— Простите, что не уберегла, — совсем тихо завершила придворный маг свой рассказ. Леди Лотта слушала ее, склонив голову.
— Если он не смог себя уберечь, то и вы бы не смогли, — графиня вытерла тонким платком снова полившиеся слезы и горько улыбнулась. — Вы не представляете, сколько в нем было мощи.
— Представляю, — прошептала волшебница. Глаза ее болезненно поблескивали в свете свечей. Маленькая часовня подавляла тишиной, и громко говорить казалось святотатством. — Леди Шарлотта... вы законная супруга его величества. Я могу свидетельствовать об этом, если вы пожелаете получить полагающийся вам статус и привилегии. Уверена, его величество настаивал бы именно на таком решении.
— Он умел настаивать, — согласилась леди Лотта все с той же горькой улыбкой. — Но что мне может быть нужно, когда его нет? Пусть тайна остается тайной. Спасибо вам.
Вики покачала головой, взяла ледяные руки леди Шарлотты в свои, поцеловала их.
— Простите, — прошептала она снова. — Если я могу что-то сделать для вас... хотя бы дать сейчас здоровый целебный сон... пожалуйста...
— Нет, — непреклонно ответила леди Лотта. — Пусть никто не знает и не узнает. Но я должна проводить его как положено жене.
Люк
Дым поднимался под потолок герцогского кабинета и тек в сторону открытого окна. В помещении было холодно, но его светлость курил одну сигарету за другой, ощущая непривычную растерянность, и не спешил закрыть створки.
Нужно было вставать и идти к Марине, но Люк все думал, пытаясь найти тот самый верный подход, тот идеальный вариант поведения, который сможет выправить ситуацию. Только бы не сделать еще хуже, как сегодня после возвращения из дворца Рудлог. Терпение, Люк, терпение и спокойствие. Все-таки ты счастливчик — Марина, несмотря ни на что, дала обеты, и она здесь, не осталась в Рудлоге. Теперь все зависит от тебя.
Герцог пробовал отвлечься. Только что из кабинета вышел Леймин, который донес имеющуюся на нынешний момент информацию по взрыву в усыпальнице Инландеров — всю, которую удалось достать. Погибли главы почти всех высших семей Инляндии. Где-то остались в живых дети, где-то внуки или племянники. Из действующих герцогов живы только он, Дармоншир, старик Ливенсоуз, слегший с приступом подагры, и Таммингтон, попросту опоздавший из-за забарахлившего телепорта. И последнему Люк был искренне рад.
— Софи Руфин пришла в сознание, — сообщил старик в конце разговора, неодобрительно вращая глазами. — Как я и говорил ранее, врач и виталист на восстановление дают не менее недели. Чудо, что она не лишилась рук. Но в медблоке замка есть все необходимые препараты и условия для ее восстановления. Дом для нее тоже готов. С детьми сейчас няня, они очень испуганы и подавлены.
— Слуги болтают? — кисло осведомился Люк.
— Легенды уже рассказывают, — буркнул Жак. — Внутри замка-то болтать не запретишь. Все считают, что супруга застукала вас с любовницей и устроила скандал. И то, что вы эту... женщину не удалили сразу же, чести вам не делает, ваша светлость.
— Да нельзя, — тоскливо сказал Люк и Леймин понимающе кивнул, — в любой больнице сразу же заинтересуются, откуда пострадавшая с такими повреждениями, доложат в полицию. Нужно избежать даже малой вероятности скандала. Это уже не говоря о том, что Софи могут искать, чтобы убрать и присвоить "Поло". И ... случившееся — моя вина, Леймин. Я обещал ей защиту. Так что как выздоровеет — переправим в подготовленный дом. А пока придется наблюдать ее здесь.
— Что-то вы... не учли, милорд, — старый безопасник явно хотел употребить более крепкое выражение.
Люк невесело хмыкнул.
— И не говорите, Жак.
