Отрок Книга 05

Это "старшина" сказало Мишке очень многое. Уж лучше бы дед ругался и обзывал обидными словами, но официальное обращение в сочетании с налившимся кровью шрамом на лице, при окаменевшем лице, свидетельствовало о том, что речь идет вовсе не о пустяках.

— Какого приказа? Я ничего...

— Какого? — Конь под Корнеем дернулся и беспокойно перебрал ногами. — Какого? Я приказал без меня в острог не соваться! Для тебя, что — сотник не указ?!!

— Я... — Мишка оглянулся в сторону лежащего Алексея. — Я не знал...

— Ты? Не знал? — Корней слегка повернул голову и рявкнул через плечо: — Урядник Демьян!

— Здесь, господин сотник!

— Старшина Михаил не ведает, что творит! — все так же через плечо заорал сотник. — Велю тебе принять Младшую стражу под свою руку!

— Не могу, господин сотник!

— Что-о-о? — Корней развернулся в седле и глянул, наконец, на Демьяна впрямую. — Что ты сказал?

— Не могу, господин сотник! — повторил Демка, с обычной своей сумрачностью, глядя на деда чуть исподлобья. — Невместно мне под братом старшинства искать!

Вместо крика, ругани или еще какого-либо проявления недовольства, дед просто отвернулся от Демьяна, и Мишке вспомнилось, как весной, после нападения на стан ратнинцев "людей в белом", Корней точно так же отвернулся от Акима, который не то чтобы отказался, а только намекнул, что не очень-то и стремился стать десятником — чего-чего, а равнодушия Корней не терпел. Правда Демка продемонстрировал отнюдь не равнодушие, он откровенно нарывался на скандал, но дед проигнорировал и это.

Покрутив головой Корней вопросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Кузьма где?

— В крепости остался. — Ответил Мишка.

— Так... Павел? — Корней опять огляделся. — Павел где?

— Так раненый же он! — отозвался неизвестно откуда вылезший Варлам, без шлема, с распухшей щекой и четко отпечатавшимся на челюсти следом от подбородочного ремня. — На хуторе оставили! — Варлам уставился на Корнея по-собачьи преданным и каким-то ждущим взглядом. — Я вместо него на десяток поставлен, господин сотник...

"Дурак, неужели надеется, что его старшиной назначат? А лорду Корнею, похоже, вожжа под хвост попала, и неудивительно — один отказался, второй отсутствует, третий ранен. Но третье место Первака в списке кандидатов... симптомчик, однако. Ночная кукушка, туды б ее!".

Корней, не обращая внимания на Варлама, только что не виляющего хвостом (за отсутствием оного), опять огляделся и ткнув указательным пальцем в Дмитрия, приказал:

— Дмитрий, принять Младшую стражу!

— Слушаюсь, господин сотник! — Вот тут все было четко: приказ есть приказ, и никаких сомнений или отговорок. — Кому сдать десяток?

— Сам выбери! — Корнею было не до мелочей. — А этого и этого — тычок пальцем сначала в сторону Мишки, потом Демьяна — рядовыми... в десяток Павла!

— Слушаюсь, господин сотник! — снова ни малейшего колебания или паузы. — Младший урядник Степан, принять второй десяток!

— Слушаюсь, господин... старшина!

— Младший урядник Климентий, принять четвертый десяток!.. Климентий! Не слышу ответа!

Клим недоуменно глянул сначала на Демку, потом на Мишку, и только уловив на себе свирепый взгляд сотника, торопливо отбарабанил:

— Слушаюсь, господин старшина!

Мишка наблюдал за всем этим спектаклем так, словно все это происходило не с ним, а с кем-то посторонним, и лишь заметив злобно-торжествующее выражение на лице Варлама, понял: Младшая стража, все остальное, что создавалось им с такими трудами и такими надеждами, отнято, отдано в чужие руки и... как он не нажал на спуск уже наведенного на Варлама самострела, знал, наверно, только Немой, ударивший так, что не только выбил самострел у Мишки из рук, но и самого Мишку из седла.

