Все течет, все изменяется(Общий Файл)

— Вы только не волнуйтесь, ее жизнь вне опасности, — добавила она сразу же, видимо, побоявшись что я опять начну всхлипывать и завывать.

— Ясно. — Я разочарованно вздохнула, уже вполне совладав с собой, — И как долго это продлится? Я понимаю, что каждый случай особенный, и все зависит от динамики, но хотя бы примерно?

— Около двух недель. Помимо базовой настройки ритма предстоят еще наблюдения за совместимостью. Нам пришлось заменить более сорока процентов мышечной ткани, а это, к сожалению, увеличивает вероятность отторжения. Я дам вам знать, когда посещения будут возможны.

— Спасибо, -смирилась я, — Так до скольких мне сегодня нужно подвезти одежду?

— Мы открыты до пяти вечера. Передайте все дежурной медсестре в регистрации, — с этими словами Ирэна Николаевна попрощалась и отключилась.

* * *

Уже смеркалось, когда я, наконец, добралась до родного дома. Было где-то около семи вечера, и народ, груженный пакетами с продуктами, активно спешил мимо детской площадки домой, к теплу батарей, запаху борща и вечерним сериалам. В окнах близлежащих зданий один за другим вспыхивали цветные абажуры, похожие на фруктовые леденцы, и загорались белесые экраны телевизоров. Подростки, взъерошенные и нахохленные как воробьи, сбившись в кучку вокруг единственной лавочки, курили и согревались анекдотами и дешевым пивом. Чуть позже, когда подморозит, они переместятся в какой-нибудь подъезд и будут там горланить песенки, раздражать жильцов и пугать подъездных кошек.

Мне же спешить было не куда, и я, усталая, с блуждающим взглядом, медленно брела по ледяной дорожке к подъезду. Под ногами чуть слышно скрипел соленый песок, разбросанный дворником. С темного неба сыпались крупные хлопья, наряжая в шубы чахлые деревца, и обеспечивая работой утреннюю смену дворников.

Дежурная маг-медсестра, принявшая вещи, оказалась добросердечной болтушкой лет сорока. Мы разговорились, она напоила меня чаем с баранками, и неожиданно расчувствовавшись, разрешила взглянуть на бабушку. Одним глазком, конечно. Минут десять мы петляли темными коридорами. Как оказалось, богатенькие пациенты, и так всю жизнь прячущиеся от мира за заборами, охранниками и сигнализацией, болеть тоже предпочитали за десятью сантиметрами заговоренной стали. Коридор то и дело перегораживали тяжелые светящиеся двери. Медсестра прикладывала к замку пухлую руку, дверь открывалась, и мы шли дальше.

Маг-терапевтическая палата оказалась больше похожа на логово системного администратора. Распознать лицо бабушки среди проводов, многочисленных пиликающих мониторов и трехмерных проекций сердца, висевших прямо в воздухе, оказалось очень не просто. К моему удивлению, Варвара Кузьминична улыбалась. Весело и счастливо, будто бы видела хороший сон....

-Это все наш маг-анестезиолог, — шепнула медсестра, проследив за моим взглядом, — Затейник с фантазией. Пациентам в трансе всяческие сказки показывает. Вот лежала у нас недавно девочка с лейкемией. Так она у него, пока кровь чистили, принцессу спасала в образе маленького сантехника, прыгала за грибами и давила попой динозавров. Ей очень понравилось! Сказала, что ради такого готова болеть хоть три разу в неделю. И смех, и грех! Родители аж побелели после этих ее слов. Побоялись, что сбудется. А вашу бабушку он, наверное, феей какой заделал, или волшебницей. Вон как она улыбается. Точно принцесса, говорю вам! Говорят, каждую операцию что-то новое выдумывает...

Из больницы я уходила практически счастливая. Бабушка точно будет жить. От этой мысли хмурое небо тут же обрело цвет, став снова кобальтовым, снежинки заискрились и завертелись, а люди вокруг вдруг показались такими добрыми и живыми, что я едва справилась с порывом расцеловать первого встречного, к слову оказавшегося упитанной теткой в тулупе и с тележкой-каталкой. Едва ли она оценила бы мой порыв.

