Несколько мгновений Лиса рассматривала солидное и по ночному времени практически пустое здание, потом пожала плечами, как бы соглашаясь с тем, что, не погрузившись в реку, силы течения не узнать, и, проникнув внутрь, "прошла" мимо бдящего перед монитором охранника. Нужно ли было настолько усложнять задачу, она не знала. Возможно, все можно было сделать и как-то иначе, проще и изящней, но, не имея опыта, Лиса вынуждена была придерживаться хотя бы каких-нибудь знакомых ей по фильмам или книгам процедур. И рабочее место банковского клерка представлялось в этом смысле самым подходящим исходным пунктом для всех последующих действий. А действия эти были просты и незатейливы. Лиса не стала забивать голову изучением тонкостей и сложностей банковского дела, не стала вникать в значения разнообразных терминов и понятий, вроде депозита или типов вкладов. Она просто "покопалась" в картотеке и, найдя подходящий пример, стала создавать свою собственную банковскую историю, нечувствительно проникая в те самые институты и учреждения, которые — пусть даже вскользь — упоминались в документах Петера ван Хессе, "делом" которого она воспользовалась, как путеводной нитью.
Через какое-то время она совершенно перестала обращать внимание на такие мелочи, как наличие электронной связи между пунктами назначения, пароли доступа, системы контроля и множество других, подобных им, немаловажных для обычного человека — и даже для обычного оператора — вещей. Она просто делала, что должно, создавая какие-то электронные файлы или написанные от руки документы, перехватывая идущие из неоткуда в никуда денежные потоки, из которых вычерпывала свои крошечные наперстки, проливавшиеся дождем долларов, фунтов стерлингов или евро на ее крохотные поля, обретшие уже номера и реквизиты именных и номерных счетов. Все это оказалось совсем нетрудно, но ужасно хлопотно, потому что параллельно возникающим из небытия счетам должна была возникнуть и "бумажная" версия человека, именуемого Деборой Варбург. Однако когда работа была наконец завершена, Лиса имела не только девятнадцать миллионов швейцарских франков, распределенных между восьмью разными счетами, нашедшими приют в Швейцарии, Люксембурге, Германии и Швеции, но и подробную, "настоящую" до последней запятой в старой пожелтевшей от времени и давно уже никчемной бумажке, биографию и весь комплекс документов от свидетельства о рождении, основанного на старых медицинских записях, сделанных еще от руки в одной из клиник Бонна, и до отметок о благонадежности в полиции и контрразведке.
"Все".
Ничто не шелохнулось на рабочем столе так и оставшегося неизвестным Лисе клерка, и в электронных сетях не осталось даже самого незначительного следа ее присутствия, и сама она не стала проделывать обратный путь в том же порядке, как "прошла" его по дороге в банк. Лиса просто поняла, что работа окончена, и сразу же оказалась в своем номере и в своем теле. Но возвращение к себе оказалось совсем не таким простым, как можно было ожидать. Впрочем, ожидать можно было как раз всего, и то, что Лиса заранее этот момент не обдумала, объяснялось лишь ее преступной легкомысленностью, порожденной алкоголем и живью.
В глаза ударил чудовищно яркий свет, Лису качнуло, и в следующее мгновение она уже летела на ковер, рефлекторно закрыв глаза веками, из-под которых брызнули слезы. На ее удачу, упала она вполне прилично, ничего себе не сломав и не разбив, скажем, висок о спинку огромной кровати. Но еще добрых десять минут Лиса корчилась на ковре, борясь с дикой головной болью и совершенно невероятным головокружением. Как ей удалось при этом сдержать рвотные спазмы, оставалось только гадать. Но, когда она пришла в себя, весь банный халат был мокрым, причем не от воды, а от ее собственного пота. Тело было ватным, дыхание сорванным, а перед глазами плыли цветные круги. Голова все еще болела, но уже не так сильно, и головокружение почти сошло на нет. Однако ей стоило огромных усилий, чтобы освободиться от мокрого и липкого халата и с грехом пополам заползти на кровать. Здесь силы окончательно ее оставили и Лиса забылась, почти моментально провалившись в глубокий, но полный невнятных видений сон.
