Асель уже почти закончила с перевязкой, когда почувствовала, что Сигвальд совсем обмяк и бессильно повис на ее руках, его голова запрокинулась назад, глаза были прикрыты. Осторожно положив его на тощую подушку, Асель проверила дыхание, послушала сердце, приложив ухо к груди.
— Наконец-то,— тяжело вздохнула она.
Собрав свои вещи, которые она бросила прямо на пол, чтоб не мешались, Асель заперла дверь на засов, который казался надежнее замка, и, еще раз взглянув на Сигвальда, выскользнула в окно.
Степнячка всегда без труда ориентировалась на местности и даже наступление темноты не могло сбить ее с толку. Она двигалась быстро и тихо, стараясь оставаться в тени, невидимой для случайных запоздалых прохожих и изредка возникающих стражников. Асель торопилась и, проходя мимо какой-то конюшни, с трудом удержалась от соблазна присвоить чужую лошадь.
"Нет, так я попадусь быстрее",— думала она, ускоряя шаг.
Деловой Квартал встретил Асель горящими окнами домов, хорошо освещающими все закоулки, и многочисленными горожанами, которые разгуливали по опрятным чистым улочкам и даже не думали еще ложиться спать. Из шикарных заведений, которые язык не поворачивался назвать трактирами и кабаками, доносилась музыка и песни, веселый гам нарядной толпы.
Слиться с толпой казалось невозможным для Асель, которая выделялась своей одеждой среди дам в длинных платьях и мужчин в парадных сюртуках, однако на практике на нее никто не обратил внимания, в том числе и стражник, с которым она едва не столкнулась нос к носу.
Вскоре она достигла улицы Васта ре Гард и в растерянности остановилась перед домом номер десять. Длинное трехэтажное каменное здание светилось десятками окон, странные изогнутые трубы непонятного назначения на стенах отсвечивали медными боками, поддерживаемые каменными скульптурами фантастических созданий.
— Это и есть десятый дом?— фыркнула Асель, озадаченно осматривая бессчетные окна.— Вот урод...
— Под словом "урод" вы подразумеваете химеру над входом или кого-нибудь, кто пригласил вас, указав только номер дома?
От колонны, подпирающей массивный козырек над крыльцом, отделился молодой парень в модной черной рубашке, по-пижонски расстегнутой до середины груди. Пока Асель соображала, что ответить незнакомцу, он продолжил разговор сам.
— По вам нельзя сказать, что вы способны обидеть каменную горгулью, уже не первый век страдающую от подобных нападок. Значит вы, милая девушка, кого-то ищете.
Ослепительно улыбаясь, парень называл Асель милой девушкой, даже не видя ее лица, скрытого капюшоном. Разговоры с незнакомцами не входили в планы степнячки, но он был ее единственной надеждой найти того, кто был действительно нужен.
— Фимал Понн Леге,— сказала Асель.
— Скажите честно— он ведь вам не для того, чтобы людей лечить?— незнакомец нахально усмехнулся.
— Где его найти?— настроение у Асель было неподходящим для шуток.
— Вижу, вы настроены серьезно, таинственная незнакомка. Что ж, пойдемте,— парень галантно распахнул двери перед Асель, которая, войдя в парадное, схватилась за рукоять кинжала, висевшего на поясе. На всякий случай.
Оглядев девушку еще раз, незнакомец отвел ее на второй этаж и, остановившись перед одной из дверей, громко забарабанил в нее.
— Фимал! Хватит спать— счастье свое проспишь! К тебе пришли!— крикнул он в замочную скважину.
Через минуту на пороге возник заспанный, закутанный в простыню студент-медик с растрепанными волосами и отпечатком собственной руки на щеке. Ничего непонимающим взглядом он уставился на посетителей.
— Благодарю,— сказала Асель парню в черной рубашке и без приглашения шагнула в квартиру Фимала, захлопнув дверь перед носом незнакомца, который как раз собирался что-то сказать.
Не дожидаясь, пока начинающий лекарь соберется с мыслями, степнячка сняла капюшон.