Конечно, я понимала, что записка с корявым 'Большое спасибо! Мне срочно нужно в больницу!' не будет достойной благодарностью за сделанное для меня Александром. Если спасение жизни вмерзающей в ступеньки университета сокурсницы еще как-то вписывалась в мое понимание рядового человеколюбия. В конце концов, я тоже не смогла бы пройти мимо замерзающего человека. То вот дорогостоящий подвиг по спасению не знакомой старушки — уже не очень. Наверняка за эту помощь мне еще придётся расплатиться по полной программе.

Но сегодня, сейчас, я приказала себе не думать о плохом. В том числе и о том, что я буду есть завтра, чем платить через месяц за электричество, отопление и газ с водой. Ведь бабушкину пенсию я получить не могу, работы меня недавно лишил другой известный гран-маг, а на стипендию можно купить разве что пару десятков брикетов сухой онницевской лапши, которую и есть-то нельзя без страха за собственный желудок.

Капризный дверной замок, обычно заедающий, в этот раз открылся с первого раза. Бросив куртку на тумбочку в прихожей, я разулась и прошла на кухню, стараясь не смотреть по пути на бабушкины старенькие тапочки, сиротливо скучавшие в углу по хозяйке.

В холодильнике нашлись котлеты и кусок уже начавшего зеленеть сыра. Порывшись в полочке над плитой, я извлекла на свет начатую пачку макарон. Но едва я поставила чайник на плиту, как из окна, прямо в глаз, ударил через-чур яркий свет фар.

— Трусы богов всех континентов, — выругалась я, когда, белые пятна перестали прыгать перед глазами, и я смогла рассмотреть происходящее за окном.

К собственному ужасу, в яркофарой машине, лихо паркующийся под моим окнами, не смотря на сугробы, я узнала черный спортивный 'орфель' Вельса. Ноги сами понесли к входной двери. Первым порывом было закрыть ее на замок, привалиться спиной и зажмуриться. Но Вельс, наверняка, уже заметил свет в окнах кухни, так что прикидываться собственным отсутствием будет по меньшей мере глупо и не подобающе.

Звонка в дверь я ждать не стала. В тиши коридора едва слышно щелкнул замок, снова без всяких каверз, и дверь неспешно распахнулась. Филипп Вельс стоял в дверном проеме.

Верхней одежды гран-маг, видимо, не признавал в принципе. Не смотря на глубокий декабрь на нем снова были тонкие джинсы и белая рубашка с коротким рукавом, точная копия той, что была на гран-маге в лесу.

— Ну, — хмуро спросил Филипп, бросив на меня тяжелый взгляд исподлобья, — Так и будешь держать меня на пороге?

Дар речи куда-то делся, и я, вместо ответа, просто шарахнулась в сторону, давая ему пройти и врезаясь лопатками в вешалку с куртками. На голову откуда-то сверху плюхнулся старый берет с помпоном.

Признаться, я не думала, что Филипп будет разуваться. Богатых редко воспитывают в уважении к труду обычных смертных. Однако, ошиблась. Косо взглянув на мои босые ноги в тапочках, гран-маг опустился на одно колено и принялся развязывать шнурки.

Наверное, нужно было что-то сказать. Предложить чаю или просто спросить, в чем же причина этого вечернего визита, но я не могла. Так и стояла, вжавшись в вешалку, и растерянно рассматривала темную макушку в трогательной россыпи начавших таять снежинок.

— Я могу пройти на кухню? — Филипп поднялся на ноги и в упор посмотрел на меня. Зрачки в его серых глазах едва заметно сузились. Я тут же поспешно отвела взгляд. Прихожая, и без того маленькая, показалась мне совсем крошечной.

— К...к...конечно, — пролепетала я, тяжело сглатывая вязкий комок слюны.

Филипп ничего не ответил и молча прошел мимо, едва задев меня плечом.

