— Получается, гемма Лой, Харзиен... крэббер?
Улла удивлённо посмотрел на меня и пожал плечами.
— Да ты, я вижу, ничегошеньки-то не знаешь! Крэбберами ведь не только те становятся, которые его употребляют, вот Еллой у Висы из этих будет. А зетка, если проткнула хребет, и мыслишки вынула, — тот же самый крэббер получится. Видно не легко ему пришлось, Олие!
— Ты же пробовал, отец, Еллоя держать в пирамиде, — проговорил негромко Ос, — и не помогла пирамида.
— Не помогла, — повторил его слова гемма, — не помогла, Ос, только дьюри Харзиен не обычный улла, мой мальчик.
Зелёная пирамида переливалась струящейся водой, которая будто текла и текла по стенам её, а я не могла оторвать глаз от тусклого бессмысленного взгляда, устремлённого из её глубины на меня. Существо поднялось на четвереньки и пошло по стене, и повисло вниз головой... А потом упало и затихло.
И мне стало страшно...
Часть 9
* * *
Ночью я забылась тревожным сном. Часто просыпаясь, в жутком страхе оглядывалась вокруг себя. Взгляд мой вновь замирал на еле видимой в темноте, тускло поблескивающей грани пирамиды. Ухо тревожно пыталось уловить какие-то звуки, шорохи. Но всё было тихо. И я опять закрывала глаза.
...И Виса Лэя пела мне песню. Её колыбельная всё больше пугала меня. Я просила её не петь, но женщина пела и пела. А потом уходила от меня куда-то вдаль. Впереди неё, пошатываясь, шёл Еллой. Очертания этих двух растворялись где-то вдали. А Лессо поворачивалась ко мне страшным потемневшим лицом и принималась хлестать меня по лицу ладонями, и говорила:
— Ты должна спасти дьюри. Ты должна спасти дьюри...
Я проснулась. Я так и уснула возле пирамиды на полу, лишь гемма Лой подложил мне подушку да укрыл одеялом. Бублику спал возле моего лица на подушке. Его пушистый беличий хвост отчего-то там в его сне мотался из стороны в сторону и бил по моёму лицу...
Положив руку на вздрагивающее тельце байсёнка, я улыбнулась, почувствовав, как он вздрогнул и проснулся. Его мордочка ткнулась мне в ладонь и куснула легонько.
В окно ярко светило солнце. Печь уже топилась, а с улицы слышался шум множества голосов. Кто-то сильно застучал в окно. Стекло задребезжало под ударами. И гемма, выглянув, заулыбался:
— Кто там? — услышала я слабый голос Оса.
— Никитари, — радостно проговорил старый улла и заторопился к выходу.
Встретившись со мной глазами, он улыбнулся:
— Вставай, доченька, пошли гостей встречать...
Оставаться в доме я больше не могла. Вытянувшееся тело Харзиена, еле видневшееся в пирамиде, его спокойное сейчас лицо, не давало мне ни о чем думать. И я, закутавшись в ещё сырой от ночного дождя плащ, выбежала на крыльцо. И остановилась. Гемма Лой стоял рядом со мной, и я видела, как он улыбается.
Вся поляна, ещё вчера поросшая высокой травой, сейчас была уставлена множеством шатров. Уллы, тиану... Всё было в движении. Множество лошадей, повозок, ардаганы и кони паслись поодаль...
Я же, сейчас отчаянно искала глазами того, чье имя мне показалось спасением. Никитари...
А вот и он. Улла махнул приветливо мне рукой. Окружённый множеством воинов, он вскоре отделился от них и торопливо подошёл к нам. Взяв руки геммы в свои, он пожал их и обернулся ко мне и улыбнулся:
— Здравствуй и ты, Олие.
— Здравствуй, Никитари, — ответила я и грустно улыбнулась, отчего-то вспомнив, как он оказался у меня на руках, и немного времени прошло с тех пор, а как всё изменилось. — Как Милиен, Брукбузельда? — спросила я.
Никитари кто-то окликнул, но улла, быстро ответив, опять повернулся к нам:
— Хорошо, О. Принц скучает и вспоминает о тебе часто, а Бру всё мечтает пошить тебе самое красивое платье, — улыбнулся он.