Леймин ушел, а Люк еще некоторое время курил, размышляя и периодически морщась. Подошел к окну — закрыть его, вдохнул зябкую морось, брошенную в лицо порывом ветра, и внутри, в сердце, неприятно резануло. Тянуще, тоскливо.
И здесь беда. Кембритч действительно привязался к старому змею, несмотря на его деспотичность и бессовестные вмешательства в его жизнь. Люка наполняли восторгом их уроки, и уж если на то пошло, Луциуса он уважал как неизмеримо более сильного и хитрого соперника. И учителя.
Люк налил себе коньяка, вернулся к окну и отсалютовал воющему ветру.
— За тебя, мой король, — сказал он и выпил залпом. И налил еще.
Двумя этажами выше ждала его (или не ждала, что вернее) Марина, и его светлость опрокинул второй бокал и направился к выходу. Потому что если бы он остался еще немного, это уже сильно смахивало бы на трусость.
Часы показывали семь вечера, когда он зашел в свои покои. Пахло свечным воском и едой, но накрытый стол стоял нетронутым, сверкая хрусталем и драгоценной посудой, а посреди него раздражающе возвышался покрытый розочками и вензелями торт. В комнатах царила мертвая тишина.
Люк, чувствуя неприятный холодок тревоги, распахнул дверь в спальню. Там было темно, и косой прямоугольник света упал на кровать. Расстеленную. И его светлость подошел ближе, опустился рядом в кресло, достал из кармана сигарету и принялся крутить ее в пальцах.
Марина спала — бледная, прижавшая кулаки к шее, с припухшими веками и красными пятнами на щеках. Не притворялась, не пыталась так его наказать. И даже во сне не разгладилась горькая складка у ее губ. Сейчас, без щитов своей привычной язвительности и гнева она выглядела очень уязвимой. Он привык воспринимать ее как равную и постоянно забывал, что она на двенадцать лет младше.
Подумать только, беременна. Ему странно и немного не по себе от мысли, что будет ребенок, но пусть, пусть, что угодно, лишь бы привязать Марину к себе покрепче.
Люк потряс головой, пытаясь избавиться от мерзкого чувства собственной ничтожности, нечаянно сломал сигарету, раздраженно стряхнул с себя табачную крошку. На самом деле Марина была права — и в своем гневе, и в том, что не допускала его к себе.
— Я такой идиот, детка, — пробормотал он покаянно. Вздохнул и встал. Сцена должна была быть доиграна до конца.
Следующий час в гостиной его светлости творилось странное. Люк посидел за столом — сначала на одном стуле, потом на другом, положил себе на тарелки еды, поел с обоих блюд. Выпил вина из двух бокалов, с трудом уже съел два куска торта. И, промокнув губы салфеткой, пошел в ванну.
Там, слава богам, уже было одно влажное полотенце, так что священнодействовать тут ему не пришлось. Просто разделся, принял душ и вытерся вторым. Уже нагишом вернулся в гостиную, взял со стола острый ножик для резки фруктов и, вернувшись в спальню, надрезал себе руку чуть выше локтя и аккуратно потер ею о простынь у бедер Марины. Заклеил ранку пластырем, вымыл нож и вернул его на место. Выключил свет и лег рядом, прижался.
Рано для сна — но когда еще она позволит прикоснуться к себе? Если бы не его глупость... этот день мог бы быть совсем другим. Счастливым, несмотря ни на что. И сейчас Марина бы кричала под ним, и поднимала на него огромные, потемневшие от удовольствия глаза, и шептала бы всякие язвительные нежности в своем духе, и они вместе смеялись бы — и она бы полностью, вся бы была его.
"И сейчас моя", — думал он упрямо.
Боги, да ни одна из женщин, кроме этой, ничего в нем не задевала. Поцелуи, секс, касания ничего не значили. Он бы забыл об этом поцелуе сразу как он бы закончился.
"А если бы ты застал ее с кем-то? С блакорийцем?"
Уничтожил бы.
