Ходила она, и в самом деле, с трудом, но даже медленным шагом они дошли до распивочной, помещавшейся в темноватом подвале внутри одного из близлежащих дворов, всего минут за десять. Лиса хотела помочь Нате спуститься по крутым ступеням вниз, но та отказалась и сошла в подвал довольно уверенно, по-видимому, делая это отнюдь не в первый раз. Здесь ее, как оказалось, действительно знали. Хозяин, стоявший за стойкой, приветливо с ней поздоровался и сразу же налил полстакана коньяка.
— А девочка что пить будет, — спросил он, обращаясь, однако, не к Лисе, а по-прежнему к одной лишь Нате.
— То же самое, — сказала Лиса и, получив от кавказского человека граненый стакан, пошла за Наташей в глубину сводчатого зала, где по времени суток кроме них оказались сейчас лишь трое алкоголиков, сидевших у самого входа.
— Живая, значит, — тихо сказа Ната, усевшись за стол. — А то тут слух прошел ...
Прослушки в подвале не было, и, значит, говорить можно было почти свободно.
— Какой слух? — спросила Лиса, закуривая.
— Слух, что Кастора в Брянске завалили.
— Нет, ерунда, — отмахнулась Лиса. — Я в Брянске никогда не была, да и Кастор уже лет восемь, как в отставке.
— Жаль, — сказала Ната, закуривая беломорину.
— Чего тебе жаль, Ната, — прямо спросила Лиса. — Что Кастор не удел, или что меня в Брянске не кончили?
— Кастора жаль, — Ната посмотрела ей в глаза. — Ты, действительно, думаешь, что я могла тебе дурного пожелать?
— Нет, — покачала головой Лиса. — Не думаю.
— И правильно. Когда слух дошел, я неделю белугой выла.
— Ната ...
— Не надо, — Наташа выпустила изо рта дым и приложилась к стакану.
— Не надо об этом, — сказала она отдышавшись. — Было, и быльем поросло. Может и к лучшему. Живая, а это по нынешним временам дорого стоит.
— Что произошло? — прямо спросила Лиса, решив, что игнорировать факты недостойно.
— Энгельс, — тихо ответила Ната. — Ты ведь знаешь?
— Да, — кивнула Лиса.
По официальной версии, в апреле 1991 года, на авиабазе в Энгельсе1, произошел крупный теракт, совершенный проникшими на территорию СССР из Афганистана исламскими фундаменталистами. В правительственном сообщении, которому, естественно, никто не поверил, говорилось о пятидесяти семи погибших, включая двадцать девять боевиков Талибана и Воинов Исламского Возрождения — полу-мифический радикальной организации, чаще именуемой Татарской Народно-Освободительной Армией. По этому случаю, власти довольно жестко вычистили мусульманские общины Саратовской и соседних областей и ввели военное положение в северном Казахстане, хотя какое отношение ко всему этому имел Казахстан, объяснять не стали. А вот, что произошло в Энгельсе, на самом деле, знали немногие. Однако до Лисы доходили слухи, которые она полагала соответствующими действительности, что за акцией стояла боевая группа Тамила, в которой, по самым смелым предположениям, не могло быть больше десяти человек. Ну и, само собой, Лиса ни на минуту не сомневалась, что число жертв произошедшего должно было измеряться трех — а не двухзначными числами.
# 1На авиабазе Энгельс дислоцированы 121-й гвардейский Севастопольский и 184-й гвардейский Краснознамённый Ордена Ленина Полтавско-Берлинский тяжелые бомбардировочные авиационные полки, имеющие на вооружении стратегические бомбардировщики Ту-160 и Ту-95МС соответственно.
— Как ты уцелела?
— Случайно, — пожала плечами Ната. — Мальчик один на себе вынес. Мы двое всего и выжили ...
— Ната, — совсем тихо сказала Лиса. — Я могу попробовать ...
— Даже и не знаю, — Наташа смерила ее оценивающим взглядом и залпом допила коньяк. — А зачем?
— Но ... — начала было Лиса и остановилась. Возражать было глупо. Наташа не кокетничала, она говорила то, что думает.
