Все течет, все изменяется(Общий Файл)

Я пожала плечами, протягивая ей свою трубку. Правила так правила.

С большим трудом мне удалось найти означенный в извещении семнадцатый кабинет. Почему-то на третьем этаже и между сороковым и девятым, когда я тщетно пыталась найти его на первом. По всей видимости, в районной прокуратуре пользовались какой-то особой юридической логикой нумерации кабинетов, мне не известной. Вопреки ожиданиям, в этот кабинет очереди не было. Удивленно оглядевшись я, глубоко вздохнула, и, досчитав до десяти, постучала.

— Войдите, — услышала я хорошо поставленный низкий голос, прежде чем войти.

— Присаживайтесь, — следователь поднял на меня узкие карие глаза, — я старший следователь прокуратуры Чой Игорь Гынович.

Я еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть. Узкие глаза, характерное скуластое лицо... Интересно, имеют ли они отношение к моей анкете в одной известной социальной сети, где я формально присутствую. Благодаря Маринке, разумеется. Именно ей с год назад пришла в голову оригинальная идея представить меня, так сказать, сетевому сообществу. По велению ее левой пятки в поле 'интересы' у меня значатся 'горячие азиатские парни', а также 'азиатские сериалы'. Ни к тем ни к другим я интереса не испытывала, но Маринка таким образом надеялась привить мне модные нынче в женской среде интересы.

— Прошу, — следователь кивнул на небольшую коробочку сканера ауры, лежавшую рядом с дежурным стам-подчинителем. Я послушно положила правую ладонь на гладкую поверхность сканера, и сразу почувствовала, как каретка считывателя зашевелилась под пальцами, обдав кожу теплом.

— Катерина Стрижанова, — Чой подслеповато уткнулся носом в монитор, — двадцать один год, студентка МФИ, пятый курс. Проживает по адресу проспект Левифанова, дом тридцать три, квартира два. Подрабатывает маг-программистом в компании 'Леприкон'.

— Уже не подрабатываю, — уточнила я со вздохом.

Дознаватель поднял на меня на глаза.

— У вас неэкранированный синдром Цефеиды, — цокнул он языком и прищурил и без того узкие глаза.

Вот черт, сейчас посыплются вопросы, мол, почему этого нет в базе. А внятного ответа на это у меня нет.

Однако, я ошиблась. Видать, несоответствия информации в базе с действительностью были в прокуратуре обычным делом.

— Вы были знакомы с этой девушкой? — на стол передо мной легла цветная глянцевая фотография. Я невольно вздрогнула. Инга, мертвая, распластанная, с закатившимися глазами и спекшимися от высыхающей пузырчатой слюны губами, поломанной куклой лежала на пыльном кавролине. Длинные белесые волосы взбитой соломой падали на лицо. Осыпавшаяся тушь залегла под веками. Боги, вот уж и правда, до чего же смерть способна изуродовать!

— Да, — голос враз просел и осип, — это Инга Кузина. Секретарша из деканата.

— Вы хорошо ее знали? — голос следователя был ровный и спокойный как у банковского автоответчика.

— Совсем не знала. Я видела ее только раз, когда на той неделе в деканат зашла за допуском на лекцию.

Вот тут-то вопросы посыпались из следователя как макароны из дырявого пакета. И что это была за лекция, зачем мне понадобился на нее допуск, и почему Кузина не хотела мне его давать. И как же я его умудрилась из нее все-таки выбить. И где теперь та запись на телефоне, которой я шантажировала Кузину. Пришлось рассказать про чашку кофе, выплеснутую на Вельса, а за одно и то, как я стала свидетельницей амурной отставки, выданной Инге по телефону.

Тут Чой поставил на бумагу чернильную кляксу, и принялся колдовать над ней с листом промокашки. На пару минут в комнате повисла тишина. Я украдкой из-под длинной челки (так, чтобы не встретиться глазами) продолжала рассматривать своего дознавателя. Казалось, на вид ему было лет тридцать. Худой, жилистый. Запястья тонкие, но не слабые. Руки ухоженные, ногти подпилены. А вот костяшки на руках сбиты — видимо господин Чой блюдет интересы предков и в свободное от работы время занимается каким-нибудь нетривиальным этническим мордобоем.

