.

— Зачем ты выпил спиртное, если не пьёшь? — отчего-то спросила я.

— Тебе ещё рожать, девочка, — сказал он и ушёл без пояснений. А я просто сидела за столом, как и раньше, не в силах встать. Вся эта ситуация словно высосала всю силу.

Я слышала, как вскоре хлопнула входная дверь, значит, гости ушли. Что ж творится-то?

Мне надо срочно увидеться с Германом!

Глава 8

Нас пригласили на ночную охоту, по приглашению Германа Олеговича. Если честно, подобного рода развлечения я никогда не понимала. Всё же загонять зверя, устраивать облавы — это было слишком. Мне было жаль животных, гораздо больше, нежели людей. Но отказаться было нельзя. Ведь пригласил меня мой "жених".

Я батюшке выразила своё негодование после разговора с Владимиром Петровичем, намекавшем на то, что Герман — мой наречённый, и если он об этом знает... Значит, все знают. Но отец выглядел слишком подавленным, лишь согласно кивал, но мыслями был где-то далеко. Что это было? Внушение? Ко мне тоже пытались его применить, но оно не подействовало? Но как такое может быть? Ведь это из области волшебства, которого нет. Или всё же есть?

А потом отчего-то вспомнился бал, после которого я себя чувствовала очень плохо. Руки-ноги были неподъёмными, и я не сразу пришла в себя. Неужели тогда что-то произошло, и я тоже подверглась внушению? Но ведь тогда сработало, почему же сейчас не подействовало? Я, правда, не видела в тот день господина Оболенского.

Вот и сейчас, отец наконец-то пришёл в себя, стал собой. Но разговаривать о Германе отказался.

— Олеся, сама выясняй с ним отношения, а мне поперёк горла вся эта канитель, — сказал он раздражённо.

— Батюшка, вы о чём? — неверяще спросила я. Разве отец не хочет моего союза с Германом?

— Вот, получил сегодня, — и тут положил передо мной на стол конверт, уже вскрытый.

Внутри обнаружилось два приглашения на охоту: мне и Александру. Приглашения от цесаревича, но на конверте стояла печать Боброва Германа Олеговича. Неужели отец обиделся, что его не пригласили? Но он, вроде бы, никогда не любил ездить верхом, предпочитая повозки. И было странно получить такое приглашение — нас никогда раньше не звали на такие мероприятия.

В любом случае, это был официальный повод встретиться с Германом и поговорить, можно сказать, лично, и в то же время, не оставаясь с ним наедине. Поэтому это была ещё одна причина, почему не стоило отказываться, первая же причина была — не тот человек цесаревич, которому можно отказать.

Отправились мы в нужное поместье ещё днём. После двух нападений я предпочитала выходить из дома только в светлое время суток. Брат молчал, читая книгу. А я перечитывала в который раз одну и ту же строчку, стараясь понять её смысл, хотя мыслями была далеко. Не верилось, что всё так серьёзно, и что это происходит с нами.

— Саш, скажи, а когда мы возвращались с кладбища, на нас ведь напали, — я скорее утверждала, чем спрашивала. Если он сейчас не подтвердит этот факт, я подумаю, что сошла с ума.

— Да, напали.

— И?

— Никто ведь не пострадал. Вот и забудь.

— Но это уже происходит второй раз. Неужели нельзя обратиться в соответствующую службу.

— Как это второй раз? — оживился брат, отрываясь от чтива.

— Когда я возвращалась от издателя, на нас с матушкой напали. Нас защитил Герман Олегович.

Брат выглядел удивлённым, похоже, и правда, не знал.

— Отец говорит, что это семейное дело, нельзя посвящать органы в это. Так что в любом случае, придётся разбираться самим. Постарайся не ездить одна никуда. Я найму охрану для вас с матушкой. И, думаю, стоит присмотреть за Лиззи.

Ой, и правда, если в этом замешана наша семья, Лизавета тоже может пострадать.

Я решила сменить тему, а то как-то страшно сразу становилось.

— Почему отца не пригласили на охоту? Похоже, он расстроился.

— Не знаю. Вообще не понимаю, зачем нас пригласили. Женщине не место на таких мероприятиях.

Сашка был прав.

Вопросов всё копится, вот только бы их все не забыть, когда представится возможность поговорить с Германом. Я по-прежнему относилась к нему настороженно, но после того, как он меня спас, я решила дать нам шанс. Всё же он имеет право быть таким, ведь по сути, я завладела коллекцией, на которую не имела права. Вот только зачем я ему нужна? И тут вспомнился подслушанный на кладбище разговор. Тогда точно говорили про меня. И что-то говорили про кровь. Неужто всё дело в ней. Но что такого особенного во мне? Неужели Герман может иметь отношение к тем людям? В это не особенно верилось, но червячок сомнения всё же был.

А ещё издатель и Денис. Всё слишком подозрительно. Что эти двое ищут? И зачем они забрали экспонаты? Может, кто-то ещё охотится на них?

— Олесь? — легонько толкнул меня брат. — Мы приехали.

Он вышел первым и подал мне руку. Я уже порядком замёрзла. Надеюсь, перед охотой мне удастся согреться.

Встретил нас Герман Олегович. Он был учтив и достаточно мил, хотя улыбка у него была похожа на крокодилью. Не привык он улыбаться.

— Сударыня, позвольте сопровождать вас, — он поцеловал мою ручку и положил её к себе на локоть.

— Благодарю, сударь, — я позволила себя вести. А Сашка плёлся позади нас.

— Зачем вы нас пригласили? — решила я сразу взять быка за рога.

— Просто приглашали всех с дамами, я не мог выделяться.

— А брат мой?

— Вам ведь нужно было сопровождение.

— Но вы ведь наверняка представили меня своей невестой, — сказала я, хотя это не отменяло сопровождения. До свадьбы мы не должны оставаться на людях наедине.

Герман сделал виноватое лицо. Значит, это правда. И все теперь в курсе. Боже, как жестоко. Вот так без меня меня женили, то есть, замуж выдали. Что в первый раз, что во второй.

— Значит, так и было, — с досадой выпалила я. — Но почему, Герман Олегович? Вы ведь меня не знаете, зачем я вам нужна? И однозначно, вам не нужна коллекция, вы ведь отдали её за меня. Что во мне такого ценного, что вы готовы терпеть меня в качестве супруги?

— Олеся Павловна, вы ошибаетесь. Вы весьма красивая молодая леди с отличной родословной и неплохим приданым.

— Тогда почему не любая другая?

— Моя дорогая, — он вдруг подобрался, — позвольте представить вас.

К нам подошёл не очень высокий мужчина, уже лет сорока. С усами, переходящими в бакендарды. В нём было что-то величественное, и тут до меня дошло, кто предо мною.

— Александр Николаевич, позвольте представить вам мою невесту Донскую Олесю Павловну,— сказал Герман, весьма отстранённо, и, что странно, не оказывая всех почестей.

— Очень приятно, сударыня, — цесаревич даже склонился и облобызал мою руку. — Наслышан о вас, наслышан. Слухи весьма правдивы о вашей красоте. Не даром заядлый холостяк Герман решил жениться, стоило ему увидеть вас.

Значит, вот какую легенду он сообщил. Зачем же я ему нужна?

— Ваше высочество, вы льстите моей красоте.

— Ничуть, сударыня, ничуть. Жаль, что я женат, — он это сказал таким грустным тоном, что у меня холодок по ногам пробежался. Неужели он не шутит?

Но на этом цесаревича отвлекли, и я смогла вздохнуть с облегчением. Оглянулась в поисках Александра, но тот уже разговаривал с одной молодой парой.

Герман проводил меня за один из столов, галантно отодвинув стул. Вскоре к нам присоединился и Сашка.

Я откровенно скучала. Да, поддерживала светскую беседу с женихом, только и всего. Время близилось к ночи, а в отличие от привычного образа жизни дворян, проводящих почти всё вечернее и ночное время на разных светских мероприятиях, приёмах и балах, я привыкла отдыхать в ночное время суток.

Да и предстоящая охота вгоняла меня в тоску. Я любила животных, куда больше, чем людей. Люди были жестоки, алчны, и либо просто выживали, либо наслаждались жизнью, кутили, развлекались. Да, это относилось не ко всем, но в большинстве своём именно так и было. Животные же жили в гармонии друг с другом, и охотились и убивали лишь на слабых животных, очищая лес от больных особей, да и делали это лишь чтобы утолить голод, а не ради развлечения.

Скоро в наших лесах живности не останется из-за прихотей богатых людей. Какие же люди жестокие, им нравится смотреть, как загоняют дичь, нравится причинять боль.

Я опустила взгляд в тарелку, где была наложена жирная мясная еда. Никогда не отказывалась от мяса, стараясь не думать, как оно добыто. Но сейчас продолжить трапезу просто не смогла.

— Герман Олегович, вы не могли бы положить мне овощей?

— Вам нужно хорошенько подкрепиться перед охотой, — участливо возразил он.

Ну да, на полный желудок только верхом и скакать.

— Если вы не против, то я хотела бы картошки с солёными огурцами.

Сашка протянул мне тарелку с моим заказом, которую ему передал кто-то из челяди, что прислуживал за столом.

— Благодарю. Вы не могли бы это убрать? — я передала обратно свою прежнюю тарелку.

Слуга забрал её, и я принялась есть.

Вскоре после ужина стали потихоньку собираться на охоту. Мужчины вели беседы о политике, дамы, в довольно узком кругу, мило сплетничали о поклонницах цесаревича, уж очень многим хотелось оказаться в числе фавориток. А что — супруга слаба здоровьем, в увеселениях Александра Николаевича не участвует. Что творится за пределами их дома — вряд ли её волнует. А то, что она тяжела, так точно не позволяет мужу насладиться жизнью в полной мере.

А мне было противно слушать всё это.

Пока седлали лошадей, я, незаметно для самой себя, вышла в зимний сад, стараясь немного развеяться перед поездкой, уже переодевшись в костюм для верховой езды и заказав себе мужское седло. Было грустно на душе. Что я здесь делаю? Снег скрипел под ногами, чёрное небо освещало сияние звёзд. Из усадьбы слышалась негромкая музыка.

Стою под стройной рябиною, что радует глаз едва различимыми оттенками красного — своими ягодками. Прямо напротив меня сел снегирь. Я боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть эту наполненную жизнью птичку, что внимательно глядит на меня своими глазками-бусинками. В душу бушующей волной накатывает нестерпимая боль. Беззвучно текут слёзы из глаз. Почему я не могу быть птичкой? Летать, словно ветры буйные, и быть свободной в своём выборе направления и пары?

— Олеся? — раздаётся позади голос жениха.

Приходится сглатывать слёзы, и, стараясь сделать движение незаметным, смахнуть почти уже замёрзшие ручейки с щёк. Делаю глубокий вдох, расслабляясь и напуская на лицо спокойствие и умиротворённость. Никто не должен видеть мои слёзы.

Никогда не думала, что меня будет тяготить моё положение. А ведь почти никогда мне ни в чём не отказывали, и нужды не знала. Что же меня так изменило? Замужество против воли? Или очередная безысходность?

— Да, Герман Олегович, — поворачиваюсь к молодому человеку. И пусть он красив, но отчего я не гляжу на него влюблёнными глазами? Почему Лиззи может быть счастлива с Сашей, а я — нет? Почему её родители не считают дочь вещью, которую можно выгодно продать? Меж тем продолжаю: — Соскучились?

На его лице вдруг промелькнула улыбка.

— Олеся, сколько боли в твоём голосе.

Зажмуриваю глаза и отворачиваюсь. Я — сильная девочка. Справлюсь. Не показывать слабость, особенно ему!

— Герман... — начинаю я, но мне на уста ложится его тёплая ладонь.

— Олеся, я не хочу тебе зла. И даже если между нами нет тёплой привязанности, ведь можно найти общий язык. Понимаю, сейчас ты сердишься на меня, появившегося в твоей жизни. Но и ты пойми, это ведь в порядке вещей заключать союзы по договорённости.

— Я ведь не богатая невеста. Так зачем?

— Всё очень не просто. Я хочу тебя защитить.

— От чего? Или кого, следует спросить?

На миг в его глазах промелькнуло странное выражение, словно он готов сдаться и всё мне рассказать, но тут же желание было задавлено леденящим душу холодом.

— Прогуляемся, пока ты не околела? — то ли от его слов, то ли от его взгляда, но я поёжилась.

Я шла справа от него, молча глядя под ноги, слушая хруст снега под ногами. Думала, он хочет поговорить. Или никак не осмелится?

— Олеся, пообещай, что бы ни случилось, ты всегда обратишься ко мне за помощью, — вдруг выпалил он.

Его слова заставили меня оцепенеть. О чём это он? Медленно поднимаю взгляд, а у самой холодок обвивает всю душу.

— Пусть ты мне не доверяешь, но ты — моя дальняя родственница. И я всегда помогу тебе, если буду знать, что ты в беде.

Я правда, не понимала. Но вымолвить и слова не смогла.

— Я не могу ничего сказать, пока мы не поженились. Эта тайна не только моя. Да и сказал больше, чем хотелось бы. Просто пообещай, — он ждал моего ответа.

Из тени к нам вышел слуга. Герман перевёл на него взгляд, кивнул, затем вновь повернулся ко мне и выжидающе посмотрел.

А во мне боролось сейчас столько чувств — недоверие, страх, злость, и... надежда?

— Хорошо. Обещаю, — прошептала я.

— Умничка! — так же тихо сказал он, и уже громче добавил: — Прошу меня извинить, я должен ненадолго отлучиться. Пойдёмте, провожу вас к брату.

Всё ещё в сомнениях, правильно ли поступила, я пошла следом за женихом. И пусть помолвки у нас не было, но всё говорило о том, что это всего лишь формальность. Всё уже решили за меня. Одно то, что меня представили цесаревичу как невесту Германа — говорит о том, что выбора больше нет. А значит, я должна вести себя как благовоспитанная помолвленная девушка.

И только тут до меня дошло, что я своевольничала, ушла сама в сад, хотя благовоспитанной даме не положено находиться самой в гостях, и наедине с женихом тоже не желательно оставаться. А ведь Герман Олегович ни словом об этом не обмолвился. Что же он обо мне подумал?

Странно, но после этого разговора, мне не хотелось, портить ни себе репутацию, ни ему, и порождать ненужные слухи о его невесте.

По возвращении в помещение, меня передали из рук в руки Сашке, после чего жених, извинившись, покинул нас, велев вместе со всеми отправлять на охоту, а он присоединится к нам чуточку позже. Его отлучка заинтересовала меня, но последовать за ним я не могла. Всё же мы тут в гостях, а значит, на виду.

Уже вскоре доложили, что лошади готовы, как и собаки, и гости стали подтягиваться на конюшню.

На дворе было темно, разве что освещалось всё многочисленными факелами.

Выехала я с братом и кучей других незнакомых мне людей. Спустили вначале собак, а потом и нас. Мужчины поехали вперёд, но и дамочки не отставали, показывая азарт едва ли не наравне с сильным полом.

Огоньки растянулись по ночному полю, от этого стало немного страшно. Казалось, что пространство окутал огонь, который вот-вот разгорится от малейшего дуновения ветра. В душе вспыхнуло отчаяние, и коня своего я притормозила. Дышать было тяжело, и поводья натянула сильнее, прислоняясь к гриве животного.

На удивление, существо уловило моё состояние, но при этом не остановилось полностью, а замедлило шаг. Факел я свой потеряла.

Немного придя в себя, я осмотрелась. Одна. Лишь бескрайний серый снег под ногами, который хоть как-то освещал пространство, и никакой желтизны огня. Кажется, все поехали в этом направлении. Туда и направлюсь. Где-то далеко слышен лай собак, азарт охотников и даже выстрелы, от которых стынет кровь в жилах. Я медленно еду дальше, просто чтобы найти людей, которых в то же время не желаю видеть.

Мимо деревьев мелькнула чья-то тень, явно всадника, но при этом без факела. И что это значит? Одиночество сейчас меня тяготило гораздо сильнее, ежели хоть чьё-то общество. Поэтому я последовала за человеком.

Было боязно оставаться одной и ощущать себя маленькой заблудившейся девочкой. Накатил детский страх, когда я не послушалась свою гувернантку и поехала вслед за братом, хотела передать забытый им свёрток. Закончилось всё тем, что я заблудилась. Одна, в лесу, где бродят дикие звери. Страшно, что сейчас на тебя нападут и съедят. Лошадь испугалась чего-то, скинула меня и убежала, а я её догнать не смогла. Нечистый дёрнул меня за руку, когда решила избрать едва заметную тропку, по которой поехали брат с отцом.

Хорошо, тогда тепло было и можно было не бояться, что без огня замёрзнешь. Но ночь выдалась довольно холодной.

Как раз поспела малина, которую я и принялась собирать, чтобы унять ощущение голода. Вот тогда я и напоролась на мишку. Сердце ушло в пятки от ужаса. Я помнила рассказы наших слуг о нападениях медведей на людей. Если не голоден, не тронет, но на это оставалось лишь надеяться.

Он подошёл ко мне, понюхал, облизал мои сладкие руки, и не тронул, правда, и не ушёл. А малину я больше не собирала. Другие же ягоды я не знала — их было опасно есть.

Медведь долго не уходил, заставляя меня каждый раз вздрагивать. Ночь я провела в лесу, старалась держаться подветренной стороны медведя, остерегаясь, что если не с ним, то набреду на других диких зверей.

На ночь забралась на дерево, оборвав уже то того порванную юбку. Да, было стыдно, но в платье лазать по деревьям куда хуже.

Нашли меня уже на утро. Озябшую, голодную, раздетую. Помню, отец тогда не посмотрел на то, что я девочка, и меня выпороли. Гувернантку уволили — не доглядела. Про мишку я не осмелилась сказать, побоялась, что отец в пылу гнева просто убьёт его.

Но с тех пор я боюсь оставаться одна, в лесу. Вот и сейчас ринулась за человеком, даже не предположив, что без факела вряд ли охотящиеся будут.

В темноте видно было плохо, но я различила два силуэта, которые спешились и что-то обсуждали.

Я остановилась за деревьями. Чутью моему не нравилось это. Но любопытство гнало вперёд. Вот только шаги могли услышать. Я привязала лошадь к дереву, а сама стала потихоньку продвигаться перебежками меж стволов, стараясь не шуметь.

В паре саженей от них, я остановилась.

— ... продвигаются исследования? — услышала обрывок фразы и поняла, что ближе нельзя — могут обратить внимание.

— Пока никак.

— Но ведь что-то должно быть. Вы пробовали кровь зверей?

— Да, пока толку не было. Как бы не доигрались мы.

— Но ведь что-то в них должно быть.

— Однозначно есть.

— Дьявол! Что же мы не так делаем? — в этом восклике показалось что-то знакомое.

Где-то вдалеке послышался приближающийся лай собак. Оба человека повернули туда головы, на мгновение замерли.

— Нужно уходить.

— Иди, а мне нужно найти свою невесту.

От этих слов сердце пропустило удар. Пришло узнавание того голоса. Герман!

Стало мерзко. Что за эксперименты они проводят? На животных или людях? А может и тех и других? И эта встреча тайная, под прикрытием охоты. Значит, свидетеля, то есть меня, заставят замолчать. Каким только способом? Тут же отправят под венец и запрут где-то или убьют? А может в монастырь?

Боже, прошу, сделай так, чтобы меня не заметили. Вспомнила про лошадь — только бы не заржала.

Мужчины вскочили в седло и разъехались по разным сторонам.

А я замерла, не зная, что мне делать?

Лай собак приближался. И единственное, что мне сейчас хотелось, чтобы никто не узнал про то, что меня потеряли.

Прислушалась, вроде поблизости никого. Медленно стала двигаться в ту сторону, где привязала лошадь. Но той и след простыл. Как же так?

Я обшарила всю округу — ничего. Отчаяние готово было захлестнуть меня. Холод уже пробирался под шубу.

Внезапно ощутила фыркание у моей шеи. Медленно поворачиваюсь — всадник.

Перед глазами всё поплыло. И я просто стала оседать.

Очнулась от того, что щёки пекло огнём.

— Пришла в себя? — мужчина стряхнул снег с перчаток, которым растирал мне лицо. Голос показался мне знакомым.

Я отшатнулась, но меня удержали.

— Где твоя лошадь?

А у меня от страха поджилки трясутся и слова вымолвить не могу.

Поняв, что от меня ничего не добиться, меня перекинули через плечо, а потом через спину лошади.

Можно было б закричать, но что это дало б?

Лошадь тронулась, потом послышался едва слышимый свист моего похитителя. Неподалёку заржал конь. Мы ещё какое-то время скакали куда-то, потом резко остановились. Меня стянули вниз и поставили на ноги.

— Твоя? — спросил мужчина. — Олеся! — он прикрикнул на меня.

Меня встряхнули за плечи.

И только сейчас до меня стало доходить, что не этот голос я слышала совсем недавно, хотя полной уверенности в этом не было.

— Будет плохо, если Герман тебя увидит со мной, поэтому ноги в руки и вперёд!

Меня усадили на лошадь, после чего натянули поводья, направляя животное вместо меня.

Лай собак был совсем близко.

— Олеся! Соберись!

А в следующее мгновение выскочили собаки, в погоне за лосем, потом показались и всадники. Мой провожатый издал странный свист, и лошадь мою понесло.

Не успела я оглянуться, как рядом уже скакал Сашка. Как груз с плеч! И я уже натянула поводья, пытаясь остановить скакуна, приходя в себя. Столько событий навалилось разом.

Охотящиеся погнались за собаками, я справилась с управлением лошадкой и остановилась.

— Ты где была? — спросил он тихо.

А на меня вдруг страх накатил. Что если Герман узнает, что меня не было с братом и заподозрит неладное?

— О, милая, в этой темноте ничего не видать. Хорошо, что светать начало, — сказал подъезжающий к нам Герман, от чего тело сковало ужасом. — Всё в порядке?

— Да, просто лошадь вдруг понесла Олесю, всё хорошо, — ответил за меня брат, забирая мои поводья.

— Олеся, на тебя лица нет. Думаю, с тебя охоты хватит! Поехали в усадьбу! — предложил женишок, только прозвучало это как приказ.

Я умоляюще взглянула на брата. Он кивнул, и мы все трое тронулись, развернув лошадей.

Глава 9

По возвращении домой Герман устроил помолвку официальную, пусть и в кругу моих домашних, а также родственников Лизаветы, от чего мне легче не стало. А вот своих родственников он не привёл, словно был единственный представитель своего рода. Мог ведь хотя бы близких друзей пригласить, или таковых не имеется? И куда ж меня батюшка отдаёт? С одной стороны это даже хорошо, что не будет какой-нибудь свекрови, которая может "пилить", или ещё братца, ведущего праздный образ жизни и проматывающего целое состояние. А с другой — по сути мой род от меня отрекается. Да, родители и братья, скорее всего помогут, но дальше рассчитывать на помощь не стоит. У всех свои семьи, свои дети. Любящих бабушек-дедушек у меня не было.

Свадьбу договорились справлять через два месяца, опять же, моим мнением никто не интересовался. Отец сам обо всём договорился, в том числе и моём приданом.

И я уж подумывала сбежать из дому. Меня так это всё угнетало, что я рассматривала разные варианты. Единственное — не хотелось, чтобы родители беспокоились. У отца слабое сердце, он такой новости может и не вынести.

— Олеся, — матушка постучала в мои покои. Видеть никого не хотелось, но и обижать ни в чём неповинную родительницу и по-настоящему близкого мне человека, не желала. Совсем скоро замуж выйду. Как знать, куда судьба меня занесёт, и позволит ли муж видеться с родными, если будем жить неподалёку?

Пришлось собрать все расстроенные чувства в кулак, натянуть улыбку и впустить её.

— Да, матушка.

— Выпьем чайку?

К горлу подкатил ком слёз, но я сдержалась, кивнула.

— Не сердись на него, — начала она разговор, когда слуги принесли чай и сладости, оставив нас наедине.

— Легко говорить. Вы ведь по любви поженились. А я ощущаю себя вещью, которую хотят подороже продать, — обиженно сказала я и тут же пожалела о вылетевших словах. Правильно говорят: слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

— Да, по любви, но знаешь, родители наши были против. Особенно его матушка.

— Ты разве была из бедной семьи?

— Нет. Поначалу даже велись переговоры между нашими семьями о том, чтобы породниться, пока его матушка не увидела нас на приёме. Мы тогда не замечали никого и ничего вокруг. А после этого его матушка сказала, что породниться не выйдет.

— Но почему? — я была возмущена.

— Из-за чувств.

— Не понимаю, — я правда, не могла этого понять. Неужели моя бабка была такой жестокой и ненавидела чистые чувства? Да, в высших кругах не принято жениться по любви, лишь холодный расчёт. Но ведь всякое бывает, и по любви замуж выходят, и со временем чувства приходят. Да и если к холодному интересу примешиваются чувства — что здесь плохого?

— Павел тогда разозлился и подговорил меня на побег из дому. Мы тайно обвенчались, а потом просто предстали вначале перед моими родителями, а потом его матерью.

— И что было?

— Крику много. То есть мои-то в принципе не возражали, в итоге предложили, пока всё не наладится, пожить у них. Но не долго. Всё же жена уходит в семью мужа, а не наоборот. Поэтому мужу через пару дней пришлось идти к матушке. Коротая меньше переживала из-за исчезновения единственного сына, чем когда узнала о нашей выходке, тут же схватилась за сердце и слегла.

— Отчего? Притворялась?

— Вряд ли. Она тогда не сказала всю подоплёку её запрета, вот только нам запрещалось показывать какие-либо чувства на людях, лишь холодность и вежливость, не более того. И лишь на смертном одре меньше, чем через год, призналась, что над их семьёй висит рок. Все союзы заключаются исключительно без любви, лишь холодный расчёт. В лучшем случае кто-то из супругов погибнет, в худшем — род вообще прервётся, а это недопустимо.

— Хотите сказать, что даже со временем супруги не могут полюбить друг друга? — я просто не могла не спросить.

— Олеся, мне кажется, это всё байки. Устоявшееся мнение и вера в этот самый рок. Просто у бабки помутился рассудок, когда она потеряла любимого мужа.

— Значит, она всё же любила.

— Да, что там произошло, толком никто не знает. Вот только Павел не знал своего отца. Спустя много лет он познакомился с Ипполитом Николаевичем, к которому привязался, он и заменил ему отца. Но это уже после женитьбы и на твои крестины его впервые пригласили в наш дом, до того как он ни старался завлечь его к нам в гости, толку не было. Но не суть. Тогда твоей бабки Ольги уже не было, она не дожила даже до рождения Александра. Всё молилась и просила Господа отвратить неизбежность. Святой отец чуть ли не поселился у нас, и вмешивался во все семейные дела. Поэтому когда свекровь умерла, мы все вздохнули с облегчением.

— Зачем Вы мне это рассказываете, матушка? — я понимала, что когда-то наступило бы мгновение, когда мне бы поведали это, но почему именно сейчас? Неужели отец надоумил, чтобы я не вздумала учудить что-то.

— Я хочу, чтобы ты сама решала свою судьбу, а не отец, который в последнее время ведёт себя слишком подозрительно и начинет чудить не хуже своей матери. И если ты останешься с Германом, то по собственной воле.

В следующее мгновение матушка встала, взяла меня за руку и потянула куда-то. Мои покои немного загибались перед гардеробной.

Я хотела спросить, куда идём, но матушка прислонила палец к губам, прося молчать.

Ещё одна тайна? Это казалось интересным.

Меня провели в гардеробную, закрыли за нами дверь, после чего матушка стала искать что-то меж платьев и нарядов.

Взяла мою руку и ею нащупала выступающую панель. Нажала на один из углов. Послышался глухой звук отодвигаемой двери. Подуло холодом и сыростью.

Я недоумённо поглядела на матушку. Мол, что ты хотела этим сказать? Она показала пальцами, словно идёт. Раздвинула одежду и показала на открывшийся в стене чёрный проём. Потом вновь нажала на ту же панель, и дверь с тем же звуком закрылась. Матушка задвинула одежду, как и было. Намекает на побег? Может и стоит воспользоваться открывшейся возможностью, тем более, что родительница меня на это благословляет?

Мы вышли из гардеробной, пошли вновь пить чай в мою гостиную, продолжая ничего не значащий разговор о свадебных торжествах. Матушка умела щебетать, разрешая не отвечать, а погружаться в свои мысли.

Потом время уже было позднее, и мама собралась уходить. А мне просто безумно захотелось её обнять. Знаю, уже не маленькая, но я ведь скоро выпорхну из гнезда.

И я последовала своему желанию, на глаза вдруг выступили слёзы.

— Милая, ты чего? — удивилась родительница.

— Матушка, скажите, а если я всё же воспользуюсь вашей подсказкой, с батюшкой ничего ведь не случится? Помнится, когда я пропала в детстве, у него тогда первый удар случился, — отец никогда не жаловался на здоровье, но в последнее время он сдал. Особенно после смерти Ипполита Николаевича.

— Не переживай, всё будет хорошо. Я в это верю, и ты верь! — мама отстранилась, убрала с моего лица выбившийся локон и потрогала мою щёку. — Пусть Господь благословит тебя, дитя моё!

С этими словами она ушла, уступая место пришедшей готовить меня к вечернему туалету горничной. А я вышла в коридор и долго смотрела ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Раздался стук в дверь. Гости в столь поздний час? Это было странно. Но к батюшке иногда приходили с ночным визитом, особенно в последнее время, и нам это жутко не нравилось. Поэтому я отринула нехорошее предчувствие, прочно засевшее где-то внутри.

Горничная Матрёна расчёсывала мне волосы, расплетая их после приёма в честь помолвки, после которого причёска так и сохранялась. И завистливо вздыхала.

— Ты чего вздыхаешь?

— Эх, мне бы такую жизнь. Жениха-красавца, как Герман Олегович, живи припеваючи!

— Ты серьёзно? — я повернулась к ней, желая видеть её глаза не в зеркальном отражении, а вживую.

Матрёна кивнула. У меня после ухода матушки настроение чуточку приподнялось, всё же мне дали и другой выход из затруднённого положения, и я уже не чувствовала себя запертой в клетке.

— А что, стан у меня не хуже вашего, — она выпятила не маленькую грудь. Я окинула её взглядом и встала с пуфа.

— Ну-ка, ну-ка, давай поглядим, — я обошла её вокруг, прикидывая, придётся ли моя одежда впору. — Раздевайся, снимай свою одёжку.

Горничная уставилась на меня во все глаза, но поняв, что я не шучу, сняла передник и платье, оставшись лишь в грубой исподней сорочке.

Я же влезла в свою гардеробную и достала свою ночную сорочку и халат.

— Надевай, — протянула я.

Девушка была в растерянности. Нерешительно сняла оставшуюся одёжку да дрожащей рукой потянулась за принесенной мною.

— А как же манеры? — спросила я, оглядывая уже одетую Матрёну.

— Добрый вечер, сударыня, — она отвесила небольшой реверанс.

Ну вот, а я и забыла, что слуги-то и манеры все знают, небось ещё и над нами потешаются, изображая из себя хозяев, пока мы не видим. В другое время я возможно бы рассердилась на эту дерзость, но сейчас меня это позабавило.

А я взялась за расчёску и принялась расплетать её волосы, как ещё недавно она мне делала.

