Отрок Книга 05

— Так. Значит, двое — за бунт. — Подвел итог Мишка. А ты, Демьян? Что бы ты на моем месте делал?

— Я на твоем месте уже побыл... немножко, когда дед велел мне старшинство принять. И мне не понравилось, больно хлопотно, я и от городового боярства-то обалдел, а тут вообще все на себе тащить. Не-а, брательник, давай-ка сам разбирайся. Я тебя когда-нибудь подводил? Нет не подводил! И сейчас не подведу, а думай ты сам. Варлам, кстати, на коня твоего глаз, было, положил. Не гоже, говорит, рядовому на таком коне ездить. Ну я ему объяснил, пока ты дрых... — Демка изобразил свою "фирменную" мрачную ухмылку. — Больше, почему-то, не хочет Зверя себе забирать. Так что, спину прикрою, можешь рассчитывать, но уходить мне, чего-то, неохота. Дом бросать, родителей, Кузьку... Не, не хочу.

— Ишь, на коня позарился, с-сучонок! — пробормотал себе под нос Илья.

— А ты, Матюш, что скажешь? — обратился Мишка к Матвею.

Матвей сначала помолчал, так долго, что Мишка уже решил, что не дождется ответа, а потом быстро забормотал с каким-то, похожим на истерическое, придыханием:

— Это испытание. Стерпеть надо, стерпеть, доказать, что ты и это тоже можешь выдержать. Все же смотрят, ждут: что ты сделаешь, как себя поведешь? Сейчас Корнею уже, наверно, докладывают, что мы тут собрались и шушукаемся. Значит, еще внимательнее смотреть станут, будут думать: до чего мы договорились? Испытание, Минь, ты только выдержи, не сломайся. У тебя получится, сразу на бешенство не сорвался — молодец, давай и дальше так же, пусть видят, что тебя ничем не взять. Ты можешь, ты крепкий, ты светлый... — Голос Матвея становился все громче, а речь все торопливей и невнятней. — Мы все должны... выдержим, справимся... потом им все зачтется, а сейчас наша сила в терпении... выдержать, выдержать надо...

Дмитрий зло пихнул Матвея в плечо и ученик лекарки замолк.

— Совсем ум за разум заходит... — новый старшина, глядя на Мишку, качнул головой в сторону Матвея, словно упрекая корнеева внука и в этом тоже — как он раненых-то лечит, такой?

— Хорошо лечит! — встал на защиту Матвея Илья. — И Бурей не ругал, а это — похвала. Теперь сам говори: что думаешь?

— А что тут думать? — Дмитрий пожал плечами. — Приказ есть приказ. Его надо, либо исполнять, без разговоров, либо бунтовать. Мы в походе и за неподчинение приказу — смерть. Если бунтовать... — Дмитрий немного помолчал, поигрывая отнятой у Матвея веточкой — если бунтовать, то в сорок самострелов мы ратников за два выстрела положим, только время и место надо правильно выбрать, а то они нас... понятно, в общем. Никого не оставят. Потом еще с обозниками разбираться — тоже не просто так. Потом можно никуда не уходить, а остаться под рукой боярыни Гредиславы, но в Ратном нас возненавидят, а Журавль этого — Дмитрий качнул головой в сторону острога — не простит. Мы-то в крепости отсидимся... может быть, а Ратному конец. И это будет иудство — нас приняли в семью, дали хлеб и крышу над головой, а мы в спину ударим...

— Я тебе, сука, ударю! — Демка начал подниматься на ноги. — У меня отец в шестом десятке и мать в Ратном...

— А ну, сядь! — рявкнул в ответ Дмитрий. — У Миньки спрашивай, это он на деда самострел поднимал, когда его Немой двинул, значит, готов был к бунту, а потом одумался. Хорошая затрещина в разум быстро приводит. И не у тебя одного родня в Ратном, на них, если мы взбунтуемся, еще так отыграются — толпа баб в гневе пострашнее стаи волков будет.

Мишка ухватил Демьяна за руку и, после короткой возни, усадил его на место. Матвей, воспользовавшись паузой, снова завел свое:

— Терпеть надо, терпеть...