* * *

Оказавшись на кухне, Филипп направился прямо к окну и на долгие три минуты застыл, молча уставившись на семейство мусорных баков во дворе.

— Что-то случилось? — тихо спросила я, нервно переминаясь с ноги на ногу у холодильника.

Филипп медленно обернулся и поднял на меня мрачный взгляд. Лист герани, уже много лет чахнувшей у нас на подоконнике, доверчиво ткнулся ему в бедро, туго обтянутое джинсой.

— Инга Кузина найдена вчера убитой.

— Кто?

— Секретарша в деканате. Ты с ней была знакома.

Повисло неловкое молчание, прерываемое лишь лязгающим тиканьем ходиков на стене. С усилием, но я-таки вспомнила маленькую вредную блондинку, пытавшуюся оставить меня без допуска на пару и угрожавшую переправить мне оценки. Кажется, на момент нашей встречи она была девушкой Вельса...

— Мне очень жаль, — растеряно проговорила я. Не понимаю, зачем он пришел с этой новостью ко мне? Едва ли совместное шастанье по заснеженному лесу сделало нас лучшими друзьями.

— Уголовное дело уже заведено, — медленно проговорил Филипп, не спуская с меня напряженного взгляда, — В ближайшие пару дней должен состояться твой допрос.

Ах да... Ну конечно же, для всех теперь Катерина Стрижанова — преемница дела Инги в Вельсовой постели. Стало быть, на допрос меня вызовут одной из первых, и едва ли мне удастся скрыть содержимое черепа от следователя, тем более — менталиста высочайшего класса. А именно такой будет приставлен к делу, где замешан дуэт Президента и Третьй Леди. Инга-то не только встречалась с гран-магом, но и работала на тетку президента. Едва ли следователь-менталист упустит из виду провалы в моей памяти, если Филипп проявит человеколюбие, и не станет программировать меня на самоубийство, а просто сотрет воспоминания. Наверняка, на это случай у них предусмотрена какая-то схема восстановления, иначе черта с два бы находились свидетели в делах с манталистами. А вот привидение заставить вспомнить забытое телом было невозможно...

Тиканье часов вдруг стало громким и вязким, заглушив собой мерное урчание холодильника за спиной. В руку ткнулась пузатая сахарница. Недолго думая я изо всех сил бросила ее Филиппу в голову и тут же кинулась вон из кухни. Я успела заметить, как сахарница застыла в воздухе, когда меня вдруг резко подбросило в вверх. Плита и раковина ушли куда-то вниз, перед глазами мелькнули пятно на потолке и крапчатый плафон лампы. Резкий удар спиной обо что-то твердое вышиб из легких весь воздух.

Когда я наконец смогла отдышаться, то первое, что я увидела, были чьи-то ноги в белоснежных носках. Чуть поодаль, рядом с ножкой стола, в россыпи кристалликов сахара, валялась деревянная ложка, выпавшая из сахарницы во время полета.

— Не заставляй меня делать тебе больно, — раздался над ухом голос Филиппа, и в тот же миг сильные руки сграбастали меня за подмышки, резко рванув вверх, и я оказалась прижата спиной к холодильнику. Стальные глаза оказались слишком близко. Настолько близко, что я видела темно-зеленую кайму радужки и длинные пушистые ресницы гран-мага. Еще пол-стука сердца, его зрачки сузятся, и .... Зажмурившись, я что есть силы уперлась ладонями ему в грудь в тщетной попытке оттолкнуть.

Горячие пальцы гран-мага скользнули по моим рукам, кандалами обвили запястья и без видимых усилий подняли и прижали их над моей головой.

— Прекрати истерику, — устало произнес он, отпуская меня, — я не собираюсь убивать тебя.

Поняв, что никто меня более не держит, я чуть приоткрыла правый глаз. Филипп стоял ко мне спиной, набирая номер на телефоне:

— Владимир, нужен ужин на двоих. Нет, не в ресторане. Завези на Левифанова 33, квартира 2.

Бросив на меня взгляд, Филипп добавил:

— И захвати что-нибудь от нервов.

