Табличка остается равнодушна. То есть кислотой не плюется, синим дымом не исходит и в пасть с зубами по пять сантиметров каждый не оборачивается. Но когда осмелевший Макс подносит к ней ладонь, по табличке прокатывается какое-то предвкушающе-радужное мерцание. Ладонь отдергивается быстрей, чем кот от тапка. И табличка с Максом снова начинают свои переглядки.

Кажется, они нашли друг друга. Параноики несчастные.

К счастью, не все здесь обладают драконьим терпением. Продавец сдается первым.

— Ну, давайте позовем вельхо, — бывший хозяин лавки предлагает это явно неохотно. Связываться с вельхо здесь, в столице, стараются как можно реже. Показательно. — И переключат, и засвидетельствуют заодно...

Воробей птица гордая. И шуганая, так что ладонь Макса наконец воссоединяется с табличкой, запечатлевая на той неповторимый магический отпечаток. Это, кстати, та причина, по которой Славка был против покупки в столице домов, лавок и прочей недвижимости. Ему не хотелось оставлять здесь ничего такого, по чему их потом можно будет выследить.

Но Макс уперся.

Ну что ж. Придется им теперь быть поосторожней.

Искристое мерцание метки на миг становится яркой радугой, точно Макс трогает разом сотню крошечных разноцветных бабочек. Кажется, это не самый обычный отклик метки, потому что хозяин несколько озадаченно хмурится. Впрочем, оно быстро гаснет, а Макс уже тянет из мешка оплетенную лозой плоскую фляжку-бутылочку и вторую половину денег. Новый хозяин лавки воодушевлённо предлагает распить это сокровище за его замечательную покупку, которую построил, открыл и создал ей отличную репутацию.

Хм... Макс просто не оставил бывшему хозяину шансов. Отказываться пить за свой успех — это, по местным законам, самый что ни на есть верный способ прогневить богов. Почтенный бывший владелец со вздохом достает из-под прилавка небольшие стаканчики. Славка, присмотревшись к вдохновенной физиономии Макса, лезет в свой мешок — за лепешками и колбасой. Потому что одним тостом дело явно не обойдется, а пить без закуски Славка и сам не собирается, и напарнику не даст.

Фляжка отщелкивает крышку, в стаканчики булькает прозрачно-золотистое, на салфетке дожидается своего часа закуска. Почтенный бывший хозяин с интересом принюхивается к "жертвоприношению" и поглаживает мешочки с деньгами. Со стенок на все это неодобрительно шуршат клубки ниток и ленточек — остатки нераспроданного товара, проданного нам вместе с лавкой.

Боги получают свое приношение, хозяин охает, крякает, на несколько секунд замирает с раскрытым ртом.

— Крепкое...

— Это да. Ну, за то, чтоб нас и дальше не оставлял своей милостью бог удачи!

Хозяин вздыхает... и обреченно машет рукой:

— Лейте. Так и быть. Доро!

"Доро" — это, похоже, аналог русскому "Будем".

Ну, будем...

Не могу пошевелиться...

Я снова не могу пошевелиться. С тех пор, как драконы меня вылечили, самый большой страх — снова оказаться парализованным. Макс считает меня смелым. Это он просто не знает, как я боюсь за свою шею. Мой перелом позвоночника позволял хотя бы двигать руками — это самому умываться, есть, работать, в конце концов!

А если полный паралич? Когда все мертвое ниже шеи? Когда ты не можешь сам ни-че-го? Только смотреть в потолок и жалеть, что еще живой...

Мне часто это снится...

Почему я не могу пошевелиться? Даже руки, даже губы... что со мной? И почему надо мной опять каменный потолок в пятнах мха и плесени? Как в том проклятом подвале, где мы с Максом старались говорить, говорить, говорить. Чтобы не думать, что умираем.

Что происходит? Где я? Тот это подвал, или другой?

И... если я — здесь, то где Макс? Что случилось? Последнее, что я помню — это лавка, торговец, фляжка с самогоном. И... и все.