— Никитари, — проговорил тихо гемма Лой, — ты должен знать, что произошло с королём... Пойдём в дом.
Улла сменился в лице. Его небольшие глаза потемнели и сузились словно в ожидании удара. Он молча прошёл вслед за геммой.
Здесь, оказавшись перед пирамидой, он некоторое время молчал. Тягостная тишина повисла надолго. Никитари всматривался в лицо дьюри сквозь зелёную толщу воды и словно пытался увидеть то, что могло произойти.
— Этого не должно было случиться... — вдруг он произнёс мои слова, сказанные накануне, и я чуть не задохнулась от отчаяния. — Он столько сделал для победы, которой сейчас радуется вся страна...
— Война закончена?! — воскликнули мы с геммой в один голос.
Удивление и недоверие, и радость... всё смешалось в этих словах. Неужели это случилось?! Но эта радость горько смешалась во мне с ощущением непоправимого...
— Да, — задумчиво ответил Никитари, кивнув головой, — временное перемирие, заключённое три дня назад у ивенгов в Галаовилле, закрепляющее границу вдоль реки Галы, было подписано окончательно с некоторыми уточнениями вчера. И король присутствовал, и подписывал его. Э-эх! — с такой болью произнёс он, и его рука сжала рукоять меча. — Говорил я ему: "Подожди, поедем вместе!" Но он спешил. Сколько ещё этих тварей разбросано по нашим лесам!..
А я стояла позади них, прислонившись к стене, и не было сил слушать эти слова. Харзиен спешил, спешил сюда... И пришёл, но пришёл уже не он. Если бы не было войны...
* * *
Народу в эти дни понаехало множество в маленькую деревню уллов. Всех надо было разместить, накормить... Это было даже к лучшему. Меньше думалось о том, что я не могла исправить... Гемма Лой так и сказал мне тогда в первую ночь, когда я, не в силах оторвать взгляд от дьюри, как пришитая, сидела и сидела у пирамиды. "Надо ждать... Он справится... Слишком много дьюри знает того, о чём мы с тобой даже не подозреваем... За ним стоят большие силы... Он и ведёт себя не как обычный крэббер...", — сказал тогда старый улла и похлопал меня по плечу.
А с каждым его словом мне будто становилось легче. То ли его неравнодушие, участие смягчало мою боль, то ли старый хитрец колдовал потихоньку, но тяжесть непоправимой беды отступала от меня, ослабляя удавку на шее...
А иногда я и сама забывалась и с удивлением и восхищением смотрела на всех этих воинов с пушистыми ушами, в искусно выполненных кольчугах и легких, блестящих доспехах, на ослепительных в своих атласных рубахах тианайцев, лихо гарцующих на тонконогих жеребцах. Первое время их было особенно много, долго вечерами звучали их песни, а потом тиану стали понемногу разъезжаться. Не сиделось им на одном месте...
— Зачем они все здесь собрались? — спросила я Никитари, глядя, как приветствуют очередного, только что подъехавшего гостя.
Прилетел он совершенно один на гнедом красавце ардагане, и мне теперь думалось, что его некуда селить. А Никитари ответил:
— Они хотят видеть короля, О. Никто не знает о том, что случилось. Здесь ведь собрались его друзья, те, кто шёл с ним столько лет к этой победе, — тут он с улыбкой посмотрел на меня, — и которая кстати не случилась бы, если бы ты, Олие, не разрушила флейту Ошкура и не закрыла этот мир тогда...
Я вымученно улыбнулась. Тогда я сама оказалась в пирамиде, и до сих пор помню, как страшно смотреть на руки, по-хозяйски распоряжающиеся твоим телом. Что сейчас чувствует Харзиен? Чувствует ли он, вообще, что-нибудь? Может быть, он слышит сейчас нас?..
А солнце, вечернее, рассыпающееся сотнями лучей сквозь резную листву и хвою, играло на траве, на сбруе лошадей, на оружии воинов, на стёклах домов под соломенными крышами. Все улыбались, переговаривались. Шум сливался в один многоголосый гул. Ощущение всеобщей радости отвлекало, уводило от мрачных мыслей.