* * *

Уже знакомый мне Владимир обернулся сверхъестественно быстро с кучей пенопластовых цветастых коробок. Мне показалось, что он и вовсе торчал под дверью и просто ожидал хозяйского вызова. Во всяком случае звонок в дверь раздался почти сразу. Я даже не успела удивиться тому, как пресловутая сахарница, все еще зависавшая в воздухе, беззвучно совершила аккуратную посадку на кухонный стол.

Запах от коробок шел умопомрачительный, мой желудок, уже несколько дней не видевший ничего солиднее сушек, громко заурчал, окончательно заглушив истерику. Ну раз кормит, практично рассудила я, собирая на стол, значит, я нужна ему по крайней мере сытой.

Вельс, меж тем, тщательно отмерил мне в стаканчик несколько капель из подозрительной темной склянки с замазанной этикеткой, принесенной Владимиром, и сунул в руку. В воздухе тут же запахло ацетоном. Пить предложенное очень не хотелось, но гран-маг так посмотрел на меня, что я тут же залпом опрокинула в себя противно пахнувшее предложенное. Вкус у это дряни оказался не многим лучше запаха, но уже через минуту я почувствовала, как по телу бежит приятное расслабляющее тепло.

Было что-то противоестественное в том, как мы с Филиппом молча сидели друг на против друга в антураже потертой клеенки, ситцевых занавесок в горох, уткнувшись в тарелки, и сосредоточенно пилили отбивные в томатном соусе. Судя по всему, ела я слишком жадно, и гран-маг побоялся, что я подавлюсь, и потому говорить начал только после того, как я прожевала последний кусок.

— Я вынужден подправить твою память, — невозмутимо заявил он, едва я принялась разливать чай, — Тебе нужны дополнительные воспоминания, чтобы ты могла опираться на них на допросе.

— Дополнительные воспоминания? — тут же напряглась я, не смотря на действие успокоительного, — То есть я буду помнить то, чего не было?

— Да.

— А разве на ментальном допросе не определят, где мои воспоминания, а где нет? — удивилась я столь странному предложению.

— На ментальном допросе, разумеется, определят. Но к тебе его применять не будут.

— С чего мне такая исключительность!?

Мимо окна с шумом проехала машина, и свет ее фар лизнул Филиппа в шею, скользнул по плечу и выбелили внушительный лоскут пластыря, прикрывавший уже знакомую мне рану, полученную гран-магом при падении из окна.

— Людей с синдромом Цефеиды ментальному допросу не подвергают. К тебе применят только эмпатическое сканирование.

Не выпей я предварительно успокоительного, у меня однозначно отвисла бы челюсть, ибо никакого синдрома Цефеиды у меня, я точно знала, не было. Диагноз перманентной нестабильности емкости природного накопителя магии, как иначе именовался синдром Цефеиды, получивший свое название в честь известной разновидности мигающих звезд, ставился магически одаренным людям, если глубина их колодца могла непроизвольно изменяться. Да-да, нормальные маги рождаются с уже сформированным колодцем, а с возрастом растет только количество энергии, которое они могут накопить. Это заболевание было наследственным, и проглядеть его было невозможно. При полном запасе и внезапно упавшей магической емкости, человека, в прямом смысле слова, переполняла энергия, и, по школьному закону физики, она либо спекала человека изнутри заживо, либо тот начинал искрить, как испорченная электрическая розетка, и ощутимо бился током.

— Ты имеешь в виду фиктивную справку от врача? Но в участке наверняка просканируют мне ауру и без труда определят, что никакого синдрома Цефеиды у меня нет. В мой колодец уже несколько лет умещается ровно девятисот единиц.

— Ты ошибаешься, — Филипп отставил чашку в сторону и откинулся на спинку стула, сложив на груди руки, — у тебя ярко выраженный синдром Цефеиды с диапазоном в двести шестьдесят единиц.

— Да быть этого не может! — я закрыла глаза

и прислушалась к себе. К моему ужасу Вельс оказался прав — верхняя кромка вибрировала, отзываясь едва заметной щекоткой под ребрами.