Ее разбудил звук проехавшего под окнами трамвая. С трудом разлепив веки, Лиса перевернулась на бок и долго вглядывалась в цифры электронных часов. Прошло не менее минуты, прежде чем она поняла, что означают эти зеленые электрические символы — девять двадцать утра — но еще какое-то время после этого Лиса не могла вспомнить, кто она сейчас и где находится. Лишь после того, как к ней пришло ощущение холода — оказалось, что спала она совершенно голая, не удосужившись даже залезть под одеяло — и сфокусировавшийся наконец взгляд уперся в сваленные кучей на прикроватном столике личные документы, разноцветные кредитные карточки и чековые книжки с реквизитами нескольких европейских банков, она вспомнила, чем занималась ночью, и на лбу у нее выступила испарина.
Глава 12. Берлин: Что есть любовь? (11 октября, 1999)
1.
Он ходил в Город каждую ночь. И днем тоже наведывался, выбрав для этого самое подходящее, как представлялось, время: полдень и "five o'clock". Время выпить пинту пива или чашку чая ...
"Как на работу хожу", — с усмешкой подумал Виктор, возвращаясь в отель, где лег спать в полночь. В этой усмешке нетрудно было заметить не малую долю самоиронии, но, на самом деле, ему было не до смеха.
Дебора появлялась в Городе регулярно. Возникала то там, то здесь. Ее видели в Фергане и на Каскаде, и во многих других местах. Она пила кофе у Георга, и несколько раз ела луковый суп у Клары. Один раз она зашла даже к Лешему, которого Рапоза Пратеада по совершенно достоверным известиям терпеть не могла. Однако приходила она в самое разное время, то ночью, то днем, и оставалась в Чистилище на минуты или часы, но всегда там и тогда, когда и где не было Виктора. Создавалось впечатление, что она его избегает, но поверить в это, означало принять за факт, что Лиса — если все-таки это была Лиса — знает его планы лучше него самого.
Виктор отбросил одеяло и встал с кровати. Окно было не зашторено, и, подойдя к нему, можно было увидеть ночную, вернее, предрассветную улицу, парк напротив и темные силуэты домов с редкими огоньками освещенных окон. Было четыре часа утра — самое паскудное время для морских вахт и армейских дозоров, но, разумеется, не для Виктора. Он и в прошлой жизни спал немного. Трех — четырех часов в день хватало за глаза. А теперь, после "воскрешения", спал он — если спал вообще, — скорее, по привычке, чем из необходимости. И если все-таки засыпал, то совсем ненадолго: полчаса — час, где-то так.
Он все-таки подошел к окну и посмотрел. Все выглядело именно так, как он себе представил, но, как оказалось, кое-что Виктор все-таки пропустил. Показалось ему или нет, но две человеческие тени скользнули под сень деревьев сырого предрассветного парка как раз тогда, когда он посмотрел вниз. Однако в жизни "бога" ничто не происходит просто так, и любое случайное — разумеется, только на первый взгляд — событие способно измениться под его взглядом, приобретая все признаки настоящего события. И короткое, почти импульсивное желание, порожденное мимолетным интересом Виктора, сейчас же реализовалось в точное знание.
"Почему бы, и нет? — он отошел от окна и, подойдя к своим аккуратно сложенным вещам, стал неспешно одеваться. — В конце концов, они там не уединения ищут. А поговорить нам давно пора".