— Знаешь, тут кое-чего не хватает, — я глядела на неё в зеркало и наконец-то до меня дошло. Украшений. Ну что ж, это можно устроить. Хотя я не любитель надевать их на ночь, но пусть девушка почувствует себя королевой сегодняшнего вечера.

Я подошла к шкатулке, стоящей на другом столике и стала перебирать украшения, стараясь подобрать их в тон ночного одеяния.

— Как тебе? — спросила я, подводя её к зеркалу, что было во весь мой рост. Сама же стала рядом. Лицо у Матрёны было попроще, но сейчас, без косметики и с распущенными волосами, а также без украшений (крестик и медальон, спрятавшийся в груди не в счёт), я уступала королеве сегодняшнего вечера. Мы были похожи, правда, глаза у неё были карими, волосы чуточку длиннее, только в свете ночных свечей особой разницы заметно не было.

— А теперь потрудись да помоги мне облачиться в твою одежду, — сказала я. В глазах девушки промелькнуло на мгновение странное выражение, хоть мы и были одного роста, но словно она смотрела на меня сверху вниз. Мол, кто тут хозяйка, ты или я? Но уже в следующий миг была лишь покорность.

Ох, как бы потом жалеть не пришлось. Зря я затеяла эту авантюру. Матушка б такой поступок не одобрила. Всё же она считала, что слуги — есть слуги. И они многим пользуются с барского плеча, чего не скажешь о тех же крепостных. И давать им больше свободы не стоило, потому что они начнут наглеть. Но я вспомнила, как ещё недавно она рассказывала о своём безрассудстве молодости и показала мне другой выход. Хотя, может, вслух бы и не сказала, но в душе могла и поддержать.

Матрёна беспрекословно выполнила всё, что я просила, после чего ждала указаний.

— До утра будешь мною, только веди себя соответственно. И чтобы манеры были на высоте и мне потом не пришлось краснеть за "своё" поведение. А я побуду тобой. Надеюсь, не сильно заметно, что я — не ты.

— Нет-нет, не заметно, — возразила встревоженно она, вызывая у меня улыбку.

— Точно не жалеешь?

— Нет! — вымолвила слегка поспешно, точно боялась, что я передумаю.

— Как знаешь. Тогда... — я задумалась на секунду о своей новой роли, — изволите ложиться, сударыня, — решила, что естественнее будет, если я покину хозяйские покои как полагается.

Девушка легла. Я загасила свечи в канделябре, после чего двинулась на выход. Но вдруг передумала. Думаю, не хватятся горничной, да и ко мне не пойдут проверять, а мне не мешает разведать тайный ход. Когда ещё представится такая возможность? А сейчас даже переодеваться не придётся. Лампа газовая про запас имеется, вот ею и воспользуюсь. А меня, даже если и хватятся среди ночи, думаю, не опознают, если свет не будет слишком ярким.

Спальня моя располагалась в отдельном помещении с несколькими дверями, граничащая с гардеробной и гостиной, поэтому ушла я или нет, Матрёна знать не могла. А звук открываемой гардеробной, она вполне могла принять за мой уход. Хорошо, что вход в оную был из двух помещений. Сейчас это было мне на руку.

Взяв фонарь, я проследовала в чёрный ход. Уже через каких-то десять минут ходьбы по узкому ходу, я стала замерзать. Значит, ход вёл наружу. Интересно, где он выходит? Да и сейчас всё заснежено, значит, мои следы рано или поздно обнаружат, если не успеет новый снег пойти. Поэтому выходить не стоит, но дойти до конца — почему бы и нет.

Ход я за собой закрыла сразу, мало ли... сквознячок ощутит кто, светить же тайником не стоило.

Вот только не подумала о том, как его открывать с этой стороны буду.

Я пыталась отогнать пронизывающий холод, начинающийся с ног, ведь я была в тапочках, но получалось это плохо. Надо вернуться. Сказано — сделано!

Уткнувшись в стену принялась за поиски рычага или панели. Искомое нашлось повыше моих глаз, но поторопиться открывать дверь я не спешила. Надо подумать. Что может привлечь внимание тёмного помещения? Правильно — свет. Значит, фонарь следует загасить. И вообще придётся передвигаться на ощупь, как бы чего не опрокинуть и не вызвать лишнего шума. Я уж не говорю о сквозняке. Так, ещё я могу оставить следы. Тут ведь земляное покрытие.

Сообразив, всё ли продумала, я выключила свет, нашла рычаг и повисла на нём. Не сразу, но тот стал опускаться, приоткрывая дверь. Хух! А если б я была пониже ростом или легче? Вообще открыть бы не смогла?

Разуться!

Осторожно перелезть, стараясь не сорвать одежду с вешалок и делать всё тихо! Готово!

Сразу повеяло теплом, и я поёжилась. Бр. Намёрзлась. Не мешает сразу одеться и сапоги взять.

Поскольку выходить наружу я не собиралась, то взяла тёплое пальто вместо шубы, и чтобы как-то уравновесить подогрев, нашла валенки. Ни разу не надевала и не думала, что пригодятся. Не зря матушка настояла купить, мол, погода нынче непредсказуемая, ударит мороз в 40 градусов, и на улицу не выйдешь. Может, такого доселе и не было, но сейчас я была благодарна матушке за этот запас.

Одевшись, уже собралась уходить в тайник, когда услышала странные звуки, доносящиеся из спальни. Стон?

Я вышла через боковую дверь в гостиную, прикрывая за собой гардероб. Хорошо валенки бесшумны, в отличие от сапог.

Дверь в спальню была открыта, откуда и доносились непонятные звуки.

Представившаяся картина заставила замереть и ошарашенно уставиться на происходящее. Зря я позволила горничной побывать в своей шкуре, она ж мне всю репутацию испортит!

Девушка была на поспели, стояла на четвереньках, а сзади... Фу... Мерзопакость какая! И я хотела отвернуться и не глядеть, но сил пошевелиться не было. В отличие от неё он был одет и стоял на коленях, наклонившись над нею и держась за её соски. К горлу подкатила тошнота. Бр! Разглядеть его в свете камина не было возможности, разве что наблюдать за тенями. Бородатый.

Матрёна же стонала при каждом его движении.

Надо уходить, пока меня не заметили. С утра поговорю с нею и устрою порку, а то и уволю. Совсем слуги распоясались!

Я тихонько вышла и пошла в гардеробную. Когда уже закрывала за собою дверь, услышала, как кто-то ещё пришёл. Сердце пропустило удар! Неужели батюшка? Боже, это кошмар какой-то! Чтобы я ещё наз поддалась на какое-то доброе побуждение — ни за что!

— Ты долго ещё? — услышала где-то когда-то слышимый хриплый голос.

— Уже заканчиваю! — прозвучал ответ из спальни. На какое-то время воцарилось молчание, только слышны были шаги второго да стоны Матрёны. Потом всё стихло. Повисла какая-то зловещая тишина. Я же боялась пошевелиться, вдруг привлеку внимание. Страх забирался под одежду, расползался по коже.

— Ты поговорил? Перейдёт она на нашу сторону? — спросил вошедший.

— О, чёрт, забыл, но уже поздняк дёргаться! — любовник уже выходил.

— А медальон? Ты про него забыл? Как всегда, за своими утехами. Говорил же, сперва дело!

— Да не кипятись, я почти сразу проверил, не было на ней. Уж про него-то помнил.

— Тогда быстро осматриваем вещи и уходим.

И я поняла, что пора делать ноги. С трудом заставила себя пошевелиться, прикрыть дверь, после чего забралась в открытый тайник и поправила за собой одежду. Нажала на панель. Дверь стала со страшным шумом закрываться, как мне показалось. Сердце стучало в ушах, дыхание было громким, словно я пыталась им перебить звук движущейся двери. Когда та всё же закрылась, я лихорадочно соображала, что можно сделать, чтобы заблокировать её.

Я дрожала всем телом, пытаясь отогнать страх и сообразить, что же делать дальше. Куда бежать? Может, затаиться, а через какое-то время вернуться в комнату да поднять остальных?

А если меня будут там ждать? Не вариант. Значит, выход только один — бежать вперёд, без оглядки, куда ход выведет. А там сориентироваться на местности.

У меня ведь с собой ничего нет. Ни драгоценностей, ни денег. Им нужен был мой медальон. Неужели ради этого они влезли в дом? Но как они проникли? Ночной гость? Это были они? Но разве гостям разрешается беспрепятственно шастать по дому, залезать в девичью спальню?

Неужели они что-то сделали с родителями?

Страх сковал мои конечности. Я замерла, боясь поверить в свою догадку. Нет, только не это!

Матушка, батюшка... Это ведь не может быть правдой?

Сашка, надеюсь, не вернулся. Боже, прошу, пусть братик будет у Лизаветы, которую вызвался проводить после приёма, пусть всё с ним будет хорошо!

Слёзы сами потекли из глаз. Наступила чёткая уверенность, что родителей я больше не увижу. Значит, горничную приняли за меня. С одной стороны, сама виновата, захотела побыть мною, впустила незнакомца в спальню, и даже развлеклась перед смертью. Жалела ли я о том, что поменялась с нею местами? Нет и ещё раз нет. Моя жизнь дороже. И я сомневалась, что Матрёна до сих пор жива. Слова любовника были тому подтверждением.

Вспомнила, где слышала их голоса. На кладбище. Им явно нужна была я, и ещё была речь о каком-то щенке. Хотя... Учитывая всё произошедшее, можно было предположить, что щенком называли именно Германа. Это не точно, но хоть что-нибудь.

Я за мыслями, хоть как-то отвлеклась и продолжила путь. Фонарь держала незажжённым. Попривыкнув к темноте, я уже не так воспринимала окружающую меня землю. Словно она была спасением, колыбелью. И она меня защищала. Я шла на ощупь.

За медальоном кто охотился? Какие-то бандиты. Возможно, что эти же? Хотя нет. Тогда ведь Герман всех убил. Значит, другие, а может их же люди. Герман меня тогда спас. Что он говорил? Чтобы я всегда обращалась к нему за помощью. Но ведь за ним следят. Не получится ли из огня да в полымя?

Но обратиться мне просто не к кому больше. А Герман, похоже, и так погряз во всём этом, хуже ему уже вряд ли будет.

Если душегубы считают, что убили меня, значит, пусть считают так и дальше. За Лиззиным домом могут следить. Боже, защити моих братьев, прошу. Отчаяние всё сильнее накатывало вместе с морозом.

В лицо дыхнуло холодом и снегом. И я поняла, что лаз закончился. Нужно выбираться. Или остаться здесь до утра?

Нет! Как раз пока ещё темно и душегубы уверены в успешном завершении дела, нужно выйти на утоптанную дорожку. Я осторожно выбралась из отверстия, осмотрелась. Темно, ни звёзд на небе, ни месяца. Тёмные тучи повисли на небосводе. Значит, будет снегопад. Это хорошо, следы все заметёт. Вот только успеть бы найти протоптанный путь, чтобы выйти к людям. Снег своей белизной чуточку освещал местность, а включать фонарь было нельзя, дабы не привлекать внимания.

Страшно! Но сейчас некогда бояться!

Я осмотрелась. Вокруг был лес. И лишь вдалеке на пригорке увидела какой-то огонёк. Хотела туда пойти, но вовремя остановилась. Сердце болезненно сжалось. Это горел наш дом.

Не сметь лить слёзы! Я найду убийц и отомщу за родных! Такие мысли помогли немного успокоиться.

Глава 10

Плакать я себе запретила. Во-первых, я не знала точно, выжил кто-то из родных или нет. Во-вторых, я найду убийц, чего бы мне это ни стоило. Если придётся сперва выйти замуж за Германа, то так тому и быть. Вот только я больше не позволю решать всё за себя. У меня теперь нет приданого, нужна ли я ему по-прежнему?

Было зябко стоять в лесу и смотреть на огонь. Поэтому, я нашла лыжню и последовала по ней.

У меня ещё не было ни гроша в кармане. Извозчика взять не выйдет, значит, либо напрашиваться в простым людям, либо добираться пешком до его дома. Хорошо, что сегодня всё обсудили ещё до приёма, и я выучила его адрес, по указке самого жениха. Он уж очень настаивал. Это настораживало. Что если он знал о готовящемся нападении? Но если он в этом замешан, значит, должен быть в курсе, что я погибла.

Я запуталась. И совсем не знала, что же делать?

Мы жили в городе, но в новой его части, потому что он постоянно расширялся. Поблизости пока ещё был лес, в котором я и очутилась. Лыжня вывела меня к жилым домам. Начинало светать. Я укуталась, как могла, подняв воротник и опустив голову. И почему не оделась теплее? Хорошо хоть валенки нацепила. И то радость. В шубе было б лучше, но это как посмотреть. Сразу бы привлекла внимание посторонних, дама да пешком в несусветную рань — это в диковинку. И как я не догадалась надеть шапку? Хотя... Может и к лучшему, ведь они у меня были по последней моде. Пальто старенькое, может с барского плеча досталось, матушка такие вещи раздаёт слугам, это у меня затерялось в гардеробе. Украшений нет, я ведь на ночь всё снимаю. Хоть бы колечко какое оставила! Ну да ладно, чего уж жалеть.

Улицы постепенно заполнялись людьми, куда-то спешащими. А я всё шла и шла, стараясь припомнить всё, что говорил Герман о своём городском доме. Где-то в центре живёт, спросить бы у кого. Но сперва перейти на Василевский остров по подъёмному мосту надобно.

Уже полностью рассвело, когда я всё же дошла до нужного места. Не доходя совсем чуточку с одной женщиной сторговалась, своё пальто за тулуп отдала. Всё же добротное, да и она толк знала в вещах. Она мне ещё вязанную шапку подарила, за что была ей безмерно благодарна.

— Ты ежели что — обращайся.

— А работы у вас какой нет?

— Что умеешь?

Хотела ей ответить, что науки разные знаю, да толку-то. Образование у простолюдинов тоже имеется, да не такое, как у нас. Выучиться — только если сильно повезёт, да и то, это больше ребята учатся, если в подмастерье кому попадут. А вот девушки, только дворянки, да обнищавшие дворянки. Вышивать ещё могу, но мастерицы получше меня будут.

— Всего понемногу.

А и правда, матушка ведь всему учила, говорила, что в жизни всё пригодится. А жене-хозяйке надобно всякую работу знать, чтобы спрашивать её у слуг, а коль сама не умеешь, тебе наврут с три короба, а ты и уши развесишь.

— Коли нужна работа, приходи попозже, может и найдём чего.

— Благодарствую, — я даже слегка поклонилась. Непривычно, да куда ж деваться-то. Привыкла я-то реверансы отвешивать. — Приду, коль другого ничего не найду.

— Ну, вряд ли тебя возьмут туда, куда топаешь. Дом там неприглядный, и хозяин новый, хоть молод и красавец, да мутный слишком. Разве что по письму чьему.

Вот немного и прознала про Германа.

За сим и рассталися.

Возле дома Германа в центре города я застыла в нерешительности. Пусть и выглядела я просто, как служанка, на таких обычно даже не обращают внимания, но я ведь столкнулась вовсе не с дворянами, а убийцами. Что если они подмечают малейшие детали?

Не лучше ли дождаться ночи? Стало страшно. Что же делать? Но если ждать, то не на улице ж. Холодно.

Напротив его дома была стеклянная витрина чуть ли не во весь этаж, с платьями прошлого сезона. За счёт этого цены были несколько снижены и их могли купить не такие зажиточные горожане, которые селились в этой части города. Странно. Может, просто вышли из моды, а продать всё равно надобно? Чтобы не привлекать внимания, я рассматривала витрину и то, что в ней отражалось.

Мимо шла торговка и предлагала какие-то книги.

— Для больших и маленьких, красочные, таких бы больше нигде не найдёте!

— И какая же цена такой книжки? — поинтересовалась я.

— Не по твоему карману, милочка, — с улыбкой сказала она. — Но мне не жалко, гляди!

И она стала показывать, а я удивлялась. Ишь, до чего додумались, вручную раскрашивают иллюстрации. Красиво, ничего не скажешь, небось детки женщины потрудились. Карандаши — дорогое удовольствие, да и книги не дешёвые. Сперва купить надобно, затем уж раскрасить. В любом случае, похвально.

— А у вас работы для меня не найдётся? Может, я попробую продавать? — у меня созрел план, как не привлекая внимание попасть в дом к жениху.

Естественно легко убедить женщину не вышло. Это было её дело и делиться она не хотела.

— Хотите, я просто буду ходить рядом с вами и предлагать книги. Как вы. И товар при вас, и ученица.

Мои доводы не сильно подействовали, но она чуточку расслабилась. Я ведь не собиралась отбирать у неё книги, немалым трудом приобретённые.

— Сегодня работаешь бесплатно. И только попробуй удрать с товаром, у меня тут много знакомых, а ты — чужая!

Я согласно закивала.

— Если хорошо будешь предлагать и кто-то купит, то я тебя покормлю потом.

На том и порешили.

Начали моё обучение и практику с другого конца улицы. Я старалась, как могла, расхваливала товар, и даже не в угоду работодателю, а просто чтобы поесть. Доберусь ли я сегодня к жениху, я не ведала, а кушать хотелось всё больше. На обед мы не дошли до дома Германа, но женщина, с моей помощью, уже продала все книги, что у неё были в наличие, и возвращалась к себе домой за новыми, по дороге зайдя в книжный магазин и потратив почти всё заработанное. Покупки она оставила дома, который располагался за основными богатыми домами и пройти к ним можно было через внутренний двор в проулочек. Там я познакомилась с ребятишками — мал мала меньше. Вот старшие девочки и мальчик как раз и занимались художественной деятельностью. А малыши им помогали — карандаши точили, подавали книжки. У одной девочки был талант к рисованию, и она даже добавляла новые иллюстрации. Семья была дружная. Меня покормили, обогрели и погнали обратно на работу.

Я не возражала.

— У вашей дочери талант, не хотите отдать её учиться?

— Куда? Да и денег у нас нет.

— Но ведь можно найти художника. Наверняка возьмёт в ученики.

— Нет, милая, им тоже нужно отдать кучу денег, пока удастся уговорить. А потом разве они обучают бедных людей? Нет. Дадут краски растирать да смешивать, и будет она целыми днями прислуживать учителю, только и всего.

Я хотела возразить, но поняла — мало что знаю об этой стороне жизни.

Ближе к пяти вечера, мы-таки добрели до дома Германа. Пока предлагали товар другим, я заметила, как к дому жениха несколько раз приезжали кареты и даже обычные двуколки.

Поравнявшись с домом, мой работодатель сказала, что к этому господину мы не пойдём.

— Почему? — искренне удивилась я. Надеюсь, что рухнувшие надежды слышно в голосе не было.

— Он весьма замкнут. Вряд ли выйдет что-либо продать. Да и на порог нас не пустят.

Это было подозрительно. Но сдаваться так просто я не собиралась.

Тут из конюшни выкатила карета и Герман вышел из дома и пошёл быстрой походкой прямо к ней. Упускать такого шанса я не собиралась.

Схватила стопку первых попавшихся книг и заскочила внутрь кареты.

— Купите книги! Они необычные... — начала я, но была остановлена жестом руки. В следующее мгновение меня схватили и собирались уже вытолкнуть из кареты, но я вцепилась в его полушубок.

— Герман Олегович, что вы себе позволяете! — я сказала это шёпотом, но до него дошло.

Он вновь сел на своё место. Глаза пробежались по моей фигурке.

— Значит, жива, — как-то обречённо и тихо сказал он.

— Что-то я не слышу радости в голосе, — не могла не уколоть.

Знаю, он не питал ко мне чувств, преследовал какую-то свою выгоду. И, как я понимаю, особой ценности для него моё приданое не представляло. Так вот я тут, перед тобой, без гроша в кармане. Что скажешь? Или тебе такая невеста не нужна?

Молчание затянулось, и я стала показывать ему книги, усиленно их расхваливая.

— Сколько?

— Что сколько?

— Все стоят.

Я назвала цену.

Он достал из внутреннего кармана деньги и отсчитал вдвое больше. Значит, пытается откупиться? Живая невеста ему не нужна?

Стало обидно. Глаза защипало. Он дождался, пока я уберу деньги, после чего открыл мне дверь. Мол, свободна.

Я бросила на него взгляд, полный презрения. И когда уже уходила, он прошептал:

— Увидимся вечером, в церкви, после поминальной службы.

Меня толкнули вперёд, и я даже упала, правда, в сугроб, после чего подняла непонимающий взгляд во след уносящейся кареты.

Он меня только что бросил? Ему не нужна невеста? Это показное или правда? Я не могла понять. Вот только он не обрадовался, не испытал облегчения, когда узнал, что я жива. Глаза защипало. Нет, я не буду плакать. Монеты, что он дал, рассыпались вокруг, и моя напарница принялась их собирать. Хорошо, что я успела спрятать все крупные деньги.

— Я тебе говорила, что он мерзкий? — спросила она, уже всё собрав.

Повернувшись к ней, я помотала головой. Она говорила — мутный, а не мерзкий.

— Теперь ты на себе убедилась. Цела? — она подала руку, но я не взяла. Не потому, что грязная, или я считаю ниже своего достоинства. Просто всё это несколько выбило меня из колеи.

— Книги... — обречённо произнесла женщина. Это немного отрезвило меня и вернуло в реальность. Вряд ли у неё имелись какие-то сбережения. Она не сможет купить новые книги, а та мелочь... её не достаточно. Мне ведь тоже нужны деньги. Отдать ей все? Раньше для меня эта сумма ничего не значила. Я нищим бросала и больше. Но сейчас...

Когда будет поминальная служба? В каком храме? На каком кладбище будут всех хоронить? На том же, где я была в последний раз?

— Пойдём, у каждого бывает неудачный раз. Главное — не унывать и не опускать руки, — пробормотала она, беря меня под локоть и поднимая с сугроба. — На сегодня с тебя достаточно.

Она ещё что-то бормотала, но я не слушала. Меня сейчас волновало одно — встреча с Германом — не западня ли? Что если он не просто замешан во всём этом? И его реакция на моё появление — говорит о том, что я по-прежнему угроза? Что если меня там ждёт смерть?

Женщина привела меня в дом, накормила, и, заметив мою заторможенность, уложила спать. У них в доме, хоть и была печь, но было не жарко. Поэтому я даже не раздевалась. Вот только деньги я ей всё же отдала, ну, ту часть, что была за книги.

— Ничего не понимаю, — бормотала хозяйка.

— Я... он... простите... — пыталась извиниться я.

— Отдыхай. Не знаю, что у тебя случилось, но на тебе лица нет. Ложись и спи.

И хоть я пыталась бороться со сном, но не выходило, всё же ночь была без сна. Да ещё и потрясение. Единственное, что меня беспокоило, не ограбят ли меня. Эти люди жили в нищете и довольствовались малым. Да, я по-честному рассчиталась с ней, за постель и еду, но... никто не говорил о том, что они такие же. Их воспитывала сама жизнь, а не учителя. А, как я успела уже убедиться, жизнь бывает жестокой.

Проспала, как после узнала, я двое суток. Вот тебе и поминальная служба. Всё, что можно было, я проворонила. И что мне теперь делать?

Хозяйка не обидела, даже наоборот.

— Рассказать не хочешь, что с тобою сталося?

Я лишь грустно вздохнула.

— У меня родителей убили да и меня считают покойницей, — после долгих размышлений начала я.

— Грустно. То-то я гляжу, что у тебя руки не мозолистые. Не привычна ты к труду. Значит, из этих... голубых кровей.

Я не знала, как выкрутиться. Лгать не хотелось. Но и доверять я уже боялась.

— Да ладно, можешь ничего не баить. Тебе работа всё ещё нужна?

— Мне надо в храм сходить, свечку поставить, за упокой родных.

— Поблизости?

Отвечать не хотелось.

— Ладно, коли надобно будет ещё поработать да ночлег — приходи. Ты своё отработала хорошо, я отродясь за день столько не продавала. А про тебя спрашивали, мол, молодка лучше товар расхваливала.

У меня же живот узлом завязался от страха. Кто спрашивал? Зачем? Уж не убийцы ли чего неладное заподозрили?

Я поблагодарила за гостеприимство да напоследок спросила:

— А не подскажете, как мне не выделяться?

— Говори проще. Слушай, как народ молвит. А так — перемазанная да в простой одёжке — не выделяешься, если не приглядываться да рук твоих не глядеть. Да и спину держишь прямо — тоже выделяешься.

Возле храма я долго мялась, не знала, как войти. К Святому отцу обратиться за помощью? Он ведь не выдаст. А вдруг Герман ему записку какую для меня передал?

В церковь ходили разные люди, и простолюдины, и попрошайки имелись. Потому и не выделялась я особо, да и время такое, что люди моего положения сюда не являются.

Поборов страх и стараясь не оглядываться по сторонам, я вошла внутрь, перекрестившись перед входом, а потом перед образами, поклонилась, и хотела-было отправиться за свечкой, куда прежде, да вовремя себя одёрнула. Нужно приглядеться сперва, куда простые люди обращаются. Пахло ладаном, но этот запах больше не дарил спокойствие.

Найдя нужное место, я купила свечи и пошла ставить, куда и другая женщина. Повторяла за нею все действия. Мне бы ещё исповедаться, ведь по-другому, не привлекая внимания, я не представляла, как пообщаться со Святым отцом.

На исповедь была очередь. А потому пришлось ждать. Пока скучала, осматривалась по сторонам, ища подозрительных лиц. Вроде бы — никого. Но расслабляться не стоит.

У простолюдинов исповедь была общей. Святой отец зачитывал название греха, а виновный в нём каялся. Пришлось ждать окончания общей исповеди, чтобы уединиться с моим духовным наставником.

— Здравствуйте, Святой отец!

— Здравствуй, дитя моё!... — он хотел что-то ещё сказать, обычный набор фраз, но я перебила.

— Скажите, Святой отец, а Герман Олегович ничего не оставлял передать?

— Да, дитя моё, наверное, именно для тебя и оставлял послание. Вот только негоже наречённому, потерявшему свою невесту так вести себя. Следует траур соблюдать по покойным.

— Не подумайте ничего такого, мне просто нужна помощь. Герман Олегович, как порядочный господин, не отказал, только и всего.

— Поведать об этом нужно перед Богом, дитя моё.

Я понимала, на что намекал Святой отец, но делиться с ним своею тайной я пока не решилась. Бог — свидетель, он про всё ведает, а облегчать душу — мне пока рано.

— Так что передал Герман Олегович?

Мне протянули письмо.

— Благодарю, Святой отец.

— А мы с вами не встречались ранее? — неожиданно спросил он.

Я опустила взгляд долу, и, извинившись, направилась к выходу.

Вот только не пошла на сам выход, а отправилась в часть, где принимали лично важных людей, щедро жертвующих на храм. Удостоверившись, что поблизости никого нет, я открыла письмо с печатью дома Бобровых.

Дрожащими руками развернула листок, где витиеватым почерком было написано:

"Я думаю, Вы можете понять, что отношения между нами недопустимы и дальше. Как я и обещал, я окажу посильную помощь, но на днях я похоронил невесту, и должен соблюдать траур. Прошу меня извинить, если я своим невольным действием ввёл Вас в заблуждение. Вы можете обратиться за помощью к Денису Стригину, дальнейшие же встречи между нами недопустимы... "

Дальше шёл адрес, где тот проживает и куда мне следовало обратиться. Письмо весьма осторожное, в нём не было названо ни имени, ни чего указывающего на нашу связь, кроме того, он ясно дал понять, что помолвка расторгнута, и невеста его была похоронена. Впрочем, он не отказывался от своих слов, а значит, на помощь я-таки могу рассчитывать.

И с одной стороны я была рада, что он пошёл со мной на контакт, но как же это было больно. Даже не то, что он не захотел встретиться лично, не то, что не послал за мной убийц, а то, что придётся навсегда распрощаться с прошлым. Ведь с его связями, что ему стоило сказать, что моя смерть — была ошибкой, да и цесаревич знал меня лично, мог подтвердить, что я не самозванка. Но он этого не сделал. А значит, никогда не сделает. Я не понимала мотивов его поступков, чем он руководствуется, когда так поступает. Ведь если я ему была нужна как невеста, то уже не нужна.

Я не буду плакать! Скомкала письмо, и сунула под тулуп, после чего незаметно покинула помещение с другими выходящими из церкви. Слёзы застилали глаза, я опустила взгляд, в то же время сдерживая их. Он не достоин этого. А моё прошлое достойно? Я не могу даже по любимым потерянным для меня родителям поплакать? Не могу, как и явиться на кладбище, дабы проститься с ними.

На выходе я вдруг остановилась, услышав позади себя знакомый голос.

— ...простите, Святой отец, я не могу сейчас об этом говорить.

Каких же трудов мне стоило вновь продолжить движение, натянув на себя маску безразличия. Я готова была прямо сейчас расплакаться от радости, что он жив. Сашка! Мой старший братик! Надеюсь, тебе они ничего не сделают.

Он выскользнул из храма и налетел на меня, сбив с ног.

— Простите, — он подал мне руку. А я боялась поднять лицо, хотя так этого хотелось.

Я не взяла руку, сама поднялась.

Ничего ведь не случится, если он будет знать, что я жива? Нет! И ещё раз нет! Он ведь захочет мне помочь! А этого нельзя делать, не привлекая внимание. Теперь ты не можешь вновь пожениться с Лиззи. Траур придётся соблюдать ещё наименьшее — год.

— Простите, — вновь начал он, протянул мне деньги. — Надеюсь, это искупит мою вину.

Было обидно, но я схватила деньги и поспешила удалиться. Отказываться сейчас точно не буду.

Глава 11

После всего, что было, к Денису я не пошла. Не потому, что не хотела подачки с барского плеча, просто посещение церкви окончательно меня подкосило. Денис же был напоминанием о прошлом, том, которого я лишилась. На что я вообще могу рассчитывать от постороннего человека. Я помнила, что испытывала к нему интерес, а может и нечто большее. И сейчас мне любви не хотелось, совершенно. Просто забыться в объятиях дорогого человека... — это хорошо, но нельзя. Не сейчас. К тому же, и дорогого человека у меня пока не было. А я помнила, какими глазами на меня смотрел этот мужчина. Боюсь, не успею даже глазом моргнуть, как забуду про всё на свете и окажусь в его постели. Что до чувств, не уверена, что он испытывал ко мне что-то. Да, он меня волновал, но даже если я его так же волную — это не любовь.

Что же до Германа, то он снял с себя обязательства, вот только от этого мне легче не стало. Но я ведь не хотела за него замуж, почему же сейчас расстроилась? Наверное, ждала чего-то большего, нежели простую выгоду, может заинтересованность во мне, как в человеке? В любом случае, его отказ от меня — выбил меня из уже до того разболтанной колеи.

— Какая милая девушка, — эти слова вырвали меня из своих размышлений.

Оглядевшись, обнаружила себя на набережной Невы, глянула на скованную пока ещё тонким льдом воду. Ночлег нужен однозначно. И надо бы устроиться на какую-нибудь работу, желательно не на улице.

— Ты заблудилась? — услышала я низкий мужской голос уже поблизости.

Но стоит ли заговаривать, я не знала, что я скажу этому мужчине, и что он хочет от меня. В человеческое добро я уже не верила. Поэтому я сделала вид, что не замечаю его, просто пошла дальше, вдоль набережной, а потом перебралась на другую сторону реки по мосту. Надеюсь, мужчина отстал. Оглядываться же не стоило. Я побрела дальше, зашла в одну булочную, потом в другую. Всё было слишком дорого. Прежней Олесе булочки бы показалось слишком дешёвыми, а значит, не стоящими внимания, но сегодняшней мне это было не по карману.

