— Не обижайся, — попросила, сбавив обороты, Лиса, убирая сложенную вдвое тетрадку в карман. — Я еще не отошла просто. Я там, одну женщину искалечила, между делом ...
— Мне начинать плакать? — спросил Черт.
— Не надо, — усмехнулась Лиса. — Сделанного не воротишь, а девушка должна была думать, во что впуталась. Силком в Военно-Техническое бюро только наших волокут.
"Мне нужен Фарадей, — поняла она вдруг. — Не зря же он третий день в голове мелькает".
"Если он, конечно, жив, — добавила она через минуту и, обдумав эту мысль, решила, что так оно и есть: очевидно, Кайданов был жив. Оставалось всего ничего — его найти.
Глава 4. Петербург! Я еще не хочу умирать (28-29 сентября 1999)
1.
"Петербург ..." — за окном шел дождь. Уже не проливной, как ночью, а мелкий, обычный.
"Бесконечный, вечный ..." — заштрихованная ниточками медленно плывущих к земле капель, старая петербургская улица казалась чужой и суровой.
"Почему я не удивляюсь?" — Лиса достала из пачки, лежавшей на подоконнике, очередную сигарету и закурила.
Внизу, разбрызгивая воду из луж, проезжали редкие автомобили, да пробирались вдоль домов, как будто опасались артобстрела, одинокие прохожие.
"Чужая территория, — подумала она с тоской. — Территория войны".
В Ленинграде, сколько Лиса помнила себя в этом городе, всегда шел дождь. Дождь, сырость, тоска.
Ее смущало лишь то, что в голове крутилась совсем не подходящая к случаю старая песенка Аллы Борисовны:
"Я вернулась в мой город, знакомый до слез ... "
Казалось, песенка крутилась в голове просто так, но возможно, все это было неспроста. Иди, знай, может быть, это душа вещует? Или Алла Борисовна Приходько навеяла?
"Просто так только мухи родятся, — сказала себе Лиса. — Как там дальше у Осипа Эмильевича1? У меня еще есть адреса?"
#1 Осип Эмильевич Мандельштам (1891, — 1938,) — русский поэт.
В дверь постучали. Тихо, но не робко, скорее интеллигентно.
— Да, Мария Игнатьевна! — громко сказала Лиса. — Входите, пожалуйста!
Дверь, покрытая белой облупившейся краской, скрипнула, отворяясь, и в проеме появилась маленькая аккуратная старушка с седой кичкой на голове.
— Извините, Наташенька, что беспокою, — Мария Игнатьевна явно была смущена тем, что нарушает ее покой. — Но я подумала, вы, возможно, проголодались с дороги, а у меня вот, как раз, грибной суп ...
— Спасибо, милая Мария Игнатьевна! — улыбнулась Лиса. — Спасибо, родненькая. И ничего вы меня не беспокоите, и суп ваш пахнет восхитительно — я его даже здесь унюхала — но я не хочу сейчас. Честное слов! Вы ведь не обидитесь на меня?
— Ну что вы, Наташенька! — все было бы ничего, вот только глаза у старушки были такие, что выть хотелось. Выть и убивать!
"И такие есть, — с тоской подумала Лиса, изо всех сил улыбаясь старушке. — И сколько их таких?"
Они добрались до Питера ранним утром, поколесили по городу, "отрабатывая" возможную слежку, но все было тихо, и Черт наконец вывез их на Петроградскую сторону и медленно поехал, сворачивая с одной улицы в другую. Первой нашла приют Пика, прихватившая заодно и Алекса, который в таких делах был абсолютно беспомощен, а еще минут через пять настала очередь Лисы. Черт как раз притормозил, чтобы дать Лисе "взять" тощую высокую старуху в доисторическом плаще, вышедшую под дождик, по-видимому, чтобы выгулять собаку, когда в голове у Лисы — а значит и у Черта — раздался холодный и властный "голос".
— Если надумали воевать, то вам лучше убраться с моей улицы, — "сказал" некто, остающийся невидимым и непознанным.
— Не извольте беспокоиться, — внятно, как ребенку, ответила Лиса, "высматривая", между тем, того, кто рискнул вступить с ней в контакт. — Я просто путешествую.