Люк усмехнулся даже с некоторой гордостью. Вот и она... чуть не убила.
Он прижимался крепче, мягко обнимал ее за талию, касался бедер, и ягодиц, и теплой груди — Марина была в сорочке, и хотелось содрать ее так, что в глазах полыхало, и он вздыхал тяжело ей в затылок.
Нужно было не поддаваться эмоциям, когда она там, у двери, оттолкнула его, а сжать и поцеловать, и отнести на кровать, и не отпускать пока она не забыла бы все обиды и все слова свои. Но нет...
Ты же всегда был умнее, Люк.
Нельзя было уходить. Нельзя было оставлять ее одной. И не уйти было нельзя.
Как же она пахнет... Мариной... так пахло на острове Иппоталии. Его любовью.
Вот она, такая какая есть, его женщина, страстная, едкая, очень искренняя и в любви и в ненависти, способная причинить боль — и не нужно ему другой. Да и не может быть другой. Как же хочется... вот так... поднять сорочку, прижаться еще сильнее ... боги...
Последнее он почти простонал. Замер, останавливая руку чуть ниже татуировки со своим именем. И закрыл глаза.
Марина все так же спала. Совсем вымоталась.
Через минуту в гостиной покоев его светлости снова зажегся свет. Счастливый новобрачный открыл окно, потек белесым туманом и вырвался в ледяную морось — полетать, устать, отвлечься.
Вернулся он часа через четыре еще более мрачный, чем улетал. Открыл бар и с похвальным упорством начал уничтожать щедрые запасы алкоголя. И снова думать.
Она любит лошадей... он подарит ей целую конюшню. И собак. Захочет работать... построит для нее больницу. Купит десяток лучших машин. Завалит драгоценностями. Если понадобится, будет давить на жалость. Не даст больше повода в себе усомниться.
Потому что именно сейчас, когда уже все случилось, понял, что страшно боится ее потерять.
Она любит его, любит. И простит.
Люк напился до невменяемого состояния за какие-то два часа, и, забравшись в постель, коснулся затылка Марины губами и почти мгновенно уснул.
Если бы кто-то издалека посмотрел на Туру этой ночью, и если бы этот кто-то умел видеть плотность стабилизирующих ее стихий, то он узрел бы как все тоньше и бледнее становится сияющая защитная сфера вокруг планеты. И как россыпями появляются сначала в горных районах, а потом все ближе к равнинам черные точки-провалы в другой мир.
Напряженно ждали в небесных чертогах возвращения брата-смерти могущественные боги Туры. Казалось бы, исполнились условия — и камень-застывшая рута двух противников послужил ключом, и кровь третьей принцессы Рудлог смешалась с черной кровью и была начертана руна открытия, и сила владык земных ослабла... а не усиливалась темная стихия, и никаких признаков того, что скоро появится в родном мире изгнанный, не было.
Слабела Тура, сильнее становилась ее связь с нижним миром. И богам оставалось только ждать, не закрывая проходы. Ждать и надеяться, что Черный жрец не развеялся в чужом мире, не иссяк и просто еще недостаточно крепка связь, чтобы он мог пройти обратно.
Если бы кто-то мог издревле проследить путь новых богов Лортаха, то он знал бы, что сущности эти, давным-давно вынужденные уйти с пережившей метеоритную катастрофу своей планеты, научились не только существовать в иных мирах, похожих друг на друга и поэтому периодически входящих в резонанс и соединяющихся подобно ожерелью, — но и обрели знания о пространстве и времени, которые можно получить лишь с опытом.
Сотни тысяч лет меняли они один мир на другой, высасывая его досуха — ибо не может не начать умирать планета, если туда пришли иные боги, — и за это время стали сильнее, и хитрости набрались много, и уловок, как проникнуть в новые миры, и способности пить энергию жизни, единственную совпадающую во всех мирах, и менять живых существ, и создавать боевые артефакты на крови. Мечтой же их было набрать столько силы, чтобы иметь возможность перекроить энергии очередного мира под себя и стать полноценными хозяевами, а не паразитами.