При входе во все эти заведения продавцы бросали на меня неприязненные взгляды, при этом оставаясь вежливыми. Неприятно. Вроде не грязная, так чего так смотрят? Ну да, бедная, так что ж теперь нельзя вообще заходить в такие лавочки?

Спустя два часа блуждания, я всё же нашла недорогую кондитерскую, она находилась в более бедном районе, и цены там были не такие кусачие. Кулинарных изысков там не водилось, но пироги, разные виды хлеба из разного зерна — этого добра было много. Я взяла себе буханку хлеба и ещё один пирог с капустой. Они мне показались такими вкусными, что я бы сейчас не променяла даже не барскую выпечку. Готовить я умела, но вот такое тесто, из обычного зерна, я не умела месить.

— Скажите, а у вас не найдётся работы?

Меня окинули доброжелательным взглядом, позвали главного пекаря.

И спустя час я уже переоделась в белый халат, подобрала под косынку волосы, отмыла руки и лицо, и, перепачкавшись в муке, уже месила тесто по указке того самого пекаря.

Обещали мне не много, да и кормить обещали, но больше всего меня радовали ночлег и нахождение на кухне, а не среди посетителей. Всё же ощущение опасности никуда не исчезло, но за работой, я перестала об этом думать постоянно, потому что указаний хватало, и надо было схватывать всё налету.

Со временем я втянулась в новый ритм жизни, и довольствовалась малым. Жизнь уже была не такой чёрно-белой. Я старалась ни к кому не привязываться, но в то же время, совсем одной было сложно, поэтому у меня появилась одна подруга Настя — дочка пекаря, и один парень — её приятель, уже частенько ходил туда, куда простым покупателям не положено, на кухню, и оказывал мне знаки внимания. Настя сразу сказала, что не возражает против наших с ним отношений, а я ей говорила, что Матвей — ну не моя мечта.

— А кто? Уж не о дворянах ли грезишь?

— Просто сейчас не время любить. Не знаешь, что завтра будет.

— То-то и оно! А вдруг завтра тебя лошадь затопчет насмерть? Или наводнение случится, и мы все погибнем? Вот и надо жить в полную силу, наслаждаясь каждым мгновением.

— Ты очень мудра, не по годам, — а ведь Насте и правда, всего-то шестнадцать. Но, как я поняла, простой люд раньше нас взрослеет, и выйти замуж и в пятнадцать можно. У кого возможность позволяет, те ждут, чтобы дочкам приглянулся кто, а если совсем худо — так ищут какого-то старика, у которого за душой уже что-то имеется и дочку выдают замуж.

Мотя был не красавец, но довольно симпатичный. Белобрысые усы только начали пробиваться, но совсем юным он не казался. Простое такое лицо, улыбчивое, обычная одёжка. Волосы завивались кудрями, но он их обрезал, чтобы казаться более ухоженным и представительным. На что я лишь фыркала молча.

— Девица-красавица, пойдём погуляем? Речка заковалась, на коньках покатаемся.

— А где коньки возьмём? Барское эт развлечение, — возразила я.

— Коли пойдёшь, достану.

— Надеюсь, не воровством, — погрозила ему.

— Что ты, что ты!

А Настасья меня и подбивает под локоток, мол, не отказывайся да меня прихвати.

Ну, ладно, раз уж не одна, почему бы и не пойти.

— А как нам с Настей коньки достанешь, тогда и поговорим!

Странно, но за все свои семнадцать лет я так ни разу и не стояла на коньках. Как-то не складывались у нас отношения. То я заболею, то коньки не готовы, то речка уж вскрылась. А потом интерес вовсе пропал.

И хоть настроения развлекаться не было, в душе я всё ещё соблюдала траур по родителям, но окружающие о моём прошлом не ведали, и отказ мог выглядеть подозрительно, да и действительно нельзя было упускать такую возможность. Внутреннее чутьё подсказывало, что мне следует пойти на каток.

Вечером, после работы, Матвей пришёл с тремя парами дощечек с лезвиями и шнурками. И где достал? Было любопытно, но я решила, что в парне должна быть загадка. Поэтому расспрашивать не стала.

И вот мы идём втроём к речке. Сердце предвкушающе замирает с каждым шагом. Вокруг светятся огоньки, наряженные ёлки, слышится смех, песни, и только тут до меня доходит, что сегодня Новый год. В воздухе витает аромат хвои.

Немецкие традиции, введённые Петром Великим, соблюдались лишь высшей аристократией, да и то, не особо часто под Новый год наряжали ёлку, обыкновенно рвали веточки с уже облетевших деревьев, ставили их в воду в тепло и ждали, вдруг распустятся именно на Новый год или к Рождеству Христову. В эту зиму всё было по-иному, и простой люд веселился вместе со всеми, на улицах. И замёрзшая речка была покрыта мельтешащим роем людей разных сословий, и пусть одеты они были без вычурности в простую одежду, добротность было видно за версту.

— Ну что, съедем вниз? — спросил Мотя, глядя на наши немного растерянные лица.

Набережная, одетая в гранит, сейчас была пологой за счёт собранного с речки снега, из которого сделали здоровенную горку. Я не узнавала стольный град. Так он сегодня изменился. Да и в последнее время, как оказалось, уже прошло почти два месяца с момента трагедии, я очень редко бывала на улице, в основном на заднем дворе, вынося отходы соседям, которые отвозили те в деревню скотине.

Можно было взять одни из санок, ждущих своей очереди, и прокатиться с горки.

Матвей и Настя уже оседлали свободные и ожидали лишь меня.

Я улыбнулась и тоже последовала их примеру.

Под визги и смех, мы скатились с горки. Захватывало дух от необычных ощущений. Я была готова повторить этот подвиг. Ребята уж пошли кататься, а я взяла санки да пошла вновь в горку, по сооружённым неподалёку из снега ступеням. Ещё несколько раз скатилась, прежде чем присоединилась к друзьям. В отличие от меня, Настя умела кататься на коньках, как и Матвей. А вот я даже стоять не могла. Меня вдвоём они и удерживали от падения. Стараниями своих учителей, я уже через час сама передвигалась по катку, и хоть ноги уже устали и начали болеть, но я как раз начала уже не просто ходить, а скользить.

— Давай, ещё пару кругов и хватит, — сказала Настя. — А то завтра вообще ходить не сможешь.

Я согласилась, и стала разгоняться. Улыбка не сходила с лица. Вообще, не помню, хоть раз была ли так счастлива? Может, лишь в глубоком детстве, когда с Лиззи совершали безрассудства.

Сразу взгрустнулось. Как она там? Как их с Сашкой отношения? Я так задумалась, что не заметила препятствие и налетела на кого-то.

— Прошу прощения...— начала я, но осеклась, увидев перед собой улыбающегося Дениса Борисовича. Он протягивал мне руку.

— Не ушиблась?

— Всё в порядке, — начала я, лихорадочно обдумывая волнующий меня вопрос: узнает или нет.

— Пойдёмте, угощу вас горячим шоколадом, — предложил он.

А рядом с ним послышалось деликатное покашливание.

На коньках стояла барышня, в дорогом наряде, от которой вдруг потянуло дорогим парфюмом. От непривычки, я даже закашлялась, столь обильно себя дамочка облила, желая то ли подчеркнуть свою состоятельность, то ли перебить запах немытого тела.

Больше не ожидая, пока отреагирую на его предложение, Денис рывком поднял меня на ноги.

— Прошу меня простить, сударыня, я так увлёкся своей дамой, что сшиб вас, — меж тем продолжил Денис, от чего у меня глаза на лоб полезли. Это он-то сшиб? — Негоже, не извиниться как следует, поэтому я приглашаю вас и ваших друзей в кофейню.

Я обернулась, за мной действительно маячили Настя и Матвей.

— Оляна, пойдём? — умоляюще шепнула мне Настя. Ну да, она ведь отродясь не была в таких заведениях. А ведь сегодня пригласили нас, а значит, платить не придётся.

Портить праздник ей не хотелось. Поэтому я просто кивнула.

Попали мы в одну из дорогих кофеен, где одно пирожное стоило больше, чем мой месячный заработок.

— Вы угощаете? — не сдавалась Настя, решив расставить все точки на И.

— Да, конечно. Я — Денис. Мою спутницу звать... — начал он, но был жестоко перебит.

— Анфиса Андреевна, — представилась она. Похоже, кому-то манер не хватает и терпения.

— Ой, извините, я — Настасья, а это мои друзья — Матвей и Оляна.

— Оляна? — удивился Денис. Его глаза смеялись, и я поняла одно — узнал, с самого начала узнал.

Что делать? Куда бежать?

Мы сделали заказ. Анфиса после этого отправилась припудрить носик, как она выразилась, а вместе с нею пошла и Настя.

Я же была с двумя мужчинами.

— Тебе разве не интересно, как здесь всё устроено? — спросил Денис у Моти. — Руки помыть не хочешь?

— Хочу, — осёкся вдруг покрасневший парень. — А где?

— Спроси у подавальщицы.

И мой сопровождающий покинул нас, оставляя меня наедине с бывшим кавалером.

Он достал деньги, подозвал официанта, оплатил заказ, после чего взял мой тулуп, который до того галантно помог снять Мотя, подражая Денису.

— Пойдём! — он даже не просил, скорее приказывал.

— Куда?

— Ко мне.

Я возмущение даже не пыталась скрыть.

— Мы с ног сбились, разыскивая тебя.

— Мы?

— Да, Герман ведь велел тебе ко мне обратиться. Отчего не пришла?

— Я взрослая девушка.

— Одевайся, пошли, быстро! Ты ведь не хочешь, чтобы я применил силу, что вызовет ненужное внимание.

Его угроза сработала. Внимание действительно мне было не кстати. Но страха не было. Денис, даже не смотря на всю серьёзность, улыбался, и это вселяло надежду, что не обидит.

Я влезла в тулуп, а Денис схватил свой простой полушубок, перекинул его через руку,, взял меня под локоток и вывел через чёрный ход.

Когда мы очутились на пустом тёмном заднем дворе, он попросил закрыть глаза.

— Нет!

— Не упрямься. Это для твоего же блага.

Хотелось сказать, что я уже сама по себе, и не Герману и Денису указывать, как мне быть. Но сердце почуяло беду, исходящую из кофейни. Я закрыла глаза и меня куда-то потянули. Странно, но морозный воздух внезапно сменился сыростью, а потом и домашним теплом. Разрешили посмотреть.

Очутились мы в каком-то кабинете. Но как мы тут оказались, я не понимала. Мы ведь на крыльцо не поднимались, дверь нам не открывали.

— Присаживайся, я распоряжусь об ужине, — сказал, как мне показалось, хозяин этого дома.

— Не стоит, — попыталась возразить я.

— Стоит. Садись. Нам следует поговорить, причём довольно серьёзно, Олеся. Игры кончились.

Денис Борисович уже собрался уходить, но я остановила:

— Скажи, а Александр в порядке?

— Ты о брате? — и, дождавшись моего кивка, продолжил: — Да, Алексей тоже.

У меня как гора с плеч.

— Мы обо всём поговорим, за ужином. Давай свой тулуп.

Он галантно помог его снять и повесил тут же, на вешалку, после чего отодвинул кресло, настойчиво приглашая меня сесть, и только затем покинул кабинет.

Спустя пару минут, которые я сидела, как на иголках, чувствуя себя неуютно в богатом особняке и слушая тиканье настенных часов с маятником и кукушкой, пришли слуги. Двое мужчин принесли раскладной стол, ещё были молоденькие симпатичные девушки, которые постелили скатерть и стали вносить праздничные кушанья. После чего мужчины принесли стулья.

Но я так и осталась сидеть в кресле. Я вдыхала едва ощутимый аромат комнатных растений, запах книг, и наслаждалась мягким креслом, водила пальчиками по подлокотникам, чувствуя резной узор. Как я соскучилась по всему этому.

Вошёл хозяин в помещение, а я так и осталась сидеть, глядя на него сквозь опущенные ресницы.

— Покушаем? — спросил Денис, подходя к столу и кладя какие-то бумаги. — Или сперва расскажешь обо всём, что случилось?

— Да нечего рассказывать.

— Оно и видно.

Я нехотя поднялась и пересела за стол, показывая всем видом, что голодна.

Денис лишь усмехнулся, но ничего не сказал. Сел же не напротив, а рядом. И принялся ухаживать за мною, подавал то или иное блюдо. Если честно, то первый же кусок, заставил замереть в блаженстве, смакуя дорогую пищу. Даже у нас, в былые времена, таких яств не водилось. Что говорила о немалом достатке владельца этого дома.

Денис шутил, рассказывал какие-то байки, но ни словом не обмолвился о моей трагедии. Словно не было её вовсе. Точно, мы просто на свидании, причём, нарушая все мыслимые приличия, находясь наедине, в такой близости, и обращаясь друг к другу на ты.

С ним было легко. И в то же время, вспомнились давно забытые чувства трепета и волнения к этому ухажёру.

Непроизвольно на моих губах всё шире становилась улыбка.

— Десерт?

— Я сейчас лопну. Хорошо, что не в корсете.

— О да, мучительное изобретение, хорошо, что сейчас им уже почти не пользуются.

— Точно не будешь мороженое?

А я широко распахнула глаза от удивления. Он серьёзно? Но Денис сдержанно кивнул, ожидая моего решения.

— Чуточку только, хорошо?

Я удостоилась обворожительной улыбки и хозяин дома подскочил с места и покинул кабинет. Не прошло и минуты, как он вновь явился с двумя чашами, в которых были шарики белоснежного лакомства, посыпанные шоколадной крошкой.

Глава 12

Ужин прошёл замечательно, а спустя пару минут начался бой часов где-то за окном.

На шестом ударе в кабинет, точно вихрь, ворвался двойник Дениса и... Герман.

И... Если в глазах Германа я увидела промелькнувшее облегчение, то Владимир Оболенский встал, как вкопанный, явно не ожидающий меня здесь увидеть. А может не узнал?

— Где ты её нашёл? — резко спросил он. В его голосе словно отразилось какое-то презрение. Словно какую-то замарашку нашли и пригласили в барский дом. Стало до глубины души обидно. Зачем я здесь? Мне явно не рады.

Герман же мялся, словно не знал, как реагировать.

Я с вызовом глядела на издателя.

Ну, что скажешь? Выгонишь меня? Хотя дом-то явно не твой.

Его взгляд потеплел, и он даже улыбнулся, краешком губ, совсем чуточку. И поняла, он злился. Только на кого, было не ясно.

— Скажите мне, что вы не причастны к смерти моих родителей, — сказала я, требуя ответа. Надоело быть тихой девушкой, раз притащили сюда, значит, я им нужна. Вот и попробую на своих условиях тут находиться.

Сперва я ждала, что скажет бывший жених. И хоть его я подозревала меньше всего, всё же бороды у него не было, как у того, кто напоследок развлекался с Матрёной, но отвергать всё варианты я тоже не могла. А после признания им меня умершей — и подавно. Да, голос не совпадал, но мало ли, есть разные люди, которые порой меняют голос до неузнаваемости, а другие могут подражать разным людям.

— Я виноват, не защитил, — и опустил взгляд долу. Но спустя мгновение вскинул голову, поднял на меня глаза и продолжил: — Но не я устроил поджог и не отдавал никому приказов убить кого-то из твоих родственников. Наша кровь превыше всего! Как бы я не относился к каждому из вас.

Кровь? Опять она. Что в ней особенного? Он ведь говорил, что мы дальние родственники, неужели, это правда? Но тогда зачем кровосмешение устраивать? ведь выходит, что и Ипполит был мне родственником. Пусть и церковь признаёт браки между кузенами, но батюшка всегда был против такого. Что же заставило его передумать? Или он не знал о родстве? Уже не спросишь.

Вот только пояснений я не удостоилась.

Следующим, чей ответ я ждала, был Денис. В его глазах была тревога и что-то ещё, но чувства вины не было, и я переключилась на третьего собеседника.

Наши взгляды с издателем пересеклись. От его глаз веяло холодом.

"Держись от меня подальше. У тебя есть жених, — красноречиво говорил его взгляд. О чём это он? Разве я до сих пор невеста Германа? Он же похоронил меня. — Я предупреждал об опасности".

А я не сдержалась. Вдруг подскочила со стула, быстро преодолела разделяющее нас расстояние и схватила его за рубашку.

"Это ведь всё ты! Только ты знал про ту чёртову брошюру".

Во мне бушевала неистовая ярость. Словно это он убил моих родных, словно это он развлекался с Матрёной.

Серые же глаза сощурились. И я поняла — улыбается.

— Олеся, извини, но я не убиваю женщин и беззащитных мужчин. Это недостойно воинской чести, — он разговаривал со мною точно с дитям малым, снисходительно и доброжелательно, что вызывало ещё больше негодования.

Воин? О чём он? Где-то служил?

— Герман, нужно поговорить, — сказал Денис и направился к выходу из кабинета.

А я осталась наедине с Владимиром, так и сжимая его рубаху. До сих пор носит вышитые рубахи, никаких фраков.

— Так отпустишь меня или хочешь чего-то большего? — спросил он. Его руки оказались у меня на талии, слегка сжали её, а потом стали подниматься к груди.

— Ты...ты! — я отскочила от него, поражённая его поступком.

Он же надо мною явно посмеивался.

— Я тоже рад тебя видеть в добром здравии. Побудь тут, пока мы решим мужские дела.

И меня оставили одну в кабинете.

Какие такие мужские дела? Не порядок! Я тоже хочу всё знать.

Выскользнув из кабинета, огляделась. Да, убранство дома так и дышало праздной пышностью и изысканностью. Куда они могли пойти?

Слуг не было видно, зато отдалённые голоса были слышны. Я прижалась к стене и стала двигаться в нужную сторону. Возле запертого помещения, из-за двери которого доносились знакомые голоса, я замерла, огляделась. Никого. Хорошо.

— ... у него есть документы на нашу организацию. И разведчики донесли, что платёжные поручения, может и не он оплачивал убийства, но к этому однозначно причастен.

— Я принесу, — слышится голос Дениса.

— Не выйдет. На доме стоит такая защита, что тебе не пробиться.

— А обычным способом? — а это явно голос издателя.

— Через парадный вход? Не знаю, мои ребята пытались пробраться через слуг, но они не продаются, скорее всего держат их в страхе.

— Значит, граф Остен, — задумчиво протянул Владимир. — Знакомая фамилия. Где же я её слышал...

Послышались шаги в сторону двери, и я решила ретироваться, пока меня не обнаружили. Побежала в сторону того кабинета, где до того находилась.

Тулуп по-прежнему висел на крючке вешалки. Значит, граф Остен. Слыхала я про него. Жестокий и беспощадный, а ещё падкий на красивых девушек. Если он причастен к смерти моих родителей, значит, мне нужно пробраться в его дом и достать нужные документы. Глупостью было вот так ринуться в пекло, но и ждать медлительных мужчин, интереса которых не особо было заметно в этом деле, я не могла. Что если следы будут зачищены и потом не найдётся вообще ничего, что привело бы меня к убийцам? Пока они придумают способ, пройдёт не мало времени, да и меня наверняка не пустят с собою, ведь женское место, особенно дворянки, следить дома за порядком. А у меня и дома-то нет. Если Герман действительно позаботился о моих братьях и обезопасил их, то и меня куда проще запереть где-то в глуши. Не хочу!

Я накинула тулуп, прихватила с забытого всеми стола с угощениями гроздь винограда и пару яблок и выглянула из кабинета. Никого. Где-то вдалеке были слышны весёлые песни. Где же тут вход или выход? Осмотревшись, пошла в противоположную сторону от недавнего прохода, туда, откуда теперь уже доносился праздничный хохот.

Это был второй ярус, пришлось спуститься, а потом замереть. Стряпчая, где бурно отмечали слуги наступивший Новый год, находилась неподалёку от массивной простой двери, явно ведущей на задний двор. Интересно, а мы вообще в особняке или городском доме?

Тихо подобравшись к кухне, замерла, ведь оттуда послышалась мужская ругань. Неужели напились и что-то не поделили? Женщины стали разнимать мужиков, поэтому это была отличная возможность проскользнуть незамеченной, что я и сделала.

В лицо дыхнул морозный воздух, бросив в лицо горсть снега. Я поёжилась и шагнула вперёд. Мы и правда были в городском столичном доме, где большинство домов срослось друг с дружкой в связи с плотной застройкой. Запахнувшись сильнее, отправилась на улицу, где в толпе легче было затеряться, ведь тут немного намело, и следы отчётливо виднелись.

Куда иду, я не знала, понимала лишь одно, нужно взять деньги, накопленные ранее, да те, что остались от прошлой подачки Германа. Поэтому я отправилась прямиком в домик пекаря, где и жила в последние пару месяцев. Задерживаться там не стоило, ведь моих знакомых видел Денис, а значит, может узнать и проследить. Но сейчас он точно не знал, где меня искать.

Придя в нужный дом, я неуверенно постучала. Мне открыла Настя.

— Оляна, ты где была! Мы так испужались!

— Извини, что бросила вас, ничего не сказав, просто обстоятельства так сложились.

Я прошла в свою комнату, которую делила с Настей. Точнее её комнату.

И стала искать свои деньги, про которые подруга давно знала.

— И куда ты собралась? — не унималась она.

— Мне надо уехать ненадолго. Большего сказать не могу.

— Это связано с тем господином?

— Каким господином?

— Красавцем, что нас угостил. Он тебе угрожал? — девушка была полна решительности.

— Нет, что ты, Денис не из таких.

— Денис... — хмыкнула подруга. А я поняла, что проболталась. — Давно подозревала, что ты не так проста, как кажешься. И что же тебя связывает с этим богатеем?

Отвечать не хотелось.

— Бывший жених, — буркнула я и прикусила язык. Да, правду сказала, ведь, как выяснилось, все трое были связаны чем-то пока неуловимым для меня.

— И? Ты сбежала от жениха, а этот Денис тебя нашёл...

— Да, всё верно, — ведь почти так и было. — Теперь мне надо залечь на дно.

— Но ведь ты и тут можешь остаться. До того ж оставалась.

— Денис видел тебя с Матвеем, так что рано или поздно найдёт.

— И куда ты теперь? — упрямо гнула свою линию девушка.

— Есть одно место, но я не могу тебе о нём поведать. Извини. Скажи, а у тебя найдётся что-то осветляющее волосы?

Девушка загадочно улыбнулась, достала из комода баночку с перекисью водорода. Жаль было портить волосы, ведь потом либо придётся всю жизнь осветляться, хотя сейчас и мода на блондинок, либо состригать всю длину волос. Но мне нужно было измениться.

— Благодарю, — кивнула я. — Ты оставишь меня одну ненадолго?

Настя закатила глаза, увидев, что я расплетаюсь. Но помощь мне была не нужна, она знала, как я старалась всегда справлять со всем сама. Всё же мне нужно было привыкнуть быть простой девушкой, не дворянкой, которая без слуг не может обходиться. Ведь поначалу я даже заплетаться не могла. И Настя сохранила мою тайну, научила многому. Но никогда не спрашивала о моём прошлом.

Оставшись одна, я посмотрела на себя в зеркало, тяжким трудом родителями заработанное для своей дочки. Вот бы по волшебству изменилась моя внешность, и цвет волос, и лицо. Вдруг представила себя блондинкой с голубыми глазами, круглым личиком, совсем другим носом и бровями. Взяла перекись, собираясь уже наносить на распущенные волосы, и обомлела. На меня смотрела голубоглазая блондинка, с пышной грудью и медальоном, выбившемся из выреза моего платья. Тот светился. Вот это да! Неужели это не просто медальон? Я прикоснулась к нему. Он был слегка горячим, но уже перестал светиться. Дождавшись, пока он остынет, спрятала его в своих новоприобретённых формах.

Надо уходить, пока Настя меня такой не увидела. Пузырёк я опорожнила, чтобы подруга думала, что его потратила полностью, да и соблазна у неё не осталось портить себе волосы. А на стол положила гроздь винограда, пусть попробует, а от Дениса не убудет. Часть денег я всё же оставила в тайнике Насти, брать все сбережения было слишком рискованно, да и я собиралась устроиться прислугой, а у них не водится лишняя монета. Мало ли, меня обыскивать будут. Поэтому взяла лишь нужную сумму для найма обычного экипажа. Да и если всё выгорит, может и не придётся сюда возвращаться. Что меня ждёт по завершении дела, я не знала. Могла и сюда вернуться, а может, всё же Герман меня пристроит куда.

Если честно, я сейчас мне уже было всё равно, какая судьба меня ждёт. Может когда-то раньше я и мечтала о любви, хорошем муже, детках. Сейчас же меня волновал лишь вопрос мести убийцам. А если отомщу, может и убью их, как и того, кто стоит за всем этим. Что меня тогда ждёт — каторга ли, смертная казнь — я не знала. К женщинам правосудие может быть милостиво, но нужна ли мне эта подачка? Пока я не знала, да и как жить — уже было без разницы. За Германа ли выйти или кого другого, кого подсунут — всё равно. Это не жизнь, а лишь жалкое существование. Оно мне надо? Но пока не время было об этом думать. Вот я и думала, лишь о предстоящем деле, пока тайком выходила из домика пекаря, пока нанимала экипаж, пока тряслась в холодной повозке. Для богатых, ясное дело, с подогревом были кареты. А беднякам — зачем удобства, если они не могут себе позволить. Довольствуйтесь малым, хорошо хоть вообще были такие вот экипажи, а то и вообще своими ногами добирайтесь, или на своей лошади, если, конечно, могли себе эту животину позволить.

Ехали мы довольно долго, я успела озябнуть, зубы выбивали барабанную дробь. Ну вот, мне только заболеть и не хватает.

Экипаж остановился.

Кучер слез с него и отворил мне дверь.

— Как и просила, на перекрёстке.

Я протянула ему деньги.

— Благодарю.

— Точно дойдёшь сама? — в его голосе была искренняя забота.

— Да, всё в порядке.

— Давай я тебя обожду. Вдруг не пустят в дом, на дворе куковать — околеть.

— Не стоит.

— Говорят, этот граф — тот ещё мерзавец.

— Зато платит хорошо.

— Это точно. Но оно того не стоит.

— Пусть вас Бог хранит! — пожелала ему и пошла в указанном пожилым мужичком направлении.

Ноги заплетались в нанесённых свежих сугробах, а я брела всё вперёд. Темно, лишь вдалеке свет маячил, да пропадал. А я, шатаясь, шла дальше.

Лишь дойдя до малоприметной двери и постучав, ощутила, как сознание покидает меня, а снежное покрывало стремительно приближается.

Глава 13

Отовсюду виднелись тени. Казалось, что убийцы преследуют меня из-за каждого угла, а я просто не могла закричать, позвать на помощь. Ведь было некого. От этого становилось всё хуже. А ещё периодами видела греховную сцену, вот только каждый раз, когда девушка поднимала свои каштановые волосы, в ней узнавалась я. От этого я вскрикивала и проваливалась в очередной кошмар.

А ещё были какие-то бормотания незнакомых людей.

— Как она?

— Не жилец. Зачем вы возитесь с простолюдинкой?

— Не твоего ума дело. Тебе платят за лечение! — слышится гневный возглас, после чего звон стекла.

От этого голоса меня вновь била дрожь.

— У неё воспаление лёгких. Я перепробовал все лечения, но ничего не помогает.

— Значит, плохо стараешься, или жизнь твоей дочери тебе не дорога?

Потом мне влили в рот какую-то горькую дрянь, после чего я уснула. На этот раз без сновидений.

Проснулась я в какой-то скромной каморке, в которой было две кровати, окно больше напоминало отдушину.

Рядом на небольшом стуле стояли какие-то пузырьки. Инстинктивно ощупала медальон. Но его не было. Как же так! Крестика, кстати, тоже. Сердце застучало в ушах от нахлынувшего волнения. Меня разоблачили? Но в следующее мгновение ощутила на груди жжение. Потрогала беспокоящее меня место и нащупала медальон. Как гора с плеч! Крестик тоже появился. Это безусловно радовало. Но неплохо, если обе цепочки вновь спрячутся. Вряд ли, если заметят, мне их оставят. Девушке-оборванке не положено носить золотых украшений, да и серебро — тоже. Ещё скажут, что украла.

А если я действительно в доме у Остена, вряд ли он будет милосердным с воровкой. Медальон отозвался на мои мысли и полностью растворился, словно его и не было.

Я провела рукой по волосам, перекинула их на грудь. Цвета спелой пшеницы. Значит, маскировка по-прежнему сохраняется. Это хорошо!

Вскоре пожаловал в мои "покои" какой-то седовласый мужчина. Морщины избороздили его лицо. Я бы дала ему не меньше семидесяти лет. Но старик передвигался бодренько так, не было медленной важности, присущей людям в возрасте, будь он богатым или бедным.

— Здравствуй, девонька. Как ся чувствуешь?

— Здравствуй, дедушка. Пока не знаю.

На моё обращение, старик усмехнулся.

— Встать можешь?

Я постаралась выполнить просьбу. чувствовалась слабость в конечностях, но вцелом, терпимо. Я постаралась как можно проще объясниться с лекарем.

— Девонька, что ты тут забыла? Видно, не знаешь, что в долгу у господина быть нельзя.

Я непонимающе поглядела на собеседника. А потом в памяти всплыл разговор, который мне показался сном.

— Он угрожает?

— Давай не будем об этом. Я вытащил тебя с того света, благодарить не надобно. Благодарность с тебя хозяин возьмёт.

От его слов по телу пробежал холодок.

— Благодарю, дедушка. А что с вашей дочкой?

— Откуда... Ах, да, видно, слышала, как мы тут переговаривались. Дочка моя прислуживает господину. И если он недоволен мною, он мучит её. Но ты не забивай свою головку тревогами раньше времени.

Глава 13

Отовсюду виднелись тени. Казалось, что убийцы преследуют меня из-за каждого угла, а я просто не могла закричать, позвать на помощь. Ведь было некого. От этого становилось всё хуже. А ещё периодами видела греховную сцену, вот только каждый раз, когда девушка поднимала свои каштановые волосы, в ней узнавалась я. От этого я вскрикивала и проваливалась в очередной кошмар.

А ещё были какие-то бормотания незнакомых людей.

— Как она?

— Не жилец. Зачем вы возитесь с простолюдинкой?

— Не твоего ума дело. Тебе платят за лечение! — слышится гневный возглас, после чего звон стекла.

От этого голоса меня вновь била дрожь.

— У неё воспаление лёгких. Я перепробовал все лечения, но ничего не помогает.

— Значит, плохо стараешься, или жизнь твоей дочери тебе не дорога?

Потом мне влили в рот какую-то горькую дрянь, после чего я уснула. На этот раз без сновидений.

Проснулась я в какой-то скромной каморке, в которой было две кровати, окно больше напоминало отдушину.

Рядом на небольшом стуле стояли какие-то пузырьки. Инстинктивно ощупала медальон. Но его не было. Как же так! Крестика, кстати, тоже. Сердце застучало в ушах от нахлынувшего волнения. Меня разоблачили? Но в следующее мгновение ощутила на груди жжение. Потрогала беспокоящее меня место и нащупала медальон. Как гора с плеч! Крестик тоже появился. Это безусловно радовало. Но неплохо, если обе цепочки вновь спрячутся. Вряд ли, если заметят, мне их оставят. Девушке-оборванке не положено носить золотых украшений, да и серебро — тоже. Ещё скажут, что украла.