— Асель?— удивленно спросил он, протирая глаза.— Не ожидал увидеть тебя тут, но я очень рад...
— Фимал, слушай,— начала степнячка, но студент медик, наконец проморгавшись, перебил ее обеспокоенным возгласом.
— У тебя кровь на щеке! Ты ранена?— он хотел было броситься к ней, но остановился, едва не уронив простыню.
— Не я, но мне очень нужна твоя помощь. Это очень личное дело,— выразительно сказала она.
— Да, да, я понимаю. Конечно, я помогу... Только мне надо одеться и собраться,— сказал он, убегая в соседнюю комнату.— Расскажи мне кое-что о раненом, это может быть важно.
Пока Фимал одевался, почему-то издавая при этом жуткий грохот, Асель покорно отвечала на вопросы о том, кто ранен, о месте и тяжести ранения, кровопотере и тому подобных мелочах, представляющих интерес для лекарей.
— А он в сознании?
— Надеюсь, что нет,— Асель поймала на себе удивленный взгляд Фимала, выглянувшего из комнаты.— Долгая история. Я дала ему снотворного, а то он мог навредить себе.
— А что именно ты ему дала? И сколько?
— Ягоды с медвежьего куста, штук пять-шесть, не считала.
— Тогда есть шанс, что он и вовсе не придет в сознание. Это опасное растение, и если у твоего друга слабое сердце или недостаточная масса...
— Я не первый раз кормлю друзей медвежьими ягодами и знаю, как они действуют. А если мы будем тут рассусоливать, он проснется и наломает дров.
Быстро кивнув, Фимал вышел вслед за Асель. Чем больше они углублялись в дебри Бедняцкого Квартала, чем чаще степнячка шикала на него и заставляла держаться в тени, тем больше студентом овладевала тревога. Он знал, что рано или поздно каждый лекарь сталкивается с такими "совершенно особенными" пациентами, лечение которых может влиять на доктора пагубнее, чем лечение чумных. Впрочем, он помнил рассказы своего старого наставника, который утверждал, что отказ лечить такого больного мог быть еще более опасен, чем согласие.
Во все время похода Фимал молился Ринкоанду, духу солнца и покровителю врачей, чтобы он не оказался свидетелем такой тайны, хранители которой живут очень недолго.
Наконец, Асель остановилась и ничтоже сумнящеся полезла на отвесную стену какого-то здания. Фимал стоял внизу в нерешительности— он знал себя как отвратного скалолаза, но наставник учил его не бояться трудностей и делать все ради спасения пациента. Но для верности студент все же спросил Асель, необходимо ли ему проникать в дом таким же образом.
— Не надо,— сказала она, критически оглядев Фимала, стоящего внизу с запрокинутой головой.— Войди по-человечески, а то убьешься еще, а ты мне пока нужен.
Фимал нервно сглотнул, услышав слово "пока", которое в таком контексте пугало его до дрожи в коленях и навевало самые мрачные мысли. Он был уже не рад, что когда-то решил познакомиться с красивой степнячкой.
Оказавшись в комнате, Асель с облегчением отметила, что Сигвальд оставался в том же положении, в котором она оставила его около часа назад— дыхание было неглубоким, сердце билось медленно и слабо, но и кровотечение заметно ослабилось и только благодаря этому он был еще жив.
Фимал, вошедший через несколько секунд, боязно оглядывался, но скоро взял себя в руки и приступил к осмотру.
— Этот парень родился не в рубашке, а в кольчуге,— сказал он.— Попади стрела чуть выше или левее, она разнесла бы ему кости так, что не собрал бы ни один лекарь. Потом ему вдвойне повезло, что ты разбираешься в травах— во-первых, его не убили медвежьи ягоды, во-вторых, его не убило кровотечение, которое без них было бы намного сложнее остановить.
— Тебе чем-нибудь помочь или не мешать?— спросила Асель как можно более мягко, чтобы хоть как-то успокоить заметно нервничающего Фимала. Ей не очень-то нравились доктора с дрожащими руками.