Он тщательно застегнул белую сорочку на все пуговицы, повязал темный галстук, надел и застегнул длиннополый пиджак, чем-то напоминающий старорежимный сюртук, набросил на плечи плащ и вышел из номера. В коридоре было тихо и пусто. Лифт, не обремененный необходимостью таскать туда-сюда кого-то из полутора сотен постояльцев огромного отеля, пришел сразу, а наступающее утро встретило Виктора холодным сырым воздухом, едва начавшим светлеть от встающего где-то в советской зоне солнца. Мостовая была влажной от прошедшего поздним вечером дождя, а небо — обложено низкими тучами.
Виктор достал из кармана трубку, заранее набитую его собственным "вирджинским" табаком, и неторопливо, с удовольствием раскурил. Впрочем, первая же затяжка, напомнила о пересохшем со сна горле, но устранять неудобства привычным для волшебника способом Виктор не стал. Теперь, когда он снова жил, к нему вернулась и вполне человеческая способность наслаждаться маленькими радостями, доступными и магам, и простым смертным. Виктор достал из внутреннего кармана пиджака серебряную фляжку, свинтил колпачок и сделал несколько медленных глотков. Виски, который он вечером в нее залил, был самым настоящим, шотландским, крепким и ароматным, каким "single malt" может стать, только проведя в бочках из лиможского дуба не менее двадцати лет. Впрочем, этот виски был настоящим чудом, он ждал своего звездного часа на девять лет дольше.
Виктор завинтил фляжку, убрал ее в карман и, попыхивая трубкой, перешел совершенно пустую в этот час улицу. Прошел несколько шагов по тротуару, вошел в приоткрытые ворота, и медленно, не скрываясь, зашагал по ближайшей аллее в глубину парка. Казалось, здесь было еще холоднее, чем на улице, но ему это ничуть не мешало. Организм сам подстраивался под температуру окружающего воздуха, а дышалось сейчас на удивление легко. Точно так же не мешала Виктору и темнота, сгустившаяся под плотными кронами деревьев. Все, что ему требовалось, он видел великолепно, а двух людей, расположившихся на мокрой скамейке метрах в ста впереди, он чувствовал все время. Вернее, "чувствовал" он одну Катарину. Черт ощущался лишь слепым пятном в ткани мироздания, но и это, если разобраться, было кое-что, потому что все остальные маги, как не без оснований полагал Виктор, не "увидели" бы сейчас Черта вовсе. Просто не смогли бы.
Два дня назад, когда они только добрались до Берлина, Дженевра сообщила, что нашлась наконец оставшаяся в Мюнхене Пятая ее первой десятки. Женщина, которую теперь звали Катариной Райнсфельд вышла на связь, воспользовавшись заранее условленным каналом. Она оставила сообщение, адресованное Зеленой Госпоже, на франкоязычном чате любителей певчих птиц. Разумеется, возвращение Катарины и само по себе значило немало: слишком мало бойцов смогло пройти вместе с Виктором через потерявшее за годы и годы почти всю свою силу "окно". Однако сообщение Дженевры-Ольги имело для Виктора и другой, вполне понятный при нынешнем его настроении, смысл. Той ночью Катарина была в Мюнхене и, скорее всего, даже участвовала, как минимум, в одной из разыгравшихся там битв. Именно из-за этого обстоятельства и оказался он позавчера — ранним утром — у ворот небольшого, но уютного особняка, снятого Ольгой Эйнхорн накануне. Сюда, на зов командира — впрочем, точное направление пару раз пришлось уточнять по сотовому телефону — и приехала на потрепанном, но все еще надежном Фольксвагене Катарина. Почему она не воспользовалась поездом или самолетом, и гадать не приходилось: достаточно было взглянуть на ее пассажиров. С такими спутниками и на своей-то машине ехать через всю Германию было крайне рискованно, но, с другой стороны, и выбора у Катарины, если разобраться, не было. Сидеть в Мюнхене и ждать у моря погоды, она больше не могла. Время уходило, а помочь оказавшимся на ее попечении раненым было нечем.
