Живые статуи

Я хотела возразить, но поняла — мало что знаю об этой стороне жизни.

Ближе к пяти вечера, мы-таки добрели до дома Германа. Пока предлагали товар другим, я заметила, как к дому жениха несколько раз приезжали кареты и даже обычные двуколки.

Поравнявшись с домом, мой работодатель сказала, что к этому господину мы не пойдём.

— Почему? — искренне удивилась я. Надеюсь, что рухнувшие надежды слышно в голосе не было.

— Он весьма замкнут. Вряд ли выйдет что-либо продать. Да и на порог нас не пустят.

Это было подозрительно. Но сдаваться так просто я не собиралась.

Тут из конюшни выкатила карета и Герман вышел из дома и пошёл быстрой походкой прямо к ней. Упускать такого шанса я не собиралась.

Схватила стопку первых попавшихся книг и заскочила внутрь кареты.

— Купите книги! Они необычные... — начала я, но была остановлена жестом руки. В следующее мгновение меня схватили и собирались уже вытолкнуть из кареты, но я вцепилась в его полушубок.

— Герман Олегович, что вы себе позволяете! — я сказала это шёпотом, но до него дошло.

Он вновь сел на своё место. Глаза пробежались по моей фигурке.

— Значит, жива, — как-то обречённо и тихо сказал он.

— Что-то я не слышу радости в голосе, — не могла не уколоть.

Знаю, он не питал ко мне чувств, преследовал какую-то свою выгоду. И, как я понимаю, особой ценности для него моё приданое не представляло. Так вот я тут, перед тобой, без гроша в кармане. Что скажешь? Или тебе такая невеста не нужна?

Молчание затянулось, и я стала показывать ему книги, усиленно их расхваливая.

— Сколько?

— Что сколько?

— Все стоят.

Я назвала цену.

Он достал из внутреннего кармана деньги и отсчитал вдвое больше. Значит, пытается откупиться? Живая невеста ему не нужна?

Стало обидно. Глаза защипало. Он дождался, пока я уберу деньги, после чего открыл мне дверь. Мол, свободна.

Я бросила на него взгляд, полный презрения. И когда уже уходила, он прошептал:

— Увидимся вечером, в церкви, после поминальной службы.

Меня толкнули вперёд, и я даже упала, правда, в сугроб, после чего подняла непонимающий взгляд во след уносящейся кареты.

Он меня только что бросил? Ему не нужна невеста? Это показное или правда? Я не могла понять. Вот только он не обрадовался, не испытал облегчения, когда узнал, что я жива. Глаза защипало. Нет, я не буду плакать. Монеты, что он дал, рассыпались вокруг, и моя напарница принялась их собирать. Хорошо, что я успела спрятать все крупные деньги.

— Я тебе говорила, что он мерзкий? — спросила она, уже всё собрав.

Повернувшись к ней, я помотала головой. Она говорила — мутный, а не мерзкий.

— Теперь ты на себе убедилась. Цела? — она подала руку, но я не взяла. Не потому, что грязная, или я считаю ниже своего достоинства. Просто всё это несколько выбило меня из колеи.

— Книги... — обречённо произнесла женщина. Это немного отрезвило меня и вернуло в реальность. Вряд ли у неё имелись какие-то сбережения. Она не сможет купить новые книги, а та мелочь... её не достаточно. Мне ведь тоже нужны деньги. Отдать ей все? Раньше для меня эта сумма ничего не значила. Я нищим бросала и больше. Но сейчас...

Когда будет поминальная служба? В каком храме? На каком кладбище будут всех хоронить? На том же, где я была в последний раз?

— Пойдём, у каждого бывает неудачный раз. Главное — не унывать и не опускать руки, — пробормотала она, беря меня под локоть и поднимая с сугроба. — На сегодня с тебя достаточно.

Она ещё что-то бормотала, но я не слушала. Меня сейчас волновало одно — встреча с Германом — не западня ли? Что если он не просто замешан во всём этом? И его реакция на моё появление — говорит о том, что я по-прежнему угроза? Что если меня там ждёт смерть?