Упал Мишка неловко и, не то чтобы обеспамятел, но на некоторое время потерял ориентировку. Откуда-то сверху до него донесся удовлетворенный голос деда:

— Кхе! Вот так, значит. Ну, старшина... Кхе... Показывай: где тут что.

— Слушаюсь, господин...

— Да не ори ты, едрена-матрена! Убитых много?

— Пятеро отроков и наставник Анисим, раненых — девять, из них двое тяжело.

— Пятеро?! Да вы что тут, совсем охренели?

— Здесь только один отрок, а четверо на хуторе, господин сотник.

— Едрена... Зачем полезли, если там столько стражников оказалось?

— Был приказ взять хутор. Приказ выполнен, господин сотник. Четыре к тридцати двум — размен хороший, тем более — первый бой. Могли бы и вообще только одним убитым обойтись, но урядник Павел за своими отроками не уследил. А здесь, после хутора, уже легко все прошло... убитый от неожиданности случился — на умелого воина напоролись, с ним даже наставник Алексей справиться не смог.

"Во, дает Митька, можно подумать, что в настоящей армии служил — так отмазываться! Доклад — хоть к наградам представляй...".

— Кхе... Легко пошло... Чего вас сюда вообще понесло-то? Я же ясно приказал: в острог без меня не лезть!

— Мы про приказ не знали, господин сотник, а с наставника Алексея сейчас не спросишь. Да и случай удачный представился...

— Это, по-твоему, удача? — Мишке было не видно, но Корней, похоже, указывал то ли на Алексея, то ли на Георгия. А если б тут не один опытный вояка оказался?

— А он и был не один. — Дмитрий держался уверенно, словно не впервые участвовал в подобном разговоре. — Еще двоих застрелили, а остальные вон там, в сарае, заперты. Случайность, господин сотник, на войне всякое случается.

— На войне... много ты знаешь! — Корней, судя по голосу, начал остывать. — Тебя послушать, так все вы... — Сотник недоговорил, видимо спохватившись, что утрачивает строгость, и заорал: — Урядник! Чего тут отрок валяется? Пьяный, что ли?

Почти тут же перед лицом Мишки появились сапоги, а над головой раздался голос Варлама:

— Встать! Чего разлегся?! Встать, я сказал!

Мишка вдруг обнаружил, что его левая рука касается ножен кинжала возле самой рукоятки.

"Если чиркнуть эту паскуду под коленом, инвалидность обеспечена... пусть сам начнет, сученок".

— Встать! Ратник Михаил, приказываю: встать! — надрывался Варлам.

— Пошел на хер, крысеныш! — негромко, так, чтобы никто, кроме Варлама, не слышал, вставил Мишка в паузу между криками.

— Что?!

Один из сапогов исчез из поля зрения, видимо Варлам занес ногу для удара. Мишка схватился за рукоятку кинжала, но тут, почему-то, исчез и второй сапог, раздалось испуганное "Уй!", и в землю перед мишкиным лицом уперлось копыто коня Немого.

— Кхе! — Мишка готов был поклясться, что это "Кхе" было одобрительным. — Федя, — преувеличенно заинтересованным голосом поинтересовался Корней — ты чего-то спросить хотел?

— Да! — раздался в ответ голос боярина Федора. — Там на дороге отроки в дозоре стоят, может, Кирюш, заменить их моими людьми?

— Пусть стоят, нам и тут дел хватит, не век же здесь торчать? Мих... Дмитрий, давай-ка, каждому ратнику в помощь по пятерке отроков и пошли по домам. Да повнимательнее там!

— Слушаюсь, господин сотник.

Спектакль, а Мишка слишком хорошо изучил деда, чтобы понять: все предыдущее действо было ни чем иным, как спектаклем, закончился, возобновилась суровая проза воинских будней. Разжалованный старшина Младшей стражи вздохнул и принялся подниматься с земли.

Глава 3

Последние числа июля 1125 года. Земли боярина Журавля.