И я, помолчав, вновь спросила Никитари:
— Кто этот вновь прибывший? Какой конь у него... Знать, он не простая птица.
Улла усмехнулся:
— Да уж, Зееран не прост — это точно. На первый взгляд простой улла, а конь у него царский. Сам Вазиминг подарил ему коня за то, что спас он маленького принца Харзиена от чумы паучьей. Она ведь болезнь эта, тёмная, проклятьем вызванная, ползёт от одного живого существа к другому и цепляется за того, кого её тёмный хозяин изберёт. А избирает он тех, кому путь предначертан яркий, и косит тех косою смертною. Порча, одним словом, — Никитари поёжился, а я вдруг увидела тоскливые глаза Лессо перед собой в тот день, когда видела её в последний раз, — а Зееран, тогда он при детях царских был воспитателем, он жертву принёс — руку себе отсёк. Древний обряд жертвования этот уже забываться стал, больно кровав он. Вот так то... Ну, пойду и я, поприветствую старика.
Улла быстро пошёл навстречу Зеерану. Тот же, похлопывая по шее своего нервничающего в толпе людей коня, нетерпеливо осматривался. Требовательный взгляд старика будто искал в толпе кого-то. Его замечательная выправка, гордо вскинутая седая голова выдавали в нем отважного воина. Лишь чёрная повязка на левой руке плотно обтягивала культю. Но правая рука привычно лежала на рукояти меча.
Вот Никитари подошёл к нему, они приветствуют друг друга, а глаза Зеерана всё равно настойчиво ищут... ищут дьюри, становясь всё тревожнее. И вот он скользнул взглядом по мне. Задержался на мгновение... изучая, сверля взглядом. И медленно наклонил голову в мою сторону. Я тоже коротко кивнула и улыбнулась.
А Никитари ему что-то говорит. Зееран пристально смотрит на него, нетерпеливо спрашивает, мотает недоверчиво головой, и, наконец, прищурившись, замолкает. Но уже в следующее мгновение он быстро разворачивается и идёт ко мне. Никитари еле поспевает за ним.
— Ты — Олие... — то ли спросил, то ли констатировал факт этот странный гость, оказавшись спустя считанные секунды возле меня.
Мне же остается лишь кивнуть головой.
— Да, здравствуйте, Зееран, не знаю, правильно ли произношу ваше имя, — сказала я, — вот, — и развела растерянно руки, — стою, думаю, где бы вас поселить, слишком много собралось народа, и, хоть многие ставят шатры, мне не хотелось бы...
Суровый старик нетерпеливо оборвал меня.
— Здравствуй и ты, Олие, здесь я всегда найду себе кров, об этом не беспокойся, у геммы Лоя всегда останавливался я раньше, — голос Зеерана был сильным, низким, почти баритоном.
Я же понимала сейчас, что он уже почуял неладное. И быстро взглянула на Никитари, — не люблю хитрить и изворачиваться, да и это столпотворение в то время, когда Харзиен лежит бревном в пирамиде, меня уже начинало доставать, хотелось крикнуть им всем, чтоб убирались по домам...
Зееран же вдруг посмотрел мимо меня, тень неуверенной радости мелькнула на его лице, и он разулыбался. Глаза старого уллы потеплели и, раскинув широко руки, он громко сказал:
— Да здравствует наш король, Вазиминг Третий!..
Он говорил что-то ещё, но я уже больше ничего не слышала. Голос Зеерана подхватили десятки голосов...
На пороге дома геммы Лоя стоял Харзиен.
Шквал голосов обрушился на него, люди окружили низенькое крыльцо старого дома, приветствуя короля, стараясь коснуться его, я лишь видела бледное лицо дьюри, и его глаза, которые, отыскав меня в толпе, улыбнулись...
* * *
Утро. Внизу, в доме все спят. Всхрапывают кони... но это там далеко. Здесь я и он. Первый луч солнца заглядывает в маленькое окно сеновала, бежит золотой дорожкой по его лицу, губам, глазам... Он просыпается. И его рука вскидывается и ищет мою. И, найдя, сжимает:
— Ты здесь...