Женщина привела меня в дом, накормила, и, заметив мою заторможенность, уложила спать. У них в доме, хоть и была печь, но было не жарко. Поэтому я даже не раздевалась. Вот только деньги я ей всё же отдала, ну, ту часть, что была за книги.

— Ничего не понимаю, — бормотала хозяйка.

— Я... он... простите... — пыталась извиниться я.

— Отдыхай. Не знаю, что у тебя случилось, но на тебе лица нет. Ложись и спи.

И хоть я пыталась бороться со сном, но не выходило, всё же ночь была без сна. Да ещё и потрясение. Единственное, что меня беспокоило, не ограбят ли меня. Эти люди жили в нищете и довольствовались малым. Да, я по-честному рассчиталась с ней, за постель и еду, но... никто не говорил о том, что они такие же. Их воспитывала сама жизнь, а не учителя. А, как я успела уже убедиться, жизнь бывает жестокой.

Проспала, как после узнала, я двое суток. Вот тебе и поминальная служба. Всё, что можно было, я проворонила. И что мне теперь делать?

Хозяйка не обидела, даже наоборот.

— Рассказать не хочешь, что с тобою сталося?

Я лишь грустно вздохнула.

— У меня родителей убили да и меня считают покойницей, — после долгих размышлений начала я.

— Грустно. То-то я гляжу, что у тебя руки не мозолистые. Не привычна ты к труду. Значит, из этих... голубых кровей.

Я не знала, как выкрутиться. Лгать не хотелось. Но и доверять я уже боялась.

— Да ладно, можешь ничего не баить. Тебе работа всё ещё нужна?

— Мне надо в храм сходить, свечку поставить, за упокой родных.

— Поблизости?

Отвечать не хотелось.

— Ладно, коли надобно будет ещё поработать да ночлег — приходи. Ты своё отработала хорошо, я отродясь за день столько не продавала. А про тебя спрашивали, мол, молодка лучше товар расхваливала.

У меня же живот узлом завязался от страха. Кто спрашивал? Зачем? Уж не убийцы ли чего неладное заподозрили?

Я поблагодарила за гостеприимство да напоследок спросила:

— А не подскажете, как мне не выделяться?

— Говори проще. Слушай, как народ молвит. А так — перемазанная да в простой одёжке — не выделяешься, если не приглядываться да рук твоих не глядеть. Да и спину держишь прямо — тоже выделяешься.

Возле храма я долго мялась, не знала, как войти. К Святому отцу обратиться за помощью? Он ведь не выдаст. А вдруг Герман ему записку какую для меня передал?

В церковь ходили разные люди, и простолюдины, и попрошайки имелись. Потому и не выделялась я особо, да и время такое, что люди моего положения сюда не являются.

Поборов страх и стараясь не оглядываться по сторонам, я вошла внутрь, перекрестившись перед входом, а потом перед образами, поклонилась, и хотела-было отправиться за свечкой, куда прежде, да вовремя себя одёрнула. Нужно приглядеться сперва, куда простые люди обращаются. Пахло ладаном, но этот запах больше не дарил спокойствие.

Найдя нужное место, я купила свечи и пошла ставить, куда и другая женщина. Повторяла за нею все действия. Мне бы ещё исповедаться, ведь по-другому, не привлекая внимания, я не представляла, как пообщаться со Святым отцом.

На исповедь была очередь. А потому пришлось ждать. Пока скучала, осматривалась по сторонам, ища подозрительных лиц. Вроде бы — никого. Но расслабляться не стоит.

У простолюдинов исповедь была общей. Святой отец зачитывал название греха, а виновный в нём каялся. Пришлось ждать окончания общей исповеди, чтобы уединиться с моим духовным наставником.

— Здравствуйте, Святой отец!

— Здравствуй, дитя моё!... — он хотел что-то ещё сказать, обычный набор фраз, но я перебила.

— Скажите, Святой отец, а Герман Олегович ничего не оставлял передать?

