Живые статуи

И на кого я теперь похожа? Нескладная фигура. Интересно, что с моим лицом?

Из хранилища мы вышли тем же путём и прошли тайным ходом в мои покои.

Я взглянула на себя в зеркало. На меня,смотрела веснушчатая некрасивая особа, слишком наивная, на мой взгляд, с серыми огромными глазищами, короткими ресницами и круглым лицом. Неужели такая может кого-то заинтересовать?

Герман ждал, пока я надену чёрную траурную одежду, которой в моём гардеробе было преогромное количество. Правда, в груди она висела, повезло, что юбки были пышные и мои раздавшиеся в ширину бёдра не мешали.

Собравшись, меня вывели прямо в конюшню, откуда мы и выехали.

— Герман, помнишь, мы хотели сегодня поговорить? — начала я непростой разговор. Всё же бывший не сделал мне ничего плохого, и я не могла его дальше обманывать.

— Я думал, мы уже всё обсудили? — ответил он, намекая на разговор в хранилище.

— Нет, не всё, — я дождалась кивка, после чего продолжила: — Ты — хороший человек. И я ценю это. Но после поступка отца, когда он без моего согласия пытался поженить нас с твоим дядей... — запнулась, не зная, как выразить, не обижая его. — Это не дело, понимаешь? — взглянула на него. — А потом ты... Ты мне не безразличен, Герман, но это не любовь, во всяком случае, не любовь к мужчине. Раньше у меня не было выбора, ведь отец распоряжался моею судьбою, как старший в роду. А сейчас у меня есть возможность начать новую жизнь. Знаю, не всё будет гладко. Но ты же сам говорил, что я могу рассчитывать на твою помощь, как родственника.

Повисла гнетущая тишина. Я знала, что этими словами могла всё испортить. Но и обманывать его не могла.

Да и он в слишком близком родстве со мною. Да лучше вообще детей не иметь, чем кровосмешение делать. Или всегда можно беспризорников взять.

— Кто он? — сухо спросил он, встречаясь со мною взглядом. — Тот, кого любишь.

Стоит ли говорить? Но если быть откровенной, то до конца.

— Владимир, — тихо ответила я.

Он хотел что-то сказать, наверняка, что мы — не пара, что он не сможет меня полюбить, но я пересела на его скамью и закрыла ему рот рукою.

— Не надо, не говори, я знаю. Он мне сказал, перед тем, как я к тебе приехала.

— И ты хочешь всю жизнь страдать?

Я грустно улыбнулась.

— Я знаю, что не могу ни на что рассчитывать. Но я буду бороться за него. А тебе сказала, потому что не хочу давать надежду и обманывать тебя. Ты не заслужил.

— У вас что-то было? — в его голосе звучали нотки ревности.

— Я до сих пор девственница, если ты об этом. Разве что меня в лихорадке насиловал граф Остен, хотя я сомневаюсь.

Герман нахмурился, но ничего не сказал, да я так и не убрала руку с его губ.

— Я не хочу, чтобы ты или Владимир, или мой брат, или кто-то ещё решал мою судьбу. Какой бы выбор я ни сделала — это будет мой выбор.

В душе клокотало столько чувств. И страх, и волнение и разочарование. Поначалу эмоциональность Германа не только удивила меня, но и обрадовала. Но сейчас я понимала, что он довольно ревнив, и я бы не хотела, чтобы он стал моим мужем. Впрочем, как и всегда, я была против Германа в качестве супруга.

Мы остановились. Я выглянула в окошко. Погост. Отсюда всё и началось.

— Побудь здесь, ладно? — попросила своего родственничка.

Он кивнул.

А я пошла чёрной тенью, скользящей меж оград. Читала надписи на надгробиях, пока не дошла до склепа, где похоронили Ипполита.

На табличке у входа к имени моего, как выяснилось, родного деда добавились имена моих родителей, а также моё.

Глава 17

Возле нашего склепа волной, сметающей всё на своём пути, накатило волнение. Руки дрожали, губы — тоже.

Батюшка, матушка... Простите меня, дочь непутёвую, не по чести с вами простилася. Слёзы застили глаза.

