Что и говорить, настроение у него было отвратительнейшим, потому он часто огрызался на своего напарника, который порой пытался пошутить или предлагал познакомиться с какой-нибудь прохожей девушкой. У простуженного Амкута слабые попытки напарника развеселить его не вызывали ничего, кроме раздражения. Видя это, второй стражник решил прибегнуть к последнему методу:
— Амкут!— заговорщицким тоном начал он.— Знаешь, какое самое лучшее лекарство от простуды и хандры?
— Познакомиться с красоткой?— с издевкой спросил он.
— Ну, это, конечно, тоже...
— Да иди ты к чертям собачьим со своими красотками,— буркнул Амкут.
— Погоди, я сейчас не о них,— он достал из-за пазухи меленький узелок из плотной ткани и протянул его приятелю.
— Это что?
— Это— хорошее настроение и солнечный день в одном мешочке,— хихикнул солдат.
— Эллекрин? Ты что, с ума сошел? Тебя же за это оштрафуют на месячное жалование, в лучшем случае. К тому же я не употребляю, ты знаешь,— неуверенно произнес Амкут и, все же протянул руку за узелком.
Взяв тканевый сверточек, он поднес его к лицу и уловил легкий запах, напоминающий свежескошенную траву. Действительно, в мешочке содержался эллекрин— относительно дешевый наркотический порошок, изготавливаемый из панцирей маленьких жучков, что в больших количествах водятся в Саметтарде и южных провинциях Артретарда. В малых дозах и при правильном применении он вызывал легкую эйфорию, прояснение ума и в самом деле устранял мелкие недомогания вроде симптомов простуды.
— Да брось, ты должен попробовать его хоть раз! Хуже чем сейчас, уже все равно не будет.
Амкут, долгое время страдавший от не проходящей хандры, счел, что терять ему и правда нечего, и согласился на эксперимент. Напарник рассказал ему, что порошок следует растворить в кружке с горячей водой и выпить медленно и неспешно, как липовый чай.
Вернувшись в казармы, Амкут решил сразу же опробовать чудесное средство и отправился на кухню за кипятком.
— Что, дружище, простудился?— спросил его повар, его хороший знакомый, по просьбе Амкута черпаком наливая в оловянную кружку закипающую воду.
— Сам видишь, какая погода.
— Ну, такая погода здесь не новость. Был бы ты местным, тебе полегче было бы,— рассуждал повар, бросая в котел продукты.— Может дождешься похлебки, а?
— Что-то нет у меня аппетита,— ответил Амкут и закрыл за собой дверь, оставив вдохновенного повара творить из подручных материалов очередной шедевр гастрономического искусства.
Несмотря на плохую погоду и так и не закончившийся дождь, Амкут вышел в безлюдный в этот час внутренний двор казармы, держа в руках свою кружку с уже разведенным в ней раствором эллекрина. Он стоял, облокотившись плечом о столб и медленно попивал напиток. Смеркалось, сырой промозглый ветер дул прямо в лицо, задувая в рукава и за пазуху, мелкие капли дождя летели в глаза, мешая смотреть, и арбалетчику совсем не верилось, что эллекрин может помочь ему. Но, тем не менее, горячий сладковатый напиток грел его, и вскоре Амкут почувствовал, как приятное тепло разливается по телу, как ему становится легче дышать и как он буквально наполняется силой. Эти ощущения значительно улучшили настроение арбалетчика, в мозгах все сразу прояснилось, все проблемы показались незначительными.
Вскоре Амкут с удивлением отметил, что на улице как-то посветлело, как будто вышло солнце, которого местные жители не видели пару месяцев, но, когда он поднял голову вверх в надежде увидеть чистое небо, то удивился еще больше— небосвод все также затягивали тяжелые тучи, но сейчас они обрели какой-то лилово-перламутровый оттенок.