— Екатерина Алексеевна, — Чой вдруг резко поднял голову, застав меня в врасплох, — Я вынужден задать вам личный вопрос. Скажите, вы вступили в близкие отношениях с Филиппом Вельсом?

Кровь моментально бросилась мне в щеки. Вопрос был ожидаем и вполне логичен, но я все равно оказалась не готова. А ведь от этого ответа зависит моя жизнь.

— Я понимаю, — посочувствовал следователь вполне искрене, — Вам не приятен этот вопрос.

Металлический корпус ручки ударился об столешницу с тихим стуком, отозвавшимся у меня в ушах гулким многоярусным эхом. Снова больно кольнуло в затылке. И в тот же миг узкие глаза сидевшего передо мной Чоя, вдруг поменяли форму, став миндалевидными. Радужка выцвела, сделавшись серой. Вытянулось лицо. Короткие волосы в миг отросли и упали на высокий гладкий лоб Филиппа Вельса. Я опешила, отпрянула назад и наткнулась лопатками на шершавое дерево стены. Испуганно оглядевшись, я поняла, что кабинет следователя исчез, и опять нахожусь в уже знакомой мне комнате. Гран-маг шагнул ближе, и почувствовала, как властные сильные руки подхватывают меня под бедра, приподнимают над землей, еще сильнее вжимают в стену. В носу защекотал знакомый приятный запах. Я выставила вперед руки в попытке оттолкнуть Филиппа, вырваться, но едва пальцы только коснулись горячей кожи груди, как под кожей вспыхнул жар. Сердце бешено забилось. Перед глазами все поплыло. Помимо воли, мои ладони заскользили вверх по груди Филиппа, и уже через секунду я страстно обнимала гран-мага за шею...

Глава 13

Очнулась я уже на улице, ступеньках прокуратуры. В онемевших пальцах мерз телефон, мигавший последней палкой аккумулятора. Судя по тому, как заиндевели уши, стояла я тут уже порядочно. Вон и недавние курящие полицейские, все также куковавшие у урны, начали поглядывать на меня с интересом. Не желая и дальше привлекать их внимание, я быстро слетела по скользким ступенькам и поспешила скрыться за углом.

Оказалась я во дворе жилого дома. Обычном дворе, с цветными скамейками на пестрой детской площадке. Укутанные в платки и яркие шарфики детки под пристальным надзором бабушек с восторженными визгами скатывались с жестяной горки. Две пухленьких девочки лет пяти в одинаковых розовых шапочках с помпонами деловито лепили снежную бабу.

Я неспешно подошла к одной из скамеек и тяжело опустилась на нее, схватившись за голову. Закрыв глаза, я сосредоточилась и попыталась вспомнить, чем же закончился нас с Чоем разговор. Но увы, как я ни морщила лоб, ни терла виски — голова напрочь отказывалась сотрудничать. Четкие воспоминания обрывались именно в тот момент, когда Чой поинтересовался степенью близости наших с Филиппом отношений. Потом, кажется, снова привиделся полуголый Вельс и все! Дальше пустота! Я не помнила, ни что после этого говорила, ни что подписывала. Да что подписывала, я не помнила даже, как я из здания вышла!

Мне стало страшно! Вдруг следователь наплевал на мою неведомо откуда взявшуюся цефииду и таки вытянул из памяти воспоминания о похищении? Или же выбил признательные показания?

— Нет-нет! Стоп, паранойя! — успокоила я саму себя, — Не на детской скамейке я бы сейчас себе зад морозила, а пребывала бы в месте куда менее радостном. С перелопаченным мозгом и пожжённой мастерами исправительного центра аурой.

Может, потеря памяти — это так у менталистов выглядит подписка о неразглашении? Или же я имею дело с побочным эффект вмешательства Вельса в мои воспоминания?