Мишка, облаченный в доспех, сидел у костра, вокруг которого расположились отроки пятого десятка Младшей стражи, вертел в руках фигурку бронзового лиса и тупо пялился в огонь. Не хотелось ни думать, ни шевелиться, тело ныло от усталости и полученных синяков, голова, от недосыпа, была словно набита опилками. Ночь после захвата хутора он почти не спал, следующий день выдался тяжелым, не только физически, но и психологически, а после него легли поздно (да еще и не уснуть было от мыслей), а поднялись рано.

И с утра все завертелось еще быстрее, чем накануне — победители продолжили вывозить захваченную добычу. Пятому десятку с утра досталось следить за погрузкой в телеги и на волокуши (телег, само собой, не хватало) запасов рыбы. Ее в остроге оказалось неожиданно много — соленой, копченой, вяленой — и она уже была приготовлена к отправке, видимо, в Крупницу. Соленая рыба в бочках, остальное — в корзинах и лубяных коробах. Дух в амбаре, где хранилось все это богатство, стоял такой, что аж глаза слезились.

Пятому десятку пришлось не только следить, но еще и помогать выделенным для этой работы троим молодым полоняникам — Корней задал воистину бешеный темп работы. Пленные вытаскивали корзины и короба из амбара, выкатывали бочки, а отроки принимали у них груз и укладывали его на телеги и волокуши. Не работали только двое: ратник Дорофей из людей боярина Федора, приставленный старшим, и Варлам, исполняющий обязанности десятника. Дорофей лишь приглядывал, чтобы никто из пленных не выходил из амбара (во избежание), а Варлам орал, распускал руки, больше мешая, чем организуя работу, пока кто-то, вроде бы случайно, не наехал ему кантуемой бочкой на ногу.

Тут И.О. десятника вообще взбеленился, смотался к своему коню за кнутом и... никого и пальцем не тронул. Дорофей, не утруждая себя объяснениями, пнул Варлама ногой под зад, отобрал кнут и вручил моток веревки для крепления груза на телеге, сопроводив свои действия лишь одним словом: "Работай". Вообще, взрослые ратники, что ратнинские, что федоровские, словно сговорившись, всем своим поведением показывали, что отроки Младшей стражи для них всего лишь мальчишки, оказавшиеся "при делах" почти что по недоразумению. Правда Мишка случайно услышал, как Корней злющим голосом читал нотацию своим десятникам:

— Глядите, что бывает, когда воины со стези своей сходят и о достойной смене не заботятся! Детишки! Детишки!!! Сопляки острог взяли! Хотите и Ратное до того же довести?!

Что уж там, после таких речей сотника, сказали десятники своим людям, Мишке было неизвестно, но хорошего отношения к отрокам это никак не прибавило.

Демка, которого тоже разжаловали в рядовые, внешне почти никак на это не отреагировал, сохраняя на лице привычно мрачно-саркастическое выражение. Только один раз Мишка заметил, что Демьян примеривается треснуть Варлама слегой, по которой вкатывали бочки на телеги, но дальнейшего развития его намерения, почему-то, не получили.

В довершение ко всем неприятностям, одна бочка при погрузке вдруг развалилась и отрокам пришлось шлепать по вонючей луже, да еще и Зосима, поскользнувшись, ляпнулся во все это добро, перемазавшись в раскисшей земле и в рыбьей чешуе с ног до головы. Короче, к тому моменту, когда неисповедимые пути начальственной мысли сорвали пятый десяток с погрузки рыбы и отправили конвоировать телеги с хлебом, от отроков несло так, что, кажется, даже коням тошно было.

Хлеб, уже почти весь сжатый, вывозили в снопах, поскольку обмолотить его еще не успели. Каждый воз, сопровождали двое пленных острожан под конвоем двух отроков и одного взрослого ратника. Тут уже было все серьезно — десяток километров по лесной дороге в компании двух злющих мужиков, которых удерживали от побега только мысли об оставшейся в остроге семье. Вернее, так должно было быть, но что там у них в головах было на самом деле, бог весть. Во всяком случае, самострелы отроки держали заряженными и двигаться старались колонной из нескольких возов.