Прости, батюшка, что не исполнила волю твою. Ни первую, ни вторую.

Я говорила про себя и говорила, прячась за какую-то ёлку, чтобы никто не видел моих слёз. Впервые всё, что думала, а не что подобает по этикету. А мамочке жаловалась на жизнь, на то, что от мужчин одни неприятности, ведь они берут на себя всё, особо твоим мнением не интересуясь, поступая так, как они решили.

Попросила прощение и у деда. Пожалела, что не знала его раньше, ведь пусть и дружил он с отцом, но вхож в семью не был.

На душе, и правда, полегчало. Из-за туч выглянуло солнышко, освещая могильные плиты и надгробия. А ведь Владимир уже так давно не видел солнечного света. Как же его передать? Если б я была живописцем, я бы нарисовала, ловя мгновение. Но увы...

Я прошлась по погосту, стараясь разгадать, кто есть кто. Где настоящие статуи, а где люди, заключённые в камень. Если Медуза околдовывала лишь тех, кто к ней пришёл, значит, это мужчины. Но ведь Володя говорил и про женщин.

А вот эта женщина с младенцем, так тонко отображённая, словно живая? Медуза ведь вначале просто обезумела, околдовывала целые поселения. Как знать, может кто-то и из обычных людей сюда попал?

Я постояла около неё. Поклонилась, положила цветы перед её ногами. Ведь если это так, какая сила воли заключается в них всех? Каждый день вот так просыпаться на погосте... А дитятку каково? Ведь, как я поняла, они не меняются, а значит, и не растут.

— Вы кого-то ищете? — раздался приятный низкий голос сзади.

Я повернулась. Предо мной был старичок с длинной седой бородой и кустистыми бровями. Но дряхлости в нём не было, даже наоборот — крепенький такой.

— Простите, — сказала я, не понимая, о чём речь.

— Вы так внимательно вчитываетесь в таблички, и разглядываете надгробия, что я подумал, вы ищете чью-то могилу.

Ах, вот он о чём. Значит, смотритель. Я окинула взглядом окружающее пространство, пытаясь понять, что же я ищу.

— Скажите, а вы давно тут работаете?

— Да уж лет тридцать будет.

— И все эти изваяния были с самого начала?

— Нет, конечно, не все мрут одновременно.

— Я заметила, что некоторые таблички стёрты. Сколько ж лет этим... — замялась я, подразумевая статуи, но вслух сказала, — могилам.

— На самом деле не так уж и много. Их привезли лет двадцать назад.

— Могилы? — удивилась я.

— Что вы, я о статуях. У нас были безымянные могилы. А где-то в Сибири раскопки проводили, ну и там могильник раскопали. Кто-то посчитал кощунственным эти статуи помещать куда-либо, кроме кладбища. Они довольно хорошо сохранились. Вот их сюда и пристроили.

— Понятно. Вы правы, я действительно ищу одну статую. Это мужчина, крепкого телосложения, возможно, в военной форме.

Смотритель хотел сразу дать ответ, но осёкся и задумался.

— Знаете, есть несколько мужчин, они в основном именно из тех, древних, и все крепкого телосложения, как я понимаю, просто захоронение было военным, вот их всех и изваяли. Но знаете, что странно?

— Что именно?

— Они в своём большинстве одеты по-разному. Давайте я покажу, — предложил он.

Я согласилась. И меня стали водить по разным уголкам кладбища, показывая воинов, в полном облачении. Правда, некоторые были вообще без доспехов, но с мечами, кто-то наполовину был обнажён, в набедренной повязке с ножнами. Я узнала одно из таких воинов, вот только где видела его, вспомнить не смогла. А были и полностью голые сильные мужчины в шлемах, с щитом и мечом, от которых я смущённо отводила взгляд.

А потом я увидела Дениса. Точнее в нём читались черты, схожие с Владимиром, он был как раз в набедренной повязке, укрытой металлическими пластинами, с короткой стрижкой и аккуратной бородкой. Сильный и красивый. Вот только теперь я не могла спутать его с возлюбленным. Находился он в противоположной от Владимира стороне.

