— Не надо, Йарха. Не надо. Оставь нас, пожалуйста...
— Конечно, не надо. А как же. Кому нужна старая Йарха, когда есть молодой красивый ухажер?— почтенная кормилица удалилась, продолжая что-то бурчать в адрес инженера.
— Шесть лет, Оди, шесть лет,— прошептала Амала.
Он стоял коленях перед диванчиком и преданно смотрел в ее глаза, которые медленно наполнялись слезами.
— Прости меня,— драматично прошептал он, прижимаясь губами к ее прохладной ручке.— Я не мог иначе. Я ведь такой же подневольный, как и любой солдат, понимаешь? Был приказ, и я должен был его исполнить.
Амала понимающе кивала головой, а Оди со стыдом вспоминал истинную причину своего внезапного отъезда. Однажды среди ночи в дом к нему заявился старый солдат— отец одной из трех девушек Оди. Подняв сонного инженера с постели и направив заряженный арбалет ему в голову, потенциальный тесть произнес фразу, которая еще долго преследовала инженера в ночных кошмарах: "Выбирай, либо свадьба, либо похороны, причем все с твоим непосредственным участием". Оди выбрал побег.
— Ты даже не попрощался со мной!— готовая расплакаться девушка села на диванчике.
— Радость моя, эти люди выдернули меня прямо из постели. Я ничего не мог поделать...
— А написать ты мог? Хотя бы раз за шесть лет?
Оди замялся— он не знал, как объяснить Амале свое многолетнее молчание. Тем временем она потянулась к маленькой плюшевой подушке и замахнулась ей на Оди, который, тяжело вздохнув, приготовился принять наказание, в душе радуясь, что под рукой не оказалось ничего более твердого и тяжелого.
— Негодяй! Мерзавец! Подлец!— неистовствовала девушка, осыпая его подушечными ударами.— Бросил меня! Не написал! Не приехал! Я все это время думала, что ты умер! А ты развлекался где-то! Без меня! Шесть лет!
Оди покорно и безропотно сносил удары и принимал все эпитеты, которыми награждала его рассерженная красавица. Он знал, что после такой бури обязательно наступит примирение, и потому ему было чертовски сложно сдержать улыбку. Но ситуация требовала предельной серьезности, и Оди держался из последних сил.
— А чего это у тебя лицо расцарапано? И губа прокушена? Изменщик! Поссорился с какой-нибудь кралей?— Амала принялась еще активнее наносить удары.
— Разбита, а не прокушена,— сказал Оди с видом человека, которого оскорбили в его лучших чувствах.— И поцарапала меня не "краля", как ты изволила выразится, а терновые кусты...
— Кусты?— удивленная девушка прекратила экзекуцию.
— Да, кусты, через которые мне пришлось продираться, когда я бежал из плена.
— Великие духи,— прошептала Амала с благоговейным трепетом, когда Оди как бы невзначай откинул голову назад, продемонстрировав только-только затянувшуюся длинную рану под челюстью.— Кто ж это тебя?..
— Не спрашивай, дорогая, все равно я не смогу рассказать тебе всего,— он наконец-то поднялся с колен и, чуть прихрамывая, подошел к окну и задумчиво поглядел в него.— Знаешь, это произошло неделю назад. И тогда, в такой же вечер, когда я и мой верный друг сражались плечом к плечу против... против этих нелюдей, я почти потерял надежду. Я уже не верил, что когда-нибудь снова увижу этот город, эту улицу... И только спустя время, когда мы, раненые и голодные, пробирались сквозь чащу леса, у меня снова затеплился в сердце слабый огонек надежды. Только вера в то, что я снова увижу тебя, придала мне силы идти дальше, хоть и казалось, что нет конца нашим несчастьям...
Оди украдкой взглянул на Амалу, которая тихо стояла за его плечом, и удовлетворенно отметил про себя, что его речь произвела на нее впечатление и что она приняла ее за чистую монету.