Черт — умный бес! — молчал, как будто ничего и не слышал.
— Бежишь? — "спросил" голос, и Лиса почувствовала интонацию и сразу же увидела маленькую чуть полноватую старушку, притаившуюся за окном четвертого этажа.
"Бедная, — мимолетно подумала Лиса. — Столько лет таиться, чтобы так проколоться. Еще спасибо, что это я, а не кто-нибудь другой".
— Бегу, — подпустив слезу, ответила она.
— Антоновну не трогай, — невнятно, по-видимому, от усталости "сказала" старушка. — Вон перед тобой парадная, четвертый этаж, номер сорок семь. Поднимайся, приючу.
— Спасибо, — "поклонилась" Лиса и, подхватив сумку, вышла из машины.
— Спасибо вам, товарищ, — сказала она громко, обращаясь к Черту, и вопросительно на него взглянула.
— Бывай, — равнодушно ответил Черт и чуть прикрыл глаза. Он все слышал, оставшись, тем не менее, вне игры.
Старушка была "скрытница", но от себя ведь не уйдешь: услышала Лису (значит, потенциально была незаурядной колдуньей) и купилась, не смогла сдержать желания "поговорить".
— Тебя, как мама в детстве называла? — спросила вдруг Мария Игнатьевна.
— Натой, — на автомате ответила Лиса, и мозаика сложилась.
"Ната!"
— Кто у вас? — спросила она вслух, подходя к Марии Игнатьевне, и обнимая ее за плечи.
— Сын с невесткой, — тихо ответила старушка и заплакала.
— Живы? — спросила Лиса, поглаживая женщину по голове и плечам.
— Не знаю, — сквозь слезы ответила та. — Ничего не знаю ... Пятнадцать лет прошло, и ни слуху, ни духу, ничего ...
2.
Можно было бы и догадаться, не такая, в принципе, и дура, но все случилось, как и должно было случиться, то есть как всегда. Впрочем, Лиса не заблуждалась и не питала иллюзий. Она давным-давно знала, что никакой логики в том, как "вещует" душа, нет, и быть не может. Здесь ничего нельзя было поверить алгеброй, даже если затем, все становилось очевидным настолько, что приходилось стыдиться за свою тупость. Обратным взглядом посмотреть, все ясно. Однако когда каша только заваривается, логику отрубает напрочь, хоть головой об стену бейся, ничего не ясно.
Она открыла зонт и медленно, с удовольствием вдыхая сырой прохладный воздух, пошла по улице Воскова к Маркина и уже по ней в сторону Кронверкского проспекта. Оставалось решить, как связаться с Натой, а в том, что Наташа жива, Лиса почему-то совершенно не сомневалась. А раз не было сомнений, то так оно и было, в этом она тоже убеждалась не раз и не два. Вот если бы и с двумя другими нужными ей людьми дело обстояло так же просто, жизнь обернулась бы легкой прогулкой, а не поиском в лабиринте, полном змей и крыс.
В конце концов, все, как это часто случалось с ней и раньше, решил случай. На углу Маркина и Кронверкского стояла будка телефона-автомата, и Лиса, не раздумывая, направилась к ней.
"Если трубка срезана или телефон не работает..." — подумала она, но автомат оказался исправным и номер телефона всплыл в памяти, как если бы и не прошло столько лет.
— Здравствуйте, — сказала она в трубку, услышав незнакомый сиплый голос, который с одинаковой вероятностью мог принадлежать и мужчине и женщине. — Будьте любезны, Наташу!
— Я вас слушаю.
— Наташа?
— Да.
"Наташа?!"
Теперь надо было срочно что-то соображать.
— Извините, пожалуйста, — сказала Лиса. — Вы меня не знаете, но меня просила передать вам привет ваша однокурсница, Катя Милютина.
Линия была "чиста", но это говорило только о том, что сейчас Нату не прослушивают. Однако всегда существовала опасность, что поисковый компьютер отслеживает определенные сочетания слов.
— Милютина? — спросил чужой голос. — Это девичья фамилия или ...