А если я действительно в доме у Остена, вряд ли он будет милосердным с воровкой. Медальон отозвался на мои мысли и полностью растворился, словно его и не было.

Я провела рукой по волосам, перекинула их на грудь. Цвета спелой пшеницы. Значит, маскировка по-прежнему сохраняется. Это хорошо!

Вскоре пожаловал в мои "покои" какой-то седовласый мужчина. Морщины избороздили его лицо. Я бы дала ему не меньше семидесяти лет. Но старик передвигался бодренько так, не было медленной важности, присущей людям в возрасте, будь он богатым или бедным.

— Здравствуй, девонька. Как ся чувствуешь?

— Здравствуй, дедушка. Пока не знаю.

На моё обращение, старик усмехнулся.

— Встать можешь?

Я постаралась выполнить просьбу. чувствовалась слабость в конечностях, но вцелом, терпимо. Я постаралась как можно проще объясниться с лекарем.

— Девонька, что ты тут забыла? Видно, не знаешь, что в долгу у господина быть нельзя.

Я непонимающе поглядела на собеседника. А потом в памяти всплыл разговор, который мне показался сном.

— Почему?

— Давай не будем об этом. Я вытащил тебя с того света, благодарить не надобно. Благодарность с тебя хозяин возьмёт.

От его слов по телу пробежал холодок. И неприятное чувство опасности поселилось в душе. Впервые за всё время я жалела, что так поступила. Никто не знает, что я здесь. Я сама по себе. На что я могу рассчитывать? Первое, что пришло на ум — медальон. Он раз защитил, вызвав у нападавших оцепенение. Но для этого к медальону ведь должны притронуться чужие. Не сомневаюсь, что графа Остена заинтересует вещица. Останется лишь дождаться, когда он захочет сорвать её.

— Всё в порядке, деточка?

— Благодарю, дедушка. А что с вашей дочкой?

— Откуда... Ах, да, видно, слышала, как мы тут переговаривались. Дочка моя прислуживает господину. И если он недоволен мною, он мучит её. Но ты не забивай свою головку тревогами раньше времени.

Потом мне пришлось встать и на своих двоих отправиться в стряпчую завтракать. Кормили дорогой господской пищей, разве что облегчённой, без мяса и малой порцией.

Лекарь объяснил стряпухе, как следует меня кормить, после чего ушёл, понуро опустив голову. Мне впервые было жаль человека и его дочь. Он слишком любит свою дочь, но обстоятельства играют против них. И я бы хотела им помочь.

Вот только как это сделать? Я пока и сама в опасности.

— Поела? — поинтересовалась хозяйка этих владений, ловко орудуя ножом на доске. — А теперь умойся и ступай на второй этаж к господину. Он тебя уж заждался.

— А сколько я болела?

— С месяц где-то.

Я ошарашенно замерла на месте. Это столько времени прошло? Значит, меня совсем потеряли. И я точно одна в пасти у зверя, в которую сама и влезла.

Больше пообщаться мне не дали, чуть ли не взашей вытолкали в сторону ватерклозета, как именовал нужник барин. Я чувствовала себя грязной и потной, и пусть своих "ароматов" не ощущала — принюхалась, это не означало, что от меня не несёт вонью. Хотя, от той же страпухи несло отнюдь не духами. С другой стороны, наводить чистоту ради какого-то мерзавца — тем более не собиралась. Хотя, скорее всего его мой смрад не отпугнёт, и может, даже наоборот.

Поэтому я умылась, отметила в протянутом зеркальце — бледноватую отдалённо знакомую блондинистую особу, очень не дурной внешности, с голубыми глазами и золотистыми волосами, после чего отправилась покорять сердце хозяина или, скорее, его постель...

В отличие от дома Дениса Стригина, этот дом не казался богатым, я бы даже сказала, наоборот. Неужели, у графа Остена финансовые трудности? То и дело виднелись на обшитых красным деревом стенах следы от когда-то висевших там картин, вот только самих полотен — и след простыл. Неужто продал? Карточные долги?

Я поднялась по скрипящей лестнице и обшарпанным перилам на второй этаж. Вот только куда дальше идти — не ведала.

Замерла в проходе, освещённым витражными окнами лестничных пролётов, отмечая полутёмное помещение, в красивой лепниной на потолке, у люстр, которых теперь не было. Разруха! Ковры тоже когда-то имелись.

— Иди, хозяин тебя ждёт! — из какой-то двери вышла бледная девушка, приятной внешности, с длинными распущенными светлыми волосами, правда, худощава. Одета она была простенько, в синие до колен платье, похожее на одеяние поварихи.

Как я поняла, она выходила как раз от графа, поскольку дверь не затворяла за собой, и стояла, словно ожидая меня.

Я неуверенной походкой прошла в нужную сторону.

— Волосы распусти, — шепнула она. И только тут заметила, что она держится за косяк, будто едва стоит на ногах. На лице её отражалось безразличие и усталость. Стало её жаль.

И пусть девушка не желала мне зла, к совету её я не прислушалась. Вот только вошла в помещение, и затворила за собой дверь.

Свет лился естественный, из окна, затянутого морозными узорами, а оттого в кабинете, а это именно он, было темно. В кресле, у письменного стола сидел тучный мужчина, который, стоило мне войти, стал пожирать меня взглядом.

Я опустила взгляд на свою грудь. Да уж, одарил меня Бог, грех жаловаться. Вот только сейчас я пожалела об имеющихся прелестях. И пусть после болезни я сильно похудела, грудь никуда не делась. Но, судя по предыдущей посетительнице этого кабинета, хозяин падок и на худеньких. Клюёт на смазливое личико или цвет волос?

— Подойди, — велел хозяин, достаточно неприятным скрипучим голосом.

Мой взгляд переместился на стол, на котором лежали какие-то бумаги. Может те самые?

— Подойди! — повторил приказ мужчина.

Стало по-настоящему страшно. Стоило огромных усилий заставить себя подойти. А потом, без отвращения, выдержать пытку, пока в разрез сорочки засовывалась толстая ладонь, оголяя мою грудь. Меня чуть не стошнило.

Вторая же рука задрала подол юбки и скользила по ногам всё выше и выше.

— Что вы себе позволяете? — возмутилась я.

Меня вдруг схватили за рубашку и наклонили вперёд, приблизив моё лицо. На его жирной голове, с зобом и маленькими чёрными крысиными глазками, отражалась плотоядная ухмылка, обнажающая жёлтые зубы.

— Ты, милая, не в том положении, чтобы выдвигать свои условия.

И меня схватили за косу, удерживая в этом же положении.

Действительно, не в том. Но попытаться стоило. Я боролась с отвращением и страхом, но удавалось с каждым его прикосновением всё хуже. Он меня откровенно лапал. Неужели, эти проклятые бумаги стоят всего этого унижения, осквернения?

В дверь постучали.

— Я занят! — рявкнул насильник, оглушая меня.

— Простите! — дверь приоткрылась. — Это срочно!

— Я занят! — повторил хозяин.

— К вам посетитель. Он не будет ждать. Если через минуту не явитесь, он сам поднимется.

В ответ послышалась отборная брань, после чего меня отпихнули и хозяин, не без помощи пришедшего слуги, стал подниматься.

— Жди меня здесь! — велел он. — И сними эту рубаху, да и волосы распусти.

Пора делать ноги, пока представилась отличная возможность. Вот только у меня ни верхней одежды, а на дворе мороз. Я там не продержусь и полчаса, тем более после болезни.

Когда за мужчинами дверь закрылась, решила, что не мешает взглянуть на бумаги.

В них действительно фигурировали имена, часто обозначаемые лишь инициалами или "Объект". Но в паре бумаг была фамилия "Донских", моя фамилия. Я просмотрела мельком все, собрала их в стопку и, не зная, куда деть, всунула за пазуху. Хорошо, что подпоясана. Правда, они выделялись. И что делать? Окинула помещение взглядом, нашла халат хозяина. Он был явно не по моей фигуре, но имелись завязки. Подол едва доходил до щиколоток, что было для меня большой удачей. Накинув его, я спрятала целиком под ним сорочку, чтобы казалось, словно под низом ничего нет.

Теперь неплохо бы удирать. Вот только если я буду красться тайком, наверняка меня перехватят. Тут все находятся в страхе, и боюсь, в гневе графа не пожелает никто видеть. Поэтому я решила действовать по наитию.

Вышла из кабинета и, не таясь, пошла по центральной парадной лестнице, пока ещё сохранившей ковровую дорожку.

Какой-то слуга попытался вернуть меня в кабинет, но увидев меня в хозяйском халате и явно сделав однозначный вывод, прикусил язык. Я же спустилась по лестнице, прямо ко входу, у которого разговаривал хозяин и... Владимир Оболенский.

Я так и застыла на одной из ступенек. Очень хотелось закричать, что меня тут удерживают против воли, обратить на себя внимание. Но меж тем тело сковал паралич, я не могла ни пошевелиться, ни издать звука. Просто глядела на Владимира.

Он же скользнул по мне безразличным взглядом и вновь вернулся к графу.

Потом собрался уходить, но вдруг повернулся.

— Кстати, что делает у вас моя крепостная? — его голос был несколько повышен, и в нём ощущалась угроза.

— Крепостная?

— У вас ведь нет ни купчей на её душу, ни вольной!

Толстяк задрожал.

— Не серчайте, господин. Давайте оформим купчую.

— Нет! Либо я забираю её, либо подаю на вас в суд. И уж поверьте, с вашими долгами, вы останетесь даже без одежды в сточной канаве.

— Забирайте её, — вдруг предложил граф.

— Уверены?

— Конечно-конечно. Надеюсь, конфликт исчерпан.

— Завтра у вас будет обыск. Надеюсь, не найдут ничего запрещённого, — отчеканил Владимир. — А тебя — он поглядел прямо мне в глаза, — я жду в своей карете. Оденься и выходи. Быстро!

Всё это время я молча наблюдала за происходящим и слушала, боясь поверить в своё счастье. В то, что он меня узнал, я не верила, но крепостная... с чего он взял? Неужто я ему понравилась? Или действительно, у него среди душ имеется похожая девушка?

И лишь когда Владимир ушёл, ступор спал.

— Пошла одеваться! Быстро! — велел мне граф. Он был явно недоволен. — Подайте ей кто-нибудь её верхнюю одежду!

Ко мне тут же подскочили слуги и накинули на плечи тулуп.

— Проваливай! — господин чуть ли не пинок под зад мне дал.

Я, отмерев, пошла в открытые слугой парадные двери. По дороге отметила прочищенную дорожку, только и всего. Дверь кареты распахнулась, словно приглашая меня внутрь. Я подошла к карете, уже всунув руки в рукава тулупа и запахивая его. И боялась вздохнуть с облегчением, ожидая, что найдётся обстоятельство, способное заставить меня вернуться. И только когда карета тронулась, со мною внутри, сидящей напротив недовольного господина Оболенского, не обращающего на меня никакого внимания, и пролистывающего какие-то бумаги, я откинулась на спинку и закрыла глаза. Сердце от волнения стучало в ушах, внутри всё переворачивалось. И я боролась со слезами, готовых сорваться с моих ресниц, испытывая, наконец, облегчение.

Глава 14

Я сидела в карете, напротив Владимира Оболенского, немного отдышавшись и придя в себя. В повозке было тепло, печка исправно работала. А я была одета совершенно неподобающе. На нижнюю рубаху только графский халат, который я по сути украла, за что ничуть не раскаивалась. И единственное, что раздражало, это его запах. Уняв бешено колотящееся сердце, я совсем чуточку расслабилась.

Если честно, я не знала, как теперь быть. Что теперь со мной будет? Может, просто принять свой облик прямо у него на глазах? Как он на это отреагирует? Признаваться в имеющихся способностях, я не собиралась, ведь считала перевоплощение — действием медальона, но и списывать на него — не горела желанием. Что если мне прикажут его отдать? Добровольно не отдам. А если он прикоснётся, боюсь даже предположить, что он сделает с Владимиром. Рисковать этим мужчиной не хотелось. Всё же он не сделал пока ничего плохого. Во всяком случае, поступками, о которых могу судить со стопроцентной достоверностью, он, можно сказать, даже заботился обо мне и моей семье, если отбросить собственную выгоду.

Да и сейчас спас меня из лап извращенца. За что была благодарна.

Повозка остановилась.

— Приехали, — сказал Владимир, не поднимая на меня взгляд. — Пойдём!

И хоть это был приказ, я послушалась. Пока решила ничего не предпринимать, а просто плыть по течению.

— Мария, беглянку вымыть в ванне. Судя по запаху, она год не мылась. Выдай ей чистую спальную одежду. И ко мне в спальню.

— Да, господин, — сказала дородная женщина пожилого возраста.

На её обращение Владимир скривился, но это была столь мимолёная реакция, что если б я на него не смотрела в это мгновение, то не заметила б.

И ушёл, а меня под руки подхватили две немолодых женщины и утянули куда-то.

Меня завели в какую-то горницу отделанную холодным мрамором. Велели раздеться. И хоть я жутко смущалась, но Мария уходить никуда не собиралась. Как-то я уже отвыкла от прежнего образа жизни. Да и раньше, только Матрёна помогала мне одеваться, мыться и причёсываться.

Засосало под ложечкой. Оказывается, мне её не хватает. Но сейчас было не время грустить и тосковать. Но для себя отметила, что неплохо будет свечку за упокой её души поставить.

А ещё волновал вопрос — незаметно вытащить украденные бумаги. Я сняла наряд, и пока Мария рассказывала, как пользоваться душем, незаметно их перепрятала, после чего, послушная воле Марии, как покорная служанка, а не дворянка, влезла в ванную.

Женщина открыла какой-то кран на стене. Тут же хлынула на меня вода, я вздрогнула, ожидая ледяной душ зимой, но меня окутали тёплые струи. После чего Мария всё же удалилась, а я наслаждалась возможностью отмокнуть, лёжа в ванной. Правда, наслаждение продлилось недолго, ведь в моё личное пространство вторглись Мария и другая, схожая по возрасту и фигуре женщина.

Пока мне устроивали мойку Мария, до боли натирая мне спину мочалкой, давала ценные, на её взгляд, указания:

— Не перечь хозяину. Он обычно великодушен, не обидит, ещё и в шелках ходить потом будешь. А после ещё и замуж выгодно отдаст.

И только сейчас до меня дошло. Меня ведь в спальню к нему потом отправят. Из огня да в полымя!

Правда, если выбирать между жирным графом Остеном и Владимиром, я предпочту последнего. Но, видно, такое уже не в первый раз. Жениться не женится, якобы траур соблюдает, а сам с красивыми крепостными девушками развлекается! А что — никаких обязательств. И в обществе не обсуждают его поведение, наоборот, уважают, говорят о великой любви.

Негодование готово было обрушиться на ни в чём неповинных слуг, исполняющих прихоть господина.

Нужно менять облик, пока не поздно.

Когда закончили с телом, перешли к волосам, точнее предоставили на этот раз всё сделать самой. Промыв хорошо волосы предоставленным мне жидким мылом, чему я безусловно сильно удивилась, ведь не мог же Владимир дать слугам шампунь, я увидела лежащие на лавке свежие одежды. Мои же предыдущие просто отсутствовали. И я сильно порадовалась, что успела перепрятать бумаги. Интересно, их постирают и вернут или отправили в печку?

Вытерлась полотенцем и легко надела свободную белую тонкую шёлковую сорочку с вышивкой. Это было так странно, вспомнилось, что при первой встрече Владимир был одет в похожую рубаху с вышивкой. Неужели у него слуги одеваются по-господски?

Но у Марии я вышивку не заметила и одежда была чистая, но отнюдь не новая.

Вот только сорочка была одна. Обычно ведь надевали исподнюю и верхнюю, а тут — нет. Ну да ладно. Дарёному коню ведь в зубы не глядят.

Пока меня мыли я попыталась изменить своё лицо на прежнее, оставив при этом цвет волос. Ну перекрасилась, а облик — грим, только и всего. И никакого волшебства.

Медальон с крестиком так и остались невидимые, а внешность я не могла проверить. Когда же меня буквально на пару минут оставили одну, я взглянула на себя в зеркало, стоящее на выходе. От прежней Олеси не осталось и следа, а глядела на меня прекрасная блондинка, немного раскрасневшаяся после водных процедур. Я постаралась вызвать сам медальон, чтобы он показался, или внешность изменить целиком — никакого толку. Паника готова была захлестнуть меня. Признаться в том, что я — Олеся? Но даже если я докажу тем, что сообщу что-то личное, о чём знаем лишь я да он — и он поверит, придётся признаться и в магии. И пусть не заметно было, что Владимир — верующий человек, как он отнесётся ко всему — я не знала. И что делать?

В отличие, от графа, в этом доме мне никто не указывал, что надо делать и относились ко мне доброжелательно. Да и не глядели на меня с неким превосходством или отвращением, и не жалели.

Волосы оставили распущенными, правда, сперва расчесали деревянным гребнем, ухаживая, точно за госпожой. На плечи лишь накинули шёлковый халат.

— Спальня хозяина на третьем ярусе, — сказала Мария. — Как поднимешься, иди прямо по коридору до самого конца.

И меня оставили одну. Мне показалось, или слуги своевольничают, исполняя приказы по-своему?

Отчего-то я боялась сейчас сильнее, нежели в доме у графа. Каждый шаг отзывался жутким волнением.

Сердце отчего-то готово было выпрыгнуть из груди, когда я притронулась к ручке двери. Да что со мной?

Хотела постучать, но вовремя себя одёрнула. Мне ведь дали приказ, поэтому это глупо.

Войдя в горницу, я не сразу заметила хозяина.

Покои выглядели относительно скромно, если сравнивать с домом моей семьи или домом Дениса, а также графа. Но в отличие от последнего, простота не казалось нищетой. Свет был вовсе не от свечей, то ли газовая люстра была и настенные светильники, то ли ещё что, но огня вообще видно не было, как и камина. Всё было добротным, а вместо картин на стенах висели детские рисунки природы, заметно освежающие стены.

Прошла к единственной здоровенной кровати, присела на краешек, не зная, куда мне податься и что делать.

— Иди потри мне спинку, — услышала его голос.

Я вздрогнула и повернулась на источник звука. Владимир находился в красивой чугунной ванне, стоящей в открытой смежной комнатке.

Это он мне? Посмотрела вокруг, ища, кому ещё мог быть отдан приказ. Но никого больше не было. И если не учитывать журчание воды, то посторонних звуков — тоже.

Встала с постели и на тяжёлых ногах пошла к хозяину. Естественно, он был голым.

— Вы мне? — нерешительно уточнила приказ.

— А разве здесь есть кто-то ещё?

Отчего сердце готово выскочить из груди? Ведь он сейчас вовсе не страшный и не суровый, а какой-то домашне-раслабленный.

Поборола возникший страх и взяла мочалку, намылила её и дрожащими руками стала тереть хозяину спинку, стараясь никуда не глядеть. Но взгляд скользил по выступающим буграм его плеч, мощной шее, влажным волосам. Отогнала эти порочные мысли. Да что со мной такое? Когда этот мужчина успел заинтересовать меня? Он всего лишь компаньон, партнёр по общему делу, если считать, что мы работаем ради одной цели.

Меня ведь Денис в большей степени волновал. Но Денис далеко, а Владимир близко и в чём мать родила. Я смутилась и отложила мочалку, стала поливать из ковшика на спину, смывая пену со спины и своих рук.

— Всё, иди перестели постель, — услышала ровный голос Владимира.

Не раздумывая тут же выскочила из ванной, прерывисто дыша. Что со мной происходит?

На постели лежала стопка свежего белья. Вроде бы только что не было. Тут уже кто-то побывал из слуг, и они наверняка видели, чем мы занимались. От стыда жар прихлынул к щекам.

Когда я расправляла уже последние складочки на простыне, ко мне прикоснулись сзади. Я вздрогнула и выпрямилась, разворачиваясь.

Он стоял так близко и голый.

Господи! За что мне это?

Но не успела я опомниться, как он рывком снял с меня сорочку и сделал шаг навстречу. Я, естественно, отступила и упала на спину на постель.

— Вы ч-что т-творите...

Но договорить мне не дали, нависнув надо мною и накрывая рот поцелуем.

Хотела оттолкнуть, но запястья несильно сжали. А поцелуй... он сводил с ума. Не так, как с Денисом, укравшим его, или Германом, вытребовавшим положенное жениху.

А дальше его губы переместились к моему уху, шее, заставляя задохнуться от нахлынувших ощущений и чувств. Все мысли разом выветрились из головы. А потом он сместился на мою грудь, вначале просто облизнул, а потом втянул набухший бутон в себя, заставляя потерять остатки разума. Его ласки сводили с ума, а он спускался всё ниже и ниже, заставляя меня дрожать.

Он поставил мои ноги на край кровати, не встретив сопротивления и согнув их в коленях. И стал целовать внутреннюю сторону бёдер.

Да что со мной такое? Его губы поднимались всё выше. Нужно остановить это безумие, ведь по-другому я просто не могла это назвать. Но он прикоснулся губами к моему лону, а потом языком.

Боже! Так ведь нельзя!

— Нет! — выдохнула я из себя.

— А если так? — спросил он охрипшим голосом, скользя в другое место и вызывая целую бурю приятных ощущений. Из меня вырвался стон.

— Нет! Так нельзя!

— Почему нельзя? Тебе ведь нравится!

— Нет, я не хочу этого!

— А твоё тело говорит об обратном.

Я вспомнила наставления святого отца о плотском грехе Адама и Евы.

— Нет, это искушения, посылаемые Диаволом! Я не хочу! — сказала решительно, оттолкнувшись ногами и отпрыгнув вглубь постели и садясь.

— Всё это религиозная чушь, в которую народ верит!

— Я сказала "нет"! — это уже была не просто уверенность. Это был приказ не служанки, а дворянки.

Его взгляд прояснился.

— Ты всего лишь служанка! Ты в моей власти. И даже если ты не хочешь, твоё мнение никого не интересует. Разве нет? — он деловито поднял бровь.

А во мне волной поднимался страх. Дикий, необузданный. Неужели наших служанок, которых я считала, что они бегают за моим братом сами, тоже ждала эта участь, против их воли или они просто не решались перечить господину? А что было бы, если бы плотоядные взгляды и мерзкие пухлые ручонки, бросаемые моим предыдущим хозяином воплотились в жизнь? Я думала, Владимир меня спас, но он такой же. Это осознание кольнуло в груди. Обида захлестнула меня. На глаза выступили слёзы.

— Теперь ты понимаешь, что слуги — тоже люди? — услышала я его спокойный голос. — Бесправные люди, с которыми зачастую хозяин обращается как с рабами.

Я подняла заплаканное лицо и встретилась с его серьёзным взглядом. Эти слова вывели из готовой поглотить меня истерики.

— Убью! — я схватила подушку и кинулась на него, осознавая, что всё это время он играл, а я... я стонала от его поцелуев. Как же стыдно! Но он вновь оказался сверху, придавливая меня к постели и прикасаясь своей обнажённой кожей к моей груди.

— Олеся, прекрати истерику!

— Слезь с меня! Я тебя ненавижу! Ты всё это время знал, кто я!

— Ты забыла поблагодарить за то, что вытащил тебя из лап этого извращенца!

— Да сам такой же!

Но вместо слов он накрыл мои губы поцелуем. Я попыталась отвернуться, но он стал целовать напористее.

— Признай, что тебе это нравится.

— Слезь с меня!

А он вновь поцеловал, но на этот раз так нежно, что остатки разума я всё же утратила и перестала сопротивляться.

Этот поцелуй пьянил, манил и обещал большее. И так не хотелось его прерывать, что я не заметила, как сама стала отвечать.

Когда поцелуй закончился, из меня вырвался стон разочарования. Но Владимир слез с меня.

— Можешь вернуться домой или остаться здесь. Хотя, у тебя ведь нет дома. Можешь вернуться к Герману или остаться под моим крылом. Но вряд ли слуги дадут тебе спокойной жизни после сегодняшней нашей бурной ночки.

— Почему?

— Они слишком свободны для того, чтобы молчать, и служат по своей прихоти, не моей. Я их давно освободил. А тебя я отметил особо. Думаю, ты заметила как на тебя Мария глядела.

— Ты о вышивке?

— Я не сплю со своими служанками, хотя была не одна попытка залезть ко мне в постель, но потом проще было нанять немолодых. А тебя я сам пригласил.

— Ах ты ж! — я готова была кинуться на него с кулаками.

— Хочешь повторения? — с намёком спросил он. А я поняла, что краснею.— Только не уверен, что на этот раз устою, ты слишком соблазнительна.

Я поискала взглядом свою сорочку.

— Но если ты меня узнал, почему не удивился моей изменённой внешности?

— У тебя есть определённые способности. Наследственность в тебе проявилась особенно сильно.

Если он считает это способностью пусть будет так. А медальон пусть считает ни при чём.

— Наследственность? Чья?

— Одной мифической особы.

— Кого?

— Не скажу.

— Но раз ты не ошарашен, значит, это для тебя не в новинку. Ты тоже обладаешь ими?

— Да, она и мне некоторое наследство оставила.

— Внушение? — догадка пришла сама собой.

— Умничка.

— Но тогда мы — родственники?

А он рассмеялся. Искренне.

Я подобралась близко к нему.

— Нет, в отличие от Германа. Это всё, что тебя волнует?

— Ты снимешь с меня личину?

— Зачем? Мне и так нравится! — и он прикоснулся к моим волосам, к щеке.

Мне же захотелось двинуть его локтём.

— Значит, обычная я тебе не нравлюсь.

— Да, не нравишься. Точнее не нравилась раньше. Сейчас ты изменилась и не ведёшь себя как дворянка, и это безумно притягательно.

А я сама потянулась к его губам.

— Да, и внешность тебе не стоит менять. Небезопасно, — и он ответил на мой поцелуй.

— Я тебя правда соблазняю?

— Ты безумно притягательна. Меня ещё ни разу так не тянуло к смертной женщине.

Смертной? Что же он не договаривает?

Красивый мужчина навис надо мною, слегка касаясь моей кожи. А я выгнулась, стараясь прикоснуться сильнее. Да что со мною творится? Я и правда, хочу этих прикосновений. Ведь наверняка завтра буду жалеть о совершённой глупости.

Он оторвался от моих губ и заглянул в глаза.

— Я с трудом себя сдерживаю, зачем ты дразнишься?

— Кто-то сам сделал меня своей рабыней, постельной утехой в глазах слуг.

— Тебе не стоило соваться к этому старому козлу!

— Прости, — тихо сказала я. Наверное, они волновались, когда меня потеряли. — Благодарю! — прошептала затем, вспомнив, что всё же он спас меня.

— Уходи! — это был приказ.

А мне так не хотелось этого делать. Вот впервые, чувствуя себя виноватой и ощущая его обиду, мне хотелось добиться прощения. Что со мной происходит?

— Я никуда не уйду.

— Хочешь, чтобы я тебя взял?

Это предложение манило. Отдать свой первый раз именно ему. Он точно не обидит, и его прикосновения мне нравятся. Но это значило, что я уже не собираюсь замуж. Свою чистоту я не отдам своему будущему мужу. Стоило ли идти на это ради одной ночи?

— Знаю, что не возьмёшь, — лукаво сказала я.

— Отчего такая уверенность? — удивился он.

— Ты слишком благороден для этого.

Что я несу? Ведь он ещё недавно пытался взять меня силой! Но внутренний голос закричал, что это неправда, он остановился, когда я твёрдо отказала ему. А до этого я ведь даже не сопротивлялась. С ужасом поняла — я сама этого хотела.

Ни с Германом, ни с Денисом, в которого, как сейчас поняла, была влюблена такого не было. Хотелось понять себя. Понять свои чувства.

Я прикоснулась к нему. А он вздрогнул, но руку не убрал.

— Почему ты никого не впускаешь в своё сердце?

— Я не способен любить. И в этом — моё проклятье.

— Но ведь ты на меня реагируешь, — и я провела пальчиком по его не особо волосатой груди, спускаясь к животу.

— Это всего лишь желание, малышка. У меня было много женщин за всю мою жизнь. Но даже те, кто становился моими жёнами, кто любил меня, были несчастны. Ведь я не мог ответить взаимностью. Не мог подарить отраду в виде дитятка. Поэтому и стараюсь держаться подальше от смертных женщин, не хочу видеть страдания, уважаемой, пусть и не любимой, но несчастной жены.

— Поцелуй меня, — неужели я озвучила свои мысли?

— Нет. Ты влюбишься, а я этого не хочу. У тебя есть Герман, он сможет подарить тебе радость материнства, стариться вместе с тобой, и он тебя любит, я знаю, хотя никогда не признается в этом.

Всё время говорит о Германе, в ведь есть ещё и Денис, который мне поболе бывшего нравится.

— Почему Герман? А Денис?

— Нет, Денис тоже не способен любить. Поверь, мы с ним прожили достаточно долго, он ни разу не женился, хотя пассий было много. Он просто развлекается, завоёвывая девушек. Хотя к тебе относится вполне по-дружески.

Мы лежали в одной постели, голые. И шутили, болтали, флиртовали. Мне было с ним так легко.

Он накрыл меня одеялом и собрался уходить, но я успела схватить его за руку.

— Останься со мной.

— Боишься, — утвердительно сказал он.— Я останусь, если ты поведаешь, что тогда произошло. Всё, до мельчайших деталей и обо всех своих чувствах.

И я согласилась. В эту ночь я впервые с той ужасной ночи плакала в его объятиях. Но ещё до восхода солнца ощутила, что стало холодно рядом со мною.

— Владимир... — позвала я.

— Спи. И никуда не уходи, за тобой присмотрят мои слуги. Вечером увидимся.

И я уснула, впервые спокойно без тревожных чувств, и проспала до полудня.

Глава 15

Проснулась я даже не от того, что выспалась (хотя безусловно средней жёсткости постель, на которой спал Владимир и в эту ночь я, мне принесла ни с чем несравнимый отдых), а от ощущения, что за мной наблюдают.

— Доброе утро! — послышался голос Марии ещё до того, как я открыла глаза.

— Доброе!

— Как спалось госпоже?

— Скажете тоже, — я улыбнулась и встала, заправляя за собой кровать.

— Право, не стоит, — ответила она, стараясь выхватить у меня из рук одеяло.

— Завтрак ждёт вас.

— А Владимир Петрович?

— Его не будет, часов до девяти вечера, хотя и в это время он довольно редко бывает дома.

Меж тем мы в четыре руки уже поправили постель. Но прежде Мария откинула целиком одеяло и оглядела простынь. От меня это движение не ускользнуло.

— Проверяете следы крови? — хмыкнула я.

Женщина одарила меня внимательным изучающим взглядом.

Признаваться в том, что у нас ничего не было, не стоило. Да, по словам самого Владимира, я первая из низшего сословия, кого он пригласил в свою постель, хотя Мария вчера утверждала обратное. Но верила я отчего-то именно ему. А ещё меня волновал вопрос смертности. Ночью он об этом говорил, что со смертными больше не затевает отношения, хотя раньше такой опыт и был. Значит, он бессмертный?

Меж тем Мария отвела взгляд, не выдержав напряжения, создаваемого моими немигающими глазами.