— Оди,— произнесла она так нежно, что инженер понял, что он прощен, и обвила его руками за талию.— Ну почему тебя не было так долго?..
Он ловко развернулся, не нарушив ее объятий, и прижал Амалу к груди— она больше ничего не говорила и не сопротивлялась, только изредка вздыхала, уткнувшись носом в новенький "благородно-зеленый" сюртук инженера, а он по старой привычке расплетал ее косу, запустив длинные тонкие пальцы в каскад шелковистых волос.
Когда он закончил с косой и волнистые волосы рассыпались по плечам девушки, она подняла глаза на Оди. Вместо ставшего привычным за этот вечер печального выражения, глаза ее светились озорным огнем, а на губах играла слегка насмешливая улыбка-вызов. Может это была игра неверного света свечей и колышущихся теней, но от этого взгляда на Оди повеяло чем-то бесконечно далеким и одновременно необъяснимо родным и близким. Да, это была все та же Амала, та же юная дочь купца, которой очень хотелось любви. "А я?— думал Оди.— Все тот же, или уже необратимо другой?"
Когда инженер вошел в спальню девушки, он готов был чуть ли не целовать стены за то, что они ни капли не изменились с того дня, когда он последний раз ночевал здесь. Опустившись на знакомую кровать, он с трепетом и нескрываемым удовольствием смотрел, как Амала, заперев дверь, снимает свое темно-бардовое платье, небрежно бросая его на пол. Пляшущее пламя свечи теплыми бликами ложилось на ее округлые плечи, скользило по обнаженной груди, нежному животу.
Оди чувствовал, как здесь с него, словно старая кожа со змеи, облетают шесть лет скитаний по миру, шесть лет поисков и неопределенности. Он снова чувствовал себя тем двадцатичетырехлетним парнем, который сбежал из университета, так и не окончив его. Тем безрассудным юношей, который в дождь лезет по стенам в это окно, рискуя сорваться и сломать себе шею. Наконец-то все как прежде.
Уже полностью обнаженная Амала легкой поступью подошла к Оди. Он, прикрывая глаза от удовольствия, провел рукой по ее бедру, талии, спине. Девушка присела к нему на колени и принялась развязывать ворот рубашки, которую инженер, заглядевшись на нее, позабыл снять. Стянув наконец-то рубашку, Амала тихонько вскрикнула.
— Великое небо, что это?— спросила она, глядя на льняную повязку, наложенную недавно уверенной рукой Сигвальда.
Оди не сразу понял, что так напугало девушку, но, мельком взглянув на себя, он остался доволен— повязка, пересекавшая грудь и плечо, выглядела очень сурово и даже добавляла ему мужественности.
— Ничего, просто небольшая рана,— как можно пренебрежительнее отвечал он, будто это такой пустяк, который не заслуживает и капли внимания.
— Тебе больно?— заботливо спрашивала она, проводя кончиками холодных пальцев по груди и ребрам инженера, иссеченным царапинами и украшенным большими синяками.
От прохладного прикосновения у Оди по спине побежали приятные мурашки. Он задумчиво ласкал бархатистую кожу Амалы.
— Это не та боль, о которой стоит говорить. Особенно сейчас.
Оди откинулся на бессчетные белоснежные подушки и девушка склонилась над ним, уронив непослушные пряди волос на его грудь. Он жадно вдохнул аромат ее тела— сладкий запах лаванды и жасмина, как и шесть лет назад, свел его с ума и заставил забыть все, что было между этим и последним его посещением этого дома. И в мире остались только он, Амала и танцующее пламя свечи.
— Мы хотим снять комнату на неделю,— заявил Сигвальд трактирщику, который пристально и не слишком доброжелательно рассматривал его и стоящую рядом Асель.