Получалось плохо — возы постоянно останавливались. То поклажа цеплялись за нависающие над дорогой ветки деревьев, то плохо увязанные снопы начинали расползаться, то что-то случалось с телегой или с упряжью или с самой лошадью, или еще с чем-нибудь. Колонна растягивалась, разрывалась, или, наоборот, намертво останавливалась из-за проблем с передним возом. Все это наводило на мысли о саботаже со стороны пленных острожан, но прямо уличить никого из них не удавалось, да никто этим особенно и не озадачивался.

Во время одной из таких остановок Мишка отпросился у Дорофея "в кустики". Когда он уже собирался возвращаться и шагнул к самострелу, повешенному на сучок, на дороге раздались какие-то крики и прямо на Мишку, продравшись сквозь кусты, вылетел пленный острожанин — ражий мужичина на две головы выше Мишки ростом и с совершенно безумными глазами.

Для обоих столкновение оказалось неожиданным, но острожанин, не секунды не колеблясь, попер на отрока, как бык. Выручили Мишку только вбитые на занятиях рефлексы — он, опрокидываясь на спину, успел вцепиться в рубаху на груди мужика (слава богу латные рукавицы были засунуты за пояс) и поддеть его ногой под живот, перебрасывая через себя. Прием получился неважно — острожанин улетел не назад, как должно было быть, а куда-то вбок, да еще, обламывая ногти о кольчужные кольца, умудрился цапнуть Мишку за бармицу, рванув так, что чуть не свернул ему шею. В результате, вместо кувырка назад, у Мишки получился какой-то совершенно невообразимый кульбит и он на мгновение оказался лицом к лицу с лежащим на боку острожанином. Опять сработали рефлексы и мужик получил удар окольчуженным локтем в лицо. Рявкнув на манер медведя, он не стал задерживаться и поднявшись на ноги собрался бежать, но Мишка уже нащупал рукой оружие и гирька кистеня ударила беглеца по задней части бедра, ногу сразу свело судорогой, мужик завалился на землю, но не сдался, а перехватив одной рукой следующий удар кистеня, второй рукой вцепился Мишке в горло. Тут бы отроку и конец, такой ручищей сломать подростку кадык — секундное дело, но спас доспех — бармица и войлочный воротник поддоспешника. Мишка вывернулся, его противник рванулся и подмял мальчишку под себя, но не удержался — подвела нога — перекатился через спину, снова навалился всей тяжестью, зачем-то начал подниматься и получил коленом в промежность, а потом гирькой кистеня в лоб.

Удар кистенем вышел несильным, острожанин еще пытался как-то шевелиться, но Мишка, торопливо вскочив, дважды двинул его ногой в бок, и мужик наконец-то обмяк. Мишка и сам чуть не уселся на землю — короткая схватка вымотала все силы, к тому же он ясно понимал, что беглец не столько пытался убить его, сколько вырваться и убежать, иначе бы...

"Нет, сэр, какими бы крутыми ваши опричники ни были, со взрослыми мужиками тягаться — чистый суицид. Безоружный, бездоспешный, а еще бы чуть-чуть... м-да. Хорошо, что он на несколько секунд раньше не появился, вот бы повоевали без штанов... хотя, скорее всего, он бы связываться с вами не стал, а дал бы деру. Вот и думай после этого: что лучше, что хуже...".

На дороге по-прежнему происходило что-то явно нештатное — кто-то из отроков, срываясь на визг орал:

— Лежать, суки!!! Всех перестреляем!!! Рылом в землю!!!

Были и еще всякие звуки, среди которых ухо выделило характерные шумы битья морды, причем били явно по-взрослому — с фольклорными выражениями экспрессивно воспроизводимыми мужским голосом.

Мишка глянул на своего поверженного противника, тот понемногу приходил в себя, крепок, видать, был на удар. Моргнув пару раз глазами, острожанин замычал сквозь стиснутые зубы и ухватился за сведенную судорогой ногу.