Но достаточно об именах. Я говорил, а женщины слушали меня, затаив дыхание. Это был странный разговор, я говорил не с ними, я говорил сам с собой, с той частью моей души, что досталась от тела, в котором я сейчас обитаю. Чем дольше я говорил, тем больше разных вещей я узнавал о бытии разумных существ на планете, именуемой Ол. Я понимал и познавал эти вещи, и мое познание преобразовывалось в поток слов и запахов. И я изливал этот поток на своих слушательниц, и почему-то мне казалось, что в этом нет ничего странного или неестественного, что все должно быть именно так.
Я извлекал очередные сведения из памяти той-что-была-мной и тут же рассказывал, как происходят аналогичные вещи в моем родном мире. Я рассказывал женщинам млогса, что на Земле матери кормят детей не тараканами, а выделениями своего тела, и это вызвало шок, млогса просто не поняли, что тело способно выделять что-либо отличное от нечистот. Я рассказывал, что на Земле детей воспитывают матери и отцы, а не старухи, не годные ни на что иное, кроме как следить за младенцами. Я рассказывал, что на Земле женщины тоже имеют имена и что мужчины не всегда стесняются делать грязную работу.
Они смотрели на меня, как на сказочницу. Они хотели верить в то, что я говорю, но не могли. Так слушатели Гомера не могли поверить, что боги пришли со звезд, и с течением веков его поэмы исказились до неузнаваемости...
Стоп! Откуда я взял эту ерунду про Гомера? Интересно... Если как следует подумать и отбросить все заведомо неподходящие варианты, остается только один — Вудсток. Нет, все равно не получается. Этот древесный разум всего лишь обещал наделить меня великой силой, которая позволит отбиться от агентов комитета защиты порядка. Какое отношение к этой силе имеет тот факт, что Гомер в "Одиссее" описывал первый контакт с чужим разумом?
Хотя... В одной из галактических энциклопедий черным по белому было написано, что первый контакт состоялся в 1989 году. Возможно, там использовалось другое летоисчисление... Нет, невозможно, текст приведен к человеческой системе понятий, а значит, и летоисчисление тоже должно быть человеческим. Может, авторы той статьи просто не знали о древнем контакте? Или Вудсток ошибся? Или Вудсток здесь вообще ни при чем и это мой собственный глюк? Ладно, бог с ними со всеми.
Обдумывая все это, я сделал долгую паузу. Слушательницы молчали, глядя мне в рот, а потом женщина средних лет с глазами необычно светлого оттенка спросила:
— Что нам делать?
И в самом деле, что им теперь делать? Пришел элрой, наплел гору сказочных историй, вселил в их сердца веру в то, что все может быть совсем не так, что они могут быть не только рабынями, что женщина может гулять сама по себе, как кошка. Пришел элрой, но пройдет должное время и он уйдет, а женщины останутся.
— Вам решать, — сказал я. — Только вы сами можете решить, что вам делать. Никто не сделает это за вас.
Произнеся эти слова, я встал и ушел. Лучше провести еще одну ночь в холоде, чем брать тепло у этих несчастных, которым я только что внушил несбыточную надежду.
8.
Первым, кого я увидел на следующее утро, выйдя под лучи утреннего солнца из холодной хижины, был молодой эрастер по имени Эйл Думигар Визи. Его старшим был сам Грин Грин Ромаро, большинство мужчин племени считали Эйл Думигара Визи самым вероятным преемником пожилого вождя. Уважение, которое другие эрастеры выказывали на совете племени к Эйл Думигару Визи, никак не соответствовало его юному возрасту.
— Мир тебе, элрой Андрей Сигов, — почтительно произнес Эйл Думигар Визи.
— И тебе мир, эрастер Эйл Думигар Визи, — сказал я в ответ. — Ты меня ждал?
— Да, я тебя ждал, — кивнул эрастер. — Племя обеспокоено.