После долгих споров, препираний и попыток выяснить, кто кому что должен и кто во всем виноват, воин и степнячка пришли к некому компромиссу, согласно которому Сигвальд становился наемником на полном содержании. Он и так был не в восторге от такого положения дел, да к тому же Асель наотрез отказалась выделять ему средства на съем отдельной комнаты, аргументировав это тем, что "личная комната— это барство".
— Вы женаты?— с подозрительным прищуром выпытывал трактирщик.— А то у нас приличное заведение, Кестианд свидетель, я разврата не допускаю.
— Конечно,— как могла мило улыбнулась Асель, положив на стойку свою левую руку, и заставив то же самое сделать Сигвальда.
На их запястьях красовались кожаные браслеты— символ заключения брака. Смотрелись они весьма убедительно, хоть и были сделаны из обрезков кожи, купленных по медяку полчаса назад у сапожника с соседней улицы— положение спасало отсутствие четких правил и предписаний на счет форм и материалов браслета, лишь бы они были хоть немного похожи друг на друга и на внутренней стороне содержали имя супруга. Впрочем, последний пункт Сигвальд и Асель решили опустить, рассчитывая на то, что никому не придет в голову снимать с них "символ их вечной любви".
— Ладно,— трактирщик достал книгу, в которую Сигвальд вписал их имена.— Три с половиной рамера, любезные.
Пока трактирщик пересчитывал мелочь, Асель сочла, что они смотрятся недостаточно женатыми, и, указав на явно супружескую пару, приказала воину так же взять ее под руку. Сигвальд, не задумываясь, выполнил ее приказ, причем с таким усердием, что она зашипела на него:
— Осторожнее, дубина! Я тебе не щит, чтоб так хватать! Я тебе жена, между прочим,— ехидно добавила она, глядя на недовольную физиономию Сигвальда.
Наконец получив ключи, они поднялись в свою комнату по добротной лестнице на второй этаж таверны. Обстановка оказалась скромной, но весьма приятной: у стены в углу стояла не слишком широкая, но определенно двухспальная кровать, застеленная чистым бельем, в центре комнаты стоял стол без скатерти и два стула, на стене висела одинокая полочка и рядом с дверью красовались три гвоздя, очевидно, выполняющие роль вешалок. Даже занавеска на окне напоминала скорее штору, чем половую тряпку, какие Сигвальду приходилось видеть практически во всех заведениях подобного рода.
Не успел он снять ремень с ножнами, в которых теперь покоился трофейный тесак, как увидел, что Асель уже взобралась на кровать и поразительным образом заняла почти всю ее площадь, не оставив для Сигвальда даже маленького местечка.
— Я думала, ты понял, что я не стану спать с тобой в одной постели,— ответила она на вопросительный взгляд воина.
— И что это значит?
Асель диву давалась от такой непонятливости воина, и пыталась отвечать максимально сдержанно:
— Это значит, что ты спишь на полу.
— Чудесно,— Сигвальд развел руками.— Заставляешь меня стать вором, можно сказать, суешь в петлю, так я еще и должен спать на голом полу?
— Предлагаешь спать на полу мне?
Сигвальд недовольно фыркнул— воспитание Кеселара не позволяло ему выселить Асель с кровати, и она прекрасно об этом знала и пользовалась своим знанием без зазрения совести. Фыркнув еще раз, воин принялся бродить по комнате, пытаясь выбрать угол потеплее и хоть как-нибудь обустроить свое спальное место.
Пока он думал, как для этого можно приспособить стулья, Асель выскользнула из комнаты, громко хлопнув дверью. Сбежав по ступеням, она вплотную подошла к трактирщику и, приняв самый смущенный вид, на который была способна,застенчиво спросила:
— А есть у вас при таверне конюшня?
— Ясное дело, есть. А вам зачем? У вас-то и лошадей нет.
— А есть в конюшне сено?— еще более смущенно произнесла Асель.
— Сено?— удивленно переспросил трактирщик.— Конечно есть, конюшня как-никак.
