Все течет, все изменяется(Общий Файл)

— Бред какой-то! Откуда у меня синдром Цефеиды?!

Филипп пожал плечами.

— У тебя могла быть предрасположенность. Стресс мог спровоцировать появление симптомов.

— Ну да, конечно! Кстати, как же ты собираешься менять мне память, если у меня синдром Цефеиды? Как я понимаю, цефеидников не допрашивают из соображений безопасности следователей? Твои-то мозги от этой затеи не вытекут мне на линолеум?

— Не вытекут, — невозмутимо ответил Филипп и поднялся из-за стола, встречаясь со мной взглядом — Так ты готова?

Разумеется, нет! Даже не смотря на успокоительное, сердце тут же пустилось вскачь от страха. Филипп так и не сказал, какими именно воспоминаниями он собирается дополнить мою память? Что если, это будут кадры участия в убийстве?

— Подожди..., — пролепетала я, тут же испуганно подскочив

— Не бойся, — тихо проговорил он, обхватывая пальцами мой подбородок, — я не сделаю тебе больно. Все будет хорошо. Просто расслабься.

Длинные ресницы гран-мага чуть дрогнули. Пространство вокруг вдруг резко потемнело, завращалось и вдруг исчезло в глубине внезапно сузившихся зрачков Филиппа.

Очнулась я внезапно: стол, часы, плита и холодильник вдруг резко выплыли из темноты и оказались на своих местах. Лицо Филиппа начало проявляться секундой позже, бледное и блестящее от испарины. В уголке его тонкого носа текла кровь.

— Черт, — Вельс поднос руку к лицу. Пальцы тут же окрасились красным, — где у тебя ванная?

— Направо по коридору, — испуганно пролепетала я, ретируясь к холодильнику, — тебе нужна помощь?

— Неф, — прогундосил он в зажатый нос уже где-то из глубин коридора.

Оставшись одна, я устало прислонилась спиной к холодильнику и закрыла глаза. В голове было гулко и пусто как в пустой кастрюле. Мысли путались. В затылке ныло. Сжав виски пальцами, я попробовала собраться с мыслями и перебрать в памяти недавнее прошлое, дабы попытаться понять, чем именно только что обогатилась моя память.

Увы, у меня ничего не вышло. Цепь событий начиная с момента нашей встречи в 'катящемся пингвине' не претерпела изменений. Во всяком случае, на первый взгляд. Я по-прежнему помнила в деталях взрыв в доме, многочасовой чес по лесу и полурастворённого в воздухе Филиппа. Ничего нового! Но, может быть, Вельс так искусно сплел ложные воспоминания и эмоции с моими собственными, что я просто не могу отличить их? Ну или что-то пошло не так? Вон как у него из носу захлестало.

— Филипп? — не громко позвала я.

Собственный голос показался мне слишком гулким. И тут затылок словно бы пронзили сапожным шилом. На глаза разом навернулись слезы. В груди, в районе ключицы, почувствовался сильный жар, нараставший с каждым ударом сердца. По-рыбьи хватая воздух ртом, я кинулась к окну, задев несчастный горшок с геранью, тут же полетевшей на пол.

— Уж не так ли сгорают от синдрома Цефииды, — пронеслось у меня в воспаленном мозгу.

Но боль, появившаяся столь внезапно, вдруг резко отступила. В легкие снова протек воздух, отозвавшийся дрожью во всем теле, и перед глазами появилась смутно знакомая комната в мягком полумраке. Мерцающий свет пламени из камина отбрасывал блики на дерево стен и пола, путался в ворохе байковых одеял, разбросанных прямо на полу. Полупустая бутылка красного вина в компании двух пузатых бокалов в алых потеках возвышалась на табуретке, красноречиво обвитая лямкой белого кружевного бюстгальтера. Тут же рядом, в куче мятых салфеток, яблочных огрызков и серпантине мандариновой кожуры лежала надорванная блестящая упаковка из-под презерватива.

Видение было столь ярким и объемным, что мне казалось, будто я стою не на собственной кухне, вцепившись мертвой хваткой в подоконник, а там, в этой темной жарко натопленной комнате. Спина тут же вспотела, на языке проступил терпкий привкус красного вина, а в пальцах возникло непонятное щекочущее ощущение.