— Ой! — сказала Лиса. — А я не знаю. Наверное, по мужу.
— Милютину не помню, — с сожалением сказала Наташа, если, конечно, это была она.
— А она меня просила передать вам посылочку, — "растерянно" сказала Лиса. — Мед наш, башкирский, и письмо ...
— Ну приходите, — вяло согласилась Наташа.
— А это удобно?
— Адрес знаете, или сказать?
— Знаю.
Она знала адрес, помнила квартиру на Варшавской улице, как будто была там только вчера, но они уже говорили о другом.
— Вот и славно, — сказала Наташа. — Часиков в семь сможете? Чаю попьем с вашим медом ...
— Конечно, — "обрадовалась" Лиса. — В семь! Я сейчас по магазинам пробегусь, а к семи буду у вас.
— До встречи.
Короткие гудки.
"Господи! Этот голос ..."
3.
В три часа, опоздав всего минут на двадцать, Лиса подошла к кооперативному кафе на углу Пестеля и Литейного. Как ни странно, дождь прекратился, и кое-где сквозь просветы в тучах пробивался солнечный свет. Она "понюхала" воздух, но, несмотря на относительную близость Шпалерной и массу спешащего по своим делам народа на проспекте, здесь было "тихо". Пика и Алекс уже были внутри, сидели за столиком в глубине зала и с аппетитом ели жареную свинину в кляре. Лиса, которая не так давно перекусила в попавшейся по пути домовой кухне, заказала себе только кофе с пирожным, а еще через пять минут появился и Черт. Он подсел к ним за столик, с интересом посмотрел каждому в тарелку, но, к удивлению Лисы, есть ничего не стал, ограничившись одним только кофе.
— Оставь, — сказал он Алексу своим равнодушным ко всему голосом и закурил. — У блондинки запущенная гонорея. Намыкаешься потом.
— А у второй что? — как ни в чем, ни бывало, поинтересовался Алекс, рассматривавший двух девушек за столиком у окна.
— У второй, — тем же монотонным голосом ответил Черт, сидевший к девушкам спиной. — Два аборта, а так вполне.
— Зинаида Владимировна, — повернулся Алекс к Даме Пик. — Сделай мне телку, будь другом!
— Совсем обалдел?! — вскинулась Пика, у которой, судя по всему, было сейчас отвратительное настроение. — Я тебе кто?
— Друг, — с наивным простодушием, которое стоило ровно две копейки, ответил Алекс. — Я ведь тебя, как друга прошу.
— И поэтому я должна тебе девок в постель подкладывать?
Лиса покачала мысленно головой, прекрасно понимая, что на этот раз Алексу ничего не обломится, и чуть "тронула" брюнетку, которую держала краем глаза. Сознание у той оказалось путанное, но податливое, тем более что, как поняла Лиса, накануне случился облом, пьяный в дупель приятель заснул прямо на ней, так и не сделав того, чего она от него ожидала.
"Твою мать", — мысленно выругалась Лиса, ощущая себя грязной с головы до ног.
Но дело было сделано, а парня было жаль. Алекс сидел на казарменном положении уже третий месяц, и ему просто необходимо было выпустить пар, особенно, имея в виду предстоящий европейский вояж.
— Иди, — сказала она своему оператору. — Клей! Но в шесть утра изволь быть у паровоза на Финляндском. Ты меня понял?
— Есть, — радостно отрапортовал Алекс. — В шесть на Финляндском. Спасибо.
Он встал из-за стола и пошел "знакомиться", а Лиса проводила его взглядом из-под ресниц и повернулась к Даме Пик:
— Ты тоже свободна.
— Как скажешь, — усмехнулась Пика.
— Так и скажу.
— Ну и ладно, — Дама Пик отодвинула вазочку с растаявшим мороженым и обтерла губы салфеткой. — Пойду, тогда, погуляю, а вечером в Кировский схожу.
— Что дают? — Лису этот вопрос совершенно не интересовал, но Пика была не только ее помощницей, но и подругой.
— "Сильфиду".
— Это балет или опера?