— М-макс! — я хриплю, кажется, только горлом, потому что губы не слушаются, потому что язык почти не шевелится...

— Замечательно! Наконец-то! Мы уже устали ждать, когда ты очнешься, оборотень, — в поле зрения вплывает чье-то лицо. Человек улыбается приветливо, машет мне рукой...

И я цепенею окончательно.

В прорези рукава мелькает золото. Знаки.

Вельхо.

Он не ждет моего ответа.

— Мои нетерпеливые коллеги хотели тебя поторопить, но я не дал! Пусть развлекаются со своим, а на тебя, оборотень, у меня большие планы... Как тебе чары?

Я не могу ответить. Язык, губы — все как под заморозкой у стоматолога. Чужое, неподвижное. Но магу и не нужен ответ. Он общается не как с собеседником, а как... с домашним котом, хомячком, кактусом. Это не общение, да и не может им быть. Для него существует на свете лишь один человек — он сам. А все остальные — просто декорация для того, чтобы утвердить его абсолютное превосходство.

— Оценил мой новый Знак? Неподвижность, невозможность двинуться? Почти полный паралич, при этом сохраняется деятельность практически всех внутренних органов и качество будущих ингредиентов не страдает!

Качество ингредиентов...

— Я, видишь ли, разрабатываю новые Знаки. Гордись, ты первый объект испытаний!

— ..ер...вый?

— Ну, видишь ли, здесь не горы, пригодного для опытов материала не найдешь. Драконов так редко удается отловить живыми. И пока мои изыскания были теоретическими... по большей части. Но думаю, с твоей помощью мне удастся раздобыть побольше материала.

С моей помощью?

Жуть этого предложения доходит не сразу. Я должен сдать ему новых драконов... на материал... на опыты... И он уверен, что я это сделаю. Просто потому, что он так сказал.

Да пошел он. Жгучая волна злости накатывает откуда-то изнутри, и кажется, сейчас я захлебнусь этим жаром...

— Не спеши с отказом, оборотень! — вельхо улыбается и улыбается, как заведенный, и от этой улыбки тянет жутью. — Ты же попробовал пока только один Знак. А у меня еще столько разработок! "Морилка". "Четыре боли". "Тысяча игл". "Белый взрыв". "Сердечный привет". "Ледяной глаз", "жгучая кровь", "темный морок", "внутреннее солнце", "пульсатор", "алый блик", "мечта зимы", "огонь-внутри", "лови дыхание", — его речь все ускоряется, глаза блестят. — Я так давно хотел их попробовать на настоящем драконе, а не на проекции! И если у меня не будет никого из этого вашего Гнезда, то мы с тобой будем испытывать это богатство долго... очень долго... ведь драконы живучи, даже в человеческом теле. А сойти с ума я тебе не дам, поверь... Слишком долго ждал этой встречи. Этой возможности.

Мне очень тяжело говорить. У этого сумасшедшего действительно качественный паралич. Но я пытаюсь:

— С такими планами... вы правда думаете... — слова царапают горло, голос хриплый и "плывущий", как у пьяного, — что я помогу вам... найти Гнездо? Своих?

Улыбка сумасшедшего становится снисходительной.

— Я не думаю. Я знаю. Потому что тебе удастся освободиться только тогда, когда у меня появятся новые объекты. Понимаешь?

Я понимаю. И про "освободиться" тоже.

Он придвигается поближе.

— Начнем с чего-нибудь простенького. "Грызун", например. И знаешь, что? — блеклые серые глаза предвкушающе сияют. — Подольше не соглашайся...

Он касается Знака.

Боль набрасывается зверем.

Знакомым зверем.

Мы уже встречались. Тогда, раньше, когда жизнь была расписана от укола до укола... Когти, зубы или иглы у него, мне все равно, мне просто больно. Очень. Я запрокидываю голову, и...

И на меня рушится вода.

