— Смотри, Ос, и дождь как раз кончился.
Гемма Лой проснулся. Прищурившись, он смотрел на нас и улыбался.
— Что-то ты, Олие, так и не пошла?
— А мы сейчас вот вместе с Осом пойдем, гемма Лой, можно? — спросила я, понимая, что старый улла очень переживает за своего больного сына и очень даже может быть против.
Но Ос воспротивился.
— Я уже не маленький, О, и могу решить сам! — хмуро сказал он.
А гемма кивнул головой.
— Да, Олие, Ос всегда был отчаянным мальчишкой, и только этот год я вижу моего сына всё время дома, — и так грустно он это сказал, что у меня больно сжалось сердце.
— Неужели ничего нельзя с этой бедой поделать? — тихо сказала я. — Хотя, что я говорю...
Старый улла молчал. А Ос гневно замотал головой и зажал уши руками. Тихо потрескивали дрова в печи. На улице хлопнула соседская дверь...
— Бродяги рассказывают, — вдруг проговорил гемма Лой, — что в Гелании вы, люди, умеете лечить такие болезни. Но как туда попадёшь? Если даже никто не знает, есть ли она на самом деле...
Ос обернулся ко мне и, упрямо вздёрнув подбородок, спросил:
— Ну, так мы идём? Или нет?
* * *
Забравшись в мешок, Ос долго там гнездился, психовал, вылезал из него и вновь забирался. Наконец он скомандовал мне:
— Ладно, пойдёт.
Я приподняла мешок и надела лямки на плечи. Чувствовалось, что верёвки будут мешать, но гемма Лой, заметив моё сомнение, уже рылся в сундуке. И вскоре протянул кожаную, изрядно потёртую безрукавку. И, действительно, верёвки через толстую кожу давили меньше. Оглянувшись через плечо, я встретила настороженный взгляд волнующегося Оськи, и подмигнула ему:
— Ну! Показывай дорогу, Сусанин!
— И ничего я не с усами, — проворчал мальчик, но указания степенно выдал, — сначала до родника... Надеюсь, это-то ты знаешь?
Я уже вышла на улицу, и, посмотрев на хмурое, набрякшее дождливыми тучами небо, сошла с крыльца.
— Знаю, — ответила я.
Идти было легко. С ветвей сосен и осин падали капли. Тёплый, сырой воздух, пропитанный запахом хвои и трав, до того сладко было вдыхать, что сразу вспоминался другой, воздух Ошкура, смрадный от копоти и пыли... И не верилось, что всего каких-то несколько дней отделяют меня от того жутко-чёрного мира...
Мы с Оськой уже подходили по тропинке к каменной купели, когда он опять направил меня на путь истинный.
— Потом свернёшь направо, — сказал маленький улла, продолжая копошиться у меня за спиной.
— К оврагу? — спросила я, — там ещё статуэтка глиняная стоит...
— Не статупетка, — строго поправил меня Ос, — это хранительница деревни нашей, Уллаелле.
— Так, значит, книга преданий — её? — удивилась я.
— Её. Уллаелле успела написать книгу, до того, как ланваальдец купил её мысли на ярмарке.
Быстро шагая по мокрой траве, я растерянно слушала Оса. Второй раз уже слышу о том, как покупают чьи-то мысли, и даже подумать не могла, что это может быть правдой.
— Ос, вот объясни ты мне, что значит, купил её мысли на ярмарке? Это как?..
Ещё поворот. Показался родник. Вода, переливаясь через край купели, с плеском падала в озеро. Из-за шума воды я не услышала, что сказал мне Ос.
— Что? — переспросила я.
— Тихо, — прошипел он, — это Виса...
К роднику с другой стороны подходила та самая женщина, которую я встретила тогда у Уллаелле. Она двигалась, словно не замечая нас, хотя я шла по той же самой тропе навстречу ей. Однако, зачерпнув большим узкогорлым кувшином воду из купели, Виса проговорила:
— Как поживаешь, Ос э Лой?
Я в это самое время поравнялась с ней, и остановилась, потому что маленькая ладонь мальчика легла мне на плечо, словно прося притормозить здесь.
— Хорошо, Виса Лэя, — ответил он.