В голову мне врезался шальной снежок. Детвора у горки разбушевалась, и пока я безуспешно пыталась наладить контакт со своей памятью, успела соорудить из снега крепость, и теперь во дворе шла самая настоящая снежная войнушка.

Ну что же, если не могу вспомнить, попробую предугадать. Ведь именно предугадывать, мне придётся на работе в качестве банковского маг-аналитика. Если доживу, конечно.

Порывшись в сумке, я достала блокнот и ручку. Нет, конечно, свою судьбу на годы вперед просчитывать я не собиралась. Тем паче, что это и невозможно. На протяжении жизни человека на него влияет слишком большое число непредсказуемых факторов, и ни у одного мага, даже самого мощного, не хватит интуиции их всех предугадать. Но расчет на конкретную ситуацию и на небольшой срок можно попытаться сделать. Именно в этом и заключается работа рядового банковского маг-аналитика: вычислить, сможет ли клиент вернуть краткосрочный долг или нет, используя свою интуицию и некоторые данные. Аналитики позубастее и со связями точно также изучают уже не людей, а целые компании на международных рынках ценных бумаг.

Открыв пустую страницу, я набросала по памяти систему маг-вероятностных уравнений второго рода. Задала временной предел в три дня (для простоты вычислений) и заполнила параметры исходя из ощущений собственной интуиции касательно недавних событий, а также знаний собственной биографии. Вывела транспонированную вероятностную матрицу. Принялась считать детерминант. Получится большой и положительный — будет мне счастье и избавление от всех проблем. Если же насчитаю большой отрицательный, то прямо отсюда пойду заказывать себе место на кладбище. А вот если величина будет маленькая, то знак не столь важен. Приложив усилия, можно ситуацию как улучшить, так и ухудшить. В этом случае, конечно, будут нужны совсем другие расчеты...

Увы, реальность так и не прекратила измываться надо мной. Тщательно посокращав пять строчек слагаемых я получила, на свою досаду — ноль! Может, я где-то ошиблась в вычислениях? Мне, правда, не свойственно ошибаться в таких вещах, но никто же не совершенен. Чертыхнувшись, я вырвала лист и проделала процедуру расчета заново, но уже не за три последующих дня, а за неделю и снова получила прежнюю дырку от бублика.

В растерянности я убрала блокнот обратно в сумку. Нулевой детерминант считался вырожденным случаем и практически никогда не встречался в расчетах так как банально не имел смысла. Говоря сухим математическим языком, он означал, что как минимум один из судьбообразующих векторов выражается через другие. Если перевести страшную математику на человеческий язык, то судьбообразющий вектор — это воля и действия человека, способные повлиять на ситуацию. Словом, у меня получилась полнейшая абракадабра -один участник событий по сути являлся другим участником событий или же, простите боги, целой их совокупностью. Бред какой! Может, просто моя интуиция как-то не так работает из-за этого внезапно обретенного синдрома Цефеиды?

Внезапно у меня заурчало в животе, да так громко, что бабушка на соседней скамейке сочувственно покачала головой и сунула мне под нос охапку ирисок. Вежливо отказавшись (не хорошо объедать пожилых людей) и клятвенно пообещав старушке съесть дома суп, я ретировалась к запримеченной мною на углу хлебной палатке.

У палатки было безлюдно. Реликтовые батоны в запревших пакетах уныло выстроились вряд на засиженных тараканами полках.

Усердно покопавшись в карманах, я наскребла немного мелочи.

— Булочку с маком, — я протянула монетки тощей продавщице с злым лицом.

— На паперти что ли стояла, — зло буркнула та и протянула мне замусоленный полиэтиленовый сверток, тут же с силой захлопнув мутное окошечко.

Я со вздохом развернула липкую пленку. Охристая глазурь сухими хлопьями посыпалась мне под ноги. Я вздохнула, булочка была возрастом с неделю, а то и две.

