Однако же — ночь. И хваленый немецкий орднунг, трещавший по всем швам. Если итальянцы еще недавно имели достаточно стройную систему береговой обороны, полностью укомплектованную личным составом — то немцы, после Римского разбоя, не придумали ничего лучше, чем полностью переформировывать части и соединения, отбирая лояльных. Что вызвало сильные сомнения в боеготовности и боеспособности батарей — да и наверняка некомлект у них там, ведь и для немцев сейчас береговая оборона в своем, по сути, глубоком тылу имеет куда меньший приоритет, чем фронт севернее Рима. И конечно, нас тут не ждут. Не рассчитывали, что советский флот выйдет настолько далеко на запад.
Мессинский пролив, между Сицилией и Каламбрией — носком итальянского "сапога", имеет на карте вид перевернутой воронки, с юга на север, чуть больше двадцати миль в длину. Северный выход мало того что узкий, так еще и резко изгибается на восток. И сильнейшие приливные течения, водовороты и отмели, и скалы у берегов — по легенде, именно это место греки называли, "между Сциллой и Харибдой". Одно утешение — мины тут крайне маловероятны, легко посрывает с якорей и понесет непредсказуемо, в тот же Мессинский порт. А ведь жителей этой Мессины, разрушенной землетрясением, спасали русские моряки — кажется, даже памятник нашим там стоит! Теперь же там, в четырех милях южнее города, на карте обозначена двенадцатидюймовая башенная батарея, самый опасный наш противник. И еще, по обеим сторонам пролива, три или четыре шестидюймовые батареи, эти не так опасны, потому что пушки расположены в двориках открыто, а значит, вместе с расчетами, очень уязвимы для нашего ответного огня. Но башенная батарея способна выдержать даже прямое попадание линкоровского снаряда, на дистанции в три мили это верная смерть для кораблей! Но мы входили в пролив, потому что нам было сказано — в эту ночь самая опасная батарея стрелять не будет.
Много позже тех событий я прочел роман "Пушки мыса Монтесанто" — и видел фильм, снятый на Ялтинской киностудии в пятьдесят седьмом. В действительности же советский подводный спецназ не участвовал в обеспечении нашего прорыва, авторы взяли некоторые реальные обстоятельства другой операции, проведенной почти в то же время и на том же театре — освобождение тюрьмы Санто-Стефано. И заслуга героев итальянского Сопротивления, имен которых я так и не сумел узнать, в том, что батарея на горе, а не на мысе Монтесанто, не сделала по нам ни одного выстрела. Никто из них не остался в живых, немцы расстреляли всех.
Да, немцы нас не ждали! Уже в проливе нам навстречу попался дозорный катер, запросил фонарем опознавательные. Мы сначала не открывали огня, а пытались тянуть время, посылая в ответ хаотичные сигналы — авось примут за смену кода, а силуэтами "Ворошилов" и эсминцы были похожи на итальянские корабли. Одновременно была включена система радиоглушения, чтобы немцы ничего не могли передать на берег. Удалось выиграть минуты две, еще целая миля расстояния! Катер шел параллельным курсом, в трех кабельтовых, повторяя попытки с нами связаться — и наверное, его радист запрашивал базу, удивляясь, что слышит в эфире лишь треск и свист. Затем "шнелльбот" резко пошел на сближение и дал очередь из двадцатимиллиметровки прямо перед носом "Способного", ответом был огонь из бофорсов на поражение, поскольку существовала большая опасность, что немцы выпустят торпеды — зенитчики с эсминца стреляли отлично, катер вспыхнул и быстро затонул. И тут с берега протянулись лучи прожекторов.
До конца пролива оставалось шестнадцать миль. И, не считая башенной батареи, которую, как нам было обещано, можно было не принимать в расчет, на карте было отмечены еще четыре, шестидюймового калибра пушки Канэ начала века, какие были у нас на "Авроре" и "Варяге" — не в башнях, а в бетонных двориках, расчеты прикрыты лишь щитами орудий. Шестнадцать шестидюймовок против наших девяти 180-мм, двадцати 130-мм, с "Ворошилова" стреляли и зенитные "сотки". Цели были заранее распределены между кораблями, места их известны. А морякам-черноморцам за всю войну почти не случалось вести настоящий морской бой, разве что разгром крымского конвоя прошлым летом, и то нашим противником тогда были транспорты и катера, но зато с сорок первого нам приходилось часто и много поддерживать наши войска, так что опыт меткой стрельбы по берегу был богатейший. Эсминцы не линкоры, лишены брони? А как же Ушаков на деревянных кораблях выходил против турецких фортов и побеждал?