Я резко зажмурилась, замотала по-собачьи головой в надежде прогнать столь натуральную галлюцинацию. Но не тут-то было! Похабный сельско-романтический натюрморт исчез, но только чтобы уступить место волнующему образу женской руки, нежно изучавшей мускулистую мужскую грудь, красноречиво покрытую испариной. Пальцы волнующе скользили по влажной разгоряченной коже. Легко коснувшись резкого росчерка ключиц, рука вдруг остановилась и двинулась вниз, к плоскому рельефному животу. Дыхание перехватило, и я убийственной ясностью осознала, что прекрасно знаю, как приятны на ощупь эти упругие мышцы, послушно напрягающиеся под моим прикосновением. Шею вдруг полоснуло горячее дыхание, отозвавшееся во всем теле мелкой дрожью предвкушения.

— У тебя такая нежная кожа, — хрипло прошептал Филипп, и я почувствовала прикосновение к шее горячих губ. Сердце тут же забилось в грудной клетке взбесившимся воробьем, голова закружилась. Яркий чувственный вихрь нес меня куда-то назад. В блаженной неге я закрыла глаза, когда прямо в физиономию мне ударил поток воды, холодный и противно пахнущий плесенью.

— Очнулась? — голос Филиппа послышался откуда-то слева.

— Еще бы, — буркнула я, протирая глаза, — ты же самую вонючую банку выбрал!

Гран-маг, дабы привести меня в чувство, догадался плеснуть мне в лицо настоянной водой из банки на подоконнике. Моя бабушка использовала ее для поливки своих многочисленных фикусов. Сколько я не пыталась разъяснить Варваре Кузьминичне, что воду не хлорируют, а пропускают через слабое магическое поле, та по-прежнему предпочитала наставить ее до тех пока та не зацветет.

Проморгавшись, я открыла глаза и ... резко отпрянула назад, ибо взгляд снова уперся в уже знакомую мне голую мускулистую грудь. И снова мокрую!

— Что за порнографию ты влил мне в череп? — резко спросила я, продолжая пятится. Вельс ответить не успел, ибо в этот момент мне под ноги попалась упавшая с подоконника герань. Потеряв равновесие, я неловко взмахнула руками...

— Там, сзади, — успела подумать я, — острый угол столешницы...

Филипп не дал мне упасть. Ловко поймав меня за руку, он резко дернул ее на себя, тем самым вернув мне потерянное, было, равновесие.

— Порнография — это хорошо, — медленно произнес гран-маг, — Значит, все прошло, как надо.

— Прошло как надо? — я вырывала свою руку из руки Филиппа так быстро будто бы он ее укусил, — Из какого фильма для взрослых и озабоченных ты позаимствовал столь затейливый мерзкий сюжет?

— Никакого, — Филипп невозмутимо подошел к столу, взял со стола чашку с недопитым чаем и сделал несколько жадных глотков, — Видимая тобой, как ты выразилась, порнография — результат работы твоего подсознания в ответ на подсадку яркого эмоционального маркера в эпизодический отдел памяти.

— Что?!! Какой еще эмоциональный маркер? Что ты, черти всех континентов тебя возьми, сделал с моей памятью?

— Добавил в нее воспоминания о приятных ощущениях, ассоциативно связанных со мной, — невозмутимо ответствовал Вельс, уперевшись бедром в подоконник, — Голая эмоция не может существовать в памяти без сопутствующего образа, и твой мозг задействовал воображение, чтобы создать его.

— Ничего не поняла, — я раздраженно сложила на груди руки, — если целью было получение новых эмоций, то к чему такой сложный и рискованный способ? Ты вон чуть мой холодильник в крови не утопил! Не было бы проще просто переспать со мной?

Филипп поднял на меня удивленный взгляд за секунду до того, как я осознала, что ляпнула. На его губах промелькнула красноречивая усмешка, но озвучивать издевку, мол, не ломай ты, милочка, принципиальность неделю назад, то был бы твой зад сейчас в шоколаде с вареньем, он не стал:

-Эмоции были бы слишком яркие для нужного срока давности. Это может насторожить следователя.