— Решила отравиться? — внезапно раздался у меня за спиной знакомый голос, и я вздрогнула от неожиданности, уронив несчастную булку прямо в желтый, описанный собаками, снег. Я устало обернулась. Филипп Вельс стоял от меня в двух шагах, небрежно сложив на груди руки. Редкие витающие в воздухе снежинки падали ему на открытую шею и таили, каплями стекая за ворот. Видать, никто ему так и не рассказал о существовании верхней одежды. Впрочем, может, так действует 'вампирья регенерация'?

— Садись в машину, — Филипп кивнул на рычащий позади него 'орфель'.

В салоне оказалось очень тепло. Замерзшие пальцы тут же болезненно закололо.

— Я не смогу тебе много рассказать, — начала я, когда Вельс сел в машину и завел мотор, — я не помню ничего с мо...

— Знаю, — перебил меня Филипп, оборачиваясь назад и резко выворачивая руль вправо дабы развернуть машину, — пристегнись, пожалуйста.

Чуть повиляв по дворам, машина выехала на шоссе. Мимо потянулись хмурые дома, фонарные столбы и начавшие вспыхивать яркие неоновые вывески магазинов. Зимний день был короток.

— Эти провалы в памяти...Что это? — спросила я, когда Филипп был вынужден остановиться на светофоре, — Последствия твоих действий с моим сознанием? Что-то пошло не так?

— Нет. — свет фар встречной машины осветил тонкий профиль Филиппа, неотрывно следящего за заснеженной дорогой, — Следователь заэкранировал часть твоих воспоминаний, чтобы ты не смогла рассказать кому-нибудь материалы дела. Стандартная практика на допросах.

— Но ты же говорил, что синдром Цефииды должен отбить желание у следователя рыться у меня в памяти?

— Он и не рылся у тебя в памяти. Воспоминания по-прежнему в твоей голове. Он поставил блок на участок твоей памяти, чтобы не имеющие полномочий, в том числе и ты, не могли туда заглянуть.

— Не сказать, чтобы я все поняла... А эти знания можно извлечь?

— Можно. На ментальном допросе.

— Ясно. Значит, нельзя.

В этот момент в лобовом стекле мелькнул знакомый натриевый фонарь и заляпанная объявлениями дверь моего подъезда. Быстро, однако. Как же это не плохо — владеть автомобилем. Не надо мерзнуть на остановке, дышать сигаретным дымом, а потом толкаться в набитом автобусе.

Аккуратно припарковав машину возле большого сугроба у входа, Филипп заглушил двигатель. От меня не укрылся его внимательный и настороженный взгляд в зеркало заднего вида. Я удивленно обернулась, однако ничего не обычного не заметила. Лишь пара влюбленных подростков гуляла по тротуару, целомудренно державшись за руки, да сосед дядя Миша лихо орудовал лопатой, силясь откопать из сугроба личный автотранспорт. Дядя Миша воевал с местной детворой, пытавшейся соорудить на высокой березе под его окном наблюдательный пункт. Малолетние шпионы то и дело соседом ловились и за ухо и препровождались к родителям, за что в последствии частенько бывали лишены воскресных мультфильмов. К несчастью дяди Миши, ребятня у нас оказалась злопамятная, и он то и дело страдал от мелких детских пакостей. То ему ручку входной двери зубной пастой намажут, то слово матерное на двери мелом выведут. С тремя ошибками. Или вот как сейчас, машину в сугроб закопают.

— Сейчас мы поднимемся к тебе, и ты быстро соберешь вещи.

— Что? — опешила я, — Какие вещи? Зачем?

Ответом мне был хлопок дверью. Филипп вышел из машины, обошел ее кругом, распахнул дверь с моей стороны и, загородив собой проем, протянул руку.

— Нет времени объяснять. Быстрее!

Резкость его тона разом привела меня в чувство, отозвавшись в голове вспышкой внезапной злости. Этот человек есть причина всех моих проблем и несчастий. Из-за него моя бабушка застряла между жизнью и смертью. Из-за него меня чуть не убили, и еще запросто могут посадить. Нет, что-что, а объяснения я точно заработала!