— Балет, — Пика снова усмехнулась и положила ладонь на руку Лисы. — Не бери в голову. Я просто вспомнила молодость. Схожу вот в театр, подцеплю какого-нибудь балетомана, и утром буду, как огурчик.
— Ну смотри, — сказала Лиса.
— Слово, — улыбнулась Дама Пик. — Расплатишься?
— Естественно.
— Тогда, бывай, — Дама Пик кивнула и пошла к выходу.
— Подхватишь меня в девять у моего дома, — сказала Лиса Черту и помахала рукой, привлекая внимание официантки. — А пока, гуляй!
4.
"Приехали", — Лиса вышла из метро "Маяковская" и не торопясь, пошла к Владимирскому проспекту.
Она не была на Невском, наверное, лет пять или шесть, но и до того, как окончательно покинула Ленинград, бывала здесь только по "делам", не имея ни времени, ни желания на пешие прогулки. Поэтому сравнивать нынешний Невский по-настоящему она могла только с тем, что сохранила память о конце восьмидесятых, или начале семидесятых. Другой город, другая страна, ну и проспект тоже, разумеется, изменился. На нем появилось очень много примет нового времени: кооперативные и даже частные магазины и кафе, рестораны, о которых в восьмидесятые нельзя было и мечтать. А уж магазин электроники с логотипами всех этих "грундиков" и "сони", расположившийся на противоположной стороне проспекта, как раз там, где начинался перекинутый над проезжей частью кумачовый транспарант "Слава КПСС", показался бы тогда и вовсе бредом сумасшедшего.
"Впрочем, нет, — осадила она себя. — В восемьдесят седьмом, пожалуй, уже нет. Вот в семьдесят пятом — это да".
Она дошла до Владимирского, дождалась зеленого и перешла на противоположную сторону. Невский 47/2.
"Ну вот я и дома".
Смешно, но так оно и было. Лишившись своего постоянного места на Земле, "дома" она чувствовала себя именно в таких местах, как "Сайгон". Вокзал, аэропорт, "Сайгон", да еще, быть может, "Рим", в котором она тоже не была страшную прорву лет.
Лиса вошла в кафе и осмотрелась. Интерьер практически не изменился, разве что повисла на стене выполненная Шемякиным мемориальная доска, на которой быстрый взгляд сразу выхватил несколько знакомых фамилий. Живые и мертвые, знаменитые и давным-давно забытые, дисседенты-эммигранты и советские, все они были здесь вместе, как когда-то тогда: Целков и Кит, Бродский, Вензель и Ширали, Карамян, Рейн ...
"Господи! Только фамилий стукачей и гебешных лейтенантов не хватает, да про фарцу забыли".
Впрочем, кое-кто из тех, кто фарцевал тогда у интуристовских гостиниц, теперь превратились в советских кооператоров и предпринимателей. Еще и в КПСС, небось, вступили, получив индульгенцию на всю оставшуюся жизнь. Лиса пожала мысленно плечами и, не задерживаясь, чтобы не привлекать к себе внимания, прошла в глубину зала. Ее, такую, какой она стала теперь, естественно никто не ждал, так что Наташу она должна была найти сама, и нашла, вот только радости ей это не доставило. Лиса взглянула мимоходом в высокое окно, увидела свое отражение — рыжий парик, вычерненные до полной неузнаваемости глаза и пунцовые губы, которые должны были отбить всякое желание запоминать другие приметы — и сразу же почувствовала знакомую ауру. Она обернулась, но женщину, сидевшую за столиком в дальнем конце зала, узнала не сразу.
— Здравствуй, Ната — сказала она, подходя. — Спасибо, что пришла.
— Привет! — женщина говорила сиплым отдышливым голосом, левая сторона серого землистого цвета лица была неподвижна, от чего при разговоре рот, и без того не симметричный, кривился еще больше. — Рада тебя видеть. Честно.
— Останемся здесь? — спросила Лиса, стараясь не показать, насколько потрясена увиденным. — Или пойдем куда-нибудь?
— Пойдем, — Ната встала, подцепила прислоненную к стене палочку и, скособочившись, вышла из-за стола. — Я, как видишь, ходок теперь не ахти какой, но тут недалеко распивочная есть, там и посидим.