— Стесняюсь спросить, откуда ты все это знаешь, — буркнула я тут же покраснев.

Гран-маг не ответил.

— Это все. Мне пора.

— А ...— растерялась я, шлепая по коридору за гран-магом босыми ногами в тапках, — Как все?! А ты разве не будешь проверять результат?

— Я уже проверил. Все в порядке, — ответила мне курчавая макушка завязывающего шнурки Филиппа. Уже в дверях гран-маг вдруг внезапно обернулся.

Странным был этот долгий и внимательный взгляд. И хотя по лицу Филиппа было невозможно что-либо прочесть, мне показалось, что в его глазах промелькнуло не понятное мне сожаление.

* * *

Едва я закрыла за Вельсом дверь, как в коридоре раздалась воробьиная трель телефона. Это была Маринка, взволнованная и рассерженная.

— Где тебя носит, Стрижанова! — ругалась она, — в переходе отрезали пальцы? Почему не позвонила? Почему не сказала, что все прошло нормально, и что Варвара Кузьминична в маг-больнице? Я тебе для чего телефон дала?

— Со мной все в порядке. Прости, — я устало потерла переносицу, — Забыла убрать во внутренний карман куртки. Он и сел на морозе.

— Ты в своем репертуаре, — Маринка немного смягчилась, — с утра, так и не дождавшись от тебя звонка, чуть не кинулась в больницу. Хорошо, догадалась сперва позвонить. Там-то мне все и рассказали. Не такой уж он бессердечный подлец оказался, раз решился помочь! Слава богам!

— Да, — угрюмо согласилась я, — не такой уж и подлец...

Я не стала говорить подруге, что помог мне вовсе не Вельс. Ей непременно потребуются подробности, а в ситуации с убийством Кузиной любопытство может стоить ей жизни. В отличии от Маринки в благородство Вельса мне не очень-то верилось. Подсадка пресловутого эмоционального маркера, что едва не спекла ему мозги, вероятнее всего, была просто выгоднее моей смерти. В самом деле, было бы странным, кабы бы обе недавние пассии сыночка кандидатки в президенты вдруг внезапно с разницей в пару дней отправились изведывать космос. Конечно, объяснение придумают, но электорат такое точно не оценит. А вот болтливую Марику, знающую больше положенного, и правда могла случайно сбить машина.

— Кать..., — сочувственно вздохнула подруга и принялась меня утешать — ну ... не переживай ты так. Я понимаю, что он ... не по твоему желанию... но все не так уж и плохо! Попробуй посмотреть на ситуацию, с другой стороны. С бабушкой он тебе помог? Помог. Значит, ты ему и правда нравишься. Так почему бы не попросить его еще что-нибудь для тебя сделать? Он тебе не откажет сейчас. Проси хоть луну, хоть работу в банке у его отца...

— Марин, — меркантильность в словах подруги, не свойственная ей до сего момента, больно резанула меня, — Ты что несешь? Какая, к чертям, луна?

— А.., да никакая, — пошла на попятную подруга и тут же, сменив тему, продолжила, — Кста-а-ти, ты знаешь, что Инга Кузина, ну одна из секретарша нашего декана, позавчера умерла? Помнишь, беленькая такая, вредная. Она еще с твоим Вельсом встречалась до тебя.

— Нет, — я судорожно сжала трубку, разом превратившись в слух, — не знаю. Что случилось?

— Мистика сплошная! Пошла она, говорят, после обеда за кофе. Ну знаешь, там за углом у деканата есть автомат. Я там все время себе капучино беру. Так вот, вдруг Кузина внезапно побледнела, а потом взяла, да и рухнула на пол без чувств. Прямо посреди коридора, представляешь? Калинова Наташка с биомагии рядом оказалась, успела ее подхватить. Пытались ее всем деканатом в чувство привести, да какое там — судороги начались, пена изо рта пошла. Ужас, короче! Вызвали скорую, но пока та доехала... Короче, врачам только и оставалось, как смерть засвидетельствовать. Потом еще оказалось, что все магоблоки на этаже вышибло. Ужас! Вызвали полицию. Та всех по домам разогнала и сказала не появляться на пороге до особого разрешения. Второй день на сайте университета висит просьба сидеть дома.