— Да, дитя моё, наверное, именно для тебя и оставлял послание. Вот только негоже наречённому, потерявшему свою невесту так вести себя. Следует траур соблюдать по покойным.

— Не подумайте ничего такого, мне просто нужна помощь. Герман Олегович, как порядочный господин, не отказал, только и всего.

— Поведать об этом нужно перед Богом, дитя моё.

Я понимала, на что намекал Святой отец, но делиться с ним своею тайной я пока не решилась. Бог — свидетель, он про всё ведает, а облегчать душу — мне пока рано.

— Так что передал Герман Олегович?

Мне протянули письмо.

— Благодарю, Святой отец.

— А мы с вами не встречались ранее? — неожиданно спросил он.

Я опустила взгляд долу, и, извинившись, направилась к выходу.

Вот только не пошла на сам выход, а отправилась в часть, где принимали лично важных людей, щедро жертвующих на храм. Удостоверившись, что поблизости никого нет, я открыла письмо с печатью дома Бобровых.

Дрожащими руками развернула листок, где витиеватым почерком было написано:

"Я думаю, Вы можете понять, что отношения между нами недопустимы и дальше. Как я и обещал, я окажу посильную помощь, но на днях я похоронил невесту, и должен соблюдать траур. Прошу меня извинить, если я своим невольным действием ввёл Вас в заблуждение. Вы можете обратиться за помощью к Денису Стригину, дальнейшие же встречи между нами недопустимы... "

Дальше шёл адрес, где тот проживает и куда мне следовало обратиться. Письмо весьма осторожное, в нём не было названо ни имени, ни чего указывающего на нашу связь, кроме того, он ясно дал понять, что помолвка расторгнута, и невеста его была похоронена. Впрочем, он не отказывался от своих слов, а значит, на помощь я-таки могу рассчитывать.

И с одной стороны я была рада, что он пошёл со мной на контакт, но как же это было больно. Даже не то, что он не захотел встретиться лично, не то, что не послал за мной убийц, а то, что придётся навсегда распрощаться с прошлым. Ведь с его связями, что ему стоило сказать, что моя смерть — была ошибкой, да и цесаревич знал меня лично, мог подтвердить, что я не самозванка. Но он этого не сделал. А значит, никогда не сделает. Я не понимала мотивов его поступков, чем он руководствуется, когда так поступает. Ведь если я ему была нужна как невеста, то уже не нужна.

Я не буду плакать! Скомкала письмо, и сунула под тулуп, после чего незаметно покинула помещение с другими выходящими из церкви. Слёзы застилали глаза, я опустила взгляд, в то же время сдерживая их. Он не достоин этого. А моё прошлое достойно? Я не могу даже по любимым потерянным для меня родителям поплакать? Не могу, как и явиться на кладбище, дабы проститься с ними.

На выходе я вдруг остановилась, услышав позади себя знакомый голос.

— ...простите, Святой отец, я не могу сейчас об этом говорить.

Каких же трудов мне стоило вновь продолжить движение, натянув на себя маску безразличия. Я готова была прямо сейчас расплакаться от радости, что он жив. Сашка! Мой старший братик! Надеюсь, тебе они ничего не сделают.

Он выскользнул из храма и налетел на меня, сбив с ног.

— Простите, — он подал мне руку. А я боялась поднять лицо, хотя так этого хотелось.

Я не взяла руку, сама поднялась.

Ничего ведь не случится, если он будет знать, что я жива? Нет! И ещё раз нет! Он ведь захочет мне помочь! А этого нельзя делать, не привлекая внимание. Теперь ты не можешь вновь пожениться с Лиззи. Траур придётся соблюдать ещё наименьшее — год.

— Простите, — вновь начал он, протянул мне деньги. — Надеюсь, это искупит мою вину.

Было обидно, но я схватила деньги и поспешила удалиться. Отказываться сейчас точно не буду.