Огонь — и летели наши снаряды. Во времена Ушакова корабли сходились борт к борту и палили из пушек в упор, завершая дело абордажем. А мы стреляли в темноту, по расчету — зная, что он верный. На берегу были видны пожары, что там могло гореть? И хорошо, что у нас были радары, хотя мы не видели на них цель, как было бы, если б нашим противником были немецкие корабли — но мы видели на экране очертания берегов, и это сильно облегчало штурманам навигацию, не хватало еще сесть на мель здесь, под вражескими стволами! Мы прошли уже половину пролива, по нам почти не стреляли — лишь с левого, сицилийского берега было выпущено с десяток снарядов без всякого порядка, легли у нас далеко за кормой и в стороне. Впрочем, итальянцы никогда не были сильны в ночном бою!
И вдруг доклад с поста РЛС — обнаружена работа радара, судя по длине волны, немецкий "вюрцбург", пеленг 70. И почти сразу выстрелы с правого берега — недолет. Но судя по всплескам, это не шестидюймовки, калибр линкорный! Одного снаряда достаточно, чтобы потопить эсминец или нанести тяжелое повреждение крейсеру!
Пеленг на немецкий радар — с нас и с "Беспощадного", идущего концевым. Пересечение пеленгов — место цели на карте. "Беспощадный", "Бойкий", "Бодрый" стреляют по радару, чтобы ослепить немцев. А "Ворошилов", "Способный", "Сообразительный" бьют по засеченному месту немецкой батареи. Сорок секунд после залпа, минута — следующего еще нет. Значит, это не башенная батарея, там скорострельность была бы как на корабле, два, даже три в минуту. А пушки, открыто стоящие в двориках, даже от наших калибров не защищены!
Второй залп немцев последовал через четыре с половиной минуты. И место цели, судя по вспышкам, было дальше и в стороне от первоначального? Тогда мы сочли, что в первый раз определили с ошибкой. Снаряды легли на этот раз с перелетом, как и ожидалось — но и заметно вбок, с ошибкой по целику, что было странно, с такой дистанции визировать должны были точнее. И стреляли в этот раз лишь три орудия, а не четыре. А мы прошли уже две трети пути. Слева Мессина, город хоть и затемнен, но плохо, какие-то огни можно различить. И восемь миль до выхода из пролива!
Третий залп. Один из снарядов упал у борта "Способного", сообщают, тряхнуло сильно, но повреждений нет. И доклад с радара, "вюрцбург" наконец заткнулся — то ли наконец накрыли его, то ли немцы решили не испытывать судьбу. И что интересно, позиция батареи снова сместилась, и как по дуге — на этот раз ошибки быть не может.
— Железнодорожная батарея, — говорит капитан 1-го ранга Жуков, командир "Ворошилова", — маневрирует по "усу", удерживая нас в секторе обстрела.
Тогда — максимальная скорострельность по обнаруженному месту и чуть дальше, правей, с учетом возможного перемещения. Крупнокалиберные железнодорожные транспортеры имеют очень малый угол обстрела, по нескольку градусов от направления пути. И потому для них подбирают участки с плавным поворотом или специально прокладывают такие "усы", чтобы орудия, перемещаясь, могли менять сектор обстрела. Немцам не повезло, что они поздно нас обнаружили и изготовились к бою. Такая батарея обычно держит дальние подступы, и основная директриса стрельбы для нее должна здесь быть вдоль пролива, на юг, где немецкие одиннадцатидюймовые пушки, какие стояли у них на дредноутах прошлой войны, а сейчас переделаны в береговые, имели бы над нами подавляющее преимущество. Но мы уже вошли в пролив и имели слишком большое угловое перемещение, каждый раз выходя из сектора обстрела, так что немцы вынуждены были при каждом залпе менять позицию и пристреливаться заново. И конечно, железнодорожные пушки не защищены ничем — если их обшить броней, пути не выдержат такую тяжесть!