— Теперь, если не оставаться, а уходить. — Продолжил Дмитрий. — Во-первых, остается в силе все, что я сказал о предательстве и о родне в Ратном. Во-вторых, уйти просто так не дадут, придется драться. В-третьих, через болото не уйти — там обозники, а здешних лесов мы не знаем, и согласится ли нас вести Стерв, мы тоже не знаем. Ну, и то, что Роська нам тут поведал, тоже вилами по воде писано.

Дмитрий еще немного помолчал, как бы давая всем возможность обдумать сказанное, а потом, совершенно неожиданно закончил:

— Однако, если решим драться... будем драться! Я тебе, Минь, тогда старшинство верну, потому что приказ сотника нам будет уже по боку.

У костра повисла тишина, Дмитрий сначала сумел произвести на слушателей впечатление ушата холодной воды, а потом огорошил неожиданной концовкой своей речи. Даже Матвей перестал бормотать себе под нос, отвел взгляд от огня и уставился на нового старшину.

— Изрядно! — прервал паузу Илья. — Слышу слова, мужа достойные. Умственно и с предвидением.

— А сам-то, что скажешь? — прервал комплименты Мишка.

— Сам? — Илья поскреб в бороде. — Расскажу-ка я вам, ребятушки, про один случай. Жил в Огневе человек, немолодой уже — за полвека ему перевалило...

— Митюха! — раздалось с края поляны. — Поднимай своих молокососов! Пора!

Над острогом стоял сплошной ор, слагающийся из детского плача, женских причитаний и мужской ругани — детей от четырех до десяти лет распихивали по телегам. Младшая стража пришла рановато, ничего еще оказалось не готово, и отрокам было велено ждать на другом берегу Кипени, не переезжая через мост.

Острог под ночным небом, усыпанным яркими звездами, с противоположного берега реки представлял собой прямо-таки кадр из какого-то сказочного мультфильма — темная громада, подсвеченная с одного бока луной, сияющая изнутри отсветом множества факелов и зеркально отражающаяся в водах Кипени. Только вот, благостность этой картины начисто опровергалась звуковым фоном, более подходящим фильму о зверствах оккупантов на захваченной территории.

Ждать пришлось долго, что-то там в остроге у ратников не ладилось, и "господа Совет" снова собрались вокруг Дмитрия.

— Ты нам что-то рассказать хотел. — Напомнил Мишка Илье.

— А, да! Так вот: жил, значит, в Огневе дед. Не так, чтобы старый, но за полвека перевалило. И жил он не как все люди, а один с четырьмя бабами. За что уж ему такое наказание выпало, не знаю, а только всей семьи у него было: две внучки, теща и старшая тещина сестра. И еще скуповат он был, недаром же прозвание имел Брезетя. Вот, значит... и сам-то Брезетя уже немолод был, теща его уж и совсем древней сделалась, а сестра ее старшая и вовсе ветхая. Да еще и страшна, как смертный грех, и замужем никогда не была, а через это и в уме повредилась — каждый день все жениха ждала, прихорашивалась, да наряжалась.

Сами понимаете, что характер у Брезети от такой жизни был хуже некуда, а внучки, как на грех, красавицы писанные и в самой поре — одежа на них чуть не дымилась, так парни пялились. Брезетя же, однако, все сватовства заворачивал — все выгадать что-то хотел на замужестве внучек.

— Ну, и каким боком это к нам? — поинтересовался Демьян.

— Сейчас, погоди, до сути дойду. Как девки обувку за ворота мечут, на суженого-ряженого гадая, знаешь?

— Ну, в ночь перед Рождеством...

— Это сейчас перед Рождеством, а раньше... неважно, все равно зимой, давний обычай. Так вот: в ночь, когда это гадание свершаться должно было, у забора Брезети чуть ли не толпа гуляла — женихов собралось поболее десятка. По обычаю-то прохожий случайным должен быть, да кто ж поверит-то, что столько народу случайно по нескольку раз туда-сюда по одному месту ходит, да еще ночью?