Глава 11

После всего, что было, к Денису я не пошла. Не потому, что не хотела подачки с барского плеча, просто посещение церкви окончательно меня подкосило. Денис же был напоминанием о прошлом, том, которого я лишилась. На что я вообще могу рассчитывать от постороннего человека. Я помнила, что испытывала к нему интерес, а может и нечто большее. И сейчас мне любви не хотелось, совершенно. Просто забыться в объятиях дорогого человека... — это хорошо, но нельзя. Не сейчас. К тому же, и дорогого человека у меня пока не было. А я помнила, какими глазами на меня смотрел этот мужчина. Боюсь, не успею даже глазом моргнуть, как забуду про всё на свете и окажусь в его постели. Что до чувств, не уверена, что он испытывал ко мне что-то. Да, он меня волновал, но даже если я его так же волную — это не любовь.

Что же до Германа, то он снял с себя обязательства, вот только от этого мне легче не стало. Но я ведь не хотела за него замуж, почему же сейчас расстроилась? Наверное, ждала чего-то большего, нежели простую выгоду, может заинтересованность во мне, как в человеке? В любом случае, его отказ от меня — выбил меня из уже до того разболтанной колеи.

— Какая милая девушка, — эти слова вырвали меня из своих размышлений.

Оглядевшись, обнаружила себя на набережной Невы, глянула на скованную пока ещё тонким льдом воду. Ночлег нужен однозначно. И надо бы устроиться на какую-нибудь работу, желательно не на улице.

— Ты заблудилась? — услышала я низкий мужской голос уже поблизости.

Но стоит ли заговаривать, я не знала, что я скажу этому мужчине, и что он хочет от меня. В человеческое добро я уже не верила. Поэтому я сделала вид, что не замечаю его, просто пошла дальше, вдоль набережной, а потом перебралась на другую сторону реки по мосту. Надеюсь, мужчина отстал. Оглядываться же не стоило. Я побрела дальше, зашла в одну булочную, потом в другую. Всё было слишком дорого. Прежней Олесе булочки бы показалось слишком дешёвыми, а значит, не стоящими внимания, но сегодняшней мне это было не по карману.

При входе во все эти заведения продавцы бросали на меня неприязненные взгляды, при этом оставаясь вежливыми. Неприятно. Вроде не грязная, так чего так смотрят? Ну да, бедная, так что ж теперь нельзя вообще заходить в такие лавочки?

Спустя два часа блуждания, я всё же нашла недорогую кондитерскую, она находилась в более бедном районе, и цены там были не такие кусачие. Кулинарных изысков там не водилось, но пироги, разные виды хлеба из разного зерна — этого добра было много. Я взяла себе буханку хлеба и ещё один пирог с капустой. Они мне показались такими вкусными, что я бы сейчас не променяла даже не барскую выпечку. Готовить я умела, но вот такое тесто, из обычного зерна, я не умела месить.

— Скажите, а у вас не найдётся работы?

Меня окинули доброжелательным взглядом, позвали главного пекаря.

И спустя час я уже переоделась в белый халат, подобрала под косынку волосы, отмыла руки и лицо, и, перепачкавшись в муке, уже месила тесто по указке того самого пекаря.

Обещали мне не много, да и кормить обещали, но больше всего меня радовали ночлег и нахождение на кухне, а не среди посетителей. Всё же ощущение опасности никуда не исчезло, но за работой, я перестала об этом думать постоянно, потому что указаний хватало, и надо было схватывать всё налету.

Со временем я втянулась в новый ритм жизни, и довольствовалась малым. Жизнь уже была не такой чёрно-белой. Я старалась ни к кому не привязываться, но в то же время, совсем одной было сложно, поэтому у меня появилась одна подруга Настя — дочка пекаря, и один парень — её приятель, уже частенько ходил туда, куда простым покупателям не положено, на кухню, и оказывал мне знаки внимания. Настя сразу сказала, что не возражает против наших с ним отношений, а я ей говорила, что Матвей — ну не моя мечта.

— А кто? Уж не о дворянах ли грезишь?

— Просто сейчас не время любить. Не знаешь, что завтра будет.