— Где изволите завтракать? Здесь или в столовой?

— На кухне, или где вы кушаете, — вынесла я своё решение.

В глазах Марии на мгновение промелькнуло удивление, но она быстро взяла себя в руки.

Потом предложила мне выбрать одежду.

— А моя где? — не спросить я не могла.

— Мы её сожгли.

Ожидаемо. Я бы на их месте поступила так же, ведь если от меня воняло так, как говорил "хозяин", то где я спала и какую заразу собрала — не известно. Странно, что я кроме воспаления лёгких ничего не подхватила. Но раз граф Остен не обратил на запах внимания, значит, в его владениях не принято следить за чистотой, чего не скажешь о здешнем доме, как и доме моих родителей.

Радовалась, что бумаги перепрятала вчера, вряд ли слуги в одежде рылись, могли запросто выбросить в очаг. Теперь бы их забрать.

— Мария, а могу я воспользоваться уборной? — но вспомнила, что не совсем уборная то была, поэтому уточнила: — Вчерашней ванной.

Она кивнула. После чего предложила мне халат.

— Мне не уютно в этой одежде. Если позволите, я бы хотела вашу форму. И после болезни я ещё быстро устаю, но хочу выполнять какую-то работу.

Служанка растерялась. Право слово, неужто не ожидала, что после всего я захочу марать руки?

Но ведь меня привезли как крепостную, пожалуй, так и стоит себя вести, не привлекая внимание.

— Как тебя звать? — наконец поинтересовалась она.

И как представиться? Олесей нельзя. Оляной, как прежде?

— Оляна.

— И где тебя нашёл господин?

Хотелось съязвить и сказать "на помойке", но я придержала язык.

— За городом.

— Беглая крестьянка?

А ведь и правда, что ещё могут подумать. Если б меня выкупили, должны быть документы. И что сказать? Уверена, что меня будут слуги обсуждать за глаза, а может и в лицо.

— Владимир Петрович приказал мне забыть прошлое. Пожалуй, так и стоит сделать.

Что ещё я могла ей ответить? Мы ведь вчера мою легенду не обсудили. И мне действительно нужны какие-то бумаги, если я буду под личиной ходить. Да и документов на Донскую Олесю Павловну у меня нет. Всё ведь сгорело в нашем доме. Как Сашка крутится? Надеюсь, Герман ему действительно помог, и брат не нищенствует.

Бумаги я свои забрала и вздохнула с облегчением. Я не знала, что мне с ними делать, поэтому вечером решила показать Владимиру. После последних приключений, я решила больше не действовать в одиночку. Поняла, что Владимир уж точно прикроет спину. Пусть как друг, а не любимый, но сейчас он был единственным, кому я доверяла. Как бы ни сватал он меня к Герману, а я отказалась встречаться с ним и Денисом, сказав, что иначе опять сбегу, если он им расскажет, что нашёл меня. Ещё очень хотелось расспросить, как же Владимир меня узнал.

Форму служанки мне выдала Мария, с большой неохотой, сказав, что господин не одобрит. Но я сомневалась, что ей хотя бы выговор будет.

Меня покормили всё же отдельно, в стряпчей, поскольку остальные уже позавтракали. При мне сохранялась довольно напряжённая обстановка, хотя с остальными слугами всё же познакомили. Народу, как выяснилось, было немного. Четыре женщины, шуршащих по хозяйству, и столько же мужчин — их мужей. Конюх, кучер, садовник и разнорабочий. Меня удивило, что не было молодёжи, о чём я всё же не удержалась и спросила.

— Мария, а почему нет молодых? Вы ведь не одно лето женаты с мужем, неужели у вас нет детей?

— Есть, уже взрослые. Дочка прошлым летом замуж вышла, хозяин нашёл ей обедневшего дворянина, но девочка моя счастлива.

А мне вдруг подумалось, уж не о ней ли говорил вчера Владимир, когда речь зашла о служанках, пытающихся влезть к нему в постель? Возможно, что и Мария именно это имела в виду, провожая меня в покои хозяина.

— Сыновья тоже уже женились, у них свои семьи. Работают на господина в издательстве.

Понятно. Значит, все при деле.

— Он им вольные подписал, — прошептала она, краснея.

Мне оставалось только улыбнуться. Думаю, что и все слуги тут тоже вольные. А также крестьяне больше не крепостные.

После простого завтрака, без кулинарных изысков, но очень вкусного, я похвалила стряпуху и отправилась с Марией получать задание.

Мне поручили снять все занавески в господской спальне, чехлы с мебели, постель и всё это постирать, полы замести да помыть, ванную господскую почистить. В общем, дел было невпроворот. Выдали чистящие средства, а также тонкие резиновые перчатки, для защиты рук от разъедающих порошков. Забота о моих руках — меня удивила и позабавила. И поняла, что Марие точно влетит, если я пострадаю. И пусть мозоли у меня имелись, но это не значит, что Владимир оценит мои шершавые руки.

Целый день я провозилась с уборкой, разве что меня звали на обед, полдник и ужин, вместе со всей челядью. А накрыли они себе обед в господской столовой. Я открыла глаза от удивления. А одна из женщин пояснила, что хозяина днём не бывает дома.

Странно. А если вдруг пожалует без приглашения? Всё же его дом. А потом вдруг вспомнилось, что принимал в издательстве меня он тоже лишь вечером. Подозрительно. Неужели слуги знают какую-то тайну?

Мне вряд ли скажут. На полдник кушали уже в стряпчей. Значит, теперь хозяин может пожаловать. Я про себя улыбнулась. А после принялась за работу. Постельное бельё Мария забрала в прачечную, а вот занавески пришлось мне стирать вручную в огромной ванне. После чего мокрые развешивать на карнизы, при этом обходясь без чьей-либо помощи, разве что Остап — разнорабочий — принёс мне стремянку.

— Может тебе помочь? — предложил он.

— А вам за это не влетит? — имела я в виду супругу — Марию. Она тут всем заведует. И наверняка сказала не помогать мне.

Он лишь улыбнулся, и пока я лазала вверху под потолком, придерживал тяжёлую мокрую ткань.

Так я и провозилась до глубокого вечера. Последним делом отмывая ванну.

И не сразу поняла, как чьи-то руки ухватили меня за бёдра. Страх забрался в душу. Я вскрикнула, вставая в полный рост и разворачиваясь. Владимир. Я же осела на краешек ванны, ведь ноги уже не держали, хотя и облегчённо вздохнула.

— Боишься? Это хорошо.

— Не тебя.

Он же без слов развязал мой передник, а потом рывком снял синее форменное платье и нижнюю сорочку.

— И что ты делаешь?

— Как что? — удивился он. — Наслаждаюсь прекрасным женским телом после трудного дня.

Ах, да, наша игра на слуг.

Бумаги, о которых я забыла, выпали. Он поднял их, мельком взглянул, после чего отнёс в письменный стол, стоящий в дальнем от окна углу. А я стояла голая, не зная, что делать дальше. Нагота меня смущала. Но через мгновение Владимир уже был рядом. И только раздеванием он не ограничился. Его руки скользили по моим изгибам, что мне безумно нравилось. А потом взял меня за талию и водрузил в уже отмытую мною ванную, открыл кран, впуская туда тёплую воду, и сам стал раздеваться.

А я вспомнила, что не перестелила постель, собиралась вылезти, озвучив "хозяину" свою забывчивость. Всё ведь приготовила, но с мытьём ванны затянулось дело. Но Владимир не позволил, махнув рукой и сказав, мол, перестелят.

То и дело я краснела, не зная, куда деться от стыда, ведь он меня видел обнажённую, мало того, то и дело прикасался ко мне, и временами целовал. А когда мы из ванны выбрались, уже чистые, он сам меня вытер и, взяв на руки, отнёс на уже застеленную постель. Нет, ну куда это годится! Я тут в довольно непристойном виде, так мало того, что меня видит "хозяин", так ещё и слуги. И я не сдержалась, высказала ему всё. А он улыбнулся, и, дождавшись, когда закончу свою речь, накрыл мои губы поцелуем.

Мои пальчики зарылись в его волосы. Зря он продолжил нашу игру. Я поняла, что мне это не просто нравится. Похоже, я действительно влюбляюсь.

Он ласкал меня всю, без остатка, а я извивалась в его объятиях.

— Володя, что ж ты со мною делаешь...

— Назови ещё раз.

— Володя, Володенька.

— Олесенька, — и он вновь поцеловал. Безумно нежно.

Мои ноги, до того раздвинутые им же, теперь обвили его бёдра. Я его желала всего и без остатка.

— Нет, — он отстранился. Заглянул в моё затуманенное сознание, а потом развёл ноги и переместился ниже, покрывая меня поцелуями.

А потом я горела в его руках, извивалась и стонала, пока он целовал и ласкал моё лоно. И испытала ни с чем не сравнимое блаженство. Он просто-таки рухнул рядом, тяжело дыша.

И мы какое-то время молча лежали рядом, прикоснувшись друг к другу.

— Похоже, я влюбилась.

Он лишь глубоко вздохнул. Я приблизилась к нему, стараясь прикоснуться не только рукою, но и всем телом.

— Ты расскажешь о проклятии? — спросила я, положив голову ему на грудь.

Он же провёл по моим волосам, по лицу, а я слушала биение его сердца, вдыхала его запах, смешанный с ароматом земляничного мыла. Как хорошо-то с ним. Спокойно и надёжно.

— Что ты хочешь знать?

— Всё. С самого начала.

Я прикоснулась к его руке, малость шершавой. И вспомнила, как не так давно похоже прикасалась к статуе воина. Подняла на него взгляд, устремлённый куда-то вдаль. Вновь глянула на руку, отмечая небольшие шрамы. Но поверить в это я просто не могла.

— Это было давно. Две тысячи лет назад, — прошептал он на ухо. Что? Я не ослышалась? Но перебивать было невежливо. — Я был воином, совершающим ради славы подвиги. Было много девушек, которые любили меня, но я не любил никого, кроме самого себя. Во внимании я никому не отказывал, зачем? После ночи любви девушки оставалась ни с чем, ведь я просто уходил, да и я ведь ничего не обещал, клятв не давал, — он замолчал. Получается, он живёт уже две тысячи лет? Но ведь этого не может быть! Ага, и люди не могут менять свою внешность по желанию. Получается, что он осквернял девушку и уходил. Неужели после этого она могла выйти замуж? Но осуждать я не могла. Если это правда, то с тех пор много воды утекло. За несколько месяцев мой мир перевернулся с ног на голову. Мнение настолько поменялось, что я бы не узнала себя, если б увидала со стороны до всего произошедшего. Вспомнилось кладбище и мои мысли в тот момент. Как я могла так думать? Как могла желать человеку смерти? Он ведь не сделал мне ничего дурного! Меж тем Влаимир продолжил чуть охрипшим голосом: — Тогда было много богов, в которых верили простые смертные, в том числе и я. Вот только уважения к ним я не испытывал, не говоря уж о почитании. И даже наоборот, готов был сразиться с любым из них, если тот встретится мне на пути, чтобы помериться силою.

От богов с людьми обычно рождались всякие чудовища, которыми и полнилась земля.

— Почему? — не удержалась я от вопроса. Вспоминались древнегреческие мифы, в которых действительно были чудища, только они не всегда рождались от богов с людьми, у самих богов тоже бывали циклопы и другие страхолюдства.

— Скорее всего нельзя было предугадать, чьи клетки окажутся сильнее, или помесь сил возникнет, а ещё были довольно близкие союзы между братом с сестрой, в общем, чем дальше, тем становилось хуже. Но это мои домыслы, я не силён в биологии. Земля полнилась чудищами, и герои совершали свои подвиги, во имя людей и славы.

В одном из походов я повстречал Дениса. И мы вместе пошли охотиться за очередным змеем.

Сдружились, и стали не разлей вода. Тогда было проще, не было границ, язык был един, с небольшими искажениями, путешествуй — не хочу. Вот мы и бороздили просторы нашей земли.

Он замолчал.

— А боги? Ты говорил, что тогда они были. Куда ж они делись?

— Сейчас несколько иное понятие Бога. Это творец, создатель, господин, а ты его раб. Тогда было всё иначе. Разные народы богами называли разных существ. У нас богами величали Предков, прошедших свой путь на земле и ушедших в иной мир развиваться дальше, или духовно-развитых людей, которые обретали какие-то способности ещё при жизни.

Но на самом деле было два типа богов. Духовно развитые люди, имеющие способности, которые передавались по наследству, и ещё люди, которые обладали неимоверными технологиями предков. Вот последние и величали себя богами, хотя по сути ими не являлись. Зато стремились породниться с духовно-развитыми людьми, чтобы иметь способности.

Он задумался. А я погладила его по бороде, приподняла голову, заглядывая в глаза. Он был где-то далеко, в своих мыслях.

— Это всё запутанно, — продолжил он. — Не хочу вдаваться в подробности. Да я и не знаю многого, а с кураторами особо не общался, до Германа.

— Кураторами?

— Давай по порядку, — он посмотрел на меня, в его взгляде мелькнула сосредоточенность, а потом ожидание. Я кивнула. — В общем, я не знаю, что там пошло не так, но гиперборейцы стали соперничать между собой. Это потомки обоих ветвей богов. У них стали иногда рождаться чудовища. То ли они гадости друг другу делали, то ли ещё что. А ещё некоторые умели накладывать проклятия, ты из легенд, скорее всего слышала, что поначалу был кто-то человеком или существом, а потом боги прокляли и оборотили в чудовище.

И вот однажды я повстречался с одним таким существом, которого не убил. Не то, чтобы я был слабее, но я не ожидал подвоха, думал, что я всё могу, мне всё по плечам и никакое проклятие мне не страшно, ведь я в него не верю.

Я замерла в ожидании продолжения. Очень хотелось узнать, кто это был.

— Медуза. Она была красива. Очень. Но в неё влюбился Посейдон. Изнасиловал её в храме Афины, а та то ли приревновала к ней, в общем, не только не защитила, но и прокляла её, превратив в чудовище, взгляд которого превращал всё живое в камень.

Но у Медузы после всего помутился рассудок. И какое-то время она зверствовала, обращая целые поселения в камень. На неё открыли охоту. Тогда она затаилась на одном из островов, куда мы и прибыли с Денисом. Но нас не миновала участь её взгляда. Мы превратились в камень, как и многие другие.

Вот только по ночам мы оживали и становились рабами Медузы, которая в свете луны превращалась в прекрасную деву с золотистыми волосами. Исполняли все её прихоти, ублажали в постели. Мне тогда опротивела жизнь, вот только я ничего не мог поделать. И умереть не мог. Денису было проще. Он был жизнерадостным, а наше проклятие воспринимал как приключение.

Рассказ Владимира потряс меня. Неужели это правда? Я затаила дыхание и слушала, как взволнованно стучит его сердце. Он сейчас был там, проживал всё вновь и вновь. Может, зря я затеяла этот разговор? Но теперь он мне не казался вымыслом.

— С тех пор мы и влачим ночное существование. Нас невозможно убить, разве что днём, пока мы в камне, расколов его, ведь мрамор довольно хрупок, — эту фразу он сказал так тихо, что я поняла, эту тайну не знает никто, кроме посвящённых.

— А Медуза? Что с ней стало?

— Она была смертной, как ты помнишь из легенд. Её много кто пытался убить, в том числе и Персей, вот только прилетев на остров в крылатых сандалиях, он попал к нам ночью. И увидел свою цель во всей красе. В общем, у них случилась любовь. Они поженились и прожили долго и счастливо, — быстро проговорил он, словно ему неприятно было об этом сказывать.

Но от меня так легко не отделаться.

— А его она в камень не оборотила?

— Нет. Она запретила ему показываться на глаза днём. Ну а ночью мы для них переставали существовать, что меня даже радовало. Понемногу возвращалось стремление к жизни. Правда, воевать тут было нельзя, да и ранить мы друг друга не могли, лишь оттачивать навыки, и мне было скучно.

Со временем, её проклятье спало, её волосы перестали превращаться в змей, а взгляд перестал быть смертельным. И у них было много замечательных детей.

После смерти Медузы мы смогли покинуть остров, вот только проклятие было по-прежнему в силе. Но поскольку мы оставались для Медузы её прихотью, она заповедала своим потомкам оберегать нас. Со временем, они создали орден, который следил за каждым из нас, запрещая нам вредить другим людям или стремиться к власти. Мы жили не бедно, ведя ночной образ жизни.

— То есть, Герман — ваш куратор?

— Да.

— А я — его родственница?

— В Германе нет магии, вот совсем. Но от предков ему достались кое-какие технологии. В тебе же наоборот — очень сильно проявилась магическая составляющая Медузы.

— А моих родителей кто убил?

— Другая организация, в которой имеются потомки иных гиперборейцев, и они ненавидят всех, в ком течёт кровь горгоны.

— Но почему Герман то сих пор жив?

— Потому что в нём нет силы.

— А мои родители, братья?

— В них не было силы. Но отец твой стал копать после смерти Ипполита, боюсь, что не обо всех экспонатах он сообщил в той рукописи. Было что-то ещё.

А я вдруг вспомнила медальон. Неужели из-за него убили родителей? То есть, не будь его у меня, они были бы живы? Чувство вины готово было поглотить меня, но я вспомнила, что "меня" они тоже убили. А значит, им было не важно кого убивать. Возможно, искали что-то ещё, помимо медальона, например, то, что Владимир с Денисом забрал накануне.

Но если Владимир ненавидел эту проклятую жизнь, не получится ли, что он и сам ненавидел Медузу, особенно после того, как она сняла с себя проклятие, а с них — нет? Возможно, что он хочет уничтожить весь мой род. Озвучить свои сомнения или не стоит? Что если он обидится?

— Ты ненавидел Медузу?

— За что?

— Она заколдовала тебя.

— Я — воин. Она оказалась сильнее, а я — проиграл. Всё честно. Но она подарила мне вечную жизнь. За что мне её ненавидеть? — его сердце стучало ровно и спокойно, когда он это говорил. Значит, говорит правду?

— Но как убийцы узнали про коллекцию, рукопись?

— Они наблюдали давно уже за вами. Герман поздно сообразил, что надо людей приставить на охрану вашего дома и посторонних не пускать. Ещё и сватанье устроил, где посторонние ошивались. Думается мне, и Ипполит не сам помер, ему помогли. Вот только коллекцию он успел передать твоему отцу, поэтому они лишь ждали подходящего случая, чтобы напасть. А тебя б они живой не выпустили, тебе крупно повезло. И либо подчинили б и использовали в своих целях, пока ты была б им нужна, либо убили б сразу.

— Значит, поэтому Герман меня защищает? — дождавшись его кивка, я всё же спросила: — А почему ты не можешь любить? И почему детей нет?

— Я никогда не любил. Уж не знаю, почему, но у Медузы коллекция оживающих статуй была именно из таких людей. Они никогда никого не любили, кроме самих себя.

— А среди вас есть женщины?

— Да.

— Ты говорил, что больше не поддерживаешь отношений со сметными. Значит, твоя девушка — статуя?

Он кивнул. А я вдруг поняла, что не желаю делить его ни с кем другим.

— Возьми меня. Всю, без остатка, — ведь возможно тогда он не станет к ней обращаться.

— Нет.

— Прошу, — я, правда, хотела этого. Ощутить, что он мой, только мой, весь, целиком.

— Олесенька, ты — хорошая девушка. И если я тобой овладею, то ты будешь только моей. И мне придётся на тебе жениться.

А я отвернулась. Обида захлестнула меня. Значит, жениться не хочет.

— Не плачь, — он повернул моё лицо. — Я бы хотел тебя полюбить. Но не смогу.

Он вытирал мои слёзы, которые всё сильнее мочили его грудь, постель.

— Зачем ты тогда дразнишься? Сделал меня своей любовницей? Ладно вчера хотел проучить? Но сегодня что? — в сердцах выкрикнула я.

Ведь вчера я ещё не была в него влюблена. Тогда негодование затмевало остальные чувства.

— Ты бессердечный! — выпалила я, вставая. — Отвези меня к Герману. Говоришь, что он любит меня. И этого достаточно, чтобы быть счастливой? Пусть так!

Скажи, что это не правда! Скажи, что не хочешь меня отпускать! Делить с другим! Но он молчал, лишь встал с постели и пошёл одеваться.

Не хотела верить в это, до последнего. Он достал из своего шкапа женское шерстяное дорогое платье дворянки, нижнее бельё. И бросил на постель.

Сердишься! Ну так не пускай меня никуда! Я молча оделась, он помог зашнуровать сзади платье. Потом, как джентльмен накинул мне на плечи шубку. Всё подготовил! Ведь одежда была мне впору. Сомневаюсь, что предназначена была для кого-то другого.

Молча вывел меня из своих покоев и повёл под руку по лестнице. Лицо было непроницаемым и холодным.

Он сам запряг лошадь, сам растопил печь в карете, готов был сам сесть на козлы, но кучер вовремя спохватился, правда, Владимир не обрадовался моему соседству.

— Володя, — начала я, когда мы тронулись.

— Ты права, я виноват, что позволил себе вольность. Этого больше не повторится.

Я же бросилась к нему на колени.

— Вы позволяете себе лишнее, сударыня, — его холод обжигал.

Я поцеловала его губы, но он не ответил.

— Володенька, прошу!

Карета остановилась.

— Приехали! — крикнул с улицы кучер.

Меня молча сгрузили с колен, и распахнули дверь. Перед глазами было знакомое здание — городской дом Германа. Владимир вышел первым, молча подал мне руку. После чего провёл к парадному входу.

Слёзы застилали глаза, впервые я не могла себя сдержать. Нас впустили, Владимир велел позвать хозяина.

Пока оставались одни, я сняла свой медальон, отозвавшийся на мой зов и проявивший себя. Взяла у Владимира из-за щиколотки нож, он же стоял и не шевелился, точно неживой, и отрезала прядку потемневших, после снятия медальона, волос. Вложила внутрь. И надела возлюбленному на шею, после чего вернула нож.

Он всё это время был холоден. Медальон же я спрятала ему под рубашку, после чего не удержалась и вновь поцеловала, легонько прикоснувшись, но не стала дожидаться ответа.

— Люблю тебя! — прошептала одними губами, отстраняясь.

Вскоре спустился Герман, и, увидев, кто перед ним, бросился ко мне, подхватывая на руки.

— Где ты её нашёл? — спросил он дрожащим от волнения голосом у Владимира. Но тот развернулся и молча ушёл в ночь.

Глава 16

Реакция Германа, если честно, ввела меня в ступор. Я никак не ожидала столь эмоциональной встречи. И пока Владимир стремительно уходил, от чего сердце моё кровоточило, Герман выражал свою радость.

Когда же меня поставили, наконец, на ноги, те меня уже не держали. Всё из-за Владимира.

Герман же, заметив мою реакцию, подхватил на руки и понёс наверх. У одной из дверей остановился, и, так и не опуская меня, открыл с трудом дверь, внёс внутрь.

— Это твои покои, ещё в прошлый раз приготовил. А ты пропала. Я так переживал. Не пугай меня так больше.

В его синих глазах читалось искреннее волнение и беспокойство. И я поняла — любит. Володя был прав. Вот только что я ему могу предложить? Дружбу? Верность? Владимир, не желая причинить мне боль, обрекает меня на подобное существование, где любит лишь один из супругов. От этих мыслей стало одиноко и тоскливо.

— Ты, верно, устала. Отдыхай. Всё же сейчас ночь. А завтра подумаем, как изменить твою внешность.

— Изменить? — вставила наконец-то словечко.

— Да, милая, в прошлый раз тебе вовремя Денис заметил, надеюсь, что убийцы не видели. Твоя аура наполнена силой. За стенами не видно, но если в прямой видимости находишься, ты горишь, словно фонарь. Где тебя Владимир заметил?

— В доме графа Остена, — призналась я. Так вот как он меня узнал! Так ведь и не признался.

— Я его убью, если он хоть пальцем прикоснулся к тебе.

Прикоснулся, не только пальцем. Но говорить об этом стоило ли? Хоть и была мысль отомстить, но я отодвинула её куда подальше.

— Герман, нам нужно серьёзно поговорить. Если ты не хочешь, чтобы я и дальше влипала в неприятности, я должна быть в деле.

Сейчас я имела в виду не только месть за смерть родителей, но и дело "статуй". Но так я могла себя выдать. Вряд ли Володя стал бы откровенничать, если б просто нашёл меня у графа и привёл сюда. Вообще, странно, что стал. Может, близость наших тел помогла ему раскрыть душу? Сердце защемило от любви. Неужели я могла так быстро полюбить? Вдруг ещё не всё потеряно?

Я взглянула на Германа. Он не заслужил предательства. Но сейчас единственный аргумент, который пришёл в голову — это сцена, когда он меня выкинул из кареты. Не хотела бы я, чтобы муж так ко мне относился, пусть и в пылу игры на люд. Ведь если обращается с простолюдинами так, ладно бы ещё с мужчинами, но с женщинами... Нет, не хочу, чтобы Герман был моим мужем и возлюбленным!

— А ещё я тебя не простила. За тот раз, когда ты меня толкнул в сугроб, — и вспомнилось, как он тогда отказался от меня. — И ты похоронил меня, разве не так? Я больше не твоя невеста, — поняла, что до сих пор обижена на него.

Он сглотнул, покраснел, виновато опустил взгляд.

— Прости.

— Я и правда, очень устала. После болезни ещё плохо держусь на ногах, — и присела на краешек кровати.

— Болезни? Ты была нездорова?

— Да, у графа. Я к нему когда попала, заболела воспалением лёгких. Меня лечили целый месяц. А когда наконец-то нашлись силы, чтобы вставать, Владимир Петрович пришёл, и забрал меня оттуда.

Герман заметно успокоился, уже не ходил взад-вперёд, присел в кресло.

— Я сейчас пришлю горничную, она тебе поможет раздеться. Отдыхай. Завтра после завтрака поговорим.

— А завтрак во сколько? — решила уточнить.

— Как встанешь. Дёрнешь за шнурок у кровати, вызовешь горничную, она и распорядится о завтраке.

Мне оставалось только согласиться. Я действительно устала и сейчас раздеться сама была не в силах. А просить Германа помощь со шнуровкой — я не решилась.

— Тебе ванну приготовить?

— Нет, благодарю. Я уже у Владимира Петровича помылась. Просто он побоялся везти к тебе в том виде, котором я была.

Ну а что, думается, если б он сразу меня сюда отвёз, у Германа, судя по его реакции на моё появление, крышу сорвало бы окончательно. И куда его холодность и рассудительность подевались?

С трудом удалось выпроводить своего новоявленного влюблённого. Даже не знала, какой он мне нравится больше: холодный, как айсберг или такой вот воодушевлённый крыльями любви и внимательный.

В доме Германа всё было по старинке. Обычные канделябры, люстра, зажигаемая изредка лишь в главном вестибюле, дорогие картины на стенах, гобелены. Вычурности, как в томе у Дениса, не было, но видно, что деньги в этой семье водятся.

Вскоре пришла горничная, которая помогла мне раздеться, распустить волосы и заметившая одну короткую прядку. Я не поскупилась, отрезая сегодня локон.

— Не порядок, мадмуазель, — всплеснула она руками. — Давайте подравняю?

Я была уставшая и мне, если честно, сейчас было всё равно.

Она ушла, но через пару минут вернулась с ножницами и простынёй, в которую меня завернула. Справилась с волосами она довольно быстро. Расчесала их ещё раз, после чего всё прибрала.

— Бросьте в камин, — велела я.

Расторопная девушка послушалась, после чего таки оставила меня, уложив в постель и загасив светильники.

Ночь я ворочалась с боку на бок. Всё тело чесалось, всякие мысли лезли в голову, не давая мне ожидаемого покоя. А ещё вспоминались жаркие прикосновения первого для меня мужчины.

Неплохо бы сходить на погост, где все похоронены. Но сейчас не тоска по родным меня угнетала, а тоска по Володе.

Надо будет с утра спросить Германа, можем ли мы посетить моих родных, так преждевременно уже почивших?

Встала я с восходом солнца, встречая первые лучики солнца у чуточку приоткрытого от занавесок окна. Смотрела грустно вдаль, стараясь представить, что именно сейчас чувствует Владимир, превращаясь в каменное изваяние.

Сама оделась в домашний халат, накинув его на ночную сорочку, расчесала короткие до плеч волосы, которые теперь не нужно было переплетать, и спустилась вниз, в стряпчую.

Слуги моему появлению не обрадовались. С утреца проверки устраивает госпожа? Правда, возмущаться не стали, покорность чувствовалась во всём. Поскольку господский стол готов не был, я согласилась на их завтрак, правда, слуги с французским акцентом, были весьма не согласны с моим решением и старались отговорить меня. Мол, не моей тонкой натуре это кушать.

Меня начинало это раздражать. Всё же в последнее время я привыкла заботиться о себе сама.

Насытившись довольно сносной пищей, но не такой вкусной, как у слуг Марии, я отправилась в библиотеку. Достала Пушкина и принялась за чтение.

Незаметно увлеклась, погрузившись в мир, довольно реалистично описанный, не такого далёкого прошлого.

Разбудил же меня грохот. Ох, неужели задремала? Часы на стене показывали десять утра. Интересно, хоть часок удалось поспать?

Закрываемая дверь вернула меня мыслями к источнику грохота, ворвавшегося в читальню.

— Олеся! Ты что здесь делаешь в такую несусветную рань? — воскликнул мой бывший жених. — Что ты сделала с волосами? — о, неужели кто-то обратил внимание?

— И вам доброе утро, Герман Олегович, — поприветствовала я. — Вы же сами говорили, что стоит изменить мою внешность. К тому же, если за последние месяцы мода не сильно изменилась, такие причёски весьма пользуются спросом у благородных дам.

Здесь я не лукавила, длинные волосы в среде дворян были редкостью. Меня Матрёна давно подбивала обрезать волосы, да я всё не соглашалась. Сейчас же душа требовала перемен не только в одежде.

— Ты права, но мне нравились твои длинные волосы, — немного грустно добавил он, подойдя ко мне.

Я решила переменить тему.

— Герман Олегович, у меня не было возможности проститься с родителями. Если возможно, я бы хотела побывать на кладбище.

— Да-да, конечно, как скажете, сударыня, только сперва пройдёмте, нужно подобрать вам амулет.

Возражать не стала. Меня провели в подземное хранилище, выходящее прямо из библиотеки, вход в которое осуществлялся посредством капельки крови владельца дома.

— Твоя кровь тоже сработает.

— Насколько мы близкие родственники? — спросила я.

— Я — твой двоюродный дядя.

Ох, ничего ж себе. И он хотел на мне жениться?

— Ты мне расскажешь, по какой такой линии мы связаны по крови?

Он сглотнул. И лишь плотно закрыв в хранилище за нами дверь, ответил:

— Ипполит — мой дядя. А твой — дед.

Дыхание спёрло. Как же так?! Я не могла в это поверить. Меня пытались выдать замуж за деда? Да они все подурели? Вдох, ещё один. Мне нужно успокоиться. Не стоит пороть горячку и ссориться. Немного уняв возмущение, я уже спокойно спросила:

— Но зачем ему было становиться моим мужем?

— Он знал, что вскоре умрёт. Хотел передать своему сыну наследство да не успел сделать всё по закону.

— Сыну? Значит, мой отец — сын Ипполита?

