— Тихо. Все в порядке, все закончилось, я рядом...
— Он смотрел на меня.
Луис тоже поежился. Правда, не от мыслей про Ириона. Ноги у Алаис были ледяные...
— Успокойся. Присниться может еще и не такое, ты ребенка кормишь, а в эту пору женщины с головой не дружат.
— Спасибо, — окрысилась Алаис. Рядом с большим горячим мужским телом она быстро согревалась, и говорила уже вполне членораздельно. — А мне кажется, что это вы все с головой не дружите! Кто придумывал Ардена?
— Никто. Это было еще при Королях.
— А Ириона?
— Тоже...
— А почему образ вашего морского змея совпадает с королевским гербом? Скажешь, просто так?
Луис фыркнул. Как любой мужчина, он решительно не верил в потустороннее, пока оно не придет и не постучится в окошко. А там посмотрим...
Хотя акула-то была! От этого никуда не денешься. И косатка!
А если морской змей — тоже есть?
Луис представил, как ОН поднимается из моря, как горят злобой алые глаза, и содрогнулся уже всерьез. А если — правда?
— Может, и просто так... Хотя... ты намекаешь на Эртало?
— Ага. Думаю, изначально на роль мирового зла отводилось нечто иное, но когда Эртало пришел к власти, то постарался расквитаться с обидчиками по полной. Сделал символ Королей мировым злом... Ирион... Почему я раньше не подумала? Луис, ты можешь завтра посмотреть, как выглядела ваша вера до Диона? Есть же, наверное, какие-нибудь книги?
— Могу, — согласился Луис, мечтая куда-нибудь деться. Все же он был здоровым молодым мужчиной, и присутствие рядом очаровательной и желанной женщины лишало равновесия. Да так душевно лишало, что одеяло скоро могло куполом встать, а это...
Алаис, словно ничего не замечая, извернулась, уперлась локотками ему в грудь.
— Если до Эртало в вашей религии не было Мирового Змея, значит, точно он постарался. Но зачем столько хлопот? Король умер, да здравствует Преотец, к чему плевать на могилы? Гадко это...
— Я читал дневники Эртало. Могу сказать, что он был очень умным человеком.
— Это понятно. Был бы глупым, верили бы вы сейчас в кого-нибудь другого, — согласилась Алаис.
— Ты еще не поняла, зачем он это сделал?
— Ты понял?
— Врага могут добивать. А могут — предупреждать реванш.
— Ты хочешь сказать... — Алаис осеклась, глядела большими круглыми глазами.
— Что где-то на Рамтерейе есть кровь Короля. Последнего Короля. И она может вернуться, и занять трон.
Алаис без особого стеснения постучала пальцем по виску.
— С ума сошел?
Луис надулся.
— Почему еще?
— Потому что... Раньше было пять герцогств, герцоги присягали королям, все остальные повиновались герцогам. Сейчас же герцогства — придатки королевств. Ты всерьез считаешь, что та же Лидия Сенаоритская уступит место Королю? Будь он хоть трижды законным? Замаешься от убийц отбиваться!
Алаис вспомнила, как эта стерва распорядилась в Карнавоне, и ее охватил нешуточный гнев.
Дрянь такая, убить тебя мало...
За отца, за братьев, за сестру... да чтоб ты сгорела, тварь!
— За короля — море и небо, вода и воздух, так говорится в старых книгах.
— Не сомневаюсь, это очень поможет от кинжала или яда, — Алаис демонстрировала недюжинное ехидство. — Особенно воздух...
— Не говори о том, о чем не знаешь.
— Я, конечно, не знаю, — Алаис и не собиралась спорить по такому поводу, — но если надеяться на магию, долго не проживешь. Бог помогает тому, кто сам себе помогает.
— Какой Бог?
— Любой. А если ждать, когда он тебе руку подаст, так и потонешь.*
*— старый анекдот. Суть в том, что пришло наводнение, сидит человек на крыше дома, молится, его приглашают в лодку, на пароход, в самолет, а он все молится и чего-то ждет. Утонул, попал к богу, и сильно обижается. Мол, я молился, а ты не спас... Бог отвечает, что честно ему послал несколько возможностей для спасения, а человек возмущается — я думал, ты мне руку подашь. Прим. авт.