— Как твои ножки, хороший мой? — обернулась Виса, ставя кувшин на землю.
— Плохо, Виса Лэя.
Она стояла близко. Её внимательные глаза, скользнув по мне, смотрели теперь на Оса, выглядывавшего из-за плеча. У меня было странное чувство, что я почти осязаю тепло, исходящее от неё.
— Ты помнишь, Ос э Лой, что я просила тебя забыть свои плохие мысли? — спросила женщина.
Ни тени улыбки не было на этом лице. Тёмные большие глаза с тяжелыми веками, с гусиными лапками мелких морщинок, протянувшихся от внешнего угла их, казалось, застыли неподвижно.
— Помню, Виса Лэя, — проговорил Ос, — заберите их у меня все... Но их останется столько же.
Мне послышалось знакомое раздражение в голосе маленького уллы, и я проговорила, надеясь, что разговор изменит своё неприятное направление:
— Мы шли к вам, Виса Лэя. Это я просила Оса проводить меня, и он согласился.
Женщина посмотрела на меня и ответила:
— Ос э Лой всегда был смелым уллой. В его груди бьется храброе сердце. Что же тебя, Олие, ведет ко мне?
— Она хочет увидеть книгу преданий, Виса Лэя, — опередил меня Ос, уже выбравшись из мешка на плечо и облокотившись острыми локтями об меня, — а я так соскучился по Бублику!
Тут я впервые увидела, как улыбка мелькнула по неподвижному её лицу. Уголки губ дрогнули едва, и глаза вдруг стали беззащитными, словно спала маска.
— Бублику обрадуется тебе, Ос э Лой, — проговорила она тихо, и посмотрела всё с той же грустной улыбкой на меня, — идите за мной.
Она кистью маленькой руки поманила кувшин с водой с земли, и, когда он поднялся, пошла. Кувшин же поплыл медленно за ней. Однако через пару шагов Виса очертила взмахом руки в воздухе перед собой фигуру, похожую на большой прямоугольник. Этот прямоугольник принялся темнеть на глазах...
— Это дверь в её дом!.. — зашептал горячо мне на ухо Ос.
И вот уже дверь, деревянная старая, повисла в воздухе перед нами. Виса оглянулась и кивнула головой, приглашая следовать за ней. Толкнула дверь, которая со скрипом отворилась.
Кувшин чинно последовал первым. Потом я и Ос. Что-то загремело и затявкало там, впереди, в глубине дома...
И навстречу нам выкатился с визгом и лаем пушистый клубок. Он оказался у нас под ногами, умудрившись попасть под кувшин, и зад этого заполошного существа наподдал кувшин из-под низу. Вода плеснула ему на спину, существо заверещало, сигануло на меня и уже через мгновение восседало на моей голове...
Ос хмыкнул.
— Ничего смешного не вижу, — пробубнила я, поскольку видела я лишь свесившийся у меня перед носом чей-то зад, пусть и пушистый.
— Бублику! — воскликнул Оська, и я почувствовала, как мальчик ухватил это весьма жизнерадостное существо и потянул на себя.
Бублику же отчего-то понравилось на моей голове, и он вцепился всеми силами мне в волосы. Вода капала с его спины мне за шиворот.
— Оставь его там, Ос! — поморщилась я, когда поняла, что обезумевшего Бублику просто так не отодрать от головы, или только с частью моего скальпа. — Он, наверное, решил там свить гнездо...
— Бублику! — укоризненно проговорила Виса и сняла перепуганное существо с меня. — Вот вы и познакомились, Олие, — улыбнулась она. — Проходите.
Из маленькой прихожей мы сразу попали в небольшую, светлую комнату. Два окна с лёгкими желтоватыми шторами, маленький диванчик, обтянутый тканью в цветочек, с гнутыми ножками и с множеством подушечек, три кресла. Всё это стояло посредине комнаты, вдоль стен же её тянулись шкафы с книгами. Небольшой овальный столик перед диваном тоже был завален книгами. А в одном из кресел уже восседал Бублику. Существо непонятное совершенно, что-то среднее между белкой и собакой. На коротких лапках, с длинным пушистым хвостом, с ушами-кисточками. Чёрные глаза-бусины следили за мной настороженно, а когда из своего мешка выбрался Оська, Бублику, восторженно тявкнув, оказался в одно мгновение возле него.