— Я справлюсь. Ты просто следи за ним,— сказал лекарь, протирая руки спиртом.
Асель обещала так и сделать, но выполнила свое обещание лишь наполовину— большую часть времени она наблюдала за тем, как Фимал извлекает стрелу, обрабатывает и зашивает рану. Степнячка по привычке запоминала все, что делал лекарь— на всякий случай, вдруг пригодится— и лишь изредка поглядывала на Сигвальда.
Сквозь глубокий сон, граничащий с тяжким бредом, воин чувствовал дикую боль в плече, но ни пошевелиться, ни открыть глаза он был не в силах. Ему казалось, что на груди у него лежит тяжелый мешок с мокрым песком, а к рукам и ногам привязаны пудовые гири. Когда дурман медвежьих ягод наконец начал покидать его голову, Сигвальду удалось открыть глаза.
Первое что он увидел перед собой— мутный и двоящийся совершенно незнакомый парень, окровавленными руками ковыряющийся в его плече; второе— Асель, увлеченно наблюдающая за действиями незнакомца. Все это походило на плохой сон.
Сигвальд глухо застонал и попытался повести плечом, но это ему не удалось— отчасти от слабости и воображаемых пудовых гирь, отчасти оттого, что Асель, вовремя заметив приход воина в сознание, вцепилась в его руку.
— Кто?..— только и смог выдавить из себя Сигвальд, который чувствовал себя намного хуже, чем утром после пьянки с Оди в безымянной деревне.
— Я знаю его. Он никому не скажет, так ведь?— с ударением на последней части фразы сказала Асель, обращаясь к Фималу, который утвердительно затряс головой.
Сигвальд не стал ни спорить, ни выспрашивать подробностей, для этого у него не было ни сил, ни желания. Тем более, после извлечения стрелы, которая до этого нещадно терлась о кость, причиняя сильную боль, воин почувствовал облегчение.
— Надо кое-что проверить,— объявил молодой лекарь и тут же слегка надавил раненому на ключицу, в ответ на что Сигвальд нашел в себе силы высказать эскулапу все, что о нем думает.
— Кость все-таки треснула,— сказал Фимал, дождавшись, пока поток проклятий иссякнет.— Но это хорошо. В том смысле, что только треснула. Если я доживу до старости, то напишу книгу о чудесных медицинских случаях и назову ее "Рожденные в кольчуге".
Асель укоризненно посмотрела на медика, непрозрачно намекая, что он отвлекся от своих прямых обязанностей, и Фималу стало в самом деле не по себе. Он еще не был уверен, что выйдет живым из этой таверны.
— Руку надо зафиксировать на груди— это обеспечит покой и кости, и ране, пока все не заживет,— снова очень серьезно произнес он.
Пока Асель пыталась приподнять обессиленного северянина, который теперь казался еще тяжелее, чем раньше, Фимал накладывал тугую повязку. Закончив с этим, студент посмотрел на Асель с надеждой и ожиданием.
— Пойдем,— сказала она, оставив Сигвальда.
Фимал нерешительно мялся в темном узком коридоре— ему было страшно поворачиваться спиной к степнячке, хотя ничего в ее поведении не выдавало враждебности. Она тоже стояла, очевидно, ожидая от медика чего-то и это вызывало у него еще больше опасений.
Чтобы заполнить паузу, лекарь стал давать рекомендации по уходу за раненым, часто повторяясь и сбиваясь, но Асель знала это и без него и явно ждала чего-то другого.
— Сколько я должна?— прямо спросила степнячка, не выдержав недогадливости молодого врача.
— Что?.. Нисколько... Я просто... Можно я просто уйду?
Такая постановка вопроса несколько озадачила Асель, но отказ лекаря от награды заставил отказаться от расспросов, во избежание переосмысления им ситуации. Степнячка чувствовала нечто вроде благодарности— чувства настолько для нее необычного, что она не могла даже с уверенностью сказать, оно это было или нет.