— Это ты о чем?
— Так, навеяло...
— Ладно. Ты пришла в себя?
Алаис чуть шевельнулась. Ноги были теплые, противная дрожь ушла, не оставив и воспоминаний...
— Да.
— Тогда извини...
Луис уже приготовился, как благородный тьер, выбираться из-под одеяла, и удирать, но Алаис придавила его ночную рубашку, и сдвигаться не собиралась. Сама она, кстати, спала в непрозрачной шелковой хламиде, но так выглядело еще соблазнительнее...
— Подвинешься?
— Ближе?
Алаис придвинулась так, что Луис почувствовал все ее изгибы через тонкую ткань, и едва не застонал. Да ты понимаешь, что со мной делаешь, идиотка? Я же сейчас не выдержу, я не железный... хотя в некоторых местах...
— Алаис...
Невероятные, сине-сиреневые глаза оказались совсем рядом с лицом Луиса, пальчик с овальным ногтем коснулся его губ.
— Я все знаю. Но сейчас ты мне нужен. Очень.
И столько мольбы было в этом голосе, что Луис сдался. Со стоном перекатился набок, подминая под себя женщину, малым не в клочья разрывая одежду на них.
Потом они пожалеют?
Плевать!
Сейчас ничто не было важно, только Алаис, только ее глаза, ее губы, ее тело, которое страстно отвечало на самые безумные ласки, ее тихий стон над ухом...
Это — его время, и он не упустит ни минуты.
* * *
Море бушевало.
Лидия Сенаоритская прошлась по спальне, отбросила назад волосы, поглядела в окно. Там собиралась гроза, молнии били все ближе и ближе...
Последнее время ее величество была недовольна. Чем?
Она и сама не знала. Как-то сложно все было...
Карнавон уничтожен, надо радоваться, но не успокаивается Таламир. Присоединил Эфронов, и теперь стал одним из крупнейших тьеров королевства. Если он найдет жену, если та родит ему наследника Карнавонов, то ребенок станет серьезной угрозой благополучию Лидии, а потом и ее сына. Впрочем, сын не слишком волновал королеву. Тихий, болезненный мальчик, предпочитающий проводить время в библиотеке и не пытающийся вырвать власть из ее рук — что может быть лучше?
А Таламир ведь и к нему нашел подход...
Ох уж эта низкородная плесень, чисть, не чисть, везде пролезет. Но и убрать его пока нельзя, все же он полезен...
В спальне было душно, жарко, спертый воздух буквально душил королеву.
Лидия прошлась по комнате, раздраженно открыла дверь и вышла на балкон.
Над головой клубились тучи, прокатывались низкие раскаты грома, со всех сторон яростно рвал платье ледяной ветер... кажется, еще пару минут назад такого не было?
Лидия поежилась, повернулась, чтобы уйти...
Она не успела.
Есть такое явление — сухая гроза. Это когда дождя нет, только буря и молнии, и бьют они — в самые высокие точки. Алаис объяснила бы, что это случается при высокой температуре, когда дождь высыхает, не успевая долететь до земли.
Лидии это уже ничем не могло помочь.
Одного удара молнии хватило с лихвой.
Когда на грохот и шум прибежали испуганные придворные, стражники, слуги, ее величество даже узнать было нельзя. Обугленный скелет опознали по перстням на пальцах, которые Лидия никогда не снимала. Обугленным, с треснувшими камнями...
Все же, разряд молнии...
Балкон тоже обрушился, и раскапывать скелет королевы пришлось долгое время...
А по городу пошли слухи. Шепотки, сплетни...
Ее величество приказала уничтожить Карнавонов. И небо гневается. И море гневается...
Храмы тут помочь не могли. Молись, не молись, что Королям до Ардена? Люди с ужасом глядели на море, и предчувствовали новые беды для несчастного королевства...