Мы достали их раньше! Даже ночью и издали было видно, как что-то хорошо взорвалось на правом берегу. Очевидно, наш снаряд попал в вагон-погреб с боезапасом. И батарея больше не стреляла.
Больше до выхода из пролива не случилось ничего. Можно было опасаться, что за поворотом, не просматриваемые до выхода в атаку, нас будут ждать торпедные катера. Потому "Способный" и "Сообразительный", идущие головными, были готовы к отражению этой угрозы. Но катеров мы не встретили.
Пролив остался за кормой. Мы входили в Тирренское море. В два часа ночи 18 марта эскадра обогнула остров Стромболи, легла на курс 300. В 2:10 из радиорубки доложили — получено сообщение от К-25. "Вас видим, находимся в десяти милях впереди вас, можем держать эскадренный ход двадцать восемь. ПЛО обеспечим, сейчас все чисто. Просьба не атаковать обнаруженный перископ — возле вас это будем только мы". Наши акустики не слышали ничего. Значит, эта К-25 и в самом деле не засекается с дистанции, на которой она не только видит противника, но и может по нему стрелять. Так как я прочел, она именно с этого расстоянии потопила "Эйген".
Наконец можно было снизить готовность, дав людям отдохнуть. Если авиация ночью не опасна, а субмарина не подкрадется — поскольку, как нам сообщили, К-25 уже потопила их четыре, только здесь, в Средиземке.
Перед рассветом К-25 снова вышла на связь, телефоном, по УКВ. Рекомендует изменить курс вправо, обнаружена подводная лодка. Британец, но может сдуру атаковать. Нам союзника топить, или обойдемся без этого? Мы повернули, совершая маневр уклонения. И опять акустики не слышали ничего.
Утро было очень мрачным. Весь восточный горизонт был затянут пепельно-черными тучами, имевшими в лучах восходящего солнца очень устрашающий вид. Мы тогда не знали, что 18 марта случилось извержение Везувия, и пепельные облака накрыли значительную территорию, у немецких самолетов на аэродроме близ Неаполя ломало крылья тяжестью выпавшего пепла (прим. — исторический факт. Только в нашей реальности аэродром и самолеты на нем были американскими. — В.С.). Погода была, в общем, летная, и мы удивлялись, что в воздухе не видно ни одного "юнкерса"-разведчика. Он появился уже ближе к полудню, когда мы были почти на широте Рима. Значит, скоро жди гостей!
Первый налет был в час дня. Около двадцати "фокке-вульфов" — будь Ю-87, было бы гораздо опаснее. Но к концу третьего года войны "штуки" почти исчезли из состава немецких эскадр пикировщиков, замененные штурмовыми версиями ФВ-190. "Фок" мог действовать гораздо успешнее на нашем фронте, но не умел пикировать, не имел штурмана-бомбардира в экипаже, и даже бомбового прицела — это был именно штурмовик, опасный против малых кораблей и катеров; теоретически он мог нести торпеду, но реально я не слышал ни об одном таком случае. Три "фоккера" были сбиты, корабли повреждений не получили, лишь на "Бодром" были легкие повреждения надстроек от пулеметного огня, один убитый, четверо раненых. Но еще через час появились "юнкерсы", это было уже серьезнее. Правда, это были не "штуки", а Ю-88, они бомбили с пологого пикирования, с большой высоты. Но и нам трудно было их достать — снятие с эсминцев 76-мм зениток в пользу бофорсов было ошибкой, очень удачный американский автомат все же был оружием ближнего боя — и если на "флетчерах" по самолетам на больших высотах мог стрелять главный калибр, то у нас достать немцев на высоте больше четырех тысяч могли лишь "сотки" крейсера. Один "юнкерс" все ж потянул к берегу, оставляя дымный хвост. Но налеты продолжались.