— Всё верно. Но эту тайну, как понимаю, он если и открыл, то только твоему отцу. Я сам только недавно узнал. Когда вступил в права на наследство.

Пока Герман говорил, я, пытаясь хоть как-то отвлечься от нахлынувших чувств, разглядывала помещение.

Хранилище представляло собой несколько залов, похожих на музей отца. Только у того экспонаты, находящиеся за стеклом, были небольшие, а здесь имелись всякие.

Заметив моё любопытство, Герман сказал:

— Тут должно быть что-то, меняющее облик, вещи все тоже завязаны на кровь, чтобы ими не могли воспользоваться не принадлежащие нашему роду люди. У меня не было времени изучить здесь всё. Но дело даже не во внешности. Тебе надо загасить ауру. Попробуй сама подумать о том, что нужно. Возможно эта вещь ответит тебе или позовёт.

Я закрыла глаза и представила себя не сияющую ни для чьего взора, с обычной внешностью богатой дамы.

И меня словно потянуло куда-то. Я открыла глаза, стараясь не потерять ниточку и стала двигаться меж столов и застеклённых шкапов.

Зов привёл меня к одному столу, в витрине которого были разные подвески, медальоны. Герман подошёл ко мне, помог открыть витрину, после чего я дрожащей рукой потянулась к похожему на подаренный медальон с изображением Медузы.

Вот только на нём не было змей вместо волос. Но на голове имелся ободок с крылышками.

Я взглянула на бывшего жениха, ища разрешения к нему прикоснуться.

Дождавшись кивка, я осторожно взяла его, после чего надела на шею.

Волосы вдруг стали удлиняться в разные стороны, приобретая рыжий оттенок. Легли на грудь, после чего рост остановился. Волосы вились, в отличие от моих. Грудь у меня стала стремительно уменьшаться в размерах, как и талия, а вот бёдра... Они раздались вширь.

И на кого я теперь похожа? Нескладная фигура. Интересно, что с моим лицом?

Из хранилища мы вышли тем же путём и прошли тайным ходом в мои покои.

Я взглянула на себя в зеркало. На меня,смотрела веснушчатая некрасивая особа, слишком наивная, на мой взгляд, с серыми огромными глазищами, короткими ресницами и круглым лицом. Неужели такая может кого-то заинтересовать?

Герман ждал, пока я надену чёрную траурную одежду, которой в моём гардеробе было преогромное количество. Правда, в груди она висела, повезло, что юбки были пышные и мои раздавшиеся в ширину бёдра не мешали.

Собравшись, меня вывели прямо в конюшню, откуда мы и выехали.

— Герман, помнишь, мы хотели сегодня поговорить? — начала я непростой разговор. Всё же бывший не сделал мне ничего плохого, и я не могла его дальше обманывать.

— Я думал, мы уже всё обсудили? — ответил он, намекая на разговор в хранилище.

— Нет, не всё, — я дождалась кивка, после чего продолжила: — Ты — хороший человек. И я ценю это. Но после поступка отца, когда он без моего согласия пытался поженить нас с твоим дядей... — запнулась, не зная, как выразить, не обижая его. — Это не дело, понимаешь? — взглянула на него. — А потом ты... Ты мне не безразличен, Герман, но это не любовь, во всяком случае, не любовь к мужчине. Раньше у меня не было выбора, ведь отец распоряжался моею судьбою, как старший в роду. А сейчас у меня есть возможность начать новую жизнь. Знаю, не всё будет гладко. Но ты же сам говорил, что я могу рассчитывать на твою помощь, как родственника.

Повисла гнетущая тишина. Я знала, что этими словами могла всё испортить. Но и обманывать его не могла.

Да и он в слишком близком родстве со мною. Да лучше вообще детей не иметь, чем кровосмешение делать. Или всегда можно беспризорников взять.

— Кто он? — сухо спросил он, встречаясь со мною взглядом. — Тот, кого любишь.

Стоит ли говорить? Но если быть откровенной, то до конца.

— Владимир, — тихо ответила я.

Он хотел что-то сказать, наверняка, что мы — не пара, что он не сможет меня полюбить, но я пересела на его скамью и закрыла ему рот рукою.

— Не надо, не говори, я знаю. Он мне сказал, перед тем, как я к тебе приехала.

— И ты хочешь всю жизнь страдать?

Я грустно улыбнулась.

— Я знаю, что не могу ни на что рассчитывать. Но я буду бороться за него. А тебе сказала, потому что не хочу давать надежду и обманывать тебя. Ты не заслужил.

— У вас что-то было? — в его голосе звучали нотки ревности.

— Я до сих пор девственница, если ты об этом. Разве что меня в лихорадке насиловал граф Остен, хотя я сомневаюсь.

Герман нахмурился, но ничего не сказал, да я так и не убрала руку с его губ.

— Я не хочу, чтобы ты или Владимир, или мой брат, или кто-то ещё решал мою судьбу. Какой бы выбор я ни сделала — это будет мой выбор.

В душе клокотало столько чувств. И страх, и волнение и разочарование. Поначалу эмоциональность Германа не только удивила меня, но и обрадовала. Но сейчас я понимала, что он довольно ревнив, и я бы не хотела, чтобы он стал моим мужем. Впрочем, как и всегда, я была против Германа в качестве супруга.

Мы остановились. Я выглянула в окошко. Погост. Отсюда всё и началось.

— Побудь здесь, ладно? — попросила своего родственничка.

Он кивнул.

А я пошла чёрной тенью, скользящей меж оград. Читала надписи на надгробиях, пока не дошла до склепа, где похоронили Ипполита.

На табличке у входа к имени моего, как выяснилось, родного деда добавились имена моих родителей, а также моё.

Глава 17

Возле нашего склепа волной, сметающей всё на своём пути, накатило волнение. Руки дрожали, губы — тоже.

Батюшка, матушка... Простите меня, дочь непутёвую, не по чести с вами простилася. Слёзы застили глаза.

Прости, батюшка, что не исполнила волю твою. Ни первую, ни вторую.

Я говорила про себя и говорила, прячась за какую-то ёлку, чтобы никто не видел моих слёз. Впервые всё, что думала, а не что подобает по этикету. А мамочке жаловалась на жизнь, на то, что от мужчин одни неприятности, ведь они берут на себя всё, особо твоим мнением не интересуясь, поступая так, как они решили.

Попросила прощение и у деда. Пожалела, что не знала его раньше, ведь пусть и дружил он с отцом, но вхож в семью не был.

На душе, и правда, полегчало. Из-за туч выглянуло солнышко, освещая могильные плиты и надгробия. А ведь Владимир уже так давно не видел солнечного света. Как же его передать? Если б я была живописцем, я бы нарисовала, ловя мгновение. Но увы...

Я прошлась по погосту, стараясь разгадать, кто есть кто. Где настоящие статуи, а где люди, заключённые в камень. Если Медуза околдовывала лишь тех, кто к ней пришёл, значит, это мужчины. Но ведь Володя говорил и про женщин.

А вот эта женщина с младенцем, так тонко отображённая, словно живая? Медуза ведь вначале просто обезумела, околдовывала целые поселения. Как знать, может кто-то и из обычных людей сюда попал?

Я постояла около неё. Поклонилась, положила цветы перед её ногами. Ведь если это так, какая сила воли заключается в них всех? Каждый день вот так просыпаться на погосте... А дитятку каково? Ведь, как я поняла, они не меняются, а значит, и не растут.

— Вы кого-то ищете? — раздался приятный низкий голос сзади.

Я повернулась. Предо мной был старичок с длинной седой бородой и кустистыми бровями. Но дряхлости в нём не было, даже наоборот — крепенький такой.

— Простите, — сказала я, не понимая, о чём речь.

— Вы так внимательно вчитываетесь в таблички, и разглядываете надгробия, что я подумал, вы ищете чью-то могилу.

Ах, вот он о чём. Значит, смотритель. Я окинула взглядом окружающее пространство, пытаясь понять, что же я ищу.

— Скажите, а вы давно тут работаете?

— Да уж лет тридцать будет.

— И все эти изваяния были с самого начала?

— Нет, конечно, не все мрут одновременно.

— Я заметила, что некоторые таблички стёрты. Сколько ж лет этим... — замялась я, подразумевая статуи, но вслух сказала, — могилам.

— На самом деле не так уж и много. Их привезли лет двадцать назад.

— Могилы? — удивилась я.

— Что вы, я о статуях. У нас были безымянные могилы. А где-то в Сибири раскопки проводили, ну и там могильник раскопали. Кто-то посчитал кощунственным эти статуи помещать куда-либо, кроме кладбища. Они довольно хорошо сохранились. Вот их сюда и пристроили.

— Понятно. Вы правы, я действительно ищу одну статую. Это мужчина, крепкого телосложения, возможно, в военной форме.

Смотритель хотел сразу дать ответ, но осёкся и задумался.

— Знаете, есть несколько мужчин, они в основном именно из тех, древних, и все крепкого телосложения, как я понимаю, просто захоронение было военным, вот их всех и изваяли. Но знаете, что странно?

— Что именно?

— Они в своём большинстве одеты по-разному. Давайте я покажу, — предложил он.

Я согласилась. И меня стали водить по разным уголкам кладбища, показывая воинов, в полном облачении. Правда, некоторые были вообще без доспехов, но с мечами, кто-то наполовину был обнажён, в набедренной повязке с ножнами. Я узнала одно из таких воинов, вот только где видела его, вспомнить не смогла. А были и полностью голые сильные мужчины в шлемах, с щитом и мечом, от которых я смущённо отводила взгляд.

А потом я увидела Дениса. Точнее в нём читались черты, схожие с Владимиром, он был как раз в набедренной повязке, укрытой металлическими пластинами, с короткой стрижкой и аккуратной бородкой. Сильный и красивый. Вот только теперь я не могла спутать его с возлюбленным. Находился он в противоположной от Владимира стороне.

— Есть ещё один воин, римский легионер. Вот уж точно не вписывающийся к остальным.

— Почему?

— Понимаете, вот эти ребята напоминают античную культуру, словно сошли со страниц древнегреческих легенд. Но тот воин — какой-то другой. От него веет угрозой. Его даже когда устанавливали, словно боялись к нему прикоснуться.

Неужели речь в Владимире?

— Знаете, я уж привык к смерти, но к нему не пойду, уж простите. Если хотите взглянуть, идите к выгоду вот по этой дорожке, а перед выходом сверните направо. Там среди деревьев и найдёте.

Я поблагодарила старичка и пошла в указанном направлении.

Ноги меня привели к возлюбленному — тому самому воину, с которым у нас состоялось довольно близкое знакомство в первый мой день здесь.

И я поняла одно. Я уже тогда в него влюбилась. В это безмолвное величие, грустный сосредоточенный взгляд. И мои чувства к Денису возникали лишь из-за схожести с Владимиром.

Страшно не было, наоборот, неудержимо хотелось к нему прикоснуться, заглянуть в глаза, прижаться к его сильному телу и почувствовать биение его сердца.

Я тихонько прошла по тропинке, вытоптанной в снегу, прикоснулась пальчиками к его холодной груди, спрятанной под металлическим панцирем.

Осенью заметно не было, а сейчас бросалось в глаза. Все эти изваяния были без шапок снега на плечах и голове. Да, в складках одежды и на руках было словно наметено немного снега, но только и всего. И ко всем вели тропинки. Именно от самих статуй, словно они, и правда, сходили со своих постаментов. Холодок пробежал по коже. Понятно теперь, почему смотритель их боится. Особенно Владимира.

— Я люблю тебя, — прошептала ему. —

И готова даже разделить твою участь, стать одной из вас, чтобы скрасить твоё вечное одиночество.

Руки сами обвили его шею, голова запрокинулась в попытке встретиться с ним взглядом.

— Люблю, — с этими словами я поцеловала холодный мрамор его губ, ощутила, как в меня проникает холод и равнодушие. Нужно было усилием воли отлепиться, пока не поздно, ведь я помнила свой предыдущий опыт общения с этой статуей. Но я не хотела с ним расставаться.

Мы рядом. Навсегда.

Постепенно реальность отступала, чувства исчезали, и ощущения тоже. А потом я вообще потеряла сознание.

Очнулась я уже в темноте. Лишь свет приоткрытой заслонки печи освещал погружённую во мрак комнату. Было холодно. Ощущался запах жжёной хвои, чуточку веяло сыростью.

— Олеся! — в любимом голосе сквозило раздражение.

— Володя, — я повернулась на голос, сердце пропустило удар. Он рядом! Радость наполнила душу. Любимый мужчина подбрасывал в печь дрова, сидя на корточках. Огненные отсветы освещали его сосредоточенное и холодное лицо.

Стало зябко, даже укрытой двумя овчинными шкурами с длинной шерстью.

— Мёрзнешь? — он, закрыв заслонку подпечья*, подошёл ко мне, взяв со стола глиняный стакан и протягивая мне. — Выпей.

(прим. авт. подпечье* — низ печи, куда кладутся дрова).

Я молча послушалась. Это был какой-то отвар из душистых трав, чуточку терпким сладковато-кислым вкусом, который теплом разливался внутри, согревая меня.

— И зачем это было нужно?

— Что зачем?

— Превращаться в статую.

Я что? Превратилась в статую? Но как такое может быть? Похоже, моя растерянность отразилась на лице, потому что Володя сказал:

— Случайно вышло? Или кто-то сильно желал этого?

— Я хотела быть с тобой, только и всего.

Он сел рядом, чуть наклонив корпус вперёд, оперев руки о ноги и глядя куда-то вдаль.

— Герман будет в ярости.

— Мне всё равно. Да и он мой близкий родственник, отношения между нами невозможны.

— Насколько близкий?

— Он мне двоюродный дядя.

Володя ничего не сказал. Так и сидел, и я не могла понять, он всё ещё тут или уже далеко.

— А где Герман? — нарушила тишину я, так и кутаясь в овчину. Просто вспомнилось, что он меня ждал на кладбище. Неловко-то как вышло.

— Не знаю. Когда я очнулся, то на мне висела довольно хрупкая девушка, которая довольно долго не могла прийти в себя. Было не до Германа.

— Ты себя тоже так ощущаешь?

— Как так?

— Что холодно, и лишь со временем возвращаются в мир краски, запахи, звуки.

— Да.

— А пока находишься в камне, что-то видишь, слышишь?

— Нет, время словно перестаёт существовать в эти мгновения. Живу я лишь от заката и до восхода.

Я грустно вздохнула и обняла его. Тяжело вот так. Как же помочь ему? Поддержать?

— Ты нужен мне сильно-сильно.

Не успела я опомниться, как была заключена в объятия.

— Что ты сделала со своими волосами?

И только тут поняла, что они рыжие и до груди. Вот только Володя прикоснулся к ним, и они враз стали до плеч.

— Зачем обрезала?

— А зачем кое-кто меня бросил? — лукаво спросила я, глядя в его глаза.

— В отместку, значит?

— Нет. Просто мне было плохо. И когда горничная предложила подравнять, я согласилась.

— Надеюсь, твоё явление временное и волосы отрастут.

Я вначале не поняла, о чём он, и хотела уточнить, но вскоре смысл стал ясен. Ведь статуи не меняются, не растут, не стареют. А значит, и длина волос не изменится.

— Значит, хочешь стать моей?

Я кивнула, прижавшись к его груди.

— Тогда давай обвенчаемся сперва.

— Правда-правда? — неужели он серьёзно предлагает мне руку и сердце. Радость разлилась по телу.

— Вот только есть некоторая трудность, — чмокнув меня в губы, сказал он.

— Какая?

— Олеся Донская умерла, а даже если и нет, должна соблюдать траур.

Непроизвольно вырвался вздох разочарования. Ведь, правда, траур я должна соблюдать в любом случае, просто по родителям.

— Но мы ведь можем и не праздновать свадьбу, а тайно обвенчаться.

Я кивнула. Это был выход.

— Ладно, мы ещё подумаем над этим. А пока, думаю, будет лучше, если ты вернёшься к Герману.

Я помотала головой и сильнее к нему прижалась. Никуда не хочу. Только быть с тобою.

Он скользнул своей горячей шершавой мозолистой ладонью по моей щеке, потом по губам, подбородку, шее, заставляя меня выгибаться, потом забрался в вырез платья. Его дыхание сбилось.

— Пойдём, я отвезу тебя к Герману.

Он встал, опуская меня на пол.

— Пойду оседлаю лошадь, — сказал он, и в одной рубашке вышел из избушки.

А я была возмущена до глубины души. Раздразнил и ушёл.

Спустя четверть часа он пришёл, а с ним девушка. Что-то было в ней неуловимо знакомое, но что я не могла понять. Каштановые волосы, а одеяние... Полупрозрачное. И тут до меня дошло. Одна из статуй.

— Раз ты уже уезжаешь, ключик оставь.

Так фамильярно с ним говорила эта девушка, что во мне проснулась ревность. Уж не о ней ли речь была, когда он говорил о своих отношениях?

— Виктория, познакомься, это моя невеста, — заключил меня в объятия новоиспечённый жених.

Она с холодным равнодушием посмотрела на меня, после кивнула.

— Мы этот дом используем обычно для переодевания. Не будем же в том виде представать перед людьми. Ну да, вряд ли кто поймёт, особенно одеяния этой Виктории.

В темноте нескольких зажжённых канделябров было не разглядеть цвет глаз Виктории. Но не дурна собой, это уж точно!

— Ну что ж, до завтра, — бросил Владимир на прощанье и выставил меня из избушки в сени.

Неподалёку виднелись могильные камни, а также некоторые изваяния плакальщиц и ангелов. Где-то на погосте горел огонёк. Домик смотрителя?

Не думала, что тут ещё одна избушка имеется. Правда, небольшая,снаружи, но и кони где-то рядом содержались.

Владимир усадил меня на лошадь, после чего примостился сзади. На его плечах уже был длинный плащ, в который он меня, обхватив одною рукою меня за талию, а другою — удерживая узду.

И мы тронулись, причём галопом.

Глава 18

Мы скакали во весь опор. Куда так торопились? В черту города въехали уже через полчаса, и коня любимый притормозил.

— Так что, к Герману?

— А ты чем будешь заниматься?

— У меня не так много времени, надо потрудиться, с заказчиками встретиться, потом ещё внутренние дела решить.

Я приуныла. К Герману совсем не хотелось, к новоиспечённому жениху домой — тоже.

— Если хочешь, могу предложить поработать на меня. Ты ведь любишь бумажную работу.

— И ты мне будешь платить? — удивилась я.

— Если хочешь, могу платить. У меня есть своя газета, новостная. Сейчас мне некогда заниматься ею, а ты могла бы.

А мне вдруг подумалось, что так я буду в курсе последних сплетен, новостей.

— Но придётся выслушивать все байки, которые молва носит, и очищать зёрна от плевел, давая уже задание расследовать то или иное дело.

Неужели я смогу чем-то интересным заниматься и приносить пользу не одной себя или кому-то одному?

— Я бы попробовала, — не стала отпираться.

— Вот и отлично!

И он вновь погнал коня.

Очень скоро мы были уже около здания издательства. Коня тут же забрал конюх, а мы вошли внутрь. Мне всё ещё было не ясно, как Володе не холодно. После сеней мы поздоровались с ребятами, которые возились с печатью книг, меня даже представили невестою Алесандрою и новым редактором газеты.

На удивление, ребята восприняли новость спокойно.

— Лекси, — пойдём, я тебя представлю ребятам из газеты.

Мы прошли первый ярус насквозь, под лестницей, как оказалось, там была своя лестница, и вторая половина здания была независимой. Там были другие мужчины, которые работали за станками, с натянутыми на них полотнами бумаги.

На втором этаже ребята сидели за столами и что-то писали, но увидев нас, тут же подскочили и стали говорить, почти одновременно, перебивая друг друга.

— Молчать! — тихо сказал Владимир голосом, не требующим возражений. Когда установилась тишина, разбавляемая лишь повторяющимися глухими звуками, доносящимися с первого яруса, он продолжил: — Это ваш новый редактор — моя невеста Александра. Прошу любить и жаловать.

Все ждали чего-то ещё, это читалось в их лицах. Вот только, будут ли они меня слушаться?

— Она пока не в курсе дел, но это не значит, что всё пущено на самотёк. Я надеюсь, что вы поможете ей освоиться и не будете злоупотреблять её неведением. Те же, кто захочет извлечь выгоду и сделать из нашей газеты не пойми что, будут уволены. Надеюсь, мы друг друга поняли, — Владимир окинул окружающих быстрым взглядом, что отнюдь не означало, что он не подметил малейших деталей, уж я-то на себе в этом убедилась, что он может изображать всё, что угодно, но на самом деле всё держит под контролем.

После этого он провёл меня в отдельный кабинет и запер за нами дверь на ключ, оставив тот в замке.

— Обустраивайся, дорогая, — он приблизился совсем близко, чмокнул в губы, после чего молча поманил за собой, подошёл к книжному шкапу, отворил его. Нажал на один из рычагов внутри, и тот отодвинулся, открывая проход.

— Не желательно светить, как ты понимаешь, — шепнул мне на ухо, — но если что, запираешься и можешь выйти в любое мгновение незамеченной. Прямо — переход в мой кабинет в издательстве. Влево — выход наружу, — он поманил меня внутрь, и когда я оказалась рядом, одной рукой обнял за талию, а другую направил на светлое пятнышко, оказавшееся небольшим стёклышком. Шепнул, чтобы я поглядела в него. И правда, мой нынешний кабинет полностью просматривался сверху. Но как такое могло быть?

— За собой вот тут закрывай дверь, — моя рука, не без его помощи, переместилась влево, после чего вверх, и он потянул за рычаг, который затворил дверь, оставляя нас в кромешной тьме. — А когда идёшь обратно — гляди, нет ли кого в помещении. Ведь на каждый замок может найтись отмычка.

Он дышал мне в шею. И его тёплое дыхание заставляло меня желать большего, разливаясь огнём внутри меня.

— Пойдём сходим вниз, — шепнул он.

Из объятий так и не выпустил, но улавливал моё малейшее движение, шествуя в ногу со мною. Веяло сыростью, но воздух казался свежим. Когда ступеньки закончились, повёл меня дальше, заставляя идти наощупь и чувствовать чуточку прохладные земляные стены и провалы проходы.

— Тут есть несколько помещений, в которых, в случае чего, можно жить. Отдушина есть, но очень маленькая, чтобы не привлекать внимание снаружи, а отопления нет, холодно быть не должно. Затворяешь дверь, и тогда включаешь свет. Зажмурься, я сейчас включу.

Я послушалась, правда, от пыли, накопившейся за долгое время, не удержалась и чихнула. Дверь бесшумно позади меня закрылась. После чего мне разрешили открыть глаза. Свет был ярким, и пришлось к нему какое-то время привыкать. На потолке горела лампочка. Опять же, без огня.

Внутри обнаружилось довольно большое помещение, вдоль одной стены было несколько металлических кроватей, накрытых чехлами. Вдоль другой — шкапы.

— Тут есть всё, что может потребоваться для жизни. Одежда, одеяла, еда, и даже оружие и поддельные документы. Хватить должно на несколько лет на два десятка человек.

Я непонимающе на него воззрилась. Что он хочет этим сказать?

— Олеся, это так, на всякий случай. Я тебе доверяю, и хочу, чтобы ты была в безопасности и смогла выжить, если опять что-то случится. Но в спасателя не играй. Людей можешь вывести предыдущим ходом, сама же вернуться и тут спрятаться.

Он так серьёзно ко всему относится?

— Ты не осознаёшь всей опасности своей ситуации, — меж тем продолжил он. — Есть люди, которые ни перед чем не остановятся, чтобы тебя уничтожить.

— Но почему? Что я им сделала?

— Даже среди статуй найдутся те, кто ненавидят Медузу. У них нет никаких ценностей, и долгая жизнь только обозлила их. А есть ещё и другие потомки гиперборейцев, которым Медуза перешла дорогу и кто считает, что если удастся Медузу победить, то мы исчезнем с лица земли или проклятие спадёт и нас можно будет убить.

— А я-то тут при чём?

— Ты? Неужели не догадалась?

Я посмотрела на него. Он меня за дуру держит? И тут осознание бутоном стало распускаться внутри меня.

— Неужели...

— Да. Ты — реинкарнация Медузы.

В это не верилось. Вот ни капельки. Как такое вообще возможно?

— Не может быть.

— Я встречался со многими её потомками, но только твоя аура светится так же, как её.

— Но... — я всё равно, не могла этого осознать. — Я ведь не превращаю людей в камень.

— Так и она не превращала. Пока её не заколдовали.

— И какие же тогда у меня способности?

— Ну, мне-то откуда знать, — пожал он плечами. — Я не встречался с нею до проклятия. Ладно, милая, пора за работу.

— Володя, а ты не мог бы сказать Герману, что со мной ничего не случилось.

— Уже послал весточку. Не переживай.

— Мне так неловко перед ним, — пробормотала я, но отмотать время вспять и изменить свой последний день, я не хотела бы. Вот только неужели и я никогда больше не увижу рассвет, закат?

Хорошо, что мы уже поднимались по лестнице, держась за руки, и в темноте он не мог меня видеть.

Но когда мы уже поднялись и оставалось лишь открыть выход, любимый прижал меня к стене и впился в мои губы страстным многообещающим поцелуем.

— Иди, Лесечка, и мне пора, — нехотя разорвал он поцелуй. Дождался, пока я проверю помещение, после чего только открою тайную дверь.

А после, проверив мой внешний вид, ушёл через обычную дверь, возвратив мне ключ.

Почти сразу же ко мне набились работники, как я поняла, журналисты, которые рассказывали об интересных сюжетах, которых можно было написать.

Но они так галдели, одновременно, что вообще ничего не понятно было.

Вспомнилось, как Володя всех утихомирил, причём не кричал, а тихо повелительно говорил.

— Тихо! — сказала я твёрдо, но вполголоса, решив, что пора брать себя в руки, и при мне не позволительно так себя вести.

На удивление, все замолкли.

— По очереди, сперва вы, — отдала я предпочтение менее активному журналисту, — потом вы и вы.

Каждый предлагал несколько сюжетов. Убийства, сплетни, прелюбодеяния.

Высказался сперва первый, и ожидающе замер. Но я дала слово второму, потом третьему. Город я знала хорошо, ведь в своё время изучала старинные карты.

Я пыталась выстроить мозаику между событиями.

Но пока связь ускользала от меня.

Выбрав скорее нелогичные дела, но которые мне почему-то приглянулись, я раздала задания, после чего, проводив подчинённых задумчивым взглядом, смогла немного передохнуть.

На столе красовался ворох бумаг, которые не помешает обработать. За них я и принялась, быстро просматривая, насколько успевала ухватить суть. Когда я все бумаги отсортировала и разложила по стопочкам, выяснилось, что бумаги дублируются, и на самом столе, под стеклом, есть макет каждой странички газеты, с заголовками. Второй макет был воткнут в стоящую у стены рамку. На компоновку материала потратился не один час. Статьи уже были готовы. Им даже уже сделали оттиск печатного варианта, мне оставалось лишь правильно расположить их на макете. Заодно я уверилась в том, что не зря послала мужиков трудиться над новыми заданиями. Так или иначе, они были связаны с предыдущим материалом, который должен был выйти этим утром, а это значило, что нужно как можно скорее отдать макет в печать.

Вскоре раздался стук в дверь, и, дождавшись приглашения, вошёл пожилой мужик.

— Извините, я пришёл за макетом. Уже пора тиражировать, если не хотим опоздать к утреннему выпуску.

Я вставила последний листочек со статьёй, которую к его приходу не успела доделать.

— Готово. Можете забирать.

— Благодарю, сударыня, — с этими словами он подошёл к стоящему у стены макету, снял его с направляющих. После чего поспешил на выход.

И чем мне теперь заняться? Я окинула взглядом помещение. У другой стены была карта города, какие-то флажки, воткнутые в неё. Я подходила и читала:

"Грабёж и убийство семьи Конских".

"Нападение на дочку Красноярских".

Постепенно я дошла до знакомой улочки:

"Убийство семьи Донских и поджог дома с целью сокрытия улик".

Значит, Владимир расследовал наше дело. В душе разливалась благодарность. На глаза даже выступили слёзы.

Ощутила, как на талию легли чьи-то руки. Непроизвольно вырвался вскрик.

— Это я, не переживай, — прошептал любимый. Вот только я уже успела испугаться. Сердце неистово отбивало новый ускоренный ритм и никак не желало успокаиваться. Растяпа! Как я могла не заметить постороннего в кабинете. Хорошо, что это Володя, а если б нет? Ни звук открываемой двери, ни ветерка, подувшего из потайного хода, я не ощутила. Нельзя быть такой беспечной.

— Я отправила на печать предыдущий выпуск, и раздала задания ребятам для следующего, — заговорила я, стараясь отвлечься от переживаний.

— Молодец, не сомневался, что ты справишься, — похвалил он. Это было приятно.

— Не знаю, так ли сделала, может перепутала страницы и журналистам не те задания дала... — попыталась я оправдать возможные ошибки.

— Не волнуйся, как бы то ни было, сейчас уже ничего изменить нельзя. Поэтому давай просто наслаждаться оставшимися часами до рассвета, — в его голосе слышалось предвкушение, от чего у меня мысли тут же выветрились, а мурашки побежали по телу.

На что он намекает?

— Разве рабочий день окончен?

— Времени уже полночь. Я обычно так долго не засиживаюсь, ведь ещё дома дела ждут.

Неужели я так долго провозилась с газетой? Какая я медленная.

— Извини, — пробормотала я, так и не поворачиваясь к нему лицом, но положив голову на его грудь.

— Давай, запирай кабинет и спускайся, я тебя буду ждать, — он отстранился, о чём я тут же пожалела. И не успела я повернуться, как его рядом уже не было. Да и тайный ход был закрыт.

Я бросила взгляд на стол, стараясь понять, ничего ли не забыла, после чего выключила верхний свет, заперла снаружи кабинет и отправилась к выходу. На лестнице встречались рабочие, которые мельтешили туда-обратно, совершенно не обращая на меня внимания, и я поняла, они заняты. Что ж, это радовало, что они так преданны своим обязанностям.

Внизу меня ждал Володя, помог мне надеть верхнюю одежду, после чего попрощался со всеми до завтра.

— А ваша невеста тоже так поздно явится?

— Да, — ответил любимый. Она теперь со мною будет приезжать и уезжать.

Ребята переглянулись и заулыбались.

— До завтра, — попрощался он и, легонько подтолкнув меня к выходу, сам оказался впереди, отворил галантно дверь, придерживая ту. У крыльца стояла карета, в которую мы и сели. Вот только внутри, как выяснилось, позже, были не одни мы.

Глава 19

Я не сразу заметила, что мы не одни в карете. На улице уже было поздно, а света фонарей недостаточно. Да и переместились мы из освещённого помещения почти в ночную мглу. Вот только Володя, в отличие от меня, увидел или знал, потому как довольно шустро сел, привлекая меня к себе рядом, и удерживая свои ладони на моём стане, словно бы обозначая, что я — его. Это поведение мне сразу не показалось странным, просто я помнила, на чём мы остановились в редакции. Но дальше собственнического жеста дела не пошло. Ну а дыхание напротив и голос, расставили всё по своим местам.

— И не стыдно тебе, — заговорил Денис.

— Кто бы говорил! — возразил возлюбленный.

— Ну так я о том и говорю, что то я, а это ты. Негоже отбивать девушку у друга.