* * *
Солнечный зайчик запрыгал по комнате, остановился на колыбельке с малышом, и проскользнул под полог — кто там такой?
Устроился на маленьком вздернутом носике, пощекотал его, шкодливо перепрыгнул на ухо...
Малыш чихнул, проснулся, и позвал маму. Заплакал.
Алаис встала с кровати, и отправилась кормить ребенка. И только потом осознала, что на ней — ни клочка одежды. По счастью, пеньюар был рядом, на кресле. Она закуталась в кружево, взяла на руки малыша и приложила к груди. Младенец чмокал и похрюкивал, словно маленький поросенок, мордочка была довольной и счастливой. А что надо?
Мама рядом, теплые руки, молоко, незримое облачко любви, которое его окутывает, пеленка тоже была сухой — кормилица постаралась...
В жизни юного Карнавона все было хорошо и правильно. А вот его мать испытывала определенное душевное неудобство. Сидела, покусывала нижнюю губу, и пыталась определиться с разговором. Такой ее и увидел Луис.
Подсвеченный солнцем силуэт напротив окна, пепельные волосы пронизаны солнцем, кожа светится, и вся Алаис такая...
Словно выточена из жемчуга.
Мужчина неловко пошевелился, и прекрасное видение повернуло голову, улыбнулось...
— Доброе утро?
— Доброе...
Чего боятся мужчины в таких случаях?
Наверное, женских планов. Где поставить кровать, как назвать ребенка, и вообще — ты меня что, не любишь? А зачем в постель тянул?
Как будто постель и любовь тождественны друг другу. Или женщина не знает, что предложить и чем удержать мужчину, кроме постели...
Луис и сам не знал, чего он сейчас боится, но Алаис сумела его удивить.
— Ты знаешь, мне такой сон приснился...
— Сон?
— Да. Очень откровенный. И ты там был... даже признаваться стыдно.
Луис отчетливо понял, что ему предлагают путь для отступления. Если бы Алаис сказала: 'давай останемся друзьями', он бы понял, что это разрыв. Если бы завела речь о чувствах — счел бы ее занудой. Женщина не сделала ни того, ни другого, она перевела все в шутку, и предоставила ему право решать. Хочешь?
Признаем все сном и забудем.
Захочешь продолжения? Что ж, можем обговорить этот вопрос... Только о любви речь не пойдет, это уже сейчас видно.
Луис подумал пару минут. Можно, можно сейчас все отыграть назад, она не обидится, это ясно. А хочет ли он, чтобы все оставалось, как прежде?
Спокойное лицо, дружелюбная улыбка, равнодушные глаза... даже на Далана она смотрела с большей симпатией, чем на него! И Далан так и пас ее глазами, щенок сопливый!
Мужчина потянулся на кровати.
— Мне тоже снился сон. Чудесный сон, который я не прочь посмотреть еще раз. Или несколько раз... несколько сотен раз.
— Эх раз, еще раз, еще много, много раз...* — пропела Алаис, шкодно блестя глазами, словно девчонка.
* В. Высоцкий, 'Эх раз, да еще раз.' прим. авт.
Луис согласно кивнул. Именно так — раз, еще раз и много-много раз. А что не так?
— Тебе еще долго кормить малыша?
— Около часа.
Луис сник. Столько он не пролежит, не дадут. Слишком много дел у них... Кажется, Алаис поняла его переживания, и улыбнулась еще веселее.
— Дети...
Впервые Луис понял, почему знатные дамы отдавали детей кормилицам. Очень правильный подход!
* * *
А глаза у Эртало Диона были ярко-ярко синие. Бездонно синие, не выцветшие даже за триста лет, прошедших с момента написания портрета. Королевские глаза.
Луис стоял, смотрел, как дурак, на фреску на каменной стене, и в голове у него было абсолютно пусто.
Что же это получается — Алаис права? Арден просто взят обиженным бастардом, чтобы отомстить не признавшему его отцу и деду? Потом и Ирион...