В 15:30 нас атаковали торпедоносцы. Тут наши зенитчики отыгрались, стреляли и стотридцатки эсминцев — четыре "юнкерса" были сбиты, остальные побросали торпеды с дальней дистанции и удрали, причем еще два уходили с дымом, но их падения мы не видели. Немцам очень не хватало хорошего пикировщика взамен устаревшей "штуки" — насколько мы были ознакомлены с опытом тихоокеанских сражений, одновременный удар пикировщиков и торпедоносцев с раздергиванием зенитного огня обороняющейся стороны по разным высотам и направлениям был там очень эффективным. И снова атаки с большой высоты, сколько бомб фрицы высыпали в море, сколько наглушили рыбы! Мы были уже севернее Рима, входили в пролив между Корсикой и Италией. Уже и наши в Генуе вышли на связь, через час нас должны были прикрыть истребители. Мы почти уже дошли!
Этот налет был не сильнее предыдущих. Три тройки Ю-88 заходили в атаку на хвост нашего ордера, опасаясь зениток "Ворошилова". И полутонная бомба взорвалась прямо у кормы "Беспощадного"! Эсминец сразу начал отставать, резко сбавил ход. Вот не было печали — расслабились под конец!
Доклад о повреждениях заставил меня выругаться. Особенностью эсминцев "проект 7" была комбинированная система набора корпуса, продольная в средней части и поперечная в оконечностях, это давало небольшую экономию веса — но стыки были слабым местом. Случалось, что корпуса трещали даже на штормовой волне, как североморский "Грозный" в декабре сорок первого. Страдали этим и итальянские корабли, бывшие прототипом для наших — два их эсминца затонули в шторм, в марте и мае сорок второго, хотя бури в Средиземном море слабее, чем в Атлантике, у нас на Севере или на Тихом океане. Немецкая бомба взорвалась в воде у борта "Беспощадного", в районе 173-го шпангоута — как раз возле "концентратора напряжений", в итоге не только разорван борт, но и треснули балки силового набора, возникла опасность, что корпус просто переломится при большой нагрузке — от еще одного близкого взрыва, не говоря уже о попадании, от большой волны, и даже если дать полный ход. Затоплены артпогреб четвертого орудия и румпельное отделение, корабль управляется машинами. И может развить не более пятнадцати узлов!
По всем правилам, имея такие повреждения в зоне господства вражеской авиации, следовало снять экипаж и затопить эсминец. Но до темноты оставалась пара часов, и база была уже близко! И командир "Беспощадного" капитан 3-го ранга Пархоменко просил разрешить ему спасти корабль.
— Вы следуйте по назначению и не думайте о нас. А мы попробуем доползти так.
Передали на берег. Там ответили, что вышлют армейские истребители с аэродрома под Перуджей. А через два часа нас сумеют прикрыть самолеты флота. Решили пока идти вместе. "Беспощадный" встал в кильватер крейсеру, "Способный" и "Сообразительный" оставались впереди, слева и справа, "Бодрый" и "Бойкий" разошлись по траверзу еще шире, этот ордер при появлении бомбардировщиков давал возможность рассыпаться в стороны, развив полный ход. Мы продолжали идти на север.
Радио с К-25 — три корабля встречным курсом, предположительно эсминцы. Наши из Генуи — или противник? Запросили берег, пришел ответ, что никаких кораблей нам навстречу флот Народной Италии не посылал. Передали ответ на К-25. Цели были уже видны на радаре, дистанция очень быстро сокращалась. Визуально были опознаны три миноносца, 600-тонного типа, нам совершенно не противники, по огневой мощи каждый вдвое слабее любого из наших эсминцев. Странно, что также обнаружив нас, они не пытались уклониться — после выяснилось, что они приняли нас за своих, совершенно не ожидая встретить здесь советские корабли. "Ворошилов" дал залп из носовых башен с дистанции в четыре мили, одновременно "Сообразительный" и "Способный" рванулись на перехват. Один из миноносцев был накрыт третьим залпом, потерял ход, стал тонуть. Второй, получив подряд несколько попаданий от эсминцев, также остановился и был расстрелян и потоплен. И лишь третий взорвался от двух торпед — К-25 была здесь. Странно, что если сверхлодка так сильна, то не потопила всех еще до контакта с нами. Пленные, подобранные "Сообразительным", позже показали, что миноносцы "Паллада", "Кассиопея" и "Сириус" флота югоитальянских фашистов вели поиск британской подлодки и не имели никаких сведений о прорыве нашей эскадры — немцы очень неохотно обмениваются информацией даже со своим союзником, явно ему не доверяя.