Виса Лэя уже сняла свой плащ и осталась в домашнем, длинном платье в мелкий горошек. Если бы не морщинки на её серьезном лице, то она легко сошла бы за молоденькую девушку, — такая она была худенькая и маленькая ростом.
— Садитесь, друзья мои, — сказала она негромко, — сейчас будем пить горячий шоколад с булочками с корицей. Как ты любишь, Ос...
А Ос уже висел вниз головой, заглядывая под кресло. Бублику от него прятался, а потом неожиданно выскакивал и ловил его за руку. В миленькой его пасти виднелись хорошенькие такие зубки, которые с легкостью бы разгрызли, например, куриную лапку. "Вот тебе и белочка!", — озадаченно смотрела на это веселье я.
А на столе тем временем появились маленькие белые чашечки с дымящимся шоколадом и блюдо с миниатюрными круглыми булочками, посыпанными сахаром и корицей.
— А ты, Олие, любишь шоколад? — спросила Виса Лэя, усаживаясь на диван напротив нас. — Ты ведь из Асдагальда?
— Люблю, правда, мне он больше нравится застывшим. Хорошо слопать целую плитку горького шоколада, это просто песня! — рассмеялась я.
Она очень внимательно слушала меня, словно пробовала мои слова на вкус. Тень удивления мелькнула в её глазах при моих последних словах. И она улыбнулась.
— У нас шоколад ведь привозят именно из Асдагальда, тайными тропами и знаниями попадая к вам. Ос э Лой, кушай, — она подала мальчику чашечку шоколада, и положила на край его блюдца булочку. — Сколько раз просила старого Бакару привезти мне семечко, чтобы вырастить у себя такое дерево.
Я пожала плечами:
— Такие деревья растут в очень тёплой стране, там очень много солнечных дней, вряд ли здесь, в этих лесах будет расти оно.
— У Висы Лэи есть дверь и в тёплую страну, О! — сказал Ос, опустошив свою чашку в два глотка, и теперь дожёвывая булку, а одной ногой отмахиваясь от неуёмного Бублику. — Покажите ей, Виса Лэя...
— Покажу, обязательно покажу, Ос э Лой, — с улыбкой ответила Виса. — Бублику, оставь Оса, я тебе положила угощенье на кухне.
Бублику, еле выбравшись из-под дивана, потрусил в соседнюю маленькую комнатку, вход в которую виднелся по правой стене и был прикрыт дверью.
А Виса Лэя смотрела на меня и улыбалась. Удивительно доброе и мудрое лицо было у этой женщины. Казалось мне, что она видит меня насквозь. А я и не думала ничего скрывать.
— Знаете, Виса Лэя, чем дольше нахожусь здесь, тем больше удивляюсь этой стране, — проговорила я, — само то, как я попала сюда, потом Ошкур, потом пирамида, отделившая меня от самой себя... теперь ваша дверь в тёплую страну... Неужели она действительно существует? А торговля мыслями на ярмарке мне до сих пор не дает покоя!
Пока я сумбурно выдавала свои вопросы, она сидела молча и улыбалась.
За окном опять застучал дождь. Однако, при упоминании о торговле мыслями, она нахмурилась.
— Торговля чужими мыслями — это отвратительное явление, которого никогда не было раньше в Вересии, — тихо проговорила она. — В этом суть Ошкура, залезть в чужие мысли, с полным пренебрежением к живому существу, они делают это цинично, в своих, только им известных целях, а всё ненужное продают на наших ярмарках. В маленьких стеклянных скляночках. Приветствуются ужасы, страхи, мании, безумства... Всё это с азартом поглощается нашей молодежью... Это, к сожалению, модно.
Я слушала её, и было странно, как её слова перекликаются с моим собственным миром.
— Не будь этих скляночек, — сказала я, — ваша молодежь найдёт другие способы изменить своё состояние, у нас это наркотики, алкоголь... Мой друг, который каждую ночь уходит и возвращается пьяным, а мать его ждёт, и вновь и вновь просит не пить, удивляется и говорит ей: зачем ты — зря всё это... А она ему: мне бы, говорит, ночь простоять и день продержаться, а там, может быть, тебе покажется скучным и ненужным все то, что ты делаешь сейчас...