Портрет Эртало вообще был торжеством символизма. Первый Преотец сидел на троне, попирал ногой громадного морского змея (правда, художник изобразил, скорее, очень крупного ужа), а за его спиной восходило солнце. Восходило, заливало все золотистыми лучами, и казалось, что Преотец сам светится...
Хороший художник, ничего не скажешь...
У портрета Луиса и застал Эттан Даверт.
— Что ты здесь делаешь?
Луис развернулся, опустился на одно колено и послушно поцеловал отцовскую руку, милостиво протянутую глупому отпрыску.
— Преотец мой...
На лесть, даже в такой форме, Эттан был падок. Да и не лесть это, а чистая правда. Взгляд мужчины смягчился, тигриные глаза зажглись двумя солнышками.
— Как приятно, что мой сын помнит свой долг. И все же, что тебя привело в галерею с портретами?
Луис пожал плечами.
— Алекс спрашивала. Ей интересна история, а мне не жалко побаловать ее рассказами.
— История? Женщине? — неподдельно удивился Эттан. Действительно, Вальеру это никогда не интересовало. Женщина жила домом, детьми, хозяйственными заботами, любила сама составлять духи и травяные бальзамы, но и только. А история...
Нет, в представлении Эттана Даверта одно с другим никак не сочеталось. Ладно еще вышивание!
— Алекс особенная.
Эттан наградил сына снисходительной улыбкой. Конечно, особенная, любимая женщина для влюбленного всегда невероятная, потрясающая и восхитительная. Обычно это проходит через три-четыре месяца, здесь, правда, срок дольше...
Ладно. Мать первенца — это тоже серьезно, можно понять сына.
— Хорошо, что я тебя нашел. У меня есть дело...
— Какое, отец?
— Мне нужно, чтобы ты съездил в Атрей.
— Атрей?
— Да. Там творится что-то непонятное. Разрушен дом герцога Атрея...
— Что?!
Луис выглядел настолько ошарашенным, что Эттан не сдержался и тихо рассмеялся.
— Да, именно так. Не знаю, что произошло, но поместье Атреев стерто с лица земли, и никто из семьи герцога не уцелел.
— Семьи... а кто там был?
— Жинетта Атрей, вдова предыдущего герцога, двое ее сыновей, слуги.
— А внуки? Или они еще не женились?
— Почему же, старший сын женат, но герцогесса отправилась навестить родню. И — нет, она не беременна, так что получается — род Атреев прервался.
Луис открыл рот, и несколько минут выглядел удивительно глупо. Потом с трудом взял себя в руки, тряхнул головой.
— Отец, но получается, что Атрей теперь ждут беды и невзгоды? Если герцоги мертвы?
— Вполне возможно. А может, и не ждут, — Эттан был доволен и спокоен, его-то эти беды точно не затронут, — в любом случае, нам надо все разузнать до мельчайших подробностей. Если все Атреи уничтожены, значит, настало наше время. Мы можем усилить позиции Храма в герцогстве, особенно это хорошо действует, когда кругом беды и проблемы. А если остался кто-то из Атреев, возможно, ему потребуется наша помощь. Ты меня понимаешь?
— Разумеется, — Луис блеснул белозубой улыбкой. — Храм должен помогать людям, и люди должны быть ему благодарны.
— Обязаны, — строго поправил Эттан. — Неблагодарность — большой грех перед Арденом.
— И кому, как не нам его исправлять?
Эттан похлопал сына по плечу.
— Ты правильно все понимаешь. И я хотел бы, чтобы ты поехал в ближайшее время.
— Через три дня? — предположил Луис.
Эттан подумал пару минут, не стоит ли настоять на более ранних сроках, но потом все же кивнул.
— Да, это будет оптимальным решением.
— Александра расстроится...
— Не волнуйся за подругу и ребенка, я о них позабочусь.
Особенно об Александре. Тьерина Тан привлекала Эттана Даверта своей хрупкостью, нежностью, глубоко спрятанным внутри стальным стержнем... с ней будет очень интересно. Мысль о том, что плохо соблазнять любовницу своего сына, Эттану и в голову не приходила. Ему же хочется! И вообще, жену он уже соблазнял, чем любовница хуже?