— Вас расстроило то, что произошло с Гоги? — предположил я. — Если так, я готов принести извинения. Я еще не освоился с новым телом, до вчерашнего вечера я не знал, что зов плоти может стать нестерпимым. Но теперь вам нечего бояться, я уже знаю, как можно справиться с плотью, не прибегая к крайним мерам.
Я со значением пошевелил хоботком на верхней части клюва. Эйл Думигар Визи издал запах смущения.
— Ты должен был рассказать племени о том, что с тобой происходит, — сказал он. — Тогда Гоги остался бы жив.
Я вздрогнул так, что меня аж подбросило.
— Что с ним случилось? — воскликнул я. — Почему он умер? Я что-то сделал не так?
— Ты все сделал не так, — вздохнул Эйл Думигар Визи. — Мужчина, поддавшийся женщине, перестает быть мужчиной и его судьба завершается. Ты не знал этого?
— Не знал. Я сожалею о том, что случилось...
— Тогда ты должен участвовать в поминках. Ты примешь свою долю причастия и произнесешь слова сожаления. Мы будем просить дух Гоги услышать твои слова, принять их, и воздержаться от мести живым.
— Какой еще мести?
— Ты не знаешь даже этого? Так знай, элрой, дух несправедливо убиенного всегда мстит тому, кто стал виновником его смерти. А если дух считает, что в его смерти повинно все племя, дух мстит всему племени. Чтобы этого не случилось, устраиваются поминки, на которых живые делят тело мертвого и разговаривают с его духом. Они просят прощения за все плохое, что сделали ему при жизни, и если дух удовлетворился извинениями, он воздерживается от мести и удаляется в вечные чертоги Пейл Ури Цергерн Хаймон Хулия.
— Какие-какие чертоги?
— Вечные. Ты не знаешь даже того, что происходит в посмертии? Тогда какой ты элрой?
— А я и не элрой, — отрезал я. — Это вы называете меня элроем, а я сам себя элроем не считаю. Я не раз повторял Грин Грину, кто я такой. Я такой же мужчина, как и вы, только я рожден в другом мире и однажды мне в руки попала вещь, которая позволяет переходить из одного мира в другой. Я сражался, меня тяжело ранили, почти убили, но перед смертью я успел перейти в ваш мир и вселиться в это тело. Я не могу вернуться обратно, потому что тогда умру окончательно, но я не хочу задерживаться у вас дольше необходимого, потому что мне у вас не нравится. Как только я построю машину, которая позволит мне уйти, не расставаясь с жизнью, я покину вас навсегда.
— Никогда больше не говори этих слов, — сказал Эйл Думигар Визи. — Я понимаю, что ты имеешь ввиду, но не все млогса поймут тебя правильно. Большинство услышит в твоих словах только одно — ты не элрой. А когда млогса поймут, что ты не элрой, они тебя уничтожат.
— Меня не так просто уничтожить, — усмехнулся я.
— Да, я слышал. Говорят, ты победил в рукопашном бою самого Дилх Аарна Сартори. Признайся честно, ты застал его врасплох?
— В какой-то степени, — признался я. — Но мне помогло не только это. Мне помогла великая сила, которую я обрел в странствиях. Не думаю, что среди млогса найдется тот, кто сумеет меня победить.
— Тогда ты элрой, — заявил Эйл Думигар Визи. — Только элрой способен победить сильного воина, будучи скованным немощным женским телом.
— Не такое уж оно и немощное, — заметил я. — Сухожилия не разработаны, рефлексы не развиты, но если это тело пройдет должное обучение, из его носителя получится не самый плохой воин.
— Вот это меня и беспокоит, — заметил Эйл Думигар Визи. — И не только меня. Многие эрастеры опасаются, что ты хочешь сделать женщин равными мужчинам.
— В моем мире женщины и мужчины равны, — сказал я. — И я не вижу причин, почему у вас дела должны обстоять иначе. Но я не хочу переворачивать вашу жизнь, ваши внутренние дела меня не интересуют. Я построю машину и уйду, а вы живите, как хотите. Кстати, мне надо сходить к Джа, узнать, сделал ли он железную веревку.