Движимая порывом того самого чувства, она быстро и крепко обняла лекаря, который с замиранием сердца все еще ждал удара ножом в спину.
— Спасибо тебе,— сказала Асель, сразу после чего хлопнула дверью, оставив удивленного лекаря в коридоре одного.
Оставшись наедине с Сигвальдом, она внимательно всмотрелась в его лицо и все еще затуманенные серые глаза— воин был бледен и по нему было невозможно понять, что он чувствует— то ли боль, то ли, наоборот, избавление от страданий.
— Хочешь пить?— спросила степнячка.
Сигвальд кивнул. Он пил долго и жадно, наслаждаясь каждым глотком прохладной воды из кувшина, который Асель поднесла к его губам.
— Асель,— произнес он охрипшим голосом.
— Что? Хочешь чтобы я извинилась за то, что не сделала, как ты просил?— нервы степнячки, весь вечер натянутые как струны, лопнули в один момент.— Хорошо. Извини, что я накормила тебя снотворным и пошла за лекарем, вместо того, чтобы позволить тебе умирать в агонии до самого рассвета.
— Асель,— повторил он со слабой улыбкой.— Я хотел сказать, как хорошо, что ты не привыкла слушать идиотов. В особенности одного, самого упертого.
Степнячка раздосадовано махнула рукой.
— Я сегодня тоже облажалась. Я не хотела, чтобы все получилось так. Я ничего не знала. Прости.
— А что с Оди?— внезапное воспоминание кольнуло Сигвальда в самое сердце.
— Я не знаю.
Воин с сожалением покачал головой.
— Так не должно было быть. Он был вообще не при чем.
Асель не ответила— она чувствовала свою ответственность за судьбу бедного инженера и свою вину перед ним. И на этот раз не было никакой возможности переложить этот груз на других.
Рассвет застал степнячку на полу, дремавшей в неудобной позе, облокотившись о кровать Сигвальда. Она проснулась от тихого, но настойчивого стука в дверь. Потирая занемевшую шею, она неслышно подошла к двери и заглянула в одну из многочисленных щелей— на пороге стоял сам алтургер Кеселар.
Приоткрыв дверь, она тихо вышла в коридор.
— Как Сигвальд?— обеспокоенно спросил он, пытаясь заглянуть в комнату.
— Жив. Относительно здоров. Трещина в ключице и дырка в плече— это меньшее, что с ним могло произойти.
Асель по непонятным причинам все еще испытывала неприязнь к старому рыцарю, потому отвечала сухо и не слишком любезно.
— Позволь мне взглянуть на него,— произнес Кеселар, ни чуть не обижаясь на прохладный тон дерзкой степнячки.
— Он спит. Он очень устал.
— Я тихо,— сказал он и, мягко отстранив Асель, заглянул в комнату.
Рыцарь даже не стал переступать порог, опасаясь, что скрипнувшая половица разбудит раненого. Увидев собственными глазами мерно вздымающуюся грудь воина с прибинтованной к ней рукой, он успокоился и прикрыл дверь.
— Послушай,— начал он.— О тебе я знаю немного— только твое имя и то, что за последние недели ты не единожды спасала Сигвальда от смерти. Этого достаточно, чтобы я проникся к тебе уважением и доверием. То, что произошло этой ночью, похоже на досадное недоразумение, потому я хочу попросить тебя: не бросай его, пока ему нужна твоя помощь.
Асель с удивлением смотрела на рыцаря, который не пытался приказывать ей, не проявлял враждебности, а вовсе наоборот, говорил о доверии и уважении и просил об услуге. Это никак не укладывалось в привычную для нее модель мира.
— Возьми это,— Кеселар протянул ей тяжеленький мешочек и сложенный в несколько раз лист бумаги.— Этого должно хватить на лечение и все расходы. В письме есть все указания Сигвальду на счет его действий, когда он полностью поправится и сможет отправиться в путь. Его лошадь я оставлю в конюшне. Что касается тебя, я был бы рад отблагодарить тебя за труды, но не все рыцари так богаты, как принято считать.