И улыбается. А в лучах солнца, прочерчивающих серый утренний полумрак, летит маленький белый ардаган... На нём сидит маленькая, прекрасная принцесса в белом чудном платье с жемчугом на белых туфельках... И я узнаю в ней себя...
— Так не бывает, дьюри, — шепчу я и смеюсь, — а ты всё-таки подслушивал нас тогда...
— Просто я всё знаю про тебя, — говорит он...
...А потом было возвращение в Затерянный город, и встреча с Милькой, и Брукбузельдой, которая сентиментально шмыгала носом и пришивала, пришивала жемчужины к моим башмачкам, а я всё смеялась и говорила ей, что хватит, Бру, мне столько не унести... И Никитари важно посмеивался в свои кошачьи усы...
Книга 2
Часть 1
* * *
Осенний вечер мрачно сыпал дождём за окном. На мокрых черепичных крышах мёрзли под холодным ветром жёлтые листья березы. По карнизу стучали капли.
Развернув глубокое кресло к окну, я в длинном платье лежала в нём поперек, свесив ноги с подлокотника, недовольно разглядывая своё отражение в стёклах больших книжных шкафов, стоявших вдоль стен. Светильник мягко очерчивал тени в библиотеке, которую все здесь называли читальней.
Устав от многолюдной суеты замка, которая не прекращалась теперь до глубокой ночи, я потихоньку забиралась сюда и подолгу листала старинные книги.
Даже Мильки теперь не было в замке, он уехал учиться в закрытую школу на юге Вересии и вернётся сюда только зимой на каникулы.
Иногда Бру находила меня и тащила к себе кормить чем-нибудь вкусненьким или примерять новое платье, но этот номер у неё проходил всё тяжелее, потому как я понимала с каждым разом всё отчетливее, что жизнь в замке в этих воздушных платьях, туфельках и с тонкими шпильками-бусинами в волосах становится мне ненавистна. Хорошо, ещё что одеваться так нужно было не всегда.
Ведь он был необычный король, мой дьюри. Получив корону по наследству, Харзиен совсем не хотел её. Он был скорее странником, блуждающим по другим мирам, и поэтому раньше пропадал подолгу, оставляя Мильку у Элизиена. И теперь, я часто заставала его сидевшего в одиночестве в своей башне и уставившегося в одну точку. Там, в круглой комнате с камином, он проводил большую часть своего времени. Как-то он сказал, притянув меня к себе и так грустно улыбнувшись, что сердце моё больно сжалось:
— Когда судьба дает нам власть, она забирает у нас всё остальное, а я этого не хочу. Давай убежим с тобой?
— Куда? — рассмеялась я оттого, что его мысли так отчетливо совпали с моей тоской по воле в стенах этого старого замка.
— Да хоть куда, куда глаза глядят, — улыбнулся он, — если пойти через Гурмавальд, то можно выйти к чудному миру хезов, думаю, такого ты никогда не видела, а можно отправиться на поиски удивительной Гелании, которую ещё никто не видел...
Но мечтая о далеких мирах, которые он увидит когда-нибудь, сейчас Харзиен с головой уходил в кипы прошений и тяжб, в строительство дорог и лечебниц, он не мог по-другому, ведь он король и на него надеялись, и лишь вечерами я вновь видела своего прежнего дьюри.
Вот и сегодня, я ушла сюда, в читальню, злясь на зарядивший к вечеру дождь, вновь оставив Харзиена в большой угловой комнате с прибывшим ближе к вечеру гостем. Он показался мне отчего-то странным на первый взгляд, а оказался всего лишь посланником из Гигаса по делам торговли.
Да, если бы не дождь, то я с радостью бы оседлала ардагана и проболталась бы в небе до самого позднего вечера, пока дьюри не освободится и не пойдёт меня искать.
А искал он меня очень просто. "О, ты где?..", — возникал его голос в моей голове, и я улыбалась и отвечала: "В небе, где же ещё, дьюри..."
Теперь же, уставившись на корешки книг, я лениво перебирала названия, если не было названия, рассматривала потёртый переплёт и выбирала книгу постарее...