Эта картина понравилась повеселевшему арбалетчику. Через пару минут он заметил черную лохматую кошку повара, которая мелкой трусцой бежала по плацу и, поравнявшись с Амкутом, ослепительно улыбнулась ему и подмигнула янтарно-желтым глазом, он тоже ей улыбнулся и махнул рукой. В этот момент Амкут любил весь мир и хотел обнять каждого встречного.
Он не слышал, как к нему со спины слева, со стороны глухого уха, подошел повар с миской похлебки:
— Амкут, может все-таки поешь?
Видя, что арбалетчик не слышит его, повар похлопал его по плечу.
Обернувшись, Амкут похолодел от страха— рядом с ним стоял огромный медведь. Зверь рычал, скалил острые белые зубы и толкал его лапой в плечо. Парень хотел было вскрикнуть, но крик комом застрял у него в горле, и он только быстро попятился, выронив пустую кружку
— Дружище, что с тобой?— в недоумении спрашивал повар, глядя на побледневшего приятеля и пытаясь остановить его.
Амкут видел, как медведь широко разинул пасть и вывалил длинный алый язык, как двинулся на него, размахивая лапами и тряся большой косматой головой. Не сводя глаз со зверя, он выхватил из заплечного чехла свой арбалет и зарядив его дрожащими руками, всадил болт в медведя.
Повар упал на колени, схватившись рукой за плечо, в котором глубоко засел болт. Он звал на помощь, одновременно пытаясь уползти подальше от безумного арбалетчика, но Амкуту показалось, что медведь, страшно взревев, ползет за ним. Он еще не понял, что натворил, но ощутил, что ему надо бежать, и чем дальше, тем лучше.
Он мчался по городу, не разбирая дороги, встречные испуганно шарахались в сторону; вылетев из-за поворота, Амкут был сбит всадником, однако, как ни в чем не бывало, поднялся и продолжил бег.
До боли знакомые и до тошноты надоевшие улицы обрели страшные формы— в дверях и окнах вместо света сальных свечей образовалась густая пульсирующая тьма, желающая затянуть Амкута в небытие; трубы домов удлинялись и извивались, как щупальца, потом здания оплывали и растекались лужами по дороге. Когда Амкут пытался обойти их стороной, лужи собирались в огромные упругие шары и прыгали, грозя раздавить несчастного. Редкие прохожие казались ему чудовищами без лиц. Они были настолько ужасными и отвратительными, что арбалетчик бежал со всех ног.
Он не помнил, как покинул город, и обнаружил себя только в лесной чаще, когда в изнеможении упал на землю. Все мышцы ужасно болели, сердце, казалось, вот-вот захлебнется кровью, а дыхание больше походило на предсмертный хрип. К тому же, голова была явно не в порядке— у Амкута создавалось впечатление, что по затылку бьют молотком и череп сейчас просто расколется надвое.
Только спустя время (после еще нескольких неудачных экспериментов) он узнал, что, оказывается, его организм имеет слабое сопротивление этому наркотику, и что в больших дозах эллекрин вместо благодушного настроения вызывает тяжелые галлюцинации, однако на время повышает выносливость.
Эллекрин не вызывал сильной зависимости, но Амкут не мог отказаться от него даже после того, как попал в отряд Энимора, который очень неодобрительно относился к употреблению таких препаратов. Впрочем, бывший стражник теперь уже знал свою дозу и иногда все же баловался с эллекрином, чем порой выводил из себя своего нового командира, но ему всегда удавалось находить с ним общий язык.
Амкут продолжал прохаживаться по лагерю, и был в чудесном настроении, пока в нем не поселилось чувство беспокойства— уже светало, а разведчик до сих пор не возвращался.
— Гестага, просыпайся,— Амкут ткнул в бок помощника командира.— Кажется, случилась беда.
— Какого черта?— недовольно пробурчал Гестага, закрываясь плащом.— Ты что, опять эллекрина нализался? Вот увидишь, когда-нибудь Энимор тебе башку оторвет.