— Он сделал железную веревку, — сказал Эйл Думигар Визи. — Только она очень плохая. Если ее согнуть, она ломается. Из нее нельзя свить железный плащ.
Худшие мои опасения оправдались. Млогса не делают проволоку не потому, что не умеют, а потому, что их железо недостаточно высокого качества. А раз они не в состоянии изготовить даже проволоку, то нечего и думать о том, чтобы соорудить терминал Сети с помощью подручных средств. А это значит... черт!
В принципе, терминал не обязан быть электрическим, терминал — это просто маяк, который показывает Сети, что где-то поблизости есть пользователь, который хочет к ней подключиться. Сигнал, передаваемый терминалом, имеет совсем иную природу, его наверняка можно сгенерировать и без электричества, но я не знаю, как это сделать. Я уверен, что вся необходимая информация есть в Сети, но чтобы войти в Сеть, нужно иметь терминал. Замкнутый круг.
— Ты расстроен, — констатировал Эйл Думигар Визи. — Теперь ты не сможешь уйти?
— Не знаю, — сказал я. — Есть и другие способы путешествовать между мирами, без железной веревки, но они мне неведомы. Есть одна надежда...
— Какая?
— Когда я пришел к вам, ваш мир уже был подключен к Сети. Значит, его уже посещали существа из иных миров.
— Да, к нам и раньше приходили элрои, ты это знаешь.
— Да, знаю. Но кто-то из них сумел вернуться обратно.
— С чего ты взял?
— Потому что иначе непонятно, почему Сеть знает о вашем мире.
— Чего тут непонятного? Разве Сеть не видит сейчас твоими глазами?
Я растерялся, эта мысль еще не приходила мне в голову. Если так, моя надежда и вправду несбыточна.
— Не знаю, — сказал я. — Может, ты и прав. Но если ты прав, я не смогу уйти.
— Кто знает, — задумчиво произнес Эйл Думигар Визи. — Я не утверждаю, что ни один элрой никогда не возвращался обратно. В наших легендах ничего не говорится о таких случаях, но это не значит, что их не было. Возможно, кто-то из элроев сумел построить ту машину, которая тебе нужна. И еще у нас есть легенда про цветок рвасса.
— Да, я знаю, — сказал я. — В моем мире тоже есть похожая легенда про цветок папоротника, но только папоротник никогда не цветет. Ты сам когда-нибудь видел цветок рвасса?
Эйл Думигар Визи отрицательно покачал головой.
— А из твоих знакомых кто-нибудь его видел?
— Если бы его не видел никто, легенды бы не было.
— Легенда может быть выдумана от начала до конца.
— Невозможно! — возмутился Эйл Думигар Визи. — Предки не лгут.
Я не стал его разубеждать, я понял по запаху, что разубедить его невозможно, как невозможно объяснить упертому христианину, что в небе нет ничего, кроме воздуха. Я просто промолчал.
— Ты пойдешь на поминки Гоги? — спросил Эйл Думигар Визи и добавил: — Надо спешить, а то не успеем выразить уважение покойному. Все съедят без нас.
При одной мысли о том, что придется есть мясо разумного существа, почти что человечину, меня замутило.
— А что будет, если я откажусь? — спросил я.
Эйл Думигар Визи издал запах гнева.
— Лучше не пробуй, — сказал он. — Если не явишься на поминки, ты признаешь, что убил Гоги сознательно.
— Но я не убивал Гоги! — возмутился я.
— Не отрицай очевидное, — Эйл Думигар Визи издал запах презрения. — После того, что ты сделал с ним, он не мог жить. Мужчина, которого женщина принудила к бесчестию, не должен жить. Это закон.
— Но я же не знал, что он убьет себя! Если бы я знал, я бы ни за что...
— Гоги не убил себя, — прервал меня Эйл Думигар Визи. — Его убил я вот этой рукой, в которой был нож. Есть закон — слабые телом и духом не должны жить. Племена, что презирают этот закон, слабеют и вырождаются. Ты доказал, что Гоги слаб, и тем самым ты завершил судьбу Гоги.