Пугнул Брезетя внучек, чтобы не высовывались, собрал по всему дому всякую старую, рваную обувку, заложил в каждую по полену, чтоб поувесистее было и шумнул слегка за забором, вроде, как девки гадать собрались. Женихи, конечно, к этому месту, как мухи на мед, а Брезетя высунулся и как начал в них обувку с поленьями метать! На улице крик, стон, женихи разбегаются, а Брезетя орет: "Куда ж вы, люди добрые? У меня еще много рванья осталось! Всем хватит, налетай!".

Куда там, все разбежались, осталось только двое. Один сидит на снегу — за разбитый нос держится, другой без памяти валяется — в голову прилетело. Берет тогда Брезетя тещу и сестру ее, умом ущербную, и выводит на улицу. Подходит к тому, что за разбитый нос держится и говорит: "Радуйся, человече, счастье-то какое тебе привалило! Выпало на тебя гадание, вот твоя суженая!", и указывает на тещу. Жених глазами похлопал, похлопал, а потом как вскочит, да как дернет вдоль по улице, только снег, как из-под скакуна, в разные стороны.

К тому времени, как раз и на голову ушибленный очухался — сел и оглядывается, видать, вспоминает: где он, что с ним и зачем? Подходит к нему Брезетя и говорит те же слова ласковые, что и первому, который с разбитым носом, но указывает уже не на тещу, а на сеструху ее. А та, дурища, обра-адовалась! Наконец-то и для нее жених сыскался! Запела чего-то и даже приплясывать принялась. Под женихом от такого зрелища аж снег подтаивать начал — мало того, что поленом в сапоге по голове огреб, так еще и диво такое перед ним выплясывает! Как на грех, у тещиной сестрицы нога подвернулась, и она так на суженого ряженого и обрушилась. Думаете, убилась? Ничего подобного! Целоваться полезла!

Тут-то жених и сомлел — глазки закатились, личико задумчивым сделалось, и прилег он обратно на снежок. А Брезетя говорит: "Не повезло, жених нынче робкий какой-то пошел — то сбежать норовит, то в беспамятство впадает. Не кручиньтесь, девоньки, скоро помрете, в Ирии снова молодыми станете, а женихов там видимо-невидимо. Даже и для тебя, убогая".

Вот так и вы, ребятушки, как те женихи, видать самыми умными себя считаете, да судьбу обмануть хотите. Те, вместо светлых богов исход гадания предрешить пытались, а вы — в соплячьем возрасте надумали полными ратниками стать, да еще уважения к себе требуете, как к смысленным мужам. А как жизнь вас поленцем приголубила, так все сразу наружу и вылезло: одному нос расквасило, так он крепость жечь собрался, а другому в голову прилетело, так он всех поубивать готов. Ну, Михайла, понял, теперь, какого я от тебя слова и знака жду?

Не понял Мишка, откровенно говоря, ни черта, но многозначительно кивнул и собрался сказать, что-нибудь о том, что время для столь серьезного разговора неподходящее и надо собраться попозже, все спокойно обсудить, а сейчас нечего пороть горячку и... что-нибудь еще, в том же духе. Понятно было, что ждут от него другого, что будут разочарованы, что по молодой горячности могут натворить глупостей, но надо было, прежде всего, разобраться в ситуации самому.

Слава богу, говорить ничего этого не пришлось — по настилу моста загрохотали копыта и все, обернувшись на звук, увидели, что заслушавшись Илью пропустили момент, когда из ворот выехал десяток ратников, а за ним потянулись телеги. Гремел копытами по мосту конь Тихона — племянника Луки Говоруна, назначенного десятником временно, на один год. Тихон, опередив свой десяток подъехал к отрокам и высмотрев Дмитрия, начал давать указания.

— Так, Митюха, восемь человек сажай возницами на телеги. Там в каждой, кроме детей, по бабе посажено, для присмотра, их отгоните на самый зад телег, чтоб до возниц дотянуться не могли и предупредите: если что, первый болт — их. Один десяток поставишь вперед, остальные... ох, туды тебя! Самострелы! Да стреляйте же!