Ледяная масса падает на голову и плечи, заливается в рот и нос. Кашляю, ничего не вижу... но двигаюсь! Могу двигаться! Сейчас...

И тут раздается голос, от которого рванувшееся в бросок тело невольно притормаживает:

— Слав, легче! Очнись!

— Макс?

— Нет, блин, господин градоправитель! Тише, а?

— Ты цел? Что тут...

Договорить не удается, судорожный кашель скручивает и дрожащий ком. Горло горит, попавшая вода никак не хочет со мной расстаться. Я мигаю, пытаясь сквозь слезы рассмотреть, куда нас все-таки занесло и где этот... автор Знаков, ищущий испытателей.

Первое, что вижу — это окна. Небольшие, потому что стекло дорогое, но окна! Знакомые, кстати... Значит, не подвал. Потом — напарника. Как раз к этому моменту кашель кое-как стихает, и я могу рассмотреть Воробья уже более-менее уверенно.

Макс выглядит не очень. Но это, к моему изрядному облегчению, не раны и не синяки. И следов веревок, кандалов и тому подобного тоже не видно. Дело куда проще.

Обмотанная полотенцем голова и зеленоватое лицо красноречиво повествует о страданиях напарника, понесенных в процессе битвы с зеленым змием. Следы битвы видны и на прилавке (прилавке?!), и под ним — крошки, пустая фляжка, нацарапанный угольком рисунок — фигура кого-то многолапого и головастого. В смысле, голов у чудища, на мой взгляд (все еще мутный) просматривалось больше, чем одна...

Но это и правда был реальный напарник и реальная лавка. Наша собственная, со вчерашнего дня. И никакого подвала и сумасшедшего вельхо с замашками психа-ученого из голливудских боевиков. На всякий случай пощупал ноги. Двигаются. Руки тоже. Последние, кстати, могли бы двигаться поменьше — трястись в смысле. Как у алкоголика. Стыдно, товарищ Зимин... Вам и вельхо не нужен — сами себя запугали до трясучки.

Кошмары уже снятся.

Я сердито сцепил пальцы вместе, унимая дрожь.

Макс глянул сочувственно:

— Эй, ты как?

— Кажется, у меня сменились кошмары...

Напарник глянул озадаченно, но прилипать с расспросами не стал. Есть в нем эта хорошая черта — не лезть с расспросами, пока не до них.

— На полотенце. И это... прости за воду — иначе никак не получалось тебя разбудить.

Меня опять пробило дрожью.

А если бы не разбудил?

— Ничего, — я с облегчением замотал голову в полотенце. — Печку бы затопить, холодновато.

— Ага. Надо бы спросить, где тут у него дрова или торф этот.

— У кого?

— Да вот же. Остай Биссе Навои, бывший хозяин,— напарник ткнул куда-то в угол, и вынырнув из-под полотенца, я с изумлением обнаружил тело торговца. Завернувшись в шубу, тело уютно похрапывало и знать ничего не желало о наших проблемах. Неудобно, наверное, на полу.

— А почему он домой не ушел? Что вообще вчера было? Я что-то... — Славка потер ожесточенно гудевшие виски. — Что-то плохо помню вчерашний вечер.

Макс поморщился.

— Даже и не знаю. Как хозяин плакал у тебя на плече и пытался вернуть нам деньги, уплаченные за лавку, помнишь?

— Нет. Вернуть деньги?!

— Ты все равно благородно отказался, не переживай.

— Отказался? Не помню... А почему я тогда еще живой? Твой хомяк должен был забодать меня насмерть.

— Рогов не отрастил! На фига нам проблемы с обиженными торговцами? Не кидай, да не кидаем будешь, — Макс беззаботно машет рукой и чуть не роняет полотенце.

— А с чего он вообще?

— Так ты ему доказал, что Нойта-вельхо, как паразитарное сообщество, имеет все шансы на скорую... хм, дезинфекцию. Мол, по всем социологическим законам, уровень напряжения в обществе критический, так что... А у него с вельхо терки какие-то были. Он и обрадовался, что их скоро того.