— Есть ещё один воин, римский легионер. Вот уж точно не вписывающийся к остальным.

— Почему?

— Понимаете, вот эти ребята напоминают античную культуру, словно сошли со страниц древнегреческих легенд. Но тот воин — какой-то другой. От него веет угрозой. Его даже когда устанавливали, словно боялись к нему прикоснуться.

Неужели речь в Владимире?

— Знаете, я уж привык к смерти, но к нему не пойду, уж простите. Если хотите взглянуть, идите к выгоду вот по этой дорожке, а перед выходом сверните направо. Там среди деревьев и найдёте.

Я поблагодарила старичка и пошла в указанном направлении.

Ноги меня привели к возлюбленному — тому самому воину, с которым у нас состоялось довольно близкое знакомство в первый мой день здесь.

И я поняла одно. Я уже тогда в него влюбилась. В это безмолвное величие, грустный сосредоточенный взгляд. И мои чувства к Денису возникали лишь из-за схожести с Владимиром.

Страшно не было, наоборот, неудержимо хотелось к нему прикоснуться, заглянуть в глаза, прижаться к его сильному телу и почувствовать биение его сердца.

Я тихонько прошла по тропинке, вытоптанной в снегу, прикоснулась пальчиками к его холодной груди, спрятанной под металлическим панцирем.

Осенью заметно не было, а сейчас бросалось в глаза. Все эти изваяния были без шапок снега на плечах и голове. Да, в складках одежды и на руках было словно наметено немного снега, но только и всего. И ко всем вели тропинки. Именно от самих статуй, словно они, и правда, сходили со своих постаментов. Холодок пробежал по коже. Понятно теперь, почему смотритель их боится. Особенно Владимира.

— Я люблю тебя, — прошептала ему. —

И готова даже разделить твою участь, стать одной из вас, чтобы скрасить твоё вечное одиночество.

Руки сами обвили его шею, голова запрокинулась в попытке встретиться с ним взглядом.

— Люблю, — с этими словами я поцеловала холодный мрамор его губ, ощутила, как в меня проникает холод и равнодушие. Нужно было усилием воли отлепиться, пока не поздно, ведь я помнила свой предыдущий опыт общения с этой статуей. Но я не хотела с ним расставаться.

Мы рядом. Навсегда.

Постепенно реальность отступала, чувства исчезали, и ощущения тоже. А потом я вообще потеряла сознание.

Очнулась я уже в темноте. Лишь свет приоткрытой заслонки печи освещал погружённую во мрак комнату. Было холодно. Ощущался запах жжёной хвои, чуточку веяло сыростью.

— Олеся! — в любимом голосе сквозило раздражение.

— Володя, — я повернулась на голос, сердце пропустило удар. Он рядом! Радость наполнила душу. Любимый мужчина подбрасывал в печь дрова, сидя на корточках. Огненные отсветы освещали его сосредоточенное и холодное лицо.

Стало зябко, даже укрытой двумя овчинными шкурами с длинной шерстью.

— Мёрзнешь? — он, закрыв заслонку подпечья*, подошёл ко мне, взяв со стола глиняный стакан и протягивая мне. — Выпей.

(прим. авт. подпечье* — низ печи, куда кладутся дрова).

Я молча послушалась. Это был какой-то отвар из душистых трав, чуточку терпким сладковато-кислым вкусом, который теплом разливался внутри, согревая меня.

— И зачем это было нужно?

— Что зачем?

— Превращаться в статую.

Я что? Превратилась в статую? Но как такое может быть? Похоже, моя растерянность отразилась на лице, потому что Володя сказал:

— Случайно вышло? Или кто-то сильно желал этого?

— Я хотела быть с тобой, только и всего.

Он сел рядом, чуть наклонив корпус вперёд, оперев руки о ноги и глядя куда-то вдаль.

— Герман будет в ярости.

— Мне всё равно. Да и он мой близкий родственник, отношения между нами невозможны.

— Насколько близкий?

— Он мне двоюродный дядя.