Женщина, неподвижно лежавшая на заднем сидении машины, внешних повреждений не имела. Впрочем, правильнее было сказать, что она не имела их теперь. По следам отчаянных попыток Катарины помочь несчастной саге, Виктор догадался, что с "ерундой" вроде сломанных ребер и острого отравления наркотиками, справиться ей все-таки удалось. Но переломы и ссадины были сущими пустяками по сравнению с тем, что сделала — что смогла с собой сделать — эта безымянная в то время женщина, чтобы не отвечать на "настоятельные" расспросы господ дознавателей. Прием этот назывался "комой" и требовал от колдуна железной воли, немалого магического дара и доведенной до автоматизма техники применения. В свое время эту методику разработали северокорейские боевики. Но уже в конце семидесятых, насколько помнил Виктор, ее пытались активно внедрять в русской секции боевки в Приморье и в Средней Азии. Практикуют ли что-то подобное нынешние подпольщики, Виктор, разумеется, не знал, но, судя по возрасту женщины и тому, что она никогда не "обращалась", следовало предположить, что вполне могла успеть овладеть "комой" еще у Корня, Павы или Каноника ... или у кого-то из их учеников во Владике, Хабаровске, Алма-Ате.
Суть же приема заключалась в том, чтобы усилием воли заставить сознание уйти так глубоко в колодец беспамятства, что вытащить его оттуда обычными медикаментозными или "техническими" средствами было практически невозможно. Непросто это было и для настоящих, обладающих природным даром и соответствующей практикой целителей. Даже Виктор, возможности которого были поистине огромными, если и вовсе не безграничными, смог пока справиться с синдромом "закрывшегося" только в первом приближении, и то далеко не сразу. Сначала было две упорных — на пределе травмирующего вмешательства — и не увенчавшихся успехом попытки пробиться к "заснувшему" сознанию женщины. Однако, как говорится, капля камень точит. И упорства Виктору было не занимать. Так что вчера к вечеру он до нее "добрался", и они с сагой даже немного "пообщались", но окончательным исцелением для нее это все-таки не стало. Работы оставалось столько, что, как говорится, "начать да кончить". И пока Дама Пик — это псевдо она назвала Виктору только в присутствии своего напарника, не сказав сверх того ничего существенного — спала, погруженная Ольгой в глубокий релаксирующий сон, не позволяющий, однако, случайно "соскользнуть" в Город. Расспрашивать колдунью более подробно, тем более красть у нее информацию, Виктор счел неэтичным. Сага была в своем праве — "Не хочешь, не говори" — и в любом случае заслуживала того, чтобы ее оставили в покое.
Интересная женщина. Неординарная. Но если откровенно, гораздо больше заинтересовал Виктора ее приятель, тот колдун, который полез волку в зубы, чтобы вытащить попавшую в полицию Даму Пик. Полез, вытащил ... Как? Впрочем, "как?" — это совсем другой вопрос, но вот относительно самого сагуса и сомнений не было, потому что своей интуиции Виктор привык доверять. И не ошибся, разумеется.
Во-первых, оказалось, что Черт тяжело ранен. Страшные — до костей — напалмовые ожоги на спине и плечах, лишь кое-как подлеченные Катариной, не обладавшей талантом целительницы, наверняка, причиняли ему жестокие страдания. Тем не менее, раненый не только выдержал многочасовое путешествие, но и высидел рядом с водителем на переднем сидении, не потеряв при этом сознания и не утратив самоконтроля и ясности взгляда. А ведь кроме ожогов, еще несколько дней назад в теле Черта сидело четыре пули, и, хотя их там уже не было — боец "выдавил" их сам — раны были нехорошие и все еще не затянулись. Однако все это только "во-первых", или скорее, "во-вторых", если вообще не "в-третьих", потому что сильные волевые мужики встречаются не только в подполье, но, в любом случае, такие люди достойны если не восхищения, то, хотя бы уважения.