— А можно за отдельную плату получить большую охапку этого сена?— от притворного смущения Асель начала ковырять пальцем дубовую стойку.
— Да зачем же вам сено?— не унимался трактирщик.
Асель выдержала несколько секунд драматической паузы.
— На-а-а-адо,— со сладким вздохом протянула она, не поднимая взгляда на трактирщика, и на ее смуглых щеках появился легкий румянец.
Хозяин таверны, подперев подбородок ладонью, смотрел, как Асель раскладывает на стойке медные монетки. По его лицу было видно, что его представления о мире в целом и браке в частности рушатся прямо на глазах. После недолгой внутренней борьбы он сгреб медяки со стола в карман и передал слуге странную просьбу степнячки.
Поднимаясь по лестнице, она прыснула в кулак, когда ее чуткое ухо уловило фразу, которую трактирщик бросил в никуда:
— Степнячка и северный медведь, чего еще от них ждать? Извращенцы, одно слово...
С трудом сдерживая смех, она вернулась в комнату и застала Сигвальда за тем же занятием, за которым оставила его, уходя. Он не очень преуспел в сооружении ложа и был сильно не в духе.
— Рассказать тебе, что ли, хорошую новость?— спросила Асель, снова заняв свое место на кровати.
— Уж будь добра,— буркнул Сигвальд, бросив свое бесплодное занятие, и сел на стул верхом, положив скрещенные руки на спинку.
— Храм грабить не придется. Оказывается, он со всех сторон окружен остатками древнего леса и Алсидрианд просто не позволит тебе совершить такое преступление— как только ты потянешься за флейтой, на тебя упадет ствол, или ты провалишься в яму со змеями, или что-нибудь в таком роде,— спокойно рассказывала Асель, тиская подушку.
— Но кого-то грабить все равно надо, иначе ты не стала бы снимать комнату на двоих.
— Да, потому что флейта мне все равно нужна. Надо ограбить лесника, которому эта флейта достанется на празднике.
— И где хорошие новости?— вздохнул Сигвальд.
— Странный ты,— фыркнула Асель.— Лесника грабить намного проще, чем храм!
— Если я и странный, то только потому, что подписался на это безумие.
— Не надо быть семи пядей во лбу, чтоб понять, что...
В дверь настойчиво постучали, и когда Сигвальд открыл ее, его взору предстала охапка сена, из-под которой торчали босые ноги мальчика-слуги.
— Хозяин прислал,— сказала охапка.
— Положи это во-он в том углу,— распорядилась Асель, махнув рукой.
За своей объемной ношей мальчик не видел направления, в котором находился "во-он тот угол" и потому пошел наугад, через пару шагов споткнувшись о что-то, брошенное Сигвальдом прямо посреди комнаты, и растянулся на полу, рассыпав сено.
— Ой, простите, я сейчас все уберу,— залепетал он.— В какой угол сложить?
Асель снова указала ему желаемое место и, когда он закончил, бросила ему сияющий хетег, который мальчишка ловко поймал на лету и спрятал поглубже в карман, после чего деликатно удалился, плотно прикрыв за собой дверь.
— Чтоб ты не ныл, что я заставляю спать тебя на голом полу,— ответила Асель на немой вопрос воина.
— Я не ныл,— запротестовал Сигвальд, но все же удовлетворенно усмехнулся.
— Вот и молодец,— невозмутимо отвечала степнячка, глядя как Сигвальд, стащив сапоги и дублет, укладывается на своем месте.
— Может познакомишь меня с основами грабежа?— воин лежал, закинув руки за голову и глядя на Асель.
— Может и познакомлю,— ответила она, снимая ботинки.— Для этого у нас есть еще целая неделя.
Вслед за ботинками на стул полетела куртка и кожаный жилет, а чуть погодя и штаны. Сигвальд с неким удивлением смотрел на Асель, которая осталась в одном нижнем белье и рубашке и ничуть не смутилась, встретившись взглядом с воином.