Володя ничего не сказал. Так и сидел, и я не могла понять, он всё ещё тут или уже далеко.

— А где Герман? — нарушила тишину я, так и кутаясь в овчину. Просто вспомнилось, что он меня ждал на кладбище. Неловко-то как вышло.

— Не знаю. Когда я очнулся, то на мне висела довольно хрупкая девушка, которая довольно долго не могла прийти в себя. Было не до Германа.

— Ты себя тоже так ощущаешь?

— Как так?

— Что холодно, и лишь со временем возвращаются в мир краски, запахи, звуки.

— Да.

— А пока находишься в камне, что-то видишь, слышишь?

— Нет, время словно перестаёт существовать в эти мгновения. Живу я лишь от заката и до восхода.

Я грустно вздохнула и обняла его. Тяжело вот так. Как же помочь ему? Поддержать?

— Ты нужен мне сильно-сильно.

Не успела я опомниться, как была заключена в объятия.

— Что ты сделала со своими волосами?

И только тут поняла, что они рыжие и до груди. Вот только Володя прикоснулся к ним, и они враз стали до плеч.

— Зачем обрезала?

— А зачем кое-кто меня бросил? — лукаво спросила я, глядя в его глаза.

— В отместку, значит?

— Нет. Просто мне было плохо. И когда горничная предложила подравнять, я согласилась.

— Надеюсь, твоё явление временное и волосы отрастут.

Я вначале не поняла, о чём он, и хотела уточнить, но вскоре смысл стал ясен. Ведь статуи не меняются, не растут, не стареют. А значит, и длина волос не изменится.

— Значит, хочешь стать моей?

Я кивнула, прижавшись к его груди.

— Тогда давай обвенчаемся сперва.

— Правда-правда? — неужели он серьёзно предлагает мне руку и сердце. Радость разлилась по телу.

— Вот только есть некоторая трудность, — чмокнув меня в губы, сказал он.

— Какая?

— Олеся Донская умерла, а даже если и нет, должна соблюдать траур.

Непроизвольно вырвался вздох разочарования. Ведь, правда, траур я должна соблюдать в любом случае, просто по родителям.

— Но мы ведь можем и не праздновать свадьбу, а тайно обвенчаться.

Я кивнула. Это был выход.

— Ладно, мы ещё подумаем над этим. А пока, думаю, будет лучше, если ты вернёшься к Герману.

Я помотала головой и сильнее к нему прижалась. Никуда не хочу. Только быть с тобою.

Он скользнул своей горячей шершавой мозолистой ладонью по моей щеке, потом по губам, подбородку, шее, заставляя меня выгибаться, потом забрался в вырез платья. Его дыхание сбилось.

— Пойдём, я отвезу тебя к Герману.

Он встал, опуская меня на пол.

— Пойду оседлаю лошадь, — сказал он, и в одной рубашке вышел из избушки.

А я была возмущена до глубины души. Раздразнил и ушёл.

Спустя четверть часа он пришёл, а с ним девушка. Что-то было в ней неуловимо знакомое, но что я не могла понять. Каштановые волосы, а одеяние... Полупрозрачное. И тут до меня дошло. Одна из статуй.

— Раз ты уже уезжаешь, ключик оставь.

Так фамильярно с ним говорила эта девушка, что во мне проснулась ревность. Уж не о ней ли речь была, когда он говорил о своих отношениях?

— Виктория, познакомься, это моя невеста, — заключил меня в объятия новоиспечённый жених.

Она с холодным равнодушием посмотрела на меня, после кивнула.

— Мы этот дом используем обычно для переодевания. Не будем же в том виде представать перед людьми. Ну да, вряд ли кто поймёт, особенно одеяния этой Виктории.

В темноте нескольких зажжённых канделябров было не разглядеть цвет глаз Виктории. Но не дурна собой, это уж точно!

— Ну что ж, до завтра, — бросил Владимир на прощанье и выставил меня из избушки в сени.

Неподалёку виднелись могильные камни, а также некоторые изваяния плакальщиц и ангелов. Где-то на погосте горел огонёк. Домик смотрителя?