— Денис, придержи язык за зубами. Я у тебя не отбивал её.

— А у Германа отбил.

— Да неужели? — его голос оставался,спокойным. Вот только чуть сжавшаяся на талии ладонь говорила о том, что продолжает нервничать.

— Мальчики, не время ссориться! — вставила словечко я.

— Она права. Вы готовы? — уточнил Денис.

— Да, — ответил за нас Володя.

А в,следующий миг я ощутила постороннее прикосновение, и яркий свет ударил в глаза. Что за... Но как мы очутились у Дениса дома. Этот дом узнавался в каждой мелочи, ну а кабинет с отличным новогодним ужином я и подавно узнаю.

В одном из кресел сидел Герман и что-то писал в записной книжке. Он был красив, по-своему. А ещё вдруг ощутила родство, словно он был братом. Стало перед ним неловко.

— Герман, извини, что так вышло... — начала я оправдываться.

Он поднял глаза, скользнул по моей фигуре, после чего ответил:

— Всё в порядке. Я рад, что ты наконец-то сделала осознанный выбор, — хоть его голос и был спокоен, но чувствовалось, что он обижен, и эти слова даются ему с трудом.

Но что я ещё могла сделать?

— Ну так что, когда свадьба? — нарушил затянувшееся молчание Денис.

— Свадьбы не будет, ведь так? — Герман ждал ответа от Владимира.

— Не стоит, — кивнул любимый.

— Тогда... Олеся останешься здесь?

— Нет, — дело было даже не в том, что я не хотела оставаться с ним под одной крышей. Просто это могло вызвать подозрения.

Потом речь зашла о моих новых документах.

Герман достал из сейфа подготовленные бланки.

— Какое имя выбрали? — сухо спросил он, приготовившись писать. Всё же сердится.

— Александра Юрьева, — вместо меня ответил любимый. — Была у них девочка её возраста, что умерла почти сразу после родов.

Значит, буду жить по её документам. Мол, не умерла, а спрятали. Но зачем это было делать?

— Мать её — служанка, отец нагулял. Правда, успели покрестить. Ну и отец дал свою фамилию, — словно подслушав мои мысли, ответил Володя.

Дописав документы, Герман отдал их Денису, который, уже не скрываясь, просто растворился в воздухе. Я от удивления открывала и закрывала рот, всё ещё до конца не осознавая всего.

— Каждая статуя обладает какой-то особенностью, способностями определённого типа, — пояснил Герман.

— А ты тоже?

— Нет, во мне магии совсем нет. Очень редко проявляется сила по линии Медузы. За последние сто лет ты — первая, в ком течёт такая огромная сила, — пояснил он.

— И какие же у меня способности? — хоть кто-то мне пояснит?

Родственничек пожал плечами.

— От того ты и угроза, что потенциал огромен, но что именно можешь делать — никто не представляет.

Здорово! Вот только мне от этого не легче.

Спустя пару минут вернулся Денис с бумагами и протянул Володе, после чего они исчезли уже вдвоём, оставляя меня с Германом наедине.

И что мне ему сказать или о чём спросить?

— Ты правда не сердишься?

— Толку-то? Не возьму ж я тебя силой.

А мне вдруг вспомнилась Медуза, которой овладел против воли Посейдон. Бр! Как она смогла это пережить?

— Ты что-то узнал про убийц?

— Это противоборствующая организация, владеющая как магией, так и технологиями. Но кто именно убил твоих родителей, я не знаю. Ты видела их лица?

— Нет. Лишь силуэт одного из них. Он был с бородой. Ну и голоса помню.

— Голос можно изменить, если есть желание.

— Я два раза слышала эти голоса. Первый раз на кладбище в день похорон твоего дядюшки. Второй — в день убийства родных.

— Это хорошо. Тогда можно попробовать узнать их. Но опять же, придётся бросить тебя в гущу событий. Вряд ли Владимир пойдёт на это.

— А ты бы пошёл? — вдруг захотелось узнать, рискнул бы он мною.

— Да, — коротко ответил он.

Я хотела предложить свои услуги, но ощутила чьи-то ладони на талии.

— Нет. Я не позволю рисковать моей супругой, — ответил любимый, а в следующий миг пространство вокруг нас изменилось.

Это была небольшая церквушка, с горящими свечами, отбрасывавших странные тени на стены и пол, запахом ладана, и тишиной, нарушаемой нашими глухими шагами по каменному полу.

Если честно, я не ожидала, что это произойдёт так скоро, поэтому к волнению прибавилась растерянность.

Не думала, что вот так, тайком, в несвежем платье, буду замуж выходить. Вот только меня никто не спрашивал, опять же. Но отменять венчание было ой как неохота. Вдруг опять кто-то помешает: Судьба вмешается или убийцы.

Святой отец был мне незнаком, да и занесло нас, судя по всему, куда-то далеко от стольного града.

Священник, увидев меня, велел подойти.

— Встаньте на колени дети мои... — начал он.

Но его жестоко перебили:

— К сути, святой отец, — голос возлюбленного был очень тихим, но отнюдь не безобидным. В нём читалась угроза, а ещё, как я поняла, невозможность ослушаться. Так вот, какими способностями владеет мой суженый. То-то ему не пришлось убеждать графа Остена. Одного слова было достаточно? Или нет?

— Согласна ли ты, дочь моя, выйти замуж за этого мужчину? — перешёл к делу священник.

— Да.

— Согласен ли ты, сын мой, жениться на этой девушке?

— Согласен.

Тогда можете обменяться кольцами, если они у вас есть.

Володя взял у подошедшего Дениса колечко и надел мне на безымянный пальчик. Я последовала его примеру.

— Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловаться.

И только теперь до меня дошло, что всё, я теперь пред лицом Господа жена Володи. И волнение, которое на время такой скорой церемонии покинуло меня, накатило с новой силой. Неужели это на самом деле?

Возлюбленный чмокнул меня в губы, после чего поблагодарил священника и, взяв меня за руку, потянул к выходу.

Денис нас нагнал, обнял, и перенёс в дом Дениса, в кабинет, где по-прежнему был Герман.

— Готово? — спросил родственник.

— Да. Сколько у нас времени? — задал встречный вопрос Володя.

— До рассвета где-то пара часов. Денис, перенеси их, пусть наслаждаются, — велел он второму подопечному.

Тот молча перенёс нас в спальню Володи, после чего исчез.

— Зачем такая спешка? — не спросить просто не могла.

Любимый же обречённо опустился на кровать, откидываясь назад.

Он молчал. Я подошла ближе, глядя на приглушённый свет. Даже присела на краешек постели. Но тишину нарушало лишь глубокое дыхание моего теперь уже супруга.

— Володя? — я приблизилась к нему совсем близко. — Что с тобой?

Я помахала перед его лицом рукой, а он сгрёб меня в охапку и прижал к себе.

— Чем ближе к рассвету, тем я хуже себя чувствую.

— Но куда нам торопиться? У нас ведь вся жизнь впереди, — я положила голову ему на грудь. Слышался стук его сердца, которое, как мне показалось, замедляло свой бег.

— Для меня каждый раз, что последний день. Я умираю каждый день.

— Денис тоже себя так чувствует?

— Не знаю. Может быть.

— Как мне скрасить наши последние часы?

— Боюсь, тебе это не под силу.

Я же подняла голову, заглянула ему в глаза, а после поцеловала.

— А ещё я боюсь потерять тебя.

— Но я ведь уже твоя...

— Да, но я не о том. Я хочу, чтобы твои глазки улыбались от счастья.

А мне было так приятно это слышать. В душе расцвели бутоны. Я лукаво улыбнулась, откинула волосы назад и поцеловала его нежно-нежно.

Пальчики скользили по вороту его рубахи, расстёгивая верхнюю пуговку.

— И что это ты делаешь? — на его губах появилась улыбка.

— Тебе не кажется, что пора принять ванну?

— Только вместе с вами, сударыня.

Платье затрещало по швам.

— Я может хотела сохранить его для потомков... Показывать в чём замуж выходила, — моему возмущению не было предела. Только кто бы слушал. Нижнее бельё было снято точно также, после чего меня сгрузили на плечо и утащили в наполненную тёплую ванную.

— Надеюсь, слуг не будет в нашей спальне, пока мы...

— Никаких слуг! — заверил муж, после чего быстро разделся, присоединяясь ко мне.

В его глазах даже появились искорки веселья. Безразличие прошло или просто взял себя в руки?

Я хотела снять медальон, но мне не позволили.

— Не надо, — прошептали его губы мне на ушко, обжигая кожу. И только сейчас заметила, что он по-прежнему носит мой подарок. — Я вижу тебя настоящей.

— Но почему? Другие тоже?

— Нет. Ребята не видят, а значит, и остальные — тоже. Только я, — его ладони скользили по моим изгибам и формам, порождая жар внутри меня. Но дальше прикосновений и поцелуев дело не зашло.

Когда мы наигрались с пеной в ванне, пришлось долго смывать друг друга, пока тела перестали быть мыльными.

— И где ты раздобыл такое мыло?

— Всё тебе скажи! Я может искал его очень долго.

Я улыбнулась. Всё с ним понятно. Обвила его шею, после чего, он так со мною и вылез из воды. Разве что накинул на нас сверху огромное полотно и промокал им влагу.

— Знаешь, какой у меня соблазн? — спросил он, кладя меня на кровать.

— И какой же?

— Слиться с тобою перед рассветом, посмотреть, что будет, превратимся ли мы в камень в единой композиции.

— В таком виде нас и застанут слуги, а потом захотят убрать с постели и... разобьют, — не разделила я его грёз.

— Думаешь? — он задумчиво лёг рядом. — А если на кладбище?

— Извращенец! — подытожила я. — И за кого я замуж вышла?

— Теперь поздно жалеть! — и это мне он говорит! Я хотела уж было возмутиться его нахальством, но уста накрыли поцелуем, самым сладостным и нежным.

— Стой, погоди! — остановила его я, когда уж он развёл мои ноги.

— Что не так?

— С утра ведь слуги придут проверять твои простыни...

— И?

— И как после на меня будут глядеть, если они не будут чистыми.

— Так что тебя не устраивает? — задумчиво протянул он.

— Не хочу, чтобы они прикасались к этой простыне.

Муж рухнул рядом, и я не сразу поняла, что с ним. Но когда увидела, как он дрожит, до меня дошло.

— И вовсе не смешно! — надула губки.

Теперь он уже открыто хохотал, катаясь по постели. Но этот смех был как бальзам на раны. От былой угрюмости и отстранённости не осталось и следа.

Позволив мужу отсмеяться, я встала с постели и пошла искать одёжку, закутавшись в покрывало. Но меня ловко поймали и взяли в охапку.

— И куда это ты собралась, милая?

— Одеваться, — с улыбкой сказала я. — А то скоро рассвет, не хочу, чтобы меня застали голой, пусть и в камне.

Вот только стоило мне оказаться поставленной на постель, как покрывало с меня тут же безжалостно стянули, взгляд супруга посерьёзнел, и он поцеловал мне сперва живот, а потом и ниже.

Это была прекрасная ночь, заставляющая меня трепетать в объятиях любимого, изгибаться от его прикосновений, и мечтать о большем... а потом получать это большее, таять от поцелуев, растворяться в муже без остатка.

А потом всё закончилось. Просто муж встал с постели и принялся одеваться.

— Пора? — обеспокоенно приподнялась я.

Он лишь кивнул. Его движения теряли точность, видела, как тянулся за рубашкой, и несколько раз не мог ту поймать. Я встала, ощущая несколько непривычное состояние в лоне, но сейчас было не до того. Помогла супругу одеться, ведь в отличие от него, я чувствовала себя превосходно, почти.

Сама тоже оделась. А он тем временем собрал простынь с кровати, сложил и убрал в тайник, который был за картиной. Мы почти не разговаривали. Удостоверившись, что я тепло оделась, он взял меня под руку, и мы вышли через парадные двери.

Мария высунула свой нос, но Володя не отреагировал, он вообще был несколько заторможен. Я же встретилась с нею взглядом, кивнула, после чего мы вышли. Во дворе уже была готова пара оседланных лошадей. Но муж вскочил на одну, после чего подал мне руку. Уместив меня рядом, бросил конюху, чтобы забрал оставшуюся лошадь, после чего припустил коня.

Глава 20

Небо стало светлеть, когда мы уже были на кладбище. Володя всё больше становился медлительным. Вот только на мне приближение рассвета никак не сказалось. Неужели я не превращусь в статую. Такое будущее меня пугало гораздо больше, чем сделаться камнем.

Прибывали и другие люди, как я теперь понимала, связанные проклятьем. Мужчины обменивались рукопожатием, но вцелом, все двигались уж очень медленно. На меня бросали удивлённые взгляды, кое-кто даже спрашивал обо мне.

— Моя жена, — с гордостью представлял меня Володя.

Мне было очень приятно это слышать, а ещё ощущать его руку на моей талии в собственническом жесте.

Лошадей мы оставляли на конюшне, вблизи той избушки, как и муж надел доспехи, накинул на плечи длинный красный плащ, взял оружие.

— А если б не успел переодеться? — не спросить просто не могла.

— Одежда повредится. Под действием проклятья она меняется на ту самую, но это имеет отдачу, и когда солнце сядет, чувствуешь полное опустошение. Порою не можешь даже двинуться.

Я бросила взгляд на свою, муж настоял, чтобы я оделась в ту же, хотя мне и не хотелось вновь ходить в несвежей. Теперь я понимала почему, хотя при переодевании объясниться он отказался.

По кладбищу мы шли уже пешком, а я ёжилась, хоть была и тепло одета, просто полураздетый видок мужа вызывал во мне такое ощущение.

У той самой могилы, где он должен был стоять, мы остановились.

— Как ощущения? — спросил он, вставая на свой почти вросший в землю постамент.

— Не очень, — передёрнула плечами во внезапно возникшем жесте плечами.

Это была правда, только вот не от проклятия. А просто кладбище, могилы, все эти заколдованные люди...

Занимался рассвет. Тело мужа начала покрывать изморозь. А я стояла и смотрела, как он превращается в статую. Это было жутко и мучительно для меня, осознавать, что любимый перестаёт быть живым существом. Солнышко полностью встало. Я бросила взгляд вокруг: ёлка скрывала большую часть статуй, но ещё недавно свободные места, где кроме могил ничего не было, теперь занимали пару минут назад живые люди. Сглотнула подступившие слёзы. Как же побороть проклятие?

Был соблазн уйти с этого, навевающего ужас места, но это было бы предательством по отношению к мужу.

— Дьявол! — послышалась чья-то ругань. — Ногу отшиб!

И я вдруг ощутила, как земля содрогнулась. А потом ещё и ещё! На этот раз боль пронзила всю мою суть. Я даже упала на колени. По щекам текли слёзы, только не от физической боли, а душевной.

Нет, только не это! Но как их остановить.

Боль не отпускала меня, и пришлось приложить немало усилий, чтобы подняться на ноги, а потом устоять от очередного приступа. Ужас поглощал душу. Но почему? Ведь раньше им было безопасно на кладбище, что сейчас изменилось?

Что я могу им противопоставить?

Какие у меня есть способности?

Злость поднималась в груди. Хотелось лишь одного — мести. Чтобы их ждала такая же участь!

Я закрыла глаза, стараясь прочувствовать всё кладбище и каждую статую по — отдельности. Наделить её защитными свойствами, чтобы ни один гад не смел больше разрушать людские жизни таким способом. Ведь они ничего не могут им противопоставить, это не честная схватка, а удар в спину. Вот только как я ни старалась, я не могла восстановить то, что уже было разрушено. Двое людей подошли к очередному каменному изваянию, но вместо того, чтобы с лёгкостью уронить её, при прикосновении отлетели в разные стороны.

— Тварь! Когда она успела защиту восстановить? — возмутился один из нападавших. И я узнала его голос. Мерзавец! Убийца!

— Ты же говорил, что с нею покончено, — это был тот самый второй.

Во мне поднималось не негодование, а неконтролируемая ярость. Вот только я двинулась, и случайно коснулась изваяния любимого. Чувства отступили, а безразличие накатило с новой силой. Единственное, что мне удалось сделать, пока я не превратилась в камень — это распространить защиту статуй и на себя, прежде чем белый свет померк.

Пришла в себя я вновь в той самой избушке. Муж выглядел озабоченным и несколько грустным.

— Что случилось? — решила перейти сразу к делу. Рассказывать о том, что видела, я не торопилась. Сперва надо узнать, как обстоят дела.

— Защиту кладбища взломали.

— Что за защита?

— Помнишь, я говорил, что тут нам безопасно принимать свой второй облик. Всё дело в защите, установленной хранителями — твоими родственниками, которых сейчас возглавляет Герман.

— Кто пострадал?

— Трое наших.

— Сильно?

— Смертельно.

— А остальные целы?

— Да. Даже как-то странно.

— Кто?

— Ты их не знаешь.

Нужно сказать ему о том, что я слышала. Только как?

Меж тем я уже пришла в себя. На этот раз гораздо лучше. Не было всепронизывающего холода.

Вопросы вертелись на языке, но я не могла их задать. Не сейчас. Ведь наверняка тут крутятся и другие Статуи. Не хочется с ними объясняться.

— Пойдём уже? — предложила я, поправляя на себе одежду.

Муж окинул меня изучающим взглядом, после чего кивнул и вышел. Я — следом.

Наблюдала, как он ловко седлает лошадь, запрыгивает на неё.

— Мне нужно встретиться с Германом, — протянул мне руку. — Поэтому мы сейчас к нему.

— Почему не воспользоваться способностями Дениса?

— Потому что после оживания пару часов мы все приходим в себя, и магией пользоваться пока не можем.

Когда мы отъехали на достаточное от погоста расстояние, я всё же решилась пересказать то, что видела. Не сомневалась в том, что в дальнейшем мне муж запретит являться на кладбище, используя свой авторитет, но не рассказать я просто не могла.

Вот только этого не произошло. Это меня сильно удивило.

— И ты не велишь мне отсиживаться в безопасном месте?

В ответ его объятия стали крепче.

— Боюсь, что теперь безопасных мест больше нет. И если они смогли пробиться сквозь сильнейшую защиту кладбища, значит, могут найти тебя в любом месте. И лучше будет, если ты будешь рядом со мною.

— Только не говори об этом Герману и остальным, ладно?

— Что ты смогла пробудить свои способности? Не скажу. Так для тебя будет безопаснее. К тому же, мы не знаем, кто виноват в том, что защита пала. Ты тоже не говори об этом никому.

Я кивнула и сильнее прижалась к его груди, радуясь, что доспехи он всё же снял.

Встреча с Германом прошла за закрытыми дверями. Просто муж вежливо попросил не соваться в кабинет, ведь к хозяину дома чисто мужской разговор. Денис тоже прискакал довольно скоро, а я наслаждалась домашним уютом, дома, который так и не стал моим, хотя вполне мог.

А ещё мне Герман разрешил воспользоваться читальней, и я нашла много интересного там, редких сведений о Медузе, которых не было нигде в другом месте. Были и летописи, которые вели потомки легендарной личности, вот только меня интересовали изначальные сведения, а не то, что наслаивалось веками.

Были даже портреты Медузы, после того, как она сняла собственное проклятие. С них она смотрела ясными голубыми глазами и золотистыми волосами, точёными чертами лица. Понятно, почему её сравнивали красотой с Афиной, изображений которой, к сожалению, не сохранилось, во всяком случае в этих летописях.

Про способности Медузы упоминаний не было. Так, словно со снятием проклятия она лишилась всей магии. Умышленно ли не писали об этом, или она просто не пользовалась своим даром, было не известно. В любом случае, я пришла к выводу, что если бы она осталась без магии, то по наследству никому из потомков это бы не передалось. Хотя об этом тоже не упоминалось. Да, технологии были, с помощью которых и летать можно было, и защитную броню делать, и внешность менять и многое другое. Это и заменило дар.

А ещё я нашла в документах место, где Медуза сняла проклятие. По всему выходило, что её смог полюбить Персей в том виде, котором она была, то есть, чудищем. И после этого проклятье спало. Вот только это саму Медузу, но там вообще ничего не говорилось об обращённых в камень. Смог ли кто-то преодолеть проклятие — тоже. По-хорошему, Володе и другим не помешало бы полюбить, возможно, это и сможет снять чары. Но, как я поняла, вся трудность заключается в том, что они никогда не любили при всей своей долгой жизни, разбитой на две части — до и после.

И пусть Володя ко мне не равнодушен, но говорит ли это о том, что до сих пор не любит меня, раз продолжает превращаться в камень? Или одной любви не достаточно? Да и с чего я решила, что любовь сможет преодолеть проклятье? Хотя, хочется на это надеяться. К тому же, кто должен полюбить, он или я?

Всё это сложно и несколько выбивается из привычных представлений. Вспомнить хотя бы сказки наши. В некоторых о любви вообще речи не было, взял Иван-царевич в жёны вовсе без любви, просто приглянулась ему царевна или девица, а то и вовсе женился на лягушке. Да, потом на их долю испытания выпали, и они обычно разлучались, после чего он бросался во след, спасал свою жену. Но опять же, там ни слова о любви не было. Это скорее отстаивание чести, мол, ты покусился на мою жену, которую я просто обязан спасти, только и всего. Да, жили они долго и счастливо потом. Но опять же, ни слова о чувствах. И как снять проклятье? Ведь оно должно как-то сниматься!

Размышления были прерваны неожиданно ворвавшимся в библиотеку Володей.

— Мы уходим!

— Хорошо, — я встала и понесла книги на место. Муж помог поставить на верхние полки, до куда не доставала моя рука, дабы сэкономить время и не ставить лестницу.

Спустя пять минут мы уже ехали в карете. Любимый молчал, вот только держал меня всё это время на коленях. Я заговорить первой не пыталась. Просто матушка всегда говорила, что если мужчине плохо, нужно какое-то время его не трогать, ему нужно переварить свои чувства и переживания самому, а с вопросами лезть — только хуже сделать. Вот я и молчала, перебирая его несколько взъерошенные волосы, чтобы занять руки.

Ему это явно нравилось, он закрыл глаза, а на губах появилась довольная улыбка. Какой же он милый.

Но вот его рука скользнула под мою шубку, расстегнув верхнюю пуговицу, а после и под платье, нежно лаская бугорок на моей груди, потом другой. Мне нравилось, и хоть мне было жутко стыдно получать ласки вот так, украдкой, в темноте в карете, возразить не посмела.

Его губы нашли мои, а затем переместились на шею, вновь возвращаясь к лицу.

Внезапно он замер, словно прислушивался к чему-то. Снял меня с колен, усадил напротив и вытащил нож из-за голенища сапога.

— Сиди здесь! — велел он, и в следующий миг меня обдало волной морозного дыхания ветра, и муж просто исчез.

Я поправила платье, запахнула шубку, после чего замерла в мучительном ожидании, прислушиваясь к внешним звукам. Но мы плавно ехали дальше. Вот только иногда примешивался добавочный стук копыт по мостовой, ржание, только и всего.

Внутри всё клокотало от беспокойства за мужа, но я старалась держать себя в руках, стиснув кулаки и закрыв глаза.

Спустя какое-то время на меня дыхнуло холодом, но тут же дверца кареты захлопнулась.

— Кто здесь? — дрожащим от волнения голосом спросила я.

— Это я, милая, всё уже хорошо, — послышался голос любимого. Вот только отчего-то вместо желанного спокойствия мороз по коже пробежался.

Всё в порядке, муж рядом. Нужно успокоиться.

— Продолжим то, что начали? — вкрадчивым голосом спросил супруг, да так рядом, что я ощутила его дыхание на своей щеке.

— Нет. Предаваться греху да ещё так часто, что вы себе возомнили! — сказала я вопреки желанию продолжить прерванное занятие. — Как вам не стыдно! — упрекнула его. — А ещё я давненько не была на исповеди.

Боже, что я несу? Поборница морали нашлась!

Но муж притянул к себе и попытался поцеловать, вот только я упёрлась в его грудь локтями.

— Разве я не заслужил награду?

— С чего бы это? — искренне удивилась я.

— Ладно, тогда едем домой.

— З-зачем? — страх липкими щупальцами сковал горло. Я, конечно, догадывалась, зачем. Но отчего-то сейчас мне этого ой как не хотелось. Даже наоборот, я этого боялась до дрожи в коленках.

— Вы чего дрожите, дорогая!

Глава 21

С момента появления супруга я находилась в паническом состоянии. Не понимала, что со мною творится, я ведь до того никогда его не боялась, даже когда он пытался меня запугать. А ещё я не могла с ним расслабиться. И если до того мы общались с ним на ТЫ, то теперь у меня язык не поворачивался с ним так говорить, словно он был совершенно чужим. И единственное желание было удрать. Вот только он подавлял, не оставляя мне такой возможности.

Вспомнилась защита, которую я надевала на статуи, и был велик соблазн попробовать её сейчас на себя накинуть — вдруг сработает не только на статую. Но такую мысль я задвинула подальше, оставив этот способ лишь напоследок.

Мы по-прежнему ехали, не снижая скорости, пока резко не остановились. Сердце ухнуло в пятки.

— Приехали! — крикнул кучер. И муж ловко выскочил из кареты, после чего подал мне руку.

Дрожащие пальчики я вложила в его ладонь, подняла обречённый взгляд на здание, и попыталась скрыть радость, которая пока ещё затаённой надеждой поселилась в сердце.

Муж, как мне показалось, несколько удивился, увидев здание издательства, но эта эмоция,проскользнула так быстро, что я уже спустя мгновение усомнилась в своём видении.

— У меня возникли неотложные дела. Можешь подождать в приёмной.

Но сдаваться без боя я не собиралась.

— Если вы не возражаете, я хотела бы пообщаться со своими ребятами.

— Да, конечно, — сказал муж, помог мне снять шубку, после чего проводил меня взглядом до помещений газеты.

— Сударыня, — отвлекли меня тут же журналисты, которые словно стайка ворон тут же окружили меня.

— Здравствуйте! Как движутся ваши расследования? — поинтересовалась я.

— Мы уже подготовили черновые наброски статей. Вы не могли бы взглянуть?

Я в ответ улыбнулась и пошла наверх, приглашая ребят за собой.

Тут же все страхи выветрились из головы, я целиком погрузилась в процесс. И чего это я напридумывала себе? Муж у меня замечательный! Ну хочется ему ласк, почему бы не дать? К тому же, это в первый раз было больно, а сейчас уже не должно.

Я так увлеклась работой, что не сразу заметила маячившего в дверях Володю. Он, как мне показалось, любовался мною. Такая улыбка довольная, словно кот, объевшийся,сметаны. Но вместо того, чтобы на душе стало приятно, пришло осознание — он меня ждёт, причём уже довольно давно.

— Извините, но я ещё не закончила, мне нужно в печать номер сдать, — я сделала виноватое лицо, хотя поторопиться не желала.

— У тебя полчаса, — разрешил супруг, после чего таки ушёл.

Дышать сразу стало легче. Я поторопилась, сама отнесла готовый номер в печать, после чего вернулась в кабинет. Загасила свет, и собиралась уже уходить, как передумала. Дверь открыла и закрыла, словно вышла, погружая весь этаж во мрак, а потом на-ощупь вернулась в кабинет и стала искать вход в подземелье.

Если что, супруг ведь знает, где меня искать. Может, хоть так поймёт, что я ищу защиты, и сегодня вовсе не хочу всего того, что желает он.

В темноте действовать было крайне неудобно. Но когда повеяло холодком, поняла, что сумела открыть дверь. Скользнула внутрь. Вот только проверить, что безопасно, не было возможности, лишь нащупала рычаг и закрыла тайник. Сразу стало легче дышать. То ли от налетевшего свежего, а вовсе не затхлого, ветерка, то ли просто ощутила себя в безопасности. И тут меня поймали в объятия. Сердце готово было вырваться из груди от страха.

— Тихо, милая, ты чего словно загнанная лань? — прошептал на ухо мне горячим дыханием супруг.

А в следующий миг меня крепко прижали к себе. Сопротивляться у меня не осталось сил. Да и бежать было некуда.

Вот только этот жест вместо паники принёс спокойствие. Постепенно страхи улеглись, а мы по-прежнему стояли в обнимку. Я осмелела и сама уже прижималась к любимому.

— Куда теперь? Домой? — подала я голос, вот только он вышел совсем тихим.

— Пожалуй, останемся здесь. Пойдём? — он нежно потянул меня за собой, ловко направляя в темноте, словно всё видел. Хотя, может так и было, а возможно, что просто привык к мраку.

Когда мы очутились в том самом помещении, где в прошлую ночь мне поведали, что тут можно даже жить, затворили за собою дверь, отсекая прохладный воздух и зажигая свет, муж стянул с одной из кроватей чехол, достал из шкапа чистое постельное бельё.

А на меня вдруг вновь накатил страх. Будет приставать?

— Володя, — позвала я тихо, прикоснувшись к его плечу.

— Да, Лесенька? — он повернулся, прерывая своё занятие. Его голос был нежным и внимателтным, что я посмела озвучить свою просьбу.

— Мы можем сегодня обойтись без ласк, близости?

— Чего ты боишься? Меня?

— Нет-нет, что ты, — возможно я возразила слишком поспешно, выдавая свои чувства. — Просто...

Договорить мне не дали. Просто его реакция была такой быстрой, что я не успела опомниться, как очутилась у него на руках. Так же быстро он поставил меня рядом с кроватью, ловко снял платье.

Страх немного поутих, и появилось предвкушение. Но внутри всё равно боролись эти два чувства.

Он раздел меня целиком. Холодно не было, но смущение залило меня всю целиком краской.

— Ложись, — мягко сказал он и загасил свет.

Я дрожала, пока влезала под одеяло, представляя, что будет дальше. Володя присоединился ко мне довольно скоро, оказываясь в горячей близости от меня.

Когда всё же удобно улёгся, позвал к себе.

Я нерешительно приблизилась.

Он притянул меня к себе на грудь, уложил мою голову и стал нежно гладить по волосам.

— Спи, сокровище моё. Сегодня мы останемся здесь.

— Ты разбудишь на рассвете? — попыталась поднять голову я, но мне не дали.

— Посмотрим.

Уснуть я всё же не смогла. Сперва просто слушала биение его сердца, потом стала пальчиками вычерщивать узоры на его груди, слушала, как сбивается его дыхание, как реагирует на мои ласки его тело. И постепенно мне самой захотелось продолжения. Вот только сказать о своих желаниях я не решалась, ведь сама ещё недавно просила сегодня обойтись без этого. В какой-то миг супруг перевернул меня на спину, навис надо мною и стал целовать, постепенно умащиваясь между моих ног.

— Ты точно этого хочешь? — спросил он разрешения. И такая любовь разлилась в душе, что я просто обняла его за шею, притягивая к себе. Повторное приглашение не потребовалась.

На этот раз боли не было, но муж осторожничал, не торопился двигался медленно, постепенно наращивая темп.

Разрывать единение наших тел я не хотела даже когда довольная и счастливая вновь лежала на его груди. Он и не настаивал.

Проснулась я от того, что проснулся он. И пусть по-прежнему не шевелился, но дыхание его изменилось, как и сердцебиение.

Нехотя приподняла голову, стараясь заглянуть в его глаза. Вот только в кромешной тьме это казалось невозможным.

— Что-то случилось?

— Рассвет.

— Надо куда-то идти? — обречённо спросила я, как бы умоляя этого не делать. Не хочу никуда. Мне и здесь хорошо.