— Это страшно, видеть, как погибает дорогой тебе человек, — тихо ответила Виса, — и ждать, иногда, нет сил, потому что знаешь, что промедленье смерти подобно.
Она встала и отошла к окну. А Ос прошептал мне:
— Её сын ушел к ивенгам, он подсел на крэб...
— Крэб? — переспросила я.
— Крэб — это то, что собирают зеточки, — шептал он, — трахнет по башке, сознание потеряешь, а они его собирают...
— Да, и передают своим хозяевам, — неожиданно заговорила, все также не оборачиваясь, Виса, — а те, отобрав нужное себе — сведения о стране, знание, остальное как-то обрабатывают и в стеклянных бутылочках переправляют обратно. Здесь же их уже ждут... тысячи крэбберов. Только это уже не только мысли, что-то ещё неуловимо меняет сознание тех, кто принимает крэб. Это уже нелюди.
Повисла тягостная тишина. Оська сопел сонно, забившись маленьким телом в угол мягкого кресла, Бублику свернулся клубком рядом с ним, и иногда приоткрывал глаза-бусины и смотрел на хозяйку. Виса Лэя стояла у окна, обхватив себя руками, словно ей было очень зябко в этой тёплой комнате, и, казалось, лишь струи дождя, стекающего по стеклу, говорили о чем-то с нами, успокаивали, убаюкивали...
Часть 8
* * *
Когда появился этот звук? Тихий, скребущий... Не знаю. Сначала мне казалось, что это ветка шебаршит по стене, качаясь от ветра, потом он слился с шумом дождя.
И вдруг он стал отчётливым, резким. Звук уже был в доме.
Виса Лэя быстро оглянулась и отыскала глазами Бублику, но тот мирно посапывал под моим креслом... посмотрела на Оса... Словно не доверяя себе, своему предчувствию.
А оно, это предчувствие, вдруг сдавило мне глотку так, что перехватило дыхание. Опасность... и очень близко. И я видела, что Виса тоже чувствует, что и я.
Бублику выбрался из-под кресла своим длинным, коротконогим туловищем и, усевшись напротив хозяйки, замер, не шевелясь. Он не скулил, не гавкал, а молчал. И в его молчании было что-то особенно жуткое, словно он знал, чего испугалась его хозяйка.
Я покосилась на Оса, и встретилась с его настороженным взглядом. Побелевшие губы его прошептали:
— Еллой...
— Ты прав, малышшш, — тихий шепот, от которого у меня волосы встали дыбом, раздался неожиданно сверху.
Шаги на потолке. Остановились. Я отшатнулась. Передо мной, свисая с потолка вниз головой, покачивался мужчина. Он безразлично смотрел на меня полуприкрытыми глазами, из уголка его синих губ стекала тонкая струйка слюны. И вдруг он протянул ко мне руку. Но рука его прошла ещё немного ниже и ухватила заскулившего жалобно Бублику. Зверёк повис в воздухе.
— Бублику, дружищщее... — прошептал мужчина сонно.
— Ты пришёл, сынок... — проговорила тихо Виса Лэя.
Она беззвучно подходила сзади.
Мужчина молчал. Его пушистые уши висели, как тряпичные. Казалось, он спит с открытыми глазами. И вдруг он облизнул сухие губы. И бросил Бублику. Тот шмякнулся тяжело об пол и, скуля, забился под диван.
— Простые мысли... — прошептал Еллой.
На ладонь его из рукава просторной, словно бы не по росту, грязной туники скользнуло железное насекомое, которое было размером с куриное яйцо.
— Это зетка, О, не дай ей вырасти! — крикнул Ос, а мужчина протянул к нему свободную левую руку и зажал рот.
— Молчи, Оська, — шептали синие губы.
А полузакрытые глаза по-прежнему были безразличны ко всему. Насекомое же, выпрастывая из-под брюха лапы, увеличивалось с каждым мгновением всё больше. И уже свешивалось туловищем с ладони...