Мда, дела. Бледность и обморок были, по всей видимости, следствием чрезмерной потери жизненных сил. Припадок же говорил о том, что что-то продолжало цедить из Кузиной энергию уже, когда та была без сознания. Но как было можно вывести из строя магоблоки? Они же должны были поглотить всю магию сильнее десяти единиц! Тем более, что Кузина вовсе не была магом. Я, как и все, не имею весьма смутное представление об их устройстве, но впервые слышу, чтобы они ломались!

— Каать! Ты меня слышишь? — вклинился мне в голову Маринкин голос, вновь ставший недовольным, — Это просто не вежливо! Ты бы хоть угукнула для приличия. А черти с тобой. Ладно, спать иди. Но чтобы завтра все-все мне рассказала! И телефон за одно отдашь. Спокойной ночи, Кать.

— Спокойной. Марин.

Глава 12

Ни ужасы, ни голый Вельс мне в ту ночь, к удивлению (и счастью) , не снились. Проснувшись, я долго лежала в собственной кровати бездумно уставившись в выцветший ковер на стенке. Вышитые на нем и местами уже потертые лоси не обращали на меня внимания и продолжали щипать ниточную траву на фоне вышитых же гор. Внезапная сильная вспышка интуиции пронеслась перед глазами яркой картинкой — лист бумаги, волокнистый, сероватый, с расплывшейся фиолетовой печатью падает в черную щель почтового ящика.

Из квартиры я вылетела пулей, едва успев закутаться в халат.

— Катерина, — возмутилась пожилая соседка по лестничной клетке, отпиравшая дверь в свою квартиру, — Куда в таком виде? Зима ж на дворе!

Наскоро поздоровавшись, я пролетела мимо, прямо к почтовым ящикам на лестнице. Тапочки тут же запорошило занесенным с улицы снегом. Сунув ключ в замочную скважину, я открыла ящик. Листок бумаги с расплывшейся печатью был там. Он лежал поверх счета за отопление и рекламы окон, именно такой, каким нарисовала мне внезапно обострившаяся интуиция. Это была повестка на допрос. Мне следовало явиться для дачи показаний сегодня, по улице Магов-передвижников, дом семь, кабинет семнадцать, в два часа дня. В случае неявки без уважительной причины — штраф или насильственный привод.

* * *

Мне повезло с транспортом, и уже без десяти два я угрюмо рассматривала трехэтажное здание из серого кирпича с запылёнными окнам, оказавшийся городской прокуратурой. Слева и справа от отделанного металлом крыльца чахло по паре серебристых елок. С гофрированного крылечного козырька взирали на меня выколотые глаза неработающих лампочек. Двое стражей порядка форме, упитанные и рыхлые будто молочные поросята, курили у входа, бросая окурки себе под ноги и напрочь игнорируя стоящую тут же рядом пепельницу. Поднявшись по бетонным ступенькам, я отворила тяжелую металлическую дверь и вошла в здание.

Внутри стояла удушающая жара. Пахло сигаретным дымом, потом и пивом. То и дело хлопали двери многочисленных кабинетов. Всюду сновали работники прокуратуры в синей форме. Вдоль стен скучали множественные посетители. Кто-то терпеливо ждал своей очереди, уткнувшись в телефон, кто-то разговаривал с соседом, кто-то и вовсе спал. Рослый страж порядка беззастенчиво флиртовал с пухленькой женщиной за канцелярской конторкой, по виду секретаршей, рыжей как спелый мандарин. Заприметив меня, она позабыла своего кавалера и поинтересовалась, кто я и к кому. Узнав, что на допрос в семнадцатый кабинет, она почему-то нахмурилась, еще раз просмотрела паспорт и потребовала зачем-то сдать телефон.

-Правила такие, — пояснила рыжая секретарша, — чтобы материалы дела потом в сети не всплывали. Бывали случат, знаете ли. На обратном пути заберете.