Я нервно засмеялся.
— Но тогда получается, — сказал я, — что в вашем племени не должен жить никто. Потому что я сильнее любого мужчины племени, включая эрастеров.
Эйл Думигар Визи издал запах страха.
— Мы говорили об этом, когда ты слез с Гоги, — сказал он. — Грин Грин Ромаро сказал, что это так, и если подобные случаи будет повторяться, то такова воля богов, которую надлежит исполнить. Если богам неугодно существование нашего племени, мы обязаны соблюсти их волю.
— Ты-то сам с этим согласен? — спросил я.
— Кто я такой, чтобы подвергать сомнению слова вождя?
— Ты его преемник.
Эйл Думигар Визи издал запах возмущения.
— Намекаешь, что мне стоит убить его и занять его место? — спросил он.
— Я ни на что не намекаю, — сказал я. — Меня не волнуют ваши внутренние проблемы. Поступай как хочешь.
Эйл Думигар Визи тяжело вздохнул и издал запах разочарования.
— Тогда пойдем, — сказал он, — причастимся.
9.
Против ожиданий, мясо Гоги оказалось очень приятным на вкус, есть его было совсем не противно. Даже тот факт, что я ел мясо разумного существа, не помешал мне получить удовольствие от трапезы. Кажется, я становлюсь похожим на самку паука, которая съедает самца сразу после совокупления. Хорошо, что я поменял ориентацию, а то в племени Врокса скоро не осталось бы ни одного мужчины.
Когда Гоги был доеден, а кости обглоданы, наступило время речей. У млогса не принято разделять погребальные речи на тосты, у них каждый, кто хочет сказать что-то хорошее о покойном, может сделать это в любое время и в результате все говорят одновременно, перебивая друг друга, никто никого не слышит, но это и не важно. Считается, что дух Гоги, отделенный от телесной оболочки, слышит все.
Но когда начал говорить я, все стихло и моя бессвязная речь прозвучала в полной тишине.
— Прости, Гоги, что так получилось, — сказал я и сразу понял, насколько беспомощно прозвучали эти слова. — Я не знал, что ты умрешь. Если бы я знал, я попросил бы тебя по-хорошему.
Едва я закончил эту фразу, как в мои ноздри ударил запах возмущения. Кажется, я снова сказал что-то не то.
— Я здесь недавно, — продолжал я, — и еще не знаю всех обычаев племени. Кое-что есть в памяти тела, но этого слишком мало. Мне приходится учиться на собственных ошибках и некоторые из них они бывают непоправимыми. Мне жаль, что Гоги погиб, я сожалею об этом всем сердцем.
Что говорить дальше, я не знал, и потому замолк. Несколько секунд стояла мертвая тишина, а потом бессвязный хор, восхваляющий покойного Гоги, возобновил бормотание и все вернулось на круги своя.
Через пару минут ко мне подсел Эйл Думигар Визи.
— Ты хорошо сказал, — сообщил он. — Ты допустил одну ошибку, но вовремя исправился. Думаю, дух Гоги принял твои извинения.
В его словах слышалась скрытая ирония.
— А ты сам веришь в то, что говоришь? — спросил я. — Что Гоги все слышит, может мстить...
— Я — преемник вождя, — заявил Эйл Думигар Визи. — Я верю во все, во что верит вождь, а вождь верит в месть предков. Когда он был молод, а меня не было вовсе, один юный эрастер, чье имя предано забвению, разгневался на своего старшего, ударил его и случайно убил. Через пять дней он ушел в лес и не вернулся, потому что дух старшего совершил мщение.
Едва Эйл Думигар Визи произнес эти слова, на другом конце поминальной поляны кто-то громко закашлялся. Ветер принес запах беспокойства.
Эйл Думигар Визи внезапно содрогнулся и издал запах ужаса, но быстро справился с собой, исходящая от него удушливая волна исчезла так же внезапно, как и появилась.
— Эй, Гоги! — крикнул он. — Что бы ты ни задумал, ты задумал плохое! Тебе незачем...