— Ага.

Конспирация рыдает горькими слезами, и к смерти от когтей и зубов Максова хомяка должна прибавиться погибель от лап заслуженного параноика Гнезда, Старшего Урху. Именно он инструктировал надежду Гнезда до отбытия. А надежда его нализалась с первым попавшимся типом до беспамятства и при этом неизвестно что выболтала. Да как я вообще?..

— А еще вы песню вместе пели. Местную. Ну, ту, что пели девочки из квартала Прачек. Эй, не пугайся так, приличный вариант вы пели, приличный! Я так понял, что она тут в тренде. О, наши травки, которые местный чай, — возрадовался напарник, разворошив мой мешок. — Мы вчера его курить пытались, я думал, не осталось. Я заварю, будешь?

Я молча смотрел на Макса.

— Ты чего?

— Мы... пытались курить? Чай?

— Хм... — Макс озадаченно поерошил волосы. — Ты же вроде меньше всех выпил. Мы с Навои всю фляжку уговорили, а ты один несчастный стаканчик цедил весь вечер, да и тот водой разбавлял. С чего тебя тогда так срубило? Что, реально ничего не помнишь?

Память колыхалась мутным туманом. Из него выплывало то испуганное лицо младшего подкидыша — а куда он делся, кстати? — то восторженные охи Навои по поводу "линейки товаров", то попытки Макса записать новый компромат на членов Нойта-вельхо прямо на прилавке — потому что "блокнот, зараза, уполз куда-то". Бабочка еще летала...

Бред.

— Какая бабочка? Лично я про нее ничего не помню.

— Не помню, вроде синяя. А откуда она взялась в конце зимы и куда делась...

— Поняяяятно. — Макс сунул мне второе, сухое, полотенце и присел рядом. — Ладно, давай вместе. Как в честь богов пили, помнишь?

— Твою самогонку? — меня передернуло. — Ее забудешь!

— Ага... Как вельхо ругали за все хорошее? Хозяин начал, ты продолжил.

— Что-то вроде. За то, что не лечат, хоть и клялись?

— О, вспомнил! С этого начали. А потом вы им много что припомнили, недаром я за запись компромата взялся. Информированный дед попался... вы потом еще собрались идти бить морды Ловчим.

— Зачем?!

— Ну, это он рвался, я так понял, что ты его останавливал...

— Да зачем?!

— Потому что только драконы стоят между этим миром и нашествием Змеев Горынычей — страшных чудищ с другого континента. А эти жадные твари драконов истребляют и тем самым подставляют всех под угрозу! Классная придумка, кстати — респект. Он как увидел, какой это кошмарик, — Макс безошибочно кивнул на рисунок многоголового монстрика на стенке, — так сразу возгорелся. Еле удержали. Если эта сплетня пойдет в народ, драконоловам придется кисло.

— Не только им...

— Ну вот. Потом наш подкидыш с чего-то психанул и свалил ночевать в гостиницу.

— О, это я помню! — обрадовался я. — Мы перепутали его с учеником булочника и потребовали плюшек. Ты какой-то классный рецепт вспомнил, домашний, и хотел плюшек прямо сейчас.

Макс вздохнул.

— Я их и сейчас хочу. Только с нашего "ученика булочника" проще получить ножом в бок, чем плюшку. Тебе не кажется? Ну ладно. Ну, а потом старик пожаловался на юное поколение и его безнравственность, ты согласился... Чтобы продемонстрировать эту самую безнравственность, вы и спели песенку прачек. Два раза приличный вариант, а один раз — ну, не очень. Осудили привычку курить — решили понять, что в ней все находят и скурили мешочек с чаем. Ну, попытались. Потом старик решил, что ты самый замечательный парень и ни капельки не безнравственный. Хотел отдать за тебя свою дочь, да вот беда — она замужем. Но может, ты подождешь, пока подрастет внучка? А ты в ответ обнимал его и обещал сделать магом. Только надо, мол, поискать подходящего дракона...