— Атх не вернулся,— ответил Амкут, пропустив мимо ушей привычные упреки и угрозы.
Через две минуты весь отряд был на ногах. Энимор строил догадки о судьбе своего разведчика, наблюдая за тем, как его бойцы собирают свои вещи. Известие о пропаже Атха ошеломило охотника за головами, ибо он был уверен в том, что при выполнении такого простого задания с опытным разведчиком ничего случится не может. Однако факт оставался фактом, и ему не оставалось ничего иного, как отправится на поиски пропавшего, но и это было не так уж просто— способности Атха не оставлять следов сыграли злую шутку с отрядом. Единственное, что они знали— это приблизительное направление, куда ушел разведчик, но уже через несколько шагов следы обрывались.
На этот раз отряд вел беретрайец Кордо, слывший неплохим следопытом, хотя в большинстве случаев он действовал по наитию, и интуиция редко подводила его. Отряд продвигался медленно и очень тихо; все чувствовали опасность, нависшую над ними, но не знали, с какой стороны ее ждать.
Кордо шел, опережая отряд на пару десятков шагов, периодически поднимая руку в знак того, что дорога безопасна; следующими шли Энимор, Гестага и Вихат, держа наготове оружие; шествие замыкал Амкут, оглядывающийся по сторонам и бравший на прицел все, что проявляло подозрительную активность.
Спустя некоторое время Кордо поднял кулак, приказывая отряду остановиться, и скрылся в зарослях. Очень скоро он вернулся, уже не соблюдая тех предосторожностей, которых придерживался во время пути.
— Здесь лагерь наших беглецов, и они оставили нам подарки перед уходом.
Действительно, Энимор обнаружил на небольшой поляне три трупа, несколько обезображенных воронами, которые уже успели устроить себе пирушку. Отогнав птиц, Гестага внимательно рассматривал тела, заодно проверяя содержимое их карманов, после чего высказал командиру свои соображения:
— Это точно их работа, посмотри, как все сделано,— уверенно заявил он и, подводя Энимора к телам, объяснял свою точку зрения.— Этому стрела попала прямо в сердце, хоть была ночь и стреляли из во-он тех кустов,— это работа твоей браконьерки, не иначе. А над этим поработал оруженосец— всадить меч в шею по самую гарду— это типичная северная выходка. Да он и тем, чтобы добить раненого не брезгует,— Гестага указал на третьего наемника.
Труп лежал, раскинув руки и вперившись в рассветное небо остекленевшими глазами, на его лице застыло выражение боли и страха. Энимор наблюдал за тем, как большая наглая ворона села на грудь мертвому наемнику и, опустив клюв в глубокую рану, начала отрывать кусочки плоти. Бандит хотел было согнать ее, но не успел он пошевелиться, как она сама улетела, напуганная резким криком Амкута.
Бледный как мел арбалетчик через минуту вылез из зарослей и попытался что-то сказать Энимору. Было видно, что он очень напуган, но определить причину было затруднительно, потому что он говорил слишком громко и нечленораздельно, сопровождая свою речь бурной жестикуляцией, которая, впрочем, только мешала пониманию.
— Перестань орать, ради всего святого!— Энимор пытался перекричать своего глуховатого арбалетчика.— Что случилось?
— Я, кажется, нашел Атха,— наконец выдавил из себя Амкут.
То, что охотники за головами увидели в сотне шагов от места побоища, заставило их понять испуг Амкута и самих похолодеть от ужаса— на земле лежали окровавленные кости, сложенные горкой, на ее вершине покоился проломленный череп, с которого кое-где еще свисала кожа и остатки лицевых мышц. Вокруг в беспорядке были разбросаны разорванные в клочья кожаные доспехи и кинжал, в котором все члены отряда узнали любимое оружие Атха, с которым тот никогда не расставался.