— Не горячись, — усмехнулась Ната. — В тебе слишком много эмоций, а ведь не девочка уже.
— Теперь, вот снова девочка, — улыбнулась Лиса. — Ната, я уезжаю. Возможно надолго, да и в любом случае, ты же знаешь по лезвию ходим. Но если уцелею, я приду к тебе, и предложу снова.
— Договорились, — кивнула Ната. — Но сейчас-то ты зачем пришла?
— Мне надо попасть в Цитадель, — Лиса понимала на какой скользкий путь встала, но с другой стороны, Нате она, скорее, доверяла, чем нет, а Рапозу все теперь и так знают.
— Тебя не пустят, — Ната помахала рукой, и буквально через несколько секунд хозяин заведения поставил перед ней вторые полстакана.
Когда он отошел, Лиса снова закурила и, выдохнув дым, попросила:
— А ты шепни кому-нибудь за меня, а?
— И ты назовешь мне свой псевдо? — удивленно взглянула на нее Ната.
Они прожили вместе почти три года, но Нота так и не узнала, кто она на самом деле. Таковы были правила игры, и, в большинстве случаев, их придерживались все подпольщики.
— Я Рапоза.
— Ты?! — Наташа чуть не закричала, потому что, наверняка, была ошеломлена. Она ведь всегда держала Лису за маленькую, любила ее, опекала, заботилась ... Потому и отреагировала так остро на разрыв, хотя, правды ради, Лиса ее тогда позвала с собой, но Ната оказалась не готова оставить фронт.
— Ты?!
— Это что-то меняет? — спросила Лиса.
— Это много чего меняет, — задумчиво глядя на подругу, ответила Ната.
— Так, шепнешь?
— Катя, — так Лису никто не называл с тех пор, как в восемьдесят девятом она уехала из Питера. — Я ведь не удел уже. Прибилась к "бухгалтерам" из ЦИиД1, и ...
# 1ЦИиД — центр информации и документации.
— Значит, не можешь ...
— Я попробую, — Наташа сделала глоток коньяка, поперхнулась и закашлялась, разбрызгивая вокруг себя слюну, летящую из не закрывающегося до конца рта.
— Я попробую, — сказала она, откашлявшись. — Позвони мне утром, хорошо?
— Позвоню не я, — ответила Лиса, подумав. — Он или она скажет тебе, что ищет Бориса Павловича. Если — да, скажи, таких здесь нет, если — нет, скажи, что ошиблись номером. Если они согласятся, я смогу придти к Цитадели завтра в полдень.
5.
Лиса вышла из дома ровно в девять, чтобы обратно уже не возвращаться. Погода была холодная, но дождь, прекратившийся около полудня, так и не вернулся, хотя небо по-прежнему было обложено тяжелыми грозовыми тучами. Она прошла несколько шагов вдоль улицы, наблюдая, как тает перед лицом вырывающийся изо рта пар. Душа была неспокойна, но к предстоящей встрече это отношения не имело. На самом деле, само возвращение в Питер оказалось для Лисы куда более эмоционально значимым, чем она могла себе представить прежде. Все-таки с этим городом у нее было связано гораздо больше, чем со многими другими городами, куда забрасывала ее кочевая жизнь профессионального подпольщика. Возможно, все дело было в том, что Ленинград стал первым ее более или менее длительным пристанищем, после того, как однажды октябрьским вечером 1974 года, она из подающей надежды аспирантки филологического факультета Свердловского университета, превратилась в скрывающегося от властей нелегала. Но еще важнее было то, что именно здесь, в Питере, в который ее снова привели путаные тропы подполья, Лиса впервые после многих лет тяжелой безысходной тоски, которую несла в себе, узнала, что такое счастье. И неважно, что в конечном итоге выяснилось, что это не совсем то, что ей нужно на самом деле, потому что Ната не могла и не смогла заменить ей того, кого Лиса, вопреки логике и здравому смыслу, любила все эти годы. Нет, неважно. Оглядываясь назад, она все равно была уверена, что это были по-настоящему счастливые годы. И вспоминались они, как золотое солнечное сияние на фоне пасмурного петербуржского пейзажа. Поэтому и встреча с Натой — такой Натой, какой та стала теперь — оказалось для Лисы гораздо большим испытанием, чем можно было заранее предположить.