С первой телеги, уже доехавшей почти до середины моста соскочил мальчишка и, лихо перемахнув через перила, сиганул в воду. В него-то и приказывал стрелять Тихон, но стрелять было некуда — мальчишка нырнул и довольно долго не показывался над водой. Отроки держали самострелы наготове и внимательно вглядывались в освещенную ярким лунным светом поверхность реки. Кажется, никого из них особенно не волновало то, что стрелять придется в ребенка.

Да стреляйте же, стреляйте! — повторял, как заведенный Тихон — у него, от неожиданности, явно сдали нервы.

"Вот так, сэр, и отдаются идиотские приказы — первое самостоятельное задание в роли десятника, и в самом начале прокол. А срок, чтобы проявить себя, всего год. И лорда Корнея удовлетворить надо, и с подчиненными не разругаться. Сейчас, вот, вместо того, чтобы своих раззяв ругать, на нас окрысится, мол стрелять не умеем. А у кого-нибудь из наших тоже нервишки сыграют и не станет у Луки племянника".

— Спокойно! — заорал Мишка, снова забыв, что не он командует Младшей стражей. — Течение быстрое, вынырнуть он должен где-то в том месте, где тень от дерева. Видите? Троим держать на прицеле нижний край тени, еще троим — на шаг ниже по течению, еще троим — на два шага...

"Не успеют разобраться на тройки, а если мальчишка не дурак, то вынырнет под нашим берегом, мы его и не увидим. Нет, ратники на том берегу тоже луки достали..."

— Бей! — крикнул Дмитрий, но команда запоздала — несколько самострелов уже разрядились в сторону появившейся на поверхности воды головы.

С другого берега тоже свистнуло несколько стрел. Лучники выстрелили чуть позже отроков, потому, что не следили за заранее вычисленным местом, а шарили глазами по всему руслу, к тому же стрелы были пущены по навесной траектории и потому, долетели до места уже тогда, когда мальчишка снова нырнул. А вот болты... Было непонятно: попали или нет? Могли и попасть. Больше голова на поверхности не показывалась, но дальше русло было почти сплошь затенено кронами деревьев, так что, даже если мальчишка и выныривал, то разглядеть бы все равно его не удалось.

— Попали! — с нажимом произнес Тихон. — Хорошо стреляете, молодцы!

Ответного: "рады стараться" племянник Луки не услышал, да мог и не знать или не помнить, что в Младшей страже это является обязательным требованием, а вот Мишке молчание отроков сказало обо многом. Судя по тому, как переглянулись Роська и Дмитрий, им тоже.

— Вас господин десятник похвалил! — рявкнул Дмитрий. — Не слышу ответа!

— Рады стараться, господин десятник. — Нестройно протянули отроки.

— Отставить! Что за мычанье коровье? Еще раз!

— Рады стараться, господин десятник! — Теперь ответ прозвучал почти так, как и требовалось.

— Строго, я гляжу, у вас... — Тихон с интересом оглядел отроков, потом спохватился и продолжил давать указания: — Значит, возниц на телеги, баб упредить, один десяток впереди, остальные возле телег с обеих сторон...

От реки донеслись всплески и шипение — ратники кидали в воду факелы — луна светила хорошо, да и привлекать чье-нибудь внимание ярким светом не стоило.

"Будешь настаивать, любезнейший Тихон, что мы попали, для тебя это единственная отмазка. Вот вам и молокососы с игрушками — ратники промазали, а мы нет. Пруха, блин. А ведь ты, Тишка, сейчас Дмитрию позавидовал — тебе и не снилось в таком тоне с подчиненными общаться".

— ... Мы пойдем сзади, если что, поможем. — Закончил наставления Тихон. — Давайте, шевелитесь! Быстрей доберемся — быстрей спать ляжете!

Племянник Луки развернул коня и погнал его к своим, а "господа Совет" разъезжаться не спешили, выжидающе глядя на Мишку. Что-то надо было говорить...

— Илья, а что с внучками Брезети сталось? — поинтересовался Мишка.