Первым в себя пришел Гестага, и осмотрев останки и место происшествия поближе, выдал еще одно мнение специалиста по смертоубийствам, хотя и говорил уже менее уверено:
— Его кто-то сожрал. Я бы мог подумать, что это зверь, но звери не складывают кости в горки. К тому же здесь нет следов борьбы, да черт возьми, здесь нет вообще никаких следов! Череп проломлен— может его сначала оглушили, а потом уже сожрали, тогда...
— Помолчи хоть минуту,— тихо произнес Энимор.— Амкут, Вихат, надо захоронить останки. Кордо, ты пока ищи следы беглецов, а ты, Гестага, посмотри, может найдешь следы той твари, которая это сделала.
Сам Энимор блуждал по лесу, не находя себе места. Он был потрясен потерей— бандит был очень привязан к разведчику, ведь тот был первым, кто присоединился к нему, когда он решил организовать свой отряд и переквалифицироваться в охотника за головами, к тому же саметтардец Атх был ближе ему по менталитету и образу мыслей.
Первым о результатах работы доложил Кордо, указав на довольно четкие следы, ведущие в самую чащу; Гестага уверял, что видел след, похожий на отпечаток узкой четырехпалой руки, но споткнулся и случайно затоптал его. Впрочем у Энимора не было желания проверять его слова.
Когда он вернулся к Амкуту и Вихату, которые все это время орудовали небольшими лопатками, которые отряд всегда носил с собой на всякий случай, то увидел неглубокую могилку, которую его бойцы с горем пополам вырыли, борясь с густо переплетенными корнями и травой.
— Этих тоже надо похоронить,— сказал Энимор, указав на трупы наемников.
— Да какого черта, Энимор! Ты в своем уме? Мы так до ночи отсюда не уйдем! Не буду я больше копать!— с горячностью выпалил Вихат.
— Если ты не будешь, то будут другие. Но тогда им придется рыть на одну могилу больше,— ровным тоном произнес он, выразительно глянув на непокорного беретрайца, который, плюнув на землю, молча принялся за работу.
Когда все было готово, Энимор лично завернул в свой плащ останки Атха. От рождения смуглый саметтардец сейчас был бледен, в глазах у него мутилось. Перекладывая кости, он старался не показывать своей слабости, но руки ходили ходуном, он несколько раз был вынужден останавливаться, чтобы хоть немного унять дрожь.
Атх был захоронен в тихой и торжественной обстановке. Гестага хотел было произнести надгробную речь, но умолк на первом же слове, поймав на себе укоризненный взгляд всех членов команды. После минуты молчания Энимор вырезал на стволе дерева, под которым располагалась могила, кинжалом Атха, который после долгих колебаний, оставил себе на память о друге, незамысловатую фразу: "Здесь лежит Атх". Он хотел было добавить еще что-нибудь, но не смог найти слов, которые смогли бы описать все, что он хотел сказать, потому надпись осталась прежней.
Тела наемников положили в братскую могилу (над которой не оставили никаких опознавательных знаков хотя бы потому, что никто не знал имен погибших и не знал, как их вообще называть) и засыпали землей с куда меньшими почестями, но все так же молча, ибо никто не решался тревожить Энимора, который сидел у могилы друга, скорбно опустив голову.
Когда все было кончено, командир охотников за головами встал, и теперь он был прежним Энимором, таким, как все привыкли его видеть— суровым и решительным. Твердым голосом, в котором не было и тени волнения и дрожи, Энимор приказал продолжить поиски беглецов.
-
ГЛАВА 5
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Оди грустно смотрел в прозрачную воду широкого и бурного ручья, сквозь которую было отчетливо видно каменистое дно, и погрустнел еще больше, когда опустил в нее кончики пальцев. Он умоляюще посмотрел на Асель, которая уже стояла по колено в стремительном потоке:
— Неужели мне обязательно туда лезть?
— Нет, ты можешь идти по берегу. Но только в другую сторону,— язвительно заметила она и для наглядности указала направление, куда бы следовало пойти Оди.