Вот и сейчас тщательно отслеживали они открывающиеся порталы на Лортахе, которые становились все больше и прочнее. Защита Туры еще держалась — двух убитых королей было недостаточно, чтобы открылся переход, способный пропустить такое сосредоточие энергии, каким были чудовищные боги Лортаха. Но порталы становились все устойчивей, и их прочности уже хватало на кое-что другое.
От храма в Лакшии поднялись вверх две насекомоподобные тени. Полупрозрачные, почти бессильные по сравнению с их владельцами. Сил их хватило, впрочем, чтобы унести с собой по несколько бережно хранимых мелких сфер из редчайшего во Вселенной металла, который на каждой планете (там, где его могли открыть) назывался по-разному. Боги Лортаха же называли его эновером.
Тени, невесомые, легкие, несущие лишь отголосок разума владельцев, направились туда, где начинал мерцать, открываясь, крупный цветок-переход. И как только он раскрылся, скользнули сквозь пространство на Туру. И переход пропустил их.
Скорость пришельцев была молниеносной, движения — отточенными сотнями подобных разведывательных полетов. Они за какие-то секунды облетели планету, отмечая крупные города и сея крошечные сферы из эновера там, где это было нужно, впитывая язык и особенности географии, ланшафт и карту дорог, укрепления, которые не могли быть ничем иным, как военными поселениями, оценивая уровень развития цивилизации и наличие божественных защитников. Среди тех, куда они приходили, были цивилизации на высочайшем уровне развития и совсем варварские, и магические, и немагические, и с целым пантеоном из сотен богов, и со всего одним. И все они были захвачены, высосаны и разрушены.
Не все удалось в этот раз — багровой громадой встал на пути одной из теней Красный, взмахнул огненным молотом на полнеба — и только и успела тень, что метнуть оставшиеся шары в пространство — куда упадут, и рассыпалась, уничтоженная. Вторая же заметалась между Целителем и Хозяином Лесов, оценивая силу местных богов — о, люди здесь не относились к ним наплевательски, — но на счастье ее открылся неподалеку маленький портал, и она скользнула в него, еле уйдя от оружия богов. И она успела посеять не все сферы. Но тех, что они успели оставить, должно было быть достаточно.
Возмущенные вторжением чужаков стихии успокаивались, восстанавливая свой ход, и над Турой снова воцарялась тишина. Сферы из эновера ждали своего часа. Две из них были посеяны над Лаунвайтом, обезглавленной столицей Инляндии.
Глава 6
Алина
Принцесса очнулась от кислого вяжущего вкуса во рту, с удивлением посмотрела на свою грязную руку, зависшую над кустом, усыпанном странными, крупными ярко-оранжевыми ягодами. Форма у ягод была примечательная, похожая на юлу, и пахли они грушей и ванилью, но вот вкус...
Живот свело, и Алинка, всхлипнув, начала быстро обрывать ягоды, торопливо засовывая их в рот. Не до гурманства сейчас. И старательно их прожевывать, продавливая толстую кожицу и морщась.
"А экзамен?"
Принцесса панически затрясла головой — и этот-то момент ее и накрыло воспоминаниями — сначала о холоде и дикой боли, похожей на удушье, о спазмах в животе, в диафрагме, в мышцах рук и ног, таких мощных, что казалось, остановится сердце, о потоках энергии, невероятно красивых и греющих, и бледном лице лорда Тротта, и царапинах на его руке, и капельках пота на висках.
И о том, как она его отшвырнула. И наконец-то пришло понимание — она опять провалилась в свои сны, опять в этом ужасном лесу!
Алинка зажмурилась, старательно представляя себе аудиторию и рыжеволосого профессора, прислушиваясь к себе, к окружающему, надеясь услышать голоса неотсюда, ощутить что-то своим настоящим телом. Вдруг повезет и ее сейчас все же вернет обратно?