— Пожалуй, сегодня я воплощу то, что хотел ещё недавно.

Я приподнялась, осознавая, что лежу совершенно обнажённая. Щёки бросило в жар, но утешало лишь то, что в темноте он не видит меня, а я его. Руки любимого скользнули по изгибам моего тела, заставляя желать меня большего. Но он не торопился, наслаждаясь своей дразнящей игрой. Я же закусывала губу, чтобы крик удовольствия не сорвался ненароком. Пусть мы и под толщей земли, но как знать, может нас кто и услышит. Слияние оказалось быстрым и несколько неожиданным, но неимоверно приятным. Вот только я была сверху, а его руки направляли мои движения. А в следующий миг он уложил меня на себя, целуя в губы. Я ощутила, как его тело каменеет, но ни о чём не жалела, погружаясь в пустоту.

Пробуждение вышло более лёгким, чем дотоле. Просто в какой-то миг сознание вернулось. Открыла глаза, увидев, как вместо окружающей нас темноты появляются краски. Любимый подо мной становился всё горячее и мягче, но я боялась пошевелиться, а то, не дай Бог, сделаю себе больно в том самом месте.

Одежды на нас не было, что безусловно радовало. И так камень твёрдый, и ощутить под собой ещё и металлические доспехи ой как не хотелось. Постепенно возвращались запахи, и даже горьковатый вкус во рту. Его руки заскользили по моей спине.

— Больно? — первым делом спросил он.

Я же старалась не думать об этом, пока его тело полностью не обрело жизнь. Лишь тогда приподняла голову и поглядела в его серые внимательные глаза.

— Лесенька? — его голос сквозил беспокойством.

— Всё хорошо, — я медленно встала и принялась искать одежду. Определённо, видеть в темноте очень удобно.

Что со мной опять такое? Нет, я не боюсь его, но обида какая-то гложет.

Он поймал меня в объятия.

— Скажи, что тебя тревожит?

— Вначале ты пропадаешь из кареты, потом ведёшь себя так, словно я собственность, и единственное желание твоё — выполнение супружеского долга, а потом словно ничего и не было, ты встревожен и вновь добрый и любящий, — слова лились быстрым потоком, словно я боялась, что не хватит духу, чтобы их вымолвить.

— Постой, что ты имела в виду, когда сказала, что я вёл себя так, словно я твоя собственность?

— Давай не будем об этом, не хочу это вспоминать! — слёзы готовы были сорваться из глаз, а в голосе появился надрыв.

— Лесенька, скажи мне, я не понимаю.

Как он может себя так вести? В его взгляде и правда была растерянность. И я уже жалела, сто сказала.

— Забудь!

— Нет! — он нежно привлёк к себе, заглядывая в глаза.

— В каком месте ты не понял?

— Да, я покинул карету, потому что слышал, как карету окружают. Я не хотел, чтобы ты видела кровопролитие, хотя можно было дождаться, пока нападут.

Я ждала продолжения, а он замолчал.

— Дальше?

— Я разобрался почти со всеми, а потом вспышка света, которая оглушила и лишила зрения. Когда я пришёл в себя, кареты уже не было. Я отправился по следам, пока их можно было прочесть. Поняв, что ты едешь по прежнему пути в издательство, я туда и отправился, вот только, чтобы сократить путь, вошёл в тайный ход. Потом тихонько забрал твою шубку, чтобы ты не вздумала уходить без меня, не оставив тебе выбора. И стал ждать. Ну а после услышал, как ты вошла внутрь.

— Это правда? — я не могла в это поверить. Но как такое может быть? — Ты ведь был рядом всё это время!

Я ему не раз поведала свою версию событий. Просто у нас обоих это не укладывалось в голове.

— Значит, это был не ты, — подытожила я. — Тогда кто?

Теперь я поняла свои чувства, и хоть внешне тот человек был вылитый Володя, я ощущала, что это кто-то чужой, поэтому так себя и вела.

— Я выясню.

— Нет. Тебя уже раз обезвредили, что со мной сделают, если это вновь повторится?

Он замолчал.

— Давай поступим так: ты останешься тут, в безопасности. Про этот ход никто, кроме тебя и меня не знает. Я вернусь к прежней жизни. Как жил до тебя. Кто знает, что ты — моя жена?

— Ну, ты, я, Герман и Денис, ещё тот священник, — и тут то меня дошло, что ведь кроме нас, пятерых, и правда никто не должен знать. Сомневаюсь, что кто-то мог разболтать. А это значит, что поддельным супругом могли быть лишь трое мужчин, а то и священника из этого списка вообще можно исключить, сомневаюсь, что он владеет магией, ведь вера и колдовство сейчас не совместимы.

— Ты останешься здесь? — он спрашивает моё мнение? Это было так в диковинку. — Ты — не вещь, твоё мнение для меня очень важно.

В душе разлилось приятное чувство. Я обвила его шею руками.

— Да, останусь. Ты придёшь?

— Как смогу, чтобы вопросов не возникло. И попробую тебя искать по тайным каналам.

Грустно вздохнула. Было страшно оставаться одной в этом подземелье, но муж был прав. Высовываться мне не стоило, тем более, что у соперника было что-то такое, что может его нейтрализовать.

Я ведь исчезла вместе с одеждой. Как знать, может меня украли, или в очередной раз сбежала. Будет искать, как и раньше, играя при "друзьях", которые знают правду про то, кем является супруга Владимира.

На всякий случай любимый отвёл меня ходами к другому подземелью. Вообще по Петербургу их оказалось так много, что и не сосчитать. Вот только как из одного попасть в другое — он знал, потому что в своё время исследовал ходы. Ну и к ним присоединял новые, которые предусматривал при строительстве новых зданий.

— Учти, в ходах небезопасно. Про них многие знают. Поэтому покидать тот, под издательством, можно лишь в крайнем случае.

Дорогу следовало запомнить, всё же документальное хранение было не в почёте, потому как могло достаться врагу.

Зато мне показали книгохранилище, чтобы скоротать время.

— Мне пора. Будет подозрительно, если я не появлюсь как обычно.

Он притянул меня к себе, поцеловал, после чего ушёл, затворяя за собой дверь.

Глава 22

Дни текли за днями, недели за неделями, а месяцы за месяцами. Наступило жаркое лето. Если честно, затворничество угнетало. Я не могла увидеть солнышко. И если до того я ещё как-то смирилась с участью статуи, лишь бы супруг был рядом, то сейчас недовольство накапливалось. Помня, что статуи днём недоступны, я иногда выбиралась из укрытия. Когда ещё солнышко только-только встало, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, насладиться лучами дневного светила. Муж появлялся довольно редко. Приносил мне какие-нибудь сладости, новости, иногда подсовывал работёнку, чтобы совсем не заскучала. Но как такая жизнь может радовать?

— Володя, я так больше не могу. Лучше я, и правда, сбегу, лучше буду обычной вольной горожанкой, чем прожить в этом подземелье.

— Уже чуточку осталось. Потерпи, милая.

— Нет. Лови на живца. Или хочешь, давай уедем куда-то.

— Герман отслеживает наши перемещения.

— Я всё сказала. Сегодня я ухожу. С тобой или без тебя.

С одной стороны я блефовала, ведь уже познав любовь, я не могла так просто от Володи отказаться. Но с другой — лучше уж самой быть, чем вот так влачить жалкое существование. Не привыкла я ничего не делать. Да, читать было интересно, и я уже перечитала всё, что было в книгохранилище, а супруг приносил новые книги, газеты. Но это всё было не то. Не представляю, как некоторые спускают всё состояние в покер, не знают, куда себя деть, чем развлечься, а ведь стоит вокруг оглядеться и занятие всегда найдётся, как и нуждающиеся, куда можно деньги с пользой пустить на развитие цивилизации, например, инженерные достижения, медицина и прочее.

— Ладно, моя упрямица, давай обсудим детали.

Оставшееся время, которого было совсем немного, мы провели разрабатывая тщательный план. Моему чутью супруг доверял, поэтому, в случае чего, я действую по обстоятельствам, но незаметным оружием меня всё же снабдили. Один кинжал был пристроен в ложбинке на груди, два других — на бёдрах. Ещё и в волосы воткнуты спицы с парализующим ядом.

Волосы Володя уложил сам. Мои, родные. Я уже давно жила под своей обычной внешностью, которая немного изменилась с момента заточения. Просто волосы отросли до пояса. Чем был обусловлен такой скорый рост, не знаю, но мужу очень нравились каштановые пряди. И только уложив их в красивую причёску и заколов все заколки, он разрешил изменить внешность на ту рыжую женщину Александру, которая приходилась ему супругой.

— Как я тебе? — повернулась к нему, грациозно двинув плечиком.

— Соблазнительна. Ещё так сделаешь, и придётся отложить твой выход в свет.

И пусть соблазн последовать его предложению был велик, я понимала, что сейчас не до игр. Приём, который организовывал кто-то из местной знати, был очень кстати.

— Кстати, знаешь, что меня удивило в твоей внешности? — дождавшись моего внимания, он продолжил: — Ты очень похожа на мою покойную супругу.

Я нахмурилась. Ревность всколыхнула сердце.

— Это было пять лет назад. Но её видели в свете пару раз.

— И что у тебя с ней было?

— Фиктивный брак. Слишком много было охочих до моего состояния, — он замолк. А мне не терпелось услышать, что было дальше. — Я выбрал больную девушку, из обедневших дворян. Она была польщена моим вниманием. Пришлось изображать из себя влюблённого и какое-то время ухаживать за нею, прежде чем она согласилась выйти за меня.

— И не стыдно вам, Владимир, так жестоко поступать? — с улыбкой сказала я.

— Я был честен с нею, сказал о том, что хочу скрасить её будни, хотя на людях играл влюблённого. Мы подружились. И я приложил все усилия, чтобы помочь ей преодолеть хворь. К сожалению, два с половиной года назад она покинула этот мир.

— И как? Вы тоскуете по ней, сударь?

— Я отпустил её, уже давно. А она взяла с меня слово, что я обязательно женюсь вновь.

Но ревность не отпустила меня. Порою друзья более близки, нежели влюблённые.

— Она знала твою тайну?

— Нет.

— Ещё скажи, что взяла с тебя клятву, что женишься по любви.

Володя улыбнулся и прижал к себе.

— Я не способен любить, милая. Как бы тебе не хотелось этого услышать. И она была благоразумна, чтобы не требовать от меня такого обещания.

Хотелось спросить, правда, не любит, а что же, так хорошо играет? Но решила, что не стоит об этом говорить, а тем более требовать. Буду про себя верить и надеяться, и довольствоваться пока тем, что он может дать.

С этими мыслями я шла под руку с мужем, пока он тайными ходами выводил меня из укрытия. Пару раз мы замирали в темноте, прислушивался он. Я же ничего необычного не замечала, но новое свойство с той ночи так и не исчезло. Это было удобно — видеть во тьме. Наверняка, пригодится.

— Я точно не свечусь? — решила уточнить перед выходом.

— Всё в порядке, Лекси. Увидимся на приёме. Надеюсь, ты не пожалеешь.

— Хочу потанцевать с тобой.

— Посмотрим, — усмехнулся он, поцеловал в губы и отпустил.

Сразу стало одиноко. Подъехала карета, из которой вышел молодой человек, следом выпорхнули две девушки в воздушных платьях. После чего они отправились внутрь по выстеленной на улице ковровой дорожке. К сожалению, уже стемнело, и определить естественный цвет стало невозможным.

Так непривычно было, я ведь последний раз в открытую была на улице только зимою. А сейчас лето — тепло, дополнительная верхняя одежда не требуется. Не нужно раздеваться, и причёска не испортится. А ещё вдруг подумалось, что времени уже очень много. Понятно, что тут, на севере, белые ночи, но солнышко ведь тоже заходит. И каково любимому приходится сейчас, когда от заката до рассвета очень мало времени?

Впереди тройка молодых людей очень напоминала старые добрые времена. На миг мне даже показалось, что это Сашка идёт под руку с Лиззи и мною, но приглядевшись, поняла, что ошиблась, молодой человек был высоким, с брата ростом, только и всего, но на этом сходство заканчивалось, ведь Александр не был блондином. А вот девушки были обе с осветлёнными волосами, явно не естественного цвета. Это в сумерках сильно бросалось в глаза из-за довольно большой разницы в цвете кожи и волос, ведь у блондинов та гораздо светлее.

Только тут до меня дошло, что негоже на приём являться даме без сопровождения. Исключение составляют лишь вдовы. Напроситься? Уже не успеваю.

И я шагнула вслед за ними в распахнутые двери.

— Граф Шереметьев с сёстрами, — представили тройку. После чего переключили внимание на меня. — Сударыня?

— Княгиня Оболенская, — шепнула я.

— Княгиня Оболенская, — повторил церемониймейстер. А я вдруг ощутила, как меня кто-то берёт под руку. — С мужем, — добавил мужчина.

По спине пробежался холодок нехорошего предчувствия.

Боже, дай мне сил ничего не нарушить в нашем плане.

Мужу тут было не место, он не любил выход в свет. А потому явившись на приём, я, по легенде, рассчитывала с ним не столкнуться. Поэтому теперешний страх вполне можно было не скрывать, правда, требовалось завуалировать его под удивление, чтобы никто, кроме нас двоих, ничего не заподозрил.

— Владимир? — я опустила глаза долу. — Что вы здесь забыли? Вы ведь не любите бывать в таких местах, — я это сказала довольно тихо, только для одних ушей.

— Вы правы, сударыня, но сегодня я сделал исключение, и, как видите, не напрасно. Господь услышал мою молитву.

В его устах это звучало как богохульство. Даже муж, при всём своём неверии в единого Бога, и то никогда так не выражался.

Кто же ты? Денис или Герман? А может кто-то третий? Как знать, какими ещё способностями обладают статуи, да и есть те, кто убил мою семью. Их тоже списывать со счетов не стоит.

Страшно, аж поджилки трясутся. Вот только нужно держать лицо.

Если до того я просто переживала, то сейчас настроение резко упало вниз. Что если любимый не сможет прийти на помощь вовремя? И как мне снять эту личину с сопровождающего?

Зал пестрил яркими огнями, изысканными украшениями, благовониями и дорогими духами. Вот только от всего этого резко зачесался нос. Всё же жизнь в затворничестве накладывает свой отпечаток. Я отвыкла от всего этого. И сейчас глаза не сразу привыкли к пышному лоску. Потрогала рукой колье, что подарил супруг в тон моим серьгам, всё же негоже без украшений являться в свет.

— Ба! Какие люди! — мне навстречу спешил Денис, лучезарно улыбаясь. А у меня сердце защемило от этой улыбки, так напоминающей другую. Как же они очень похожи. Перестану ли когда-то удивляться? — Где ты её нашёл, брат?

— Не поверишь, птичка сама явилась в клетку! Видно, очень соскучилась по балам и роскоши!

Я промолчала. Пусть думает, что хочет. Ведь действительно, я не смогла больше отсиживаться и довольствоваться малым.

Так, не думать об этом! Потому как я не знаю всех статуй и их умений, как знать, против кого играю, поэтому все лишние мысли нужно отринуть.

Надеюсь, "супруг" не обвинит меня в том, что украшения и наряд я украла.

Вначале нас усадили отужинать. Местами за столом распоряжалась хозяйка вечера, вот только по правилам этикета супругов обычно сажали по отдельности. Хозяйка была чрезвычайно внимательна и усадила меня рядом с Денисом.

— Вижу, вы знакомы, не возражаете против такого соседства? — спросила темновласая женщина лет пятидесяти, у которой морщинок на лице почти не было, но шея и руки выдавали её истинный возраст.

Мы не возражали, в отличие от Владимира, который скрипел зубами, но ничего поделать не мог. Меня же такое соседство чрезвычайно радовало.

За столом вели ничего не значащую беседу, со мной делились последними новостями высшего света.

— Кстати, обрати внимание на вот того молодого человека, — Денис быстро показал взглядом через два стола.

— У меня первое ощущение возникло, что это брат, — шепнула я.

— Так и есть. Старшенький, — так же тихо добавил друг моего благоверного. Значит, граф Шереметьев — Сашка. Как же я соскучилась.

— Граф? — уточнила я, кажется, именно так представляли его на входе. Получив утвердительный кивок, продолжила непринуждённую беседу-допрос: — А девушки?

— Его сёстры. Он долгое время отсутствовал, проходя послеучебную практику за границей, до смерти своего отца. А недавно вызвали, приходится ему наследовать титул.

Постепенно меня заочно познакомили со всеми. Кого-то я знала, вот только меня никто не знал под этой личиною.

Но на меня косились и явно обсуждали. до меня долетали шепотки, смех, по отношению ко мне, а порою и сочувствующие взгляды. Значит, сравнивают с бывшей супругой князя. Среди всех присутствующих дам я единственная бросалась в глаза, предположительно из-за рыжего цвета волос. Все остальные, хоть молодые, хоть пожилые, были блондинками. Но мода ведь пройдёт, и что тогда? Будут состригать испорченные перекисью водорода пряди?

Я старалась не обращать внимания на болтовню. Меня волновали лишь две вещи, а точнее человека: Володя и Сашка. И если последнего я видела, пусть и вдалеке, то супруга не могла найти, как ни старалась. Вернее сказать, что супруг был в наличие, только не тот, которого бы мне хотелось видеть.

— Потанцуем? — выдернул из мыслей меня Денис.

Вообще-то я вполне могу отказаться, как замужняя женщина. Правда, не стала. А мужу, пока никто не видел, показала язык. Зачем дразню? Не знаю. На следующем танце муж меня перехватил. И отчитал.

— Вообще-то я сюда явилась развлекаться, а не соблюдать приличия! — возразила ему, пока он вёл меня в танце.

— Вы очерните мою репутацию.

— Почему вы не сказали, что я похожа на вашу бывшую? Вы женились на мне только из-за схожести? Так сильно её любили? — я ведь встретилась с ним только сегодня, вот и пусть объяснит слухи, коими земля полнится.

На пару мгновений супруг замер, и я не преминула воспользоваться возможностью отдавить ему ногу.

— Вы не могли не знать.

— Так вы из-за этого сбежали?

А что неплохая отговорка, допустим, Денис сказал, или кто-то из работников издательства, когда я с самозванцем в последний раз виделась.

— Возможно, — скромно ответила я.

— Я волновался!

— Вы? Не вы ли говорили, что никогда не сможете полюбить? К чему эти слова? Скорее беспокоились за свою честь, не так ли? А может просто наступила на ваше самолюбие? — я дерзила, понимая, что зря его провоцирую. Но в то же время, нужно было развеять сомнения у самозванца, что у настоящего мужа есть какие-то чувства ко мне. Да и у меня за это время могла любовь остыть.

— Зачем вы пришли сюда? — переменил он внезапно тему разговора.

— Соскучилась по балам.

— А платье? Украшения? — вот и перешёл к завуалированному обвинению в воровстве.

— А что с ними не так?

— Откуда у вас средства?

— Вы ведь сами подарили мне шкатулку с драгоценностями, которую я припрятала на чёрный день. Там и деньги были.

Глава 23

Сказать про драгоценности? Если б это был настоящий муж, он бы мог возразить. А так...

Он и правда, не возразил, но желваки заходили.

— Зачем вы согласились выйти за меня?

Вот тут можно было б сказать правду, про влюблённость, а можно и солгать. Не родному ж человеку, почему бы и нет?

— Захотелось самой выбрать себе мужа, а не того, кого мне сулил отец. А поскольку вы показались мне вполне благородным, то выбор пал на вас. Ну и вы не проявляли ко мне интереса, в отличие от других, — а что — это была правда, если не брать в расчёт чувства, то так вполне могло быть.

— Что же вы сбежали?

— Вы меня напугали своим напором.

А что, это ведь истина, я его до дрожи испугалась.

— Ладно, предположим, я вам поверил. Что дальше?

— Хочу вкусить немного роскоши, возможно, и пойму, что совершила ошибку.

Меня оценили взглядом серых глаз, после чего отпустили, ведь музыка закончилась.

— Развлекайтесь, моя дорогая, надеюсь, глоток свободы придётся вам по вкусу, — вполне разумно сказал партнёр. И хоть в его словах можно было усомниться, я решила пока играть по его правилам.

— О, вы супруга князя Оболенского? — раздались рядом бархатистые нотки.

Я повернулась, узтремляя взор на такую незнакомую внешность.

— Да, — только и смогла выдавить я из себя.

— Не знал, что наш затворник женился. Давно ли?

— Никак нет, сударь.

Вообще-то это верх неприличия вот так подойти непредставленным. Где ж твои манеры, братик?

— Потанцуем?

Куда мир катится? Неужто Александр флиртует с замужней дамой?

Я вложила руку в его протянутую ладонь.

Три танца, это всё, что я могла себе позволить, будучи замужем, хотя, вполне могла и от них отказаться, предпочтя супруга. Но если наслаждаться обществом, почему бы не позволить себе маленькую вольность.

Тут же проснулась совесть, напоминая, что пострадает репутация моего супруга. В виду сплетен, я могу позволить маленькую месть.

Я улыбнулась новоявленному графу и сделала шаг вперёд.

— И как вас звать?

— Александра.

— Откуда вы? Поговаривают, что вы очень схожи с покойной супругой Владимира.

— Да? — попыталась изобразить удивление.

На что получила улыбку.

— Вы ведь знали, не так ли? А впрочем, не важно.

— И каково общественное мнение?

— Вас жалеют. Вы не следуете моде, это привлекает внимание. Значит, сильная личность.

— Вы мне льстите. Сударь, а вас как звать?

— Александр.

— Так мы с вами тёзки! — восхитилась я. — Вы за мною ухаживать вздумали? Не боитесь моего супруга?

— Дуэли ведь в прошлом, — спокойно ответил братец.

— О, это вы зря так думаете. А разве у вас нет невесты? — я намекала на Лизавету. Правда, не знала, как он теперь выпутается. В трауре она быть не должна, и если вдруг помолвка будет с графом, то вполне могут и пожениться. Но у него теперь высокий титул, и пусть он сам себе хозяин, но сможет ли позволить жениться на Лиззи?

— Пока ещё нет.

— Такой перспективный молодой человек... Думаю, охочих много найдётся.

— Пожалуй, вы правы, Александра.

— А может есть кто-то, кто крепко засел в вашем сердце? — на мои слова он смутился, но я продолжила: — Тогда мой вам совет, пусть и непрошеный: — Не тяните, сударь, никогда не знаешь, как повернётся судьба завтра.

— Благодарю, сударыня, за танец, — он отступился от меня, возвращая мужу.

— Подарит ли мне супруга танец? — особо не церемонясь, меня заключили в объятия, скользя в такт музыке. А у меня глаза на мокром месте. Меня кружат, вновь прижимая к себе, а я всеми мыслями с братом. — Прервёмся?

Я поднимаю глаза на мужа, слёзы готовы вот-вот сорваться.

— Поехали домой? — предлагает он, утягивая меня за колонну.

А я не пойму своих чувств, сердце готово ринуться обратно, в зал, где только что с Сашкой танцевала.

Очнулась я немного лишь тогда, когда в лицо дыхнула ночная прохлада. Задышала с новой силой, стараясь прийти в себя хоть немного. Отрезвить разум.

— Я принесу попить, — предлагает любимый, я провожаю его взглядом, хотя сердце отчаянно кричит, чтобы не уходил.

Закрываю глаза, а когда открываю, стараясь увидеть на небе звёзды, перед глазами стоит супруг и протягивает мне бокал с жидкостью. Веет спиртным. А ведь он противник такого. И тут до меня доходит, кто предо мною. Сердце в страхе устремляет свой бег.

— Поехали домой? — фраза звучит почти так же, как ещё пару минут назад, вот только плакать больше не хочется, страх сковывает всё тело.

Я нехотя киваю, делаю вид, что пью, после чего незаметно выливаю жидкость, ставя пустой бокал на бортик фонтана, и отправляюсь с супругом.

Ещё бы знать, что было в бокале, помимо вина. Мне опьянение изображать или что-то ещё? Что им всем от меня нужно?

Дорога прошла молча, под звук скрипящей кареты, ржание лошадей и безмолвие ночных улиц. На улице занимался рассвет. И я понимала, что времени у меня ой как мало. А значит, либо всё произойдёт очень быстро, не выбиваясь из проклятия, придерживаясь легенды о моём муже, либо наоборот, злодей покажет себя, уже не таясь. От этого осознания кровь стыла в жилах, ведь муж точно не сможет прийти на помощь.

Время, казалось, замерло, и лишь равномерный цокот копыт свидетельствовал о том, что оно движется.

Куда меня везут? Да и дома у Владимира я вряд ли буду чувствовать себя в безопасности. Хоть там тоже где-то имеется тайный ход, но он из погреба ведёт, туда ещё добраться надо.

Да и Мария как меня воспримет? Будет ли служить верой и правдой? Да и вряд ли блюсти мои интересы первее хозяина.

А "хозяин" предо мною сидит.

Сделала вид, что задремала. Ведь после вина меня могло и разморить.

Потом мы приехали. Меня попытались растолкать, но я старательно изображала из себя спящую.

В итоге мой пленитель взял меня на руки и вынес из кареты, приложив меня головой о створку. Я едва не вскрикнула, и с трудом удержалась в сознании от боли. Шишка будет, однозначно.

— Мария, мои покои готовы? — бросил похититель, входя в дом.

— Как всегда, сударь.

— Хорошо. Принеси бечёвку наверх.

От последней фразы стало по-настоящему страшно. Что он собирается делать? Хочет связать меня, чтобы не смогла сбежать и дать отпор?

Не особо беспокоясь о моём удобстве, меня кинули на мягкую перину.

— Ну что, милая, пора подумать о наследнике, скорее себе, чем мне, сказал пленитель.

Что он имеет в виду? Ведь статуи не могут иметь детей! Или могут? Или сейчас рядом со мной не статуя. И он готов даже пойти на то, чтобы выдать себя за моего мужа, и дитя было законным, но важно именно зачать дитя. От меня?

Боже! Значит, меня никто не спасёт. А от исполнение супружеского долга мне никуда не деться. И слуги не придут на помощь. Всё ведь законно!

Меня перевернули на живот и стали расстёгивать пуговицы на спине. И зачем делают такие неудобные платья, ведь без слуг не одеться и не раздеться. Правда, беспокоиться о другом нужно.

Может, всё же попробовать удрать, пока не поздно и меня не связали? Вот только если всё сделано под личиной моего супруга, вряд ли он скинет маску. А значит, ни бездействием, ни побегом я ничего не добьюсь. Успеет ли муж вовремя?

Или мужа уже устранили, ведь напиток принёс именно этот мужчина.

Платье всё же с меня сняли, оставив меня в нижней сорочке. А потом сняли панталоны. С трудом удержала на себе безмятежную маску спокойствия. В дверь постучали. Слуги принесли бечёвку? Это мой призрачный шанс сбежать.

Пока "супруг" пошёл к двери, я открыла глаза и оценила окружающую действительность. Куда бежать?

В ванную, которая не закрывается? Окна... Выпрыгнуть в окно? Возможно, покалечусь, не убьюсь, тогда сбежать точно не выйдет. А насиловать даже больную жену никто ведь не запрещает.

И что делать? Почему тут не предусмотрен запасной выход?

Я кинулась к шкапу. Может, удастся незаметно спрятаться?

Но в мгновение, когда я отворила дверцу, увидела, как за окном стало вставать солнышко. Сердце пропустило удар.

С трудом собрав силу воли в кулак, я скользнула внутрь и только собиралась закрыть за собой дверцу, как позади меня послышался грохот.

По-хорошему надо сперва спрятаться, но любопытство превысило доводы разума.

Я медленно повернула голову. И увидела как два одинаковых мужчины борются между собой.

Сомневаться в том, кто второй — не приходилось. На мгновение по телу разлилась радость: он пришёл! Но в следующее мгновение пришло осознание: толку-то?

И хоть один из них уступал в силе другому, второй был быстрее. Тот схватил поднос и использовал им как щитом, отбиваясь от атак противника, заскочил за него, и надо бы увернуться, но второй был слишком медленным. Удар оглушил его, он упал на колени, но уже в следующий миг вновь встал.

Я же не могла ничего сделать, тело парализовал ужас за любимого. Он ведь ничего не сможет сделать. Солнышко уже встаёт, и даже закрытие занавесок ничего не даст. Помочь ему? Были б подсвечники, я б схватила. Но тут мало мебели, в основном две тумбы да шкап. Картины на стенах? Это скорее отвлечёт внимание, только и всего. Хотя, это, может быть, и сыграет мне на руку.

Пока выигрывал тот, что быстрее, и, как я предполагала, это был самозванец. Потому что второй двигался слишком медленно, словно бы заторможено, как муж, при восходе солнца.

Сняв со стены первое попавшееся полотно с восходом солнца, я стала подкрадываться к соперникам. А потом просто опустила раму на голову того, что быстрее. Он не ожидал, отвлёкся, это помогло его противнику схватить того за горло и поднять над полом. По телу Володи прошли белёсые волны, словно бы он покрывался мрамором. Самозванец же умудрился выскользнуть из почти затвердевшей руки любимого.

А я не могла пошевелиться, наблюдая превращение в статую. Вот только краем глаза видела, как другой снял с шеи картину, как подошёл ко мне, хватая за руку и кидая на кровать. Как привязывает мне руки к выступам спинки. По щекам текли слёзы, а я старалась смотреть лишь на застывшее изваяние.

"Я люблю тебя, Володенька. И навсегда останусь тебе верна. Лучше умереть, или превратиться в статую, чем позволить осквернить себя другому," — эту мысль я послала любимому, так и не глядя на того, кто уже задирал мне сорочку.

На мгновение я всё же перевела взгляд на другого. Какая ирония. Медузу осквернил Посейдон в храме Афины, во всяком случае, так говорится в легендах, и даже богиня не пришла той на помощь. А сейчас меня собирается осквернить какой-то гад, под личиною собственного мужа.

Перед глазами проносилась моя, пусть и не счастливая, но вполне хорошая жизнь, с родителями, братьями, подругой Лиззи. Первая встреча с любимым-статуей, первая встреча в издательстве с ним-человеком.

"Жизнь одна, но сумей прожить её не зря. Обретя сердце ты сможешь получить покой," — вспомнилась фраза, висящая над выходом из его кабинета.

Надеюсь, я смогла подарить тебя хоть немного счастья своей любовью и со мною тебе не было скучно.

Картинки сменяли друг друга очень быстро, словно бы проносился ураган с воспоминаниями. А я улыбалась, видя в своих мыслях его улыбку, от которой всегда щемило сердце. И даже когда он меня спас из лап графа, я теперь всё равно не сердилась, ведь мне были дороги эти мгновения, даже что он пытался меня проучить, как соблазнял, пытаясь воспользоваться моим положением служанки, и как лукаво улыбался.

Как же сильно я тебя люблю, мой древний воин. Надеюсь, что и ты испытывал ко мне хоть чуточку этих светлых чувств. Слёзы застилали глаза. Я не видела ничего вокруг, кроме его глаз из моих видений, добрых и нежных, а порою холодных и строгих, но от этого не менее любимых.

Продолжение дальше не выкладывается. Его получат те, кто поддерживал меня в процессе написания. Возможно, в будущем, если я соберусь сделать редактуру, выложу на ПМ, но это пока не точно, и не факт, что у меня хватит времени и сил на редактирование большей части произведения.