Черт появился, как всегда, вовремя, притормозил около тротуара и, перегнувшись через пассажирское кресло, галантно распахнул перед Лисой дверь. Он не обманул, и на этот раз вместо старенькой "Нивы" у него оказалась черная "Волга" с госномерами.
— Искать не будут? — на всякий случай спросила Лиса, забрасывая дорожную сумку на заднее сидение и усаживаясь рядом с ним.
— Нет, — коротко ответил он, трогая, и добавил после некоторой паузы: — До утра точно не будут, а утром пересядем в "Газон".
С полчаса он крутил по городу, бесцельно, но строго по правилам сворачивая с улицы на улицу, потом выехал на кольцевую, и только в десять с копейками, окончательно убедившись, что их не ведут, взял курс на Пушкин. Разговаривать не хотелось, а Черт и всегда был немногословен, так что ехали молча, слушали музыку и курили, обмениваясь лишь междометиями и короткими репликами, к предстоящему делу никакого отношения не имеющими.
В начале двенадцатого они остановились на плохо освещенной улице неподалеку от парка, выпили по чашке крепкого горячего кофе из термоса, предусмотрительно прихваченного обстоятельным в вопросах обеспечения Чертом, Лиса добавила еще полстакана коньяка — для куража, и, выкурив напоследок еще по одной — последней — сигарете, вышли в ночь. В парке было темно, сыро и пустынно. Фонари горели только возле дворцового комплекса и на главных аллеях, вся остальная территория была погружена во мрак, лишь кое где разбавленный жидким светом одиноких ламп. Остановившись на минуту, Лиса "понюхала" воздух и почти сразу обнаружила две группы людей: одну метрах в трехстах от них, сразу за слабо освещенной широкой аллеей, и вторую — двигавшуюся по этой самой аллее им с Чертом наперерез. Махно, как предполагала Лиса, вряд ли стал бы выходить на свет, а на группу захвата или патруль идущие по аллее люди похожи не были, так что, скорее всего, это была попросту местная шпана, ищущая приключений на свою и чужую голову. Для Лисы они никакой опасности не представляли, тем более, что она была не одна, однако лишние свидетели им сейчас были не нужны. Черт, который, несмотря на свою силу, а, может быть, как раз благодаря ей, был человеком крайне осмотрительным, если не сказать, осторожным, придерживался того же мнения, поэтому они постояли еще минут пять под деревьями, пока молодняк — а это был, как оказалось, именно молодняк — не пройдет своей дорогой, и только после этого пересекли аллею.
Пройдя еще немного в глубину парка, они вышли на небольшую поляну, где их уже ждали. Махно и его телохранитель стояли под деревьями на противоположной стороне поляны, а еще двое, прикрывавшие встречу, прятались среди деревьев слева и справа от них, но Лиса их прекрасно чувствовала.
— Привет, Махно, — сказала она, поправляя капюшон куртки.
— Здравствуй, Нота, — улыбнулся Махно. — На дворе ночь, а ты в темных очках, с сантиметром штукатурки на физиономии, в парике и капюшоне. С чего бы это?
— Пластику сделала, — пожала плечами Лиса, надеясь, что разницы в росте и пропорциях, Махно не почувствует. — Ты моего фейса еще нигде не видел?
— Как же, как же, видели сегодня по ЦТ, — Махно, как всегда, пытался скрыть нервное напряжение за пустой болтовней, но в данном случае, Лисе было даже интересно. Сама она себя еще по телевизору никогда не видела.
— Ну и как я там? Фотогенична?
— Не сказал бы, — развел руками Махно. — Зато узнаваема. Я, как глянул, так сразу и узнал. Другие тоже не ошибутся.
Последние слова он сказал уже совершенно серьезно.
— Кто тебя сдал, знаешь? — вопрос был некорректный, но таков уж был Махно.
— Нет, — Лиса еще раз "понюхала" воздух. Все было спокойно. — Что мне шьют?
— Похищения, убийства, пытки, — чувствовалось, что "веселое" настроение покинуло Махно окончательно и бесповоротно. — Рецидивистка, дважды судимая, побег из колонии ...Всесоюзный розыск.
— Ладно, — Лису список ее мнимых преступлений не впечатлил. В конце концов за двадцать пять лет подполья, она успела всякого натворить. — Приступим?
— Как скажешь, — кивнул, сразу успокоившийся Махно. — Ставим немецкий, ты помнишь?
— Помню.
— Ему? — кивнул Махно на молчаливо стоявшего рядом Черта, которого "в лицо" не знал.
— Мне, — коротко ответил Черт.
— Ну иди ко мне сынку, — Махно кивнул на место перед собой. — Становись на колени и опусти голову, как будто сосешь.
— А это обязательно? — спросил, подходя к Махно Черт.
— Нет, — усмехнулся тот. — Если у тебя есть табуретка, я могу на нее встать, тогда и тебе колени мочить не придется.
— Понял, — Черт без дальнейших возражений опустился на колени и склонил голову.
— Вот и славно, — Махно положил руки ему на голову и закрыл глаза. — Все, все молчат. Работаю.
Порыв пронизывающего ветра ударил в лицо и грудь, но ни один листочек не шелохнулся на замерших в осеннем оцепенении деревьях. Лиса отшатнулась, отступив на шаг, и крепко сжала челюсти, сдерживая рвущийся из горла крик. Еще мгновение, и новый удар, от которого басовито загудели нервы, натянутые, как стальные струны, удерживающие в бурю тяжелый подвесной мост. Это было похоже на то, как если бы она стояла, прижавшись всем телом к стене церкви, внутри которой поет невероятный по численности и мощи мужской хор. Но это было только начало, потому что после третьего удара "завизжал" воздух, став сразу каким-то пресным, никаким, таким, что им не хотелось дышать.
"Перебудим всю округу ..." — мысль прошла краем сознания, так же как далекий сухой гром едва ли потревожил слух.
Сквозь дрожащий воздух в красных и фиолетовых вспышках видимых только Лисе разрядов, перед ней застыли коленопреклоненный Черт и нависший над ним Махно, как будто специально копирующие рембрантовское "Возвращение блудного сына". Рядом с ними раскачивался, сидя на земле и схватившись руками за голову, охранник Махно, а где-то среди деревьев "резонанс" корежил других его людей. Но Лиса стояла, сама удивляясь той частью сознания, которая все еще была способна осмысливать происходящее, что не упала, не потеряла сознания, не сошла с ума. Раньше она никогда не видела, как "доноры" отдают свое знание, вкладывая его целиком в чужую память, и даже не слышала ни разу о том, какой мощи волшба потребна для такого дела.
Пятый удар. Она отступила еще на шаг, дыша уже не воздухом, а ледяным огнем, сжигавшим легкие.
"Господи!" — охранник Махно, как подкошенный, упал на бок и замер на белой земле в позе эмбриона.
— Господи!" — кровь кипела в жилах и перед глазами встал багровый туман, а "хор" покинул каменные стены церкви, и мощь басов сотрясала теперь небо и землю, и Лису вместе с ними.
"Господи!!!"
Все-таки господь услышал, наверное, ее немой вопль, и все вдруг вернулось на круги своя. Ночь, темная поляна в глубине Екатерининского парка, Махно и Черт.
Лиса моргнула и обвела удивленным взглядом поляну. Вся она была покрыта белым инеем: и пожухлая уже осенняя трава, и кусты и стволы деревьев. Застонал, заворочался и начал наконец подниматься с земли, очумело потряхивая головой, охранник Махно, зашевелились среди темных деревьев еще двое, и сам Махно снял вдруг руки с головы Черта и неуверенно отступил назад. Его ощутимо пошатывало, но он улыбался.
— Sie sagen deutsch? — спросил